лик, я пишу на стене,
крупно, медленно, как во сне,
слово, что я постиг
в ежедневной земной
жажде, мать улыбается мне,
это парусник, бриг,
он пронесся со мной
через вихрь, через смерть, через крик.
x x x
Ты знаешь, чего я хочу.
Быть может, всего - во Вселенной:
в падении - тьмы неистленной,
во взлете - сияния... но умолчу.
А сколько же тех - не хотят ничего
кто княжит и княжит, а чувство - мертво
сужденьями мысль утюжит.
Но всякое рад Ты принять существо,
что в жажде лицо заслужит.
И всякому рад Ты, кто мнит Тебя чашею
ныне и впрок.
Еще не остыл Ты, чудесный урок,
и я окунусь в Твою глубь глубочайшую,
где жизнь обнаружится тихо и в срок.
x x x
О, нерукотворный, но - год за годом
но - атом на атом - Тебя мы творим.
Ты, Вечный Собор, кто сомкнет Тебя сводом?
Ты ль - зрим?
Что, Господи, Рим?
Повержен кумир.
Что, Господи, мир?
Он рухнет под нами
прежде, чем Храм Твой блеснет куполами,
прежде, чем Лик Твой, лучистая пыль,
сверкнет на мозаике в тысячи миль.
Но, бывает, во сне я Твой Трон
созерцаю со всех сторон,
будто строю,
от начала, подножия,
до венчика золотого.
Вижу, Боже, я:
силы утрою
и ляжет камень замковый.
x x x
Ведь был же Один, кто возжаждал так, Боже:
значит, можем и мы, значит, мы плодоносим.
Пусть даже все копи Твои забросим:
коль в горах моют золото, что же,
не найдется охотника на лоток?