В лестнице было ровно двадцать три ступени. Ара считала. Это помогало отвлечься от бегущего по спине озноба и мысли о том, что ее ждет в конце темноты. Несколько раз посещало малодушное желание развернуться и сбежать к безопасности первого этажа, но Ара, стискивая зубы, заставляла себя спускаться дальше. Даже ее тень на стене в трепещущем ореоле света приобрела пугающие черты: то вытягивалась сумрачным насекомым с непомерно длинным узким телом, переползая на потолок, то сжималась в маленькую испуганную девочку, словно бы протягивающую к Аре руки и умоляющую повернуть назад, пока не поздно.
Ни единый звук не был слышен, кроме звука ее шагов и ее же оглушающего прерывистого дыхания.
Наконец, Ара оказалась на пятачке десять на десять ярдов. С одной стороны к нему примыкала лестница, по которой она только, что спустилась, а с другой помещалась… еще одна дверь. Ара приблизилась и прислушалась. Ей почудился, какой-то шорох на другой стороне. Но мог действительно просто почудиться.
Жаль, что у нее нет с собой никакого оружия, вроде пистолета. Хотя зачем он ей? Все равно не умеет пользоваться. Впрочем, подсвечник, тяжелый, внушительный, вполне мог сойти за оружие. Девушка тут же одернула свое не в меру разыгравшееся воображение. Это все нервы.
Она положила пальцы на дверную ручку и, когда оставалось только сомкнуть их и потянуть створку на себя, отдернула руку. Быстро прошлась по пятачку, зажигая настенные лампы на одну свечу. Когда мягкий свет прогнал все тени, полностью выставляя на обозрение небольшую площадку, стало спокойнее. Ара решительно подошла к двери, дернула на себя ручку и… ничего. Дверь была заперта.
«Ну, вот и все! – обрадовался внутренний голосок, с самого начал отговаривавший спускаться в подвал. – Ты сделала, что могла: ключ либо у маркиза, либо у экономки. И ни тот, ни другая, разумеется, тебе его на дадут».
Наверное, это было трусливо, но девушка не смогла сдержать вздох облегчения.
И словно в ответ на него по ту сторону двери раздался стон. Уже успевшая отвернуться и даже шагнуть к лестнице, Ара застыла на месте.
– Помогите… – прошелестел измученный голос, – бога ради… помогите…
С бешено колотящимся сердцем девушка вернулась обратно и приложила ухо к створке, но больше не донеслось ни звука. Там сейчас… ЧЕЛОВЕК?! Живой человек?! Судя по голосу – едва живой.
– Вы… кто вы?.. Как давно заперты?
– Помогите… пить… – бормотал несчастный, – сжальтесь… он придет… врача…
Пленник уже явно бредил и, возможно, не дотянет до утра. А если маркиз не вернется сегодня? Или, – ударила страшная мысль, – смерть в этом подвале не является чем-то из ряда вон. И в тех черных окованных цепями ящиках… Ара судорожно втянула в себя воздух.
Снова подергала ручку.
– Дверь закрыта. Вы меня слышите? Как вы? Вы не ранены?
– Помогите…
– Как?! – в отчаянии воскликнула она. – У меня нет ключа!
– Не… ключ… – так же едва слышно. – Он открывает… не ключом…
Только после этих слов Ара поняла, что на двери нет замочной скважины.
– Ручка… поверните ее… трижды вправо… а потом влево… на пол-оборота… и оставьте… параллельно полу.
Не тратя времени на удивление, Ара поставила канделябр на пол и сделала, как ей сказали.
Что-то щелкнуло, но дверь осталась по-прежнему заперта.
– Теперь… простучите по двери… вот это…
Она услышала ритм, довольно замысловатый, который отбивали, кажется, по полу чем-то металлическим. Пленнику пришлось повторить его еще раз, поскольку с первого запомнить сложную последовательность не удалось. Едва Ара извлекла костяшкой пальца последний звук, раздался новый сухой щелчок, словно отодвинулся второй невидимый затвор.
– Теперь… надавите на лунки… видите… появились?
В том месте, которое раньше закрывала вертикально стоящая ручка, теперь действительно обнаружились пять глубоких впадинок, будто специально для руки, и Ара, вставив в них пальцы, надавила. И тут же, ойкнув, отшатнулась, уставившись на пять капель крови, выступивших на концах пальцев от порезов обо, что-то острое.
Последний щелчок, и створка с тихим скрипом приоткрылась…
Девушка шагнула вперед, распахнула ее, подняла повыше подсвечник и зажала себе рот ладонью, сдерживая крик.
На полу у противоположной стены крошечного карцера скорчился молодой мужчина, даже юноша – лет семнадцати. Бледное изможденное до выступающих ребер тело было опутано вделанными в стену за ним цепями и прикрыто лишь полотняными штанами, открывая на обозрение худой торс с множеством свежих и уже подживающих синяков, ссадин и отметин, напоминающих… следы от плети и ожоги?! О господи, его пытали!
Пленник поднял затуманенные давно не видевшие свет глаза и часто заморгал, закрываясь ладонью от свечей. Звякнул металл, и Ара поняла, что ритм по полу он выстукивал кандалами. Массивные обручи натерли кожу на отощавших запястьях и лодыжках до багровых ран, особенно хорошо видных на бледной истончившейся коже, которая, казалось, может в любой момент порваться, обнажив кости. Удивительно, как в нем до сих пор держалась жизнь!
Но даже несмотря на такое ужасающее состояние было видно, насколько пленник красив – словно сошел с полотен старинных мастеров: скульптурные скулы, светлые вьющиеся почти до плеч волосы, сейчас грязные и свалявшиеся, глубокие, как омуты, глаза, в которых начали загораться осмысленность и надежда.
– Помогите… прошу, – слетело с запекшихся губ.
Ара содрогнулась от ужаса и жалости. Казалось, юноша в любой момент может испустить последний вздох.
Она сделала инстинктивный шаг вперед, но тут же почувствовала, как сердце словно сдавил невидимый кулак, предупреждая. Еще один шаг, и давление усилилось.
– Я… не могу войти, – в отчаянии произнесла она, отступая обратно. – Он запретил мне переступать порог подвального помещения.
Стоило снова оказаться снаружи, как хватка на сердце разжалась.
Юноша шевельнулся, но подняться сил у него не хватило, и скользнувшие по телу цепи переползли с израненных на уже поджившие участки кожи. Раздалось шипение, словно металл обжигал, и несчастный застонал, заваливаясь обратно.
Ара закусила губу:
– За, что с вами так?
– Хотя бы… воды… – прошептал он, приваливаясь затылком к стене.
Кружка с водой, словно дразнясь, стояла на середине комнатушки, куда пленник не мог дотянуться, и девушка вновь поразилась изощренной жестокости его мучителей.
– Я придумаю, как вам помочь, только держитесь!
Ара огляделась по сторонам в поисках идеи – она физически не могла переступить порог темницы, а он не мог даже просто встать, – и поняла, что держит ответ в руках. Быстро задула огоньки, потом опустилась на колени и протянула подсвечник, подталкивая самой длинной свечой питье к пленнику и следя за тем, чтобы самой ненароком не коснуться пола. Маркиз ведь запретил «переступать порог», и она не переступает, она тянется на весу. И похоже, хитрость сработала, поскольку никакого давления на сердце она не ощутила.
Юноша протянул худую кисть навстречу кружке, которую Ара двигала к нему.
– Спасибо, ты просто ангел… – прошептал он, чуть приподняв уголки губ в благодарной улыбке и поймав ее взгляд. Но кружку почему-то не взял, хотя та уже была в пределах его досягаемости, а вместо этого нежно произнес: – А теперь иди ко мне.
Ара хотела напомнить, что не может этого сделать, но вдруг поняла, что откладывает подсвечник, поднимается и идет… С каждым шагом сердце стучало все быстрее, лихорадочнее, крича, требуя повернуть назад, но повернуть девушка не могла.
– А теперь сними оковы, – произнес пленник, когда она остановилась перед ним, и поднялся на ноги, пусть и не без труда, но и не такой слабый, как казалось. Одновременно с этим выяснилось, что длины цепей и сил ему хватило бы на то, чтоб самостоятельно дотянуться до воды.
Ара хотела отшатнуться, спросить, что происходит, но увидела, как ее руки послушно толкают вставленные в пазы штыри, подцепляют и вынимают их, как оковы раскрываются, падая с его запястий и щиколоток. Как потом ее руки помогают ему выпутаться из цепей, которые, задевая кожу, заставляют его морщиться и шипеть от боли, как шипит его израненная кожа от соприкосновения с этим странным тусклым металлом.
Когда последние путы упали с его тела, юноша прикрыл глаза и, откинув голову, застонал от облегчения. А потом встряхнулся, и за его спиной расправились огромные… крылья. Перепончатые, в тонких прожилках и красивые страшной чудовищной красотой, они не помещались в этой клетушке, сгибаясь, царапаясь о стены. И сам юноша, полностью выпрямившийся, с мерцающими во тьме зовущими глазами, был прекрасен такой же пугающей дикой душераздирающей красотой. От нее на глаза Ары наворачивались слезы, а сердце, и так отмерявшее последние судорожные толчки ее жизни, лихорадочно металось в груди, будто умоляя вынуть его и отдать пленнику…
И Ара это сделает, если он попросит, вырвет своими же руками. Сердце, тело, душу, что угодно – лишь бы и дальше смотрел на нее своими небесными глазами, лишь бы позволил еще пару мгновений любоваться его красотой, умирая от блаженства.
– Ты ангел, – повторил юноша с крыльями, кладя руку ей на горло, поглаживая обнаженную кожу кончиками пальцев, заканчивающихся теперь когтями, а потом наклонился вперед и медленно с наслаждением лизнул ее острым длинным языком от подбородка к виску. Одна часть Ары, все сознающая, но бессильная, передернулась от омерзения, а другая, безвольная и онемевшая от восхищения, испытала горячий экстаз. – Вкусный ангел, – улыбнулся он. – А я так хочу пить… Теперь разденься.
И вновь рот Ары промолчал, а руки зажили своей жизнью, освобождая сперва ее от одежды, а потом и его – от штанов. И, когда он провел руками по ее полностью обнажившемуся телу, с удовольствием оглаживая нежную кожу, девушку затрясло от мучительного наслаждения, и с губ сорвался стон, на который юноша ответил рычанием, обнажая заостренные книзу зубы. Лицо тоже заострилось, но болезненная изможденность при этом странным образом сгладилась по сравнению с тем, что было вначале, некоторые мелкие ссадины уже зажили, другие заживали прямо на глазах, словно тело с каждой секундой наливалось силой.
Когда бывший пленник наконец опустил Ару на холодный мокрый от конденсата пол, в ней билось лишь одно желание – чтобы он поскорее оказался в ней, чтобы взял на этом грязном полу. И брал бесконечно долго и яростно, в ритме бешеных толчков, разрывающих сейчас ее грудь под влиянием нарушаемого договора и охватившей тело жгучей истомы. Поэтому, когда он лег сверху, Ара только шире раскрыла бедра, извиваясь, выгибаясь навстречу и крича от невыносимого напряжения – каждая секунда промедления была пыткой. И снова, какая-то ее часть, далекая и слабая, скулила от страха и отвращения, от желания столкнуть с себя этого прекрасного монстра, тогда, как другая, сильная и жадная, требовала отдаться ему без остатка, раствориться в губительной страсти.
И сердце, захлебывающееся в предсмертных судорогах сердце знало, что разорвется, навеки остановится с первым его движением внутри, но Ара лишь крепче обвила юношу руками и ногами, готовясь слиться с обжигающей вспышкой.
Вспышка действительно была: свет ударил в глаза, залил тесное пространство клетушки, а следом ее выволокло наружу, и подвал сотряс раскатистый рык, к которому тут же присоединился второй, перешедший в гневное шипение лишенного законной добычи.
Когда желанное тело внезапно исчезло с нее, Ара задохнулась от боли, словно оборвали кровную нить, хотела рвануться к нему, вернуть, снова быть с ним, но из-за накатившей невероятной слабости не могла даже открыть глаза и лишь чувствовала, как сумасшедший барабан в груди постепенно успокаивается, переходя на хоть и сбивчивый, но безопасный ритм. А рядом кто-то метался, бился, врезаясь в стены, звеня цепями, слышался треск ломаемых крыльев, снова шипение, снова рев, словно два взбесившихся животных бились не на жизнь, а на смерть.
Последний раскатистый рык, удар, и все стихло. А потом кто-то приблизился, бережно приподнял ее, укутал во, что-то, кажется, в плащ, и мир погас.