Аре было откровенно скучно. Зато маменька явно не разделяла ее мнение: она вот уже битый час болтала со случайно встреченной на выходе от портнихи знакомой и, кажется, еще долго не собиралась останавливаться. И Ара смотрела на затянутую туманом улицу – на прогуливающихся леди, наряженных в последний писк столичной моды, джентльменов, постукивающих тросточками о мостовую, проезжающие мимо экипажи, – потом снова на маму и со вздохом прижимала к себе куклу.
Единственным занимательным событием стал перебегающий дорогу кот с привязанным к хвосту бантиком. Забавный… Он брызнул в подворотню неподалеку, откуда вскоре раздалось его жалобное мяуканье и шипение. Девочка нахмурилась и с беспокойством посмотрела на угол, за которым он скрылся, ожидая, что кот вот-вот вновь появится, но он не появлялся, продолжая жалобно мяукать. Кажется, там послышался шум… А вдруг, что-то упало и придавило его, и теперь бедняжка не может выбраться?..
Девочка кинула еще один взгляд на маму, увлеченно обсуждавшую бриллиантовый гарнитур графини на последнем приеме у Эйзенгрантов, и сделала шажок в сторону подворотни. Оглянулась, но взрослые были полностью поглощены своим скучным разговором. Мама велела не отходить далеко, потому, что одиннадцатилетние девочки не должны в одиночку разгуливать по улицам города, тем более сегодня такой туман, что даже собственную вытянутую руку видишь не слишком четко. Но Ара и не собирается отходить далеко – лишь поглядит, что там с котом, не пострадал ли, и сразу обратно.
Кот не пострадал: вполне целый и невредимый, он забрался на закрытую крышку мусорного контейнера и оттуда, выгнув спину и вздыбив шерсть, шипел на кого-то внизу. Девочка сделала еще шажок вперед и испуганно попятилась: на земле, привалившись к контейнеру, сидел, какой-то человек. При звуке шагов он резко вскинул голову и уставился на Ару, не пытаясь подняться. Лицо кривилось от боли, и дышал он тяжело, хрипло, а руки прижимал к животу. Незнакомец был взрослый, на вид лет семнадцати-восемнадцати, как кузен Мэтью, хотя Ара плохо в этом разбиралась.
Первым порывом было убежать. С незнакомцами говорить нельзя, потому, что это признак дурного воспитания, и потому, что они могут причинить вред. Но кажется, этот юноша даже встать с земли не мог, не то, что навредить Аре. А еще по его прижатым к животу пальцам текло алое, капая на брюки, пропитывая заношенную и местами изодранную одежду. И Ара решилась повести себя одновременно невоспитанно и неосторожно:
– Сэр… вам плохо? Вы поранились?
В его глазах зажглись странные огоньки – и страшно, и красиво.
– Да… дитя… поранился…
– Моя мама тут, за углом, я ей скажу, и она позовет констебля, чтоб он вам помог!
– Не нужно… констебля, – с расстановкой вытолкнул юноша. – Ты сама… можешь помочь…
Ара с сомнением посмотрела на его рану, наверное, глубокую, раз так кровит – порезы у Ары, даже, когда она случайно задела только, что наточенное лезвие косы, так не кровоточили, – потом обернулась на затянутую туманом улицу, в мутном мареве которой плыли пешеходы и экипажи. Так близко, и так далеко… И зачем только она пошла выяснять судьбу кота? С другой стороны, если б не это, незнакомец просто истек бы здесь кровью.
– Я не умею лечить, – неуверенно произнесла она.
– О… умеешь… Как твое имя, дитя?
– Дэйнара Эштон. Но папа с мамой и Сесиль зовут меня «Ара». Сесиль еще иногда «Р-ра», потому, что недавно научилась выговаривать «эр».
– Так вот… Ара… ты умеешь лечить, потому, что ты… волшебница.
От удивления девочка качнулась вперед и сделала шажок к нему.
– Подойди… дитя, и я расскажу… больше.
Оглянувшись через плечо на улицу в пелене, Ара прижала куклу крепче к груди и сделала еще один шажок к раненому. В конце концов, юноша слишком слаб, и, если, что, она всегда успеет убежать от него.
– Я правда волшебница? – шепнула она.
– Правда… подойди… ближе.
Она сделала следующие два шажка, завороженно глядя в его глаза, разгорающиеся прекрасным нездешним светом.
– Еще… ближе.
– Какие у вас красивые глаза, – произнесла она, останавливаясь вплотную, и тут вдруг юноша с неожиданной скоростью и силой стиснул ее подбородок, притянул лицо к себе и поцеловал в сжатые губы.
Ара хотела оттолкнуть его, закричать, чтоб прекратил, потому, что это гадко и неприлично, но стальные пальцы не позволяли шелохнуть головой, а сил с каждой секундой становилось все меньше, словно они куда-то стремительно утекали. Кукла упала из безвольных пальцев, голова кружилась сильнее и сильнее, и в этом вихре мелькали горящие глаза, кирпичи соседнего здания с табличкой «Лэйн-роуд» и шипящий кот с забавным бантиком на конце хвоста, а где-то там, за туманом, голос мамы звал:
– Ара, где ты? Девочка моя, ты где?..
Ара хотела откликнуться, но не могла. Совсем не было сил, а рот закрывали чужие горячие сомкнутые губы. Наконец пальцы разжались, и Ару аккуратно опустили на землю. Мгновение спустя раздался истошный женский визг:
– Ара, доченька. Кто-нибудь, на помощь, бога ради, на помощь!! На мою дочь напали! Констель! Констебль!
Ару трясли, растирали ей щеки, заледеневшие руки, и где-то далеко слышался звук убегающих подошв.
Ара подняла веки и встретилась с глазами, которые только, что видела так близко.
– Это был ты… – прошептала она склонившемуся над ней мужчине. – Тогда… десять лет назад на «Лэйн-роуд», ты был тем раненым юношей…
– Которому ты спасла жизнь, – докончил за нее маркиз, осторожно заправляя ей за ухо прядь.
– И, когда я спросила, за, что ты так со мной, почему именно я, ты ответил, что это расплата за мои добрые дела… вот, что ты имел в виду.
Маркиз мягко провел подушечкой большого пальца по ее губам – сразу по верхней и нижней, – и наклонился, словно хотел поцеловать, но в последний момент передумал.
– Наверное, я солгал… Потому, что расплачивалась ты не за доброе дело, а за то, что еще никогда я не испытывал такого гнева, такой всепоглощающей ярости, как в день, когда ты мне отказала… Даже не лично, а передала записку с ответом через слугу. Готова была принимать ухаживания этих идиотов: Невила, Стопарда и остальных, терпела их занудство, откровенную глупость и потные ладони Рамштона, а меня отвергла сразу, ничего обо мне не зная. Даже у этого пижона с яблоками было больше шансов, чем у меня…
– Я знала, что говорили о тебе в обществе, и мне не хотелось становиться женой человека столь….
– … неприличного?
– Безнравственного. Подожди, – нахмурилась Ара, – откуда ты знаешь про этих господ, и про Ирвина, которого я не видела уже четыре года, и… еще ты знал, что мой учитель латыни был вредным стариком! – Внезапно все кусочки мозаики собрались воедино. – Ты следил за мной. С самого моего детства следил!
– Присматривал, – поправил маркиз. – Всего лишь присматривал, чтобы никто не причинил тебе зла.
– Кроме тебя? – Она заметила, как мужчина дернулся от этих слов, и его глаза загорелись ярче. – Врачи говорили, что я останусь парализованной до конца жизни из-за потрясения, ставшего следствием нападения и отключившего, какие-то участки мозга. И, что по этой же причине я ничего не помню… Но я лишь проболела всю осень, а потом встала на ноги к изумлению докторов, которым пришлось признать меня полностью излечившейся. Про мой недуг и невероятное выздоровление один уважаемый профессор даже хотел написать диссертацию, но отец ему не позволил, сказал, что тот будет только зря мучить ребенка, который все равно ничего не помнит… Но я помнила: помнила, как кто-то приходил ко мне, пока я еще была прикована к постели, брал за руку, клал ладонь на лоб, и от этого становилось легче, словно силы по капельке возвращались… Только его лицо оставалось темным размытым пятном, и рассказать о нем взрослым мне почему-то даже в голову не приходило.
– Я умею не только забирать, – тихо ответил Асгарт на невысказанный вопрос. – Но сразу делать большой выброс силы побоялся – ты могла не выдержать. Тем более я никогда не делал этого для ребенка. Вот и пришлось… постепенно, дозируя и отслеживая усвоение. А, когда ты полностью поправилась, просто наведывался раз в пару недель-месяц проверить, как твои дела. Можно было уйти из твоей жизни… нужно было уйти, но я хотел вернуть долг. И следующие несколько лет присматривал издали. Потом еще несколько лет, убеждая себя, что по-прежнему лишь хочу отдать долг…
– Жестоко же ты мне его отдал, – прошептала Ара.
– Жестокость у нас в крови, – ответил он, уже не гладя ее губы, а водя по ним краем ногтя, с нажимом, еще чуть-чуть, и станет больно, но мужчина не переходил это «чуть-чуть», тонко чувствуя границу. – Я столько лет приходил к тебе, видел, как ты растешь, меняешься, хорошеешь, как кормишь голубей пшеном на площади вместе с той блондинистой болтушкой, твоей Сесиль, знал, что каждый вечер перед сном читаешь молитвенник, злился, что нацепляешь на себя эти уродские тряпки, поскольку считаешь, что невзрачность убережет от беды, наблюдал, как хоронишь себя заживо, неделями не отходя от совершенно здоровой матушки и беспрекословно исполняя все ее капризы, потому, что считаешь, что именно твое ослушание в тот день и подорвало ее здоровье… И хотел убить каждого, кто на тебя смотрел и, подобно мне, видел твою красоту, и желал забрать ее себе. Но забрать тебя я долгое время не мог – слишком шатким и опасным было мое положение, слишком много заработал врагов, – поэтому оставалось лишь удерживать тебя от опрометчивых шагов с теми, кто никогда не увидит настоящую Ару, не сможет оценить всех… оттенков. А может, я просто хотел тебя до безумия, до зубовного скрежета, до полной потери контроля, и лишь искал оправдания и причины, почему ты должна быть только моей. И вот, когда мои дела наконец более-менее поправились, а тебе исполнилось двадцать один… ты мне отказала. После стольких лет ожидания, практически у тебя на службе, моя роза не пожелала стать моей. – Пальцы у нее на губах замерли, и Ара почувствовала, что даже сейчас он едва сдерживается. Но Асгарт лишь осторожно погладил ее щеку, обрисовал скулу. – Такая живая и теплая с родными и друзьями, и такая ледяная со мной. И после десяти лет, что я приходил к тебе, я захотел, чтобы ты впервые пришла ко мне. Чтоб пожелала меня так же сильно, как я тебя…
Его взгляд, слова, прикосновения заставляли девушку дрожать от сильного чувства, охватывающего не только тело, но все ее существо, прорастающего в душу. Но оставалось еще, что-то, ускользающее, однако Аре удалось ухватиться за эту мысль:
– Ты сказал: «Жестокость у нас в крови». Кого, кроме себя, ты… – Воспоминание обрушилось внезапно: кружка воды, тянущаяся рука, бешеные удары сердца, противоестественная похоть, крылья, царапающие стены, и чудовищный рев. – Тот юноша! – дернулась она, цепляясь за мужчину. – Тот пленник, он…
– Тш-ш, – прижал ее к себе Асгарт, и Ара поняла, что лежит у него в объятиях, все еще закутанная в плащ, под которым ничего нет, а сам он сидит в кресле у себя в спальне. – Тш-ш, – повторил маркиз, успокаивая ее и укачивая, как маленькую, даже по голове гладил. – Не бойся, все позади, он тебя больше не тронет.
– Но этот человек…
– Он не человек.
– А кто? – шепнула Ара, пряча лицо у него на груди.
– Этих… существ называют по-разному, но чаще всего «инкубы». Они лишь внешне похожи на людей, но суть совсем другая. У инкуба только один инстинкт – спариваться. Они так питаются: забирают энергию жизни, выпивают девочек, девушек, женщин – им без разницы, – досуха, до сморщенной кожи и рассыхающихся костей, не переставая совокупляться до последних секунд их жизни и даже дольше. Хотя предпочитают девственниц: при дефлорации происходит мощнейший выброс силы, плюс у них это считается деликатесом.
После всего пережитого Ара даже не смутилась на такую откровенность. Вспомнила руки подвального чудовища на себе, его влажный холодный язык, ответную волну омерзения и наслаждения, несущую ее в объятия к монстру, и теснее прижалась к надежному теплу маркиза.
– Он казался таким юным и чуть живым, очень слабым, измученным… а потом я… меня так… потянуло к нему. И, когда все началось, следовало убежать, сопротивляться, попытаться ударить его, вырваться, а вместо этого я… – она закрыла лицо ладонями.
– Бесполезно, – маркиз осторожно отвел ее руки, сжал их, – все это было бы бесполезно, ты бы уже не вырвалась. Говорю же, сходство с людьми обманчиво. С только, что насосавшимся под завязку инкубом дай бог если десяток мужчин справится, с просто сытым – в лучшем случае трое-четверо, но даже против этой оголодавшей особи у тебя не было ни единого шанса. Или не было именно потому, что он оголодал, а в таком состоянии инкубы полностью теряют страх и чувство самосохранения. К тому же, чем старше особь, тем сильнее. А данной конкретной было около двухсот пятидесяти лет: после определенного возраста они перестают меняться внешне. Большинство выглядит юношами от шестнадцати до двадцати, и ты никогда не узнаешь, что этот «юнец» заглядывался еще на твою пра-пра-прабабку. Сопротивляться ты не могла, потому, что так они действуют на слабый пол, мужчины к ним невосприимчивы. Есть хищные насекомые, которые впрыскивают яд в тело жертвы и, когда ее полностью парализует, принимаются за пир. Вот считай, что попала к такому хищнику. И красота его служит все той же цели – заманивать наивных мошек. Эти твари – дьявольски хитрые бестии.
Ара зажмурилась, оглушенная. А потом выхватила из этого потока информации коротенькое слово:
– «Было» около двухсот пятидесяти лет? То есть ты… убил его?
В глазах маркиза полыхнул огонь бешенства.
– О, безумно этого хотел. А перед тем переломать ему каждую кость, дать срастись и переломать снова, но… – он глубоко вдохнул, успокаиваясь, – нет. Просто снова связал: они очень не любят особый вид металла – титанид, только такими цепями их и можно удержать. А завтра утром заедут Чейн с Диком, и мы его увезем. Должны были еще два дня назад, но мне не хотелось делать это перед нашей поездкой к матери. Моя ошибка, моя вина. Но ты. Ты…
Огонь в глазах снова полыхнул, на этот раз выплескиваясь на Ару, и маркиз вдруг встряхнул ее за плечи, до звона в ушах, до мотнувшейся головы.
– Что я сказал не делать?! – рявкнул он, переходя на низкое утробное рычание, уже слышанное ею в театре и в лесу. – Р-разве не велел дер-ржаться подальше от подвала?! Еще бы пара минут, и…
Он резко поднялся, продолжая держать ее на руках, пересадил в кресло, а сам принялся нервно расхаживать туда-сюда, обжигая Ару яростными взглядами.
– Хорошо, что не стал задерживаться во второй раз в Картвилле до утра, как сперва планировал.
Он снова ездил в Карвилль? Зачем?
– Если бы не ты, он…
– Затрахал бы тебя до смерти! – прорычал Асгарт, резко останавливаясь напротив кресла и сверля ее глазами, пылающими так ярко, что в них больно было смотреть. – В самом прямом смысле, Ара! Хотя скорее всего ты бы умерла раньше – от разрыва сердца из-за нарушения договора. Глупая девчонка! Твоя неуместная доброта чуть дважды тебя не сгубила!
Ара съежилась, обхватив себя за плечи, но не от страха, а потому, что его эмоции буквально сносили, обрушивались осязаемыми потоками.
– Зато, когда-то она спасла тебя… – девушка потянулась, взяла его за руку и, поддавшись порыву, прижалась щекой к раскрытой ладони. – И ты не опоздал, ты успел вовремя и спас мне жизнь, – прошептала она, прикрыв глаза и чувствуя, как он опустился на колени перед креслом.
Потом медленно подняла ресницы и заключила его лицо в ладони, лаская щеки, на которых уже пробивалась щетина. Пригладила ему взъерошенные волосы, стерла поцелуем вертикальную складку меж бровей, нежностью прогоняя ярость из глаз, видя, как расслабляются крепко стиснутые челюсти. Провела пальчиком по его верхней губе, жесткой и теплой, потом нижней. Задумалась.
– Я видела, как его раны затягиваются прямо на глазах, и словно бы прибавляется сил, хотя он всего лишь трогал меня… – Маркиз по-звериному зарычал на это заявление, и Ара поспешила коснуться его губ своими – не поцелуй, а извинение, успокаивающая ласка. – Это значит, что инкубы могут забирать силы… питаться, не убивая?
– Могут, – Асгарт потянулся к держащим его лицо ладоням, словно хотел накрыть их своими, но в последний момент опустил руки. И не отрывая от нее взгляда, жестко докончил: – Но мы не любим сдерживаться. А если сильно голодны, то просто не в состоянии.
– Мы?
– Ты ведь уже все поняла, Ара. Поняла, что я тоже не человек, что такой же, как они. Так зачем спрашивать?
Да, наверное, поняла, и уже давно. Еще с той минуты, когда впервые увидела, как лицо маркиза заостряется, и в нем проступает жадный голод с примесью вожделения, на который, что-то внутри нее откликается…
– Нет, не такой, – покачала головой она. – Совсем не такой. Ты оставил меня в той подворотне, но не убил и не стал… пробовать деликатес. Хотя мог бы мгновенно излечиться выбросом силы, если он настолько мощный, как говоришь… А я ведь видела, что твоя рана перестала кровоточить, но не затянулась до конца. Ты взял ровно столько, сколько понадобилось, чтобы выжить. А потом вернулся вылечить меня. Тот монстр в подвале так бы не сделал, он бы не остановился, он бы не делился потом со мной своей силой. Ведь я права? Во мне сейчас нет и следа физической усталости, даже голова не кружится, хотя совсем недавно я даже шевельнуться не могла от слабости. И он совершенно точно собирался выпить меня досуха, до сморщенной кожи и рассыхающихся костей.
– Я такой, как они, – с нажимом повторил маркиз, снова поднявшись на ноги и отходя от нее. Даже руки за спину заложил, словно стремясь убрать их подальше от Ары. – По своей природе… почти. Полукровка. Отец был инкубом. Его вовремя успели стащить с матери. Или не вовремя, это, как посмотреть, – криво усмехнулся он, но за этим оскалом угадывалось вовсе не веселье.
– Ее волосы… – вспомнила Ара. – Ты говорил, Бланш поседела именно в ту ночь.
– Да, он много успел выжрать, – в голосе рассказчика прорвалась неподдельная ненависть. – В итоге сбежал, тварь, а она была так слаба, что думали, не выживет. Но она не только выкарабкалась, но, как довольно скоро выяснилось, еще и понесла, что крайне редко, но все же случается. Редко, потому, что девушки почти никогда не выживают после встречи с инкубом, особенно молодые красивые девушки. Но Бланш не пожелала сойти в могилу раньше времени, и эту жажду жизни поставили ей в укор. Куда приличнее было б помереть, а не покрывать позором семью. Плод скверны, как заявил ее отец, не веривший, что все случилось не по согласию, ведь, когда инкуба оттаскивали, она, уже сама полумертвая, все кричала и рвалась к нему…
Ара вспомнила, как жаждала отдаться монстру из подвала, и, какую боль испытала, когда Асгарт его оттащил. Как заходился в агонии ужаса разум, и, как безвольно было тело. И содрогнулась.
– Отец Бланш ведь был мужчиной, – презрительно фыркнул маркиз, – причем не из лучших. Не обременен балластами вроде сострадания и милосердия. Но все-таки мужчиной, а, значит, невосприимчивым к силе инкуба и не способным понять, как она действует на женщин. Что этому глубинному… зову невозможно противиться. Он решил, что ее падение стало следствием ее же распущенности.
– И выгнал Бланш из дома, – тихо докончила Ара.
– Едва успевшую оправиться после нападения, – скрипнул зубами Асгарт. – Без гроша в кармане. И это один из богатейших людей континента!
– Но потом одумался? И даже передал тебе титул маркиза?
– О нет! – рассмеялся Асгарт. Смехом, от которого в комнате стало холоднее, и в камине с шорохом взвились искры. – Он тут вообще не при чем. Я никогда его не видел, мать тоже с тех пор не видела. И трогательного семейного воссоединения уже никогда не случится: старый хрен скончался два года назад от апоплексического удара, прикованный последние четыре года к постели в своем большом шикарном доме, так и не дозвавшись сиделку, которая в тот момент развлекалась этажом ниже со своим дружком. Завещал все состояние единственной дочери за неимением других наследников. Ее разыскивал семейный стряпчий через газеты и даже нанимал сыщиков. Но нам эти проклятые деньги не нужны, Бланш больше ни в чем не нуждается и никогда не будет. А титул мне пожалован высочайшим указом Ее Величества за особые заслуги перед страной. Заслуги, о которых не рассказывают в великосветских гостиных, не пишут в газетах и не хвастают перед хорошенькими девушками, которых хотят соблазнить.
Ара нахмурилась, пытаясь понять.
– Хочешь сказать ты… на государственной службе?
– Чую в вашем голосе изрядную долю скепсиса, мисс Эштон. – Он приблизился, протянул руки и, обхватив ее за талию, поставил девушку на ноги. Руки не убрал, продолжая обнимать, хоть и не прижимался. – А ты думала, я, что делаю с отловленными инкубами? Варю нам на ужин?
Аре понравилась перемена его настроения: лучше игривый Асгарт, чем отравленный болью и горечью, от которой ей самой хочется выть, потому, что с некоторых пор его боль стала восприниматься, как собственная. Или даже ближе собственной. Как единая.
– Фу! То-то мне показалось, я видела в позавчерашнем супе чей-то коготь! – в тон ему ответила она и рассмеялась, когда мужчина заломил бровь. А потом полюбопытствовала: – Значит, вот в чем заключается служба на благо короны: отлавливаешь инкубов…
– Сперва выслеживаю.
– Выслеживаешь, отлавливаешь и передаешь дальше…
– Куда следует. И я не из худших ловцов: между прочим, даже орденом награжден.
Сказал, и отчего-то сам помрачнел.
– А, что с ними происходит потом? И ты, получается, только ловишь, не убиваешь?
– Больше не убиваю, – ответил он на второй вопрос, игнорируя первый.
Помолчав, Ара тихо спросила:
– Значит, раньше… случалось?
Маркиз криво усмехнулся.
– Случалось. И до сих пор порой… случается – ненароком, при самообороне, или если совсем нет другого выхода.
Хотел убрать руки с ее талии, но девушка не позволила, прижав обратно.
– Расскажи, – предложила она.
Не для того, чтобы утолить свое любопытство, а, чтоб разделить с ним чувство, вновь прочертившее меж его бровей изгнанную было складку.
– Что ж, орден, раз уж начал хвастать, я получил за убийство отца.
Ара, хоть и была готова к нелегким признаниям, непроизвольно вздрогнула.
– Это случилось в тот день десять лет назад. Памятный подарочек когтями в живот, от которого подыхал в подворотне, получил, как раз от него… но не только. Он был осторожный – говорю же, хитрые твари, – и топтал землю уже порядка четырехсот лет… а выглядел на шестнадцать. И к тому моменту на его счету было уже более трехсот убитых девочек и девушек в возрасте от десяти до двадцати пяти. Я имею в виду убитых уже после случая с моей матерью…
Ара чувствовала, как к горлу подступает тошнота, но не отвернула лицо, не опустила глаза, безмолвно поддерживая. Чувствуя, что ему это сейчас нужно – нужно сказать.
– После полутора лет поисков я наконец-то выследил его, но просчитался: он был не один, там оказалось гнездо. А гнездо нападает сообща. К тому же полукровки, хоть и почти равны по силам полнокровным инкубам, но все же лишь «почти». А я не только выглядел на семнадцать, но, в отличие от них, и был семнадцатилетним.
– Как можно?! – вырвалось у Ары. – Ты ведь был его сыном! Или он не понял? – дошло до девушки. – Он мог не знать про тебя, никогда не видел, вот и…
– Все он понял, – спокойно возразил маркиз. – Сразу почуял. Но говорю же: они устроены совсем по-другому, вроде паразитов. Для них люди – лишь источник вкусной питательной энергии, не более. Все остальное – побочный эффект…
Ара сглотнула, понимая, кого он имел в виду под упомянутым эффектом.
– Я в тот период был совсем дикий, а после этого случая и вовсе, как с цепи сорвался, инкубов еще не ловил – убивал, всех, кого мог убить… нажил себе кучу врагов. Не знаю, до чего докатился бы, наверное, попал бы через годик-другой в западню или напоролся на очередное гнездо и уже не выбрался. Но мне посчастливилось встретить человека, направившего мою… ярость в нужное русло и научившего их ловить, для изучения и прочих нужд. Прежде я и не думал, что такое возможно… Вижу, ты хочешь еще о чем-то спросить? – усмехнулся маркиз. – Не тошнит от моих откровений?
– Хочу, – ответила Ара, стараясь казаться спокойной. – Скажи, Асгарт, а ты сам, когда-нибудь… убивал девушек?
Он помолчал, не спеша с ответом. Бесстрастно посмотрел.
– Не боишься услышать правду?
– Боюсь, – призналась Ара. – Но все равно хочу услышать.
– Что ж… нет, Ара, никогда.
И она сразу поверила, сердцем чувствуя, что не солгал.
– К тому же, я, кажется, уже говорил тебе, что не связываюсь с девственницами. Наверное, потому, что мой отец перевыполнил план по их части на много поколений вперед.
– Не связываешься за одним исключением, – улыбнулась она, невольно поддразнивая.
– За одним исключением, – согласился маркиз, улыбаясь в ответ своей хорошо знакомой медленной соблазнительной улыбкой, и притянул ее ближе, поглаживая талию, спину, но без намека на, что-то большее.
– Значит, ты питаешься, как они? Но я ведь видела, как ты ел вместе со мной…
– Питаться я могу обоими способами, но предпочитаю человеческий. А второй использую в экстренных случаях – для быстрого восстановления.
Ара помрачнела, вспомнив, как стояла, оглушенная, под дверью кабинета.
– Таких, как вчерашний? Значит, те четыре женщины были… для тебя одного?
Маркиз моргнул, не сразу сообразив, каких женщин она имеет в виду. А, когда понял, откровенно расхохотался:
– Вот, что тебя волнует! Думала, мы сообразили там вечеринку на четверых? О, бедный док… дома его ждали внуки, от которых я безжалостно оторвал ради этой оргии!
Щеки опалило жаром, но смеяться вместе с ним Ара не спешила. Понимала, что это было лишь «восстановление», но не могла так легко закрыть глаза ни на физиологию процесса ни на, как ни крути, его бесчеловечность. А маркиз лишь подлил масла в огонь, небрежно добавив:
– Не волнуйся, донорам заплатили достаточно за это неудобство. Максимум проваляются теперь неделю-другую с гриппом из-за ослабления организма или промаются головной болью, и все. Такого, как у тебя, не будет, поэтому и понадобились четыре. А в памяти останется лишь ассистирование доктору в уходе за больным, без деталей.
«Доноры», «неудобство»… вот, как он это видит. Все-таки Асгарт правда не человек, наверное, поэтому искренне не понимает, что ее смущает. Дело ведь не только в деньгах… Вот Ара бы ни за, какие деньги не согласилась, чтоб ее снова использовали, как источник «вкусной питательной энергии» – разве, что добровольно, ради близкого человека. Впрочем, может, те женщины с ней бы не согласились и разделили бы точку зрения маркиза, но… их мнения никто не спрашивал. А ей, наверное, нужно научиться смотреть на некоторые вещи глазами Асгарта или выработать общий взгляд, потому, что подходить к его делам исключительно со своих позиций тоже неправильно.
Да, рассудок прекрасно умел раскладывать все по полочкам, но, что делать с сердцем, которому плевать на эти выкладки?
– Понимаю, что ты… был с теми женщинами не ради развлечения. Но Асгарт… младшей на вид не сравнялось и шестнадцати.
Он снова моргнул, потом нахмурился, словно до него начало, что-то доходить:
– Под «был» ты имеешь в виду «спал»?
– Я…
– Не хотел, чтобы ты видела, но раз дело приняло такой оборот, – скрипнул зубами он и положил ладони ей на виски.
В следующий миг Ара уже стояла в кабинете, стискивая испуганное лицо давешней девочки-нищенки, из зеленых глаз которой катились крупным горохом слезы, прокладывая светлые дорожки на чумазых щеках. Тошнило, зверски кружилась голова, руки дрожали от слабости, и анестезия в виде бурбона не заглушала разрывающей боли в груди, где горели промытые от яда и свеже-зашитые раны. И Ара жадно заглатывала странный полупрозрачный поток, тянущийся тонкими нитям из носа, открытого рта и зареванных глаз.
– Нет, пожалуйста, не надо! – вскрикнула девушка и, вырвавшись, метнулась к двери. Ударилась о нее, как мотылек о стекло, задергала ручку. Ее тут же скрутили и оттащили обратно к Аре док с Чейном. Снова потянулся поток из тысяч дымных нитей…
– Потерпи, милая, – пропыхтел доктор. – Тебе хорошо заплатят.
– Не-ет!!
Еще несколько мгновений жертва билась в их хватке, а потом вдруг затихла, задышала чаще, глядя на Ару затуманившимися глазами, бледные щеки порозовели, и рот приоткрылся, исторгнув сладострастный стон. Тонкие руки потянулись обнять, а губы приблизились поцеловать Ару, продолжающую невероятным прямо-таки титаническим усилием удерживать девчонку на расстоянии. И с каждой секундой сдерживать их обеих становилось все труднее. Не потому, что силы закончились, а потому, что… не хотелось. Совсем. Зачем, если процесс доставляет обеим такое ослепительное удовольствие? С каждым глотком Ара чувствует себя все лучше, голова больше не кружится, и изнутри поднимается, как пена от шампанского, восхитительная эйфория. Да и девушка уже беспрерывно стонет от наслаждения, хотя под глазами пролегли тени, и веснушки бледнеют. Не хочется думать, что это значит, не хочется останавливаться, не хочется… ничего. Лишь пить и пить чистый свет, дарующий избавление от боли и ощущение бессмертия.
И она уже сама не понимает, почему не пускает их друг к другу, ведь чем теснее контакт, тем лучше. А еще лучше сорвать с источника дрянную юбчонку и вбиться в нее, чтоб выпить все залпом, а не цедить по капле.
На заднем плане кричат:
– Что происходит?!
– Выпустите!!
Но Ара не понимает ни слова.
А потом – синеющее лицо девушки и, как холодный душ из бочки, осознание: не дарует наслаждение – убивает. Ну и, что с того? Что значит жизнь, какой-то там попрошайки? Нет, нельзя… Почему нельзя? Ведь это восхитительно…. Нет!! Еще только глоточек… И еще, и еще… Нет, надо за, что-то зацепиться, вспомнить, почему нельзя… И перед глазами вдруг вспыхивает лицо – ее собственное. А на нем за одно мгновение – сотня эмоций: задумчивое, хмурое, хохочущее, грустное, сердитое, чуть лукавое, задыхающееся от страсти, пылающее от смущения, нежно улыбающееся… И Ара диким болезненным рывком обрубает поток между собой и нищенкой, выкачивающий из той жизнь, чтоб мгновение спустя услышать:
– Хватит, ты убьешь ее!
На, что выдавливает хриплым мужским голосом:
– Давай… следующую…
Вернувшись обратно в спальню, Ара целую минуту молчала, пытаясь справиться с чувствами, зная, что за непроницаемым взглядом и бесстрастным лицом наблюдающего за ней маркиза прячется напряжение. Когда-то эта ледяная маска могла ее обмануть, но не теперь. Он ждал, ждал реакции на свое признание. Нет, то, что Асгарт ей сейчас показал, что позволил увидеть, было интимнее любых слов, откровеннее тысячи признаний. Он показал не просто мысли, а обнажил кусочек души, без утайки, без прикрас, дал почувствовать то, что чувствовал он. И от пронзительности этого жеста, от сокрытого в нем безграничного доверия перехватило дыхание.
Разумом Ара не могла оправдать его методов, а сердцем не могла винить.
– Тебе нужно понять одно, – произнес он, не выдержав паузы, – я не горжусь тем, как выживаю. Но и не стыжусь. Едва ли я, когда-нибудь смогу соответствовать твоим идеалам, даже если захочу, однако…
Не дав договорить, Ара прильнула к нему губами. И вскоре почувствовала на себе мягкие, но крепкие объятия. Этот поцелуй не походил на предыдущие: он был не про нежность или страсть, а словно безмолвный диалог. Асгарт целовал ее серьезно и так, будто за, что-то благодарил и о чем-то спрашивал.
Ара же вдруг вспомнила прикосновения того инкуба из подвала и почувствовала себя нечистой, какой-то оскверненной. Стало тошно, словно его пальцы до сих пор были на ней. Ей не хотелось, чтобы Асгарт дотрагивался до нее такой, даже через плащ.
– Мне нужно… в ванную, – произнесла она, разрывая поцелуй.
– Я приготовил тебе, пока еще не пришла в себя, – спохватился маркиз, – но, наверное, все уже остыло.
Вода действительно оказалась едва теплой, но Ара удовлетворилась и такой. Когда маркиз вышел, притворив дверь купальни, скинула плащ и с наслаждением погрузилась в ванну. Наверное, никогда еще она не мылась так тщательно. Покончив с процедурой, слегка подсушила полотенцем волосы, промокнула тело и, помешкав возле домашнего платья, которое, должно быть, принесли сюда по приказу Асгарта, снова накинула плащ.