Маркиз, когда Ара вошла, сидел на корточках перед камином и ворошил угли. Тихое пламя отбрасывало на него красновато-золотистые отблески, подчеркивая решительную линию подбородка и плавную – губ, резкость скул и мягкие складки одежды, силу мускул под закатанным рукавом и вкрадчивую гибкость движений, словно дивясь гармонии составляющих этого мужчину противоречий.
При ее появлении Асгарт встал, откладывая кочергу:
– Уже поздно, ты наверняка устала. Проводить тебя в твою комнату или останешься спать здесь? Я тогда пойду в гостевую.
Ара покачала головой.
– Ты перестарался, вкачивая в меня силу. Мне совсем не хочется спать…
И мягко потянула тесемки плаща. Ткань опала к ногам с тихим шорохом, оставив ее полностью обнаженной. Никогда еще Ара не чувствовала такой смеси робости и возбуждения, как под его взглядом. Впрочем, взгляд быстро выжег смущение, оставив лишь пульсирующее в каждой клеточке тела, разума, всего ее существа желание. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а в животе сладко сжималось, посылая теплые томительные волны. Маркиз же, кажется, просто перестал дышать, рассматривая ее залитое мягким светом камина тело. Смотрел так, будто пытался навеки запечатлеть в памяти этот образ, каждую ее черточку и изгиб.
Наконец, с трудом и будто стряхивая сладостную грезу, произнес:
– Ты сегодня много пережила и сейчас… сама не своя.
А у самого голос хриплый, а в глазах беснуется такая горючая смесь, что Ару опалило до мурашек.
– Не своя, – согласилась она, приблизившись вплотную, встала на цыпочки и прошептала ему в губы: – Я твоя, Асгарт. Целиком и полностью твоя!
– Ты этого… действительно хочешь? Скажи, чего ты хочешь, Ар-ра, – и тончайшая полоска воздуха между их ртами плавится от этого звука, от их обоюдного испепеляющего желания.
Ара попятилась, словно напоминая, что может и правда передумать, и маркиз настороженно следил за каждым ее движением, как хищник – за добычей, которая пытается ускользнуть.
– Чего ты хочешь, Ар-ра? – настойчиво повторил он низким рокочущим голосом, не сводя с девушки глаз и делая шаг вслед за ней, словно притягиваемый невидимой, но прочнее цепи из титанида, нитью.
Ара замерла, задыхаясь от его взгляда, голоса, вибрирующего у нее между бедер, и повисшего в воздухе безумного обжигающего напряжения. С вызовом посмотрела прямо в пьянеющие глаза и сама почувствовала себя пьяной, когда произнесла:
– Трахни меня. Если хочешь – затрахай меня до смерти.
Секунда, и маркиз одним движением сократил расстояние между ними, положил ладонь ей на горло, погладив большим пальцем бьющуюся жилку.
– Зря ты это сказала… Или не зря – как посмотреть.
И вжался, впился, вгрызся в ее губы, выбрасывая их обоих из этой реальности и швыряя во вселенную, где были лишь они двое: бешеный пульс, ее пальцы, торопливо и неумело расстегивающие его пуговицы, мужской рот, обжигающий ее нежную шею, скользящий по ключицам, терзающий ее рот, восторг от вкуса его кожи, когда Ара распахнула рубашку, обнажая мускулистую грудь и, не удержавшись, прижалась к ней губами, выцеловала ими признание, а потом лизнула, его ответный стон, от которого снесло остатки разума, перевернувшаяся комната и кровать, ударившая в спину, жар его тела, нависшего сверху. Ее пальцы, лихорадочно оглаживающее дрожащий от напряжения плоский живот, его рельефность, изучающие, трогающие, ощупывающие стальные мышцы рук и ставшее вдруг таким родным лицо, бесстыже спускающиеся вниз, стягивающие с него брюки и, так и не стянув до конца, возвращающиеся наверх, к шее, скулам, зарывающиеся в короткие жесткие волосы и притягивающие его голову к ее груди…
Они были словно два слепых, внезапно прозревших и не знающих, за, что схватиться в первую очередь, какой участок кожи и тела заласкать. Впрочем, их ласки были далеки от стыдливой деликатности, которые Ара, когда-то почитала непременным атрибутом близости между мужчиной и женщиной. И сейчас ее это полностью устраивало, сейчас она не желала ни осторожности, ни тем более краснеющей робости. Она хотела, чтоб он не сдерживался. Чтоб потерял контроль, упал в эту алую бездну вместе с ней, сгорел в том же огне, где плавилась она. Хотела почувствовать его мощь, силу, страсть, все, что он может ей предложить, и самой отдаться без остатка. И это желание, накладываясь на полную неопытность, находило решение в чутком отклике на его действия и следовании интуиции.
Когда горячий рот мягко втянул сосок, Ара выгнулась всем телом, застонав, чувствуя, как Асгарт водит по маковке кончиком шелковистого языка, слегка надавливает, выталкивает под ее протестующий всхлип, чтоб подуть прохладным воздухом, тут же согреть жарким дыханием и снова вобрать, не забывая гладить ее вторую грудь, зажимать вершинку между пальцами, собственнически сминать упругое полушарие ладонью. А его бедро вдвинуто между ее ногами, словно для того, чтобы Ара и не думала их сомкнуть. И Ара не думает, она вообще не способна думать, лишь на доли секунды выныривать из этого дурмана, чтобы не сойти с ума окончательно. Или она уже сошла, потому, что кусает его за плечо и, распахнув ноги, трется о твердое мужское бедро, желая, жаждая… сама не зная, чего. Чего-то, что еще никогда не испытывала, а теперь умрет, если не испытает.
И пряжка мужского ремня царапается о нее, пока они вместе не избавляются окончательно от его брюк, белья и остатков рубашки – кто ее порвал: он, она, вместе? Ара уже не различает границ между их телами, действиями, дыханиями, все слито в единое сладостное бесконечно правильное «они». И, когда наконец ее мужчина оказывается полностью обнажен, как и она, хочется прильнуть к нему, как можно теснее, ощутить всей кожей, опутать руками и ногами, что она и делает.
И он, что-то хрипло бормочет в ответ, опираясь о постель по бокам от ее головы, ищет ее губы, но Ара уворачивается, недовольно кусает его за шею, ухо, настойчиво тянет на себя, потому, что желает, чтобы он лег полностью, почувствовать его тяжесть. А, когда их рты наконец встречаются, мир снова гаснет и взрывается миллионами новых оттенков на его горячем гладком языке, борющемся с ее языком, на сладких, жадных губах, на сталкивающихся зубах и головах, пытающихся найти положение, из которого взаимопроникновение окажется глубже всего, пока мужская пятерня не фиксирует жестко лицо Ары, кладя конец этой борьбе и заставляя только принимать ласки, которые теперь, когда власть установлена и признана, чередуют напор с нежностью.
Но в, какой-то момент просто принимать становится мало, бесконечно мало, ведь хочется и самой дарить наслаждение, и свободная рука ныряет вниз, на сей раз зная, что делать, охватывает твердое и горячее, и, пока их рты движутся и соприкасаются десятками способов, пальцы Ары тоже движутся. Вскоре Асгарт перехватывает ее руку с прерывистым выдохом:
– Я никуда не тороплюсь…
И начинает спускаться вдоль ее тела, покрывая поцелуями – то легкими, как прикосновения крыльев бабочки, то жарко-влажными, от которых бегут мурашки, – ключицы, затем поочередно правый и левый сосок, обрисовывает пальцами чуть выступающие ребра, обжигает губами живот и переходит на внутреннюю сторону бедра. И тогда начинает торопиться Ара, потому, что его рот, будучи так близко от средоточия агонии, дразняще и чувственно проходит по самой кромке, не трогая горящий влажный бутон, потом возвращается обратно к животу и проделывает то же самое с внутренней поверхностью второго бедра. Мучитель словно не замечает, что девушка изгибается, как в лихорадке, комкая простыни раскинутыми руками, неосознанно приподнимая таз, безмолвно умоляя сжалиться, и начинает прокладывать цепочку поцелуев к коленке…
Не выдержав, Ара запускает руку в короткие волосы и подтягивает голову обратно, к месту смыкания своих ног.
– Говорил же, что жадина… – обжигает нежное местечко смеющееся дыхание, и ее ноги оказываются на широких плечах, соски – зажаты между большими и указательными пальцами мужчины, а в самое желанное место наконец проникает его язык, раздвигая лепестки, задевая бугорок, проходится сладостным трением вдоль расщелины раз, другой, а на третий зажигает искру, пожирающую бикфордов шнур, подведенный к ее удовольствию, с безумной скоростью.
Еще пара лижущих движений, и Ара кричит от взрыва, настолько сладкого, что это почти больно. Но лишь «почти», и пока тело девушки ломается и вздрагивает от затухающих судорог, он силой удерживает ее бедра и продолжает сосать и лизать внизу, продлевая экстаз и наблюдая за ее лицом. И от одного этого взгляда она, кажется, готова взорваться во второй раз… Но такого одностороннего соития вдруг становится мало. Наверное, она и правда жадина, потому, что рядом с этим мужчиной ей постоянно мало. И чем больше она получает, тем большего хочет: брать и отдавать.
Поэтому Ара убирает ноги с его плеч, тянет своего мужчину наверх.
И он снова понимает ее без слов, целует в косточку бедра.
– Как ты это хочешь?
– Так, как хочешь ты…
Эти слова зажигают в его глазах огоньки, от которых сердце Ары стучит тяжело, с замираниями. И между грудями выступает капелька пота, которую он слизывает, а потом одним плавным движением оказывается над ней, снова нависая, глаза в глаза, но, когда она хочет шире раскрыть бедра, чтобы принять его, переворачивает ее на живот со словами:
– Тогда сделаем вот так…
Целует ее ягодицы, нежные ямки на пояснице.
И Ара мгновенно тоже хочет так, заражаясь его желанием, его уверенными действиями, наслаждаясь своей открытостью и полной покорностью, отдаваясь в его власть. Ей совсем не страшно и не стыдно. Потому, что все, что произойдет с этим мужчиной – правильно, точно так, как и должно быть.
И, когда она чувствует на себе его тело, ощущает, как его руки приподнимают ее бедра, то моментально откликается, послушно подставляет все сокровенные места, до которых он хочет добраться, вжимается ягодицами в его жарко пульсирующий давно готовый член. Прогибает спину, когда горячая ладонь надавливает между лопаток, и не может сдержать чувственную дрожь, когда он наматывает ее волосы на кулак, заставляя прогнуться еще больше.
Единственным своеволием – поворачивает голову вбок, чтобы видеть его лицо. И, когда их взгляды встречаются, ощущает давление его плоти, раздвигающей ее плоть, чтобы соединиться так глубоко, как только могут два существа.
Сесиль, знающая подробности со слов замужних подруг и страниц романов, говорила, что это будет «раз, и все».
«Раз, и все» стало у Ары неожиданно долгим и, несмотря на ее готовность, очень болезненным, вынуждая дышать часто и поверхностно, кусать костяшки пальцев. Но даже эта боль казалась правильной, потому, что соединяла ее с любимым мужчиной, устанавливала между ними самую древнюю и тесную связь. И, когда преграда наконец порвалась под давлением, Ара почувствовала себя так непривычно, как только может почувствовать себя девушка, только, что ставшая женщиной, чтобы через секунду понять, что уже привыкает к ощущению полного единения. А к выражению напряжения и наслаждения на лице Асгарта и привыкать не пришлось – хотелось видеть его снова, и снова, только уже без напряжения… Второе движение было плавным и сильным, словно закрепляющим эффект. И следующие несколько мгновений они хватали ртом воздух, пытаясь отдышаться и приходя в себя.
Ара первая шевельнулась, чувствуя по его дрожи, скованности мышц, что сдерживаться Асгарту едва ли не так же больно, как было ей при проникновении. И его тело благодарно отозвалось мягким осторожным толчком, потом еще одним. С каждым последующим боль утихала, пока не исчезли даже ее отголоски, и на смену пришло желание двигаться – быстрее, сильнее, резче. Еще быстрее!
Ара и не думала, что это так сладко – слышать, как рычит и стонет любимый мужчина, вламываясь в твое тело. И, что этого достаточно, чтобы воспарить к небесам второй раз за ночь, дернувшись от упругой горячей волны, хлестнувшей между ног и переместившей к звездам до полной потери себя и пространства, до звона в ушах, до зубов, кусающих покрывало. А первое, что она почувствовала, вернувшись в их разделенную на двоих реальность, были губы, целующие ее в шею, накрывающие ее рот, и крепко стискивающие бедра пальцы, на концах которых вытягивались и втягивались когти, словно их хозяин боролся с собой.
Миг, и она оказалась на спине, с разведенными и высоко задранными ногами. Погружения теперь неглубокие и осторожные. Откровенность позы все-таки смутила, хотя, казалось, после всего случившегося между ними для смущения не должно было остаться места. Но стоило увидеть его задыхающееся от страсти лицо, затянутые поволокой глаза, и стеснение бесследно смело ответным звериным желанием, на которое Ара не считала себя способной.
– Не сдерживайся, – всхлипнула она, видя, как Асгарт кусает губы, ранит их до крови заострившимися зубами. Чувствуя, что этих осторожных погружений ему мало.
Опустила ноги, обхватила его ими за пояс.
– Боюсь… больно… – неразборчивый рык, хотя во фразе ни одной «эр», а лицо уже меняется, когти больше не втягиваются, оставаясь постоянно выпущенными, и зрачки впервые истончаются в вертикальные нитки, что пугающе, но красиво. В нем все красиво: и мощное тело, и звериная суть, и обжигающая страсть.
– Хочу тебя всего, – стонет Ара в ответ, сминая ладонями каменные ягодицы, толкая его на себя. – Целиком… без остатка. Обе… ипостаси.
И чудовище откликается на этот зов, сменяя страстного, но нежного любовника. Рывком переворачивает ее обратно на живот и, не дав опомниться, входит одним толчком до упора, тянет назад за волосы и, когда она выгибается, кладет ладонь на горло. Берет на этот раз, как животное самку, показывая грубое обладание, безжалостно врываясь в нежное податливое тело, вдавливая его каждым толчком в кровать, полностью подминая под себя. И нет ничего прекраснее, чем принимать от него наслаждение и боль, принимать его во всех проявлениях. И впервые услышать, как он хрипит, извергаясь в нее и не прекращая последних судорожных движений…
Отдохнуть немного, водя руками по разгоряченным телам друг друга, сплетаясь языками, и начать все заново…
До смерти – не до смерти, а под конец она была чуть живой от усталости и удовлетворения и чувствовала легкое жжение и натертость там, где не привыкла их ощущать. И пока Ара лежала, покачиваясь на легких волнах неги и возвращаясь в реальность, этот неугомонный продолжал покрывать мягкими поцелуями ее плечо, шею, поглаживать то живот девушки, то бедро, словно не в силах перестать трогать ее.
Они лежали поверх влажных сбившихся простыней. Угли уже почти догорели и теперь вспыхивали и гасли в полумраке комнаты, похожие на россыпь драгоценных камней. Ара повернулась лицом к маркизу и, протянув руку, коснулась его скулы, повторила линию бровей, спустилась ниже и со смехом отдернула пальцы, когда он попытался поймать их губами.
Приподнялась на локте, рассматривая чуть улыбающегося мужчину, с которым разделила сегодня больше, чем постель, и во всем облике которого царила такая же ленивая удовлетворенность. Прищурилась.
– Скажи… а ты, когда-нибудь использовал на мне свои инкубские чары?
Асгарт приподнял бровь.
– Ладно, не чары, а… внушение? Влияние? Тебе лучше знать, как это называется. Я имею в виду состояние той девушки в твоем кабинете. Это было похоже на… анестезию.
Мысленно Ара поставила зарубку непременно отыскать девочку, убедиться, что с ней все в порядке, и вернуть деньги, которые та обронила.
– Я понял, о чем ты.
Маркиз все-таки поймал ее пальцы, правда уже рукой, и, прежде чем ответить, провел ими по своим губам.
– Сознательно – никогда.
– А несознательно?
На этот раз кончики ее пальцев прикусили.
– Случилось… один раз. Помнишь, ты натерла кожу ремнем от стремени, а я смазывал ссадины.
Еще бы Ара забыла. Даже сейчас почти ставшие мягкими соски снова напряглись при одном лишь воспоминании о том, как сохло горло, пульсировало лоно, а в голове плыл алый туман от совершенно невероятного сумасшедшего запаха, исходившего от маркиза. Или соски напряглись, потому, что он раздвинул ее указательный и средний пальцы и провел кончиком языка по контуру между ними, задержавшись в ложбинке? Вот же… неугомонный! Но Ара не жалуется, ни капельки.
– Вот оно, как! – шутливо поджала губы она. – Значит, пока я была, можно сказать, в беспомощном состоянии и воспринимала вас исключительно, как доктора, вы, лорд Кройд, пользовались ситуацией?
– Ты всегда возбуждаешься на приеме у врача?
– Что?!
– Эти… – он насмешливо глянул, – чары сработали непроизвольно, оттого, что я возбудился. А возбудился я потому, что возбудилась ты. Любой бы на моем месте тронулся от такого мощного сексуального зова, который ты источала. Ты буквально пахла сексом, кричала всем телом «возьми меня», так, что я проявил поистине феноменальную сдержанность. Чтобы было понятнее: эта сила – часть меня, моей природы, напрямую зависящая от моего эмоционального состояния. Люди ведь тоже не всегда могут контролировать свои эмоции или в одну секунду их обуздать.
Он потянул Ару на себя, усадив сверху. Девушка, поддразнивая, чувственно провела ладонями по его груди, глядя сверху вниз.
– Ох, если б я знала, о чем ты думал, врачуя с таким серьезным лицом мои ужасающие раны…
– Если б ты знала, о чем я в тот момент думал, бежала бы от меня без оглядки, отбиваясь молитвенником, и запиралась каждую ночь на замок, придвинув к двери всю имеющуюся мебель.
– И это бы помогло? – с сомнением спросила Ара, вспомнив выбитую одним пинком дверь.
– Конечно же, нет. Но если бы мне было безразлично, как взять тебя, ты бы еще в первую ночь под внушением умоляла сделать это с тобой всеми известными способами.
Его слова отозвались теплом: ему было важно, как Ара почувствует себя после близости, что говорило о многом. Хорошее настроение бурлило внутри пузырьками шампанского, прорывалось непривычной игривостью.
– Кстати о способах: думаю, сегодня ты продемонстрировал мне если не все, то почти все из тех своих мыслей…
– Даже не надейся. Источник моей грязной фантазии сидит на мне, делая ее поистине безграничной. И если уж тебе так нравятся мм… врачебные процедуры, можем, как-нибудь повторить.
– Только уже без седла.
– Без седла, – согласился он. – А начиная с того момента, где твои ноги раздвинуты и закинуты на подлокотники, – огладил ее бедра, переместил ладони на упругие ягодицы и стиснул, вжимая девушку в себя. – Впрочем, с раздвиганием я и сам справлюсь, да и против тебя в роли наездницы тоже ничего не имею…
Ара тихо рассмеялась и, наклонившись вперед, пощекотала его упавшей волной волос. Любопытство не желало замолкать.
– А, когда-нибудь тянул из меня силы? Кроме того случая десять лет назад?
Кажется, вопрос оскорбил маркиза. Ответил он на этот раз сразу и резким тоном.
– Нет. – Рывок, и она уже под ним. – Я привез тебя сюда не для того, чтобы жрать.
Ара мягко провела у него между лопатками, успокаивая нежными поглаживаниями, и сменила тему:
– А крылья у тебя есть? Может, тоже появляются в определенные моменты?
Сработало: маркиз слегка растерялся, потом задумался, забыв про гнев.
– Нет, крыльев нет.
– Жаль, – вздохнула она и, не удержавшись, добавила, – тебе бы пошли: небольшие такие, как у купидончика. И, чтоб поменьше разрушений в доме…
Маркиз фыркнул, отметая предложенный дизайн:
– Боже упаси от такого! – И снова стал задумчиво-серьезным. – Наверное, из-за моей полукровной сути. Хотя порой так зудит там, – он передернул лопатками, – что я проверяю в зеркале, не прорезались ли. И ощущения… знаешь, говорят, у потерявших конечность годами сохраняются боли в несуществующей руке или ноге. Вот и у меня, только наоборот: боль от отсутствия того, чего никогда и не было. Еще иногда снится, что летаю…
Ара затаила дыхание, залюбовавшись своим мужчиной и жалея, что нельзя остановить момент. Смакуя невероятное чувство счастья и тепла, оттого, что любимый делился с ней не только страстью, но и сокровенными мыслями.
Потянулась, коснулась губами его губ и тут же почувствовала мягкий нежный отклик. Он отстранился, посмотрел на нее непонятным взглядом, но от этого взгляда защемило в груди. А потом вдруг произнес:
– Я его не убивал.
– Кого? – не поняла Ара.
– Того идиота в карточном доме, Энгерта.
– Но прежде ты говорил обратное. Что убил его из своего же пистолета, – тихо ответила она.
Мужчина раздраженно смял простынь.
– Нет, я лишь сказал, что пуля в его лбу оставлена моим пистолетом, и это так: когда понял, что проиграл, он заорал, что я мухлевал, и схватился за мой пистолет. Заряженный. В подобных местах не я один кладу оружие на стол во время игры…
Наступила тишина. Потом Ара погладила его щеку.
– Почему ты мне сразу не сказал? Ты ведь понял, как именно я восприняла твои слова, но не стал разубеждать. Почему, Асгарт?
– А ты бы поверила?
– Я… – Ара осеклась, потому, что не знала ответа на этот вопрос. С языка рвалось «да», но рвалось уже с высоты всего пережитого, с учетом того, что она узнала о маркизе. А в тот момент… в тот момент, в самом начале, он был ее врагом, который не заслуживал ни симпатии, ни доверия, ни понимания.
– Вот поэтому и не сказал, – заключил маркиз, наблюдавший за сменой эмоций у нее на лице. – Но не только поэтому, Ара… Дело ведь не в одном поступке. На моем счету и без него много такого, что не украсило бы меня в твоих глазах. Взять хотя бы твоего отца… И знаешь, раньше мне было плевать, что я оставляю после себя. Однако сейчас… – снова этот взгляд, от которого щемит в груди, – сейчас мне почему-то хочется хоть одним поступком заслужить твое одобрение, стать именно таким мужчиной, какого ты ждала.
– Ты уже такой, и всегда был. Просто я не сразу поняла, что ждала именно тебя. И спасибо, что рассказал мне теперь.
Вскоре обоих сморило и, засыпая лицом к лицу с Асгартом, переплетясь с ним руками и ногами, Ара думала о том, что не хочет мыться до конца жизни: чтоб оставить навсегда запечатленной на себе эту их первую непередаваемо восхитительную ночь физической и духовной близости.