К вечеру настроение не улучшилось. Правда раздражение на маркиза побледнело, но лишь потому, что его затмила боль в мышцах и истертой коже. Не привычное к таким долгим прогулкам верхом тело мстило ломотой и кровоточащими ссадинами между бедер, хотя во время поездки и сразу после Ара чувствовала лишь небольшое неудобство.
Но для нежной кожи несколько часов скачки оказались непосильным испытанием. Поэтому, спускаясь к ужину, девушка едва сдерживала болезненные стоны. Но пыталась держать себя в руках и ничем не выдать этого внешне: она не собиралась демонстрировать маркизу ни дурного настроения, ни слабости.
Однако, как Ара ни старалась, ответы выходили вялые и невпопад, и приходилось то и дело переводить дыхание. Из-за боли аппетита не было совершенно.
Маркиз внезапно отложил приборы и склонил голову набок, словно к чему – то прислушиваясь.
– Что с вами? Вам… больно?
– Все в порядке. Просто немного устала и не голодна, поэтому хотела бы подняться пораньше в комнату.
– Больно, – резюмировал он. – Скажите где?
Ара поморщилась: смысла и дальше отпираться не было, поэтому девушка тихо призналась:
– Ремнем от стремени, пряжкой, натерла.
Маркиз встал из-за стола и приблизился к ней.
– Покажите.
Ара испуганно свела ноги под подолом.
– Бросьте, – скривился мужчина, – вы скорее будете терпеть боль, чем позволите мне помочь?
Он наклонился, подхватил ее на руки и отнес в кресло возле камина, где было теплее и светлее. Сам опустился перед ней на колени, взялся за край подола и приподнял брови, безмолвно спрашивая разрешения.
Ара прикусила губу и медленно кивнула.
Очень осторожно он потянул платье наверх, и девушка, вцепившись в подлокотники, отвернулась. Какой стыд…
Жар камина опалял и без того горящие щеки, а инстинкт требовал немедленно оттолкнуть мужчину, оправить подол и свести ноги. Но Ара терпела, потому, что уже не раз видела эту решительную вертикальную складку на лбу маркиза. Вот ткань обнажила икры, подползла к коленям, выше, еще выше, пока деликатно не остановилась перед средоточием женственности, полностью оголив ее ноги перед мужчиной.
Когда маркиз мягко развел их, Ара зажмурилась и внезапно услышала его короткий выдох:
– Глупая девчонка! Почему сразу мне не сказали? Или хотя бы Мари…
Ара распахнула глаза и увидела, что он сердито смотрит на истертую кожу. Смотрит без жадности или вожделения, а так, как мог бы смотреть врач.
– Я промыла, думала быстро пройдет, – произнесла она, пряча взгляд.
– Посидите здесь, я скоро вернусь.
Он встал и покинул комнату, но вернулся считанные минуты спустя, неся с собой небольшую баночку.
– Эта мазь снимет боль и поспособствует скорейшему заживлению.
Мужчина уверенно опустился на прежнее место и отвинтил крышку.
Ара потянулась к лекарству, одновременно пытаясь оправить подол:
– Спасибо, я сама, наверху сделаю…
Но маркиз решительно вернул ее руки на подлокотники.
– Теперь я вам это дело не доверю. С вас станется по возвращении в комнату выкинуть мазь в окно только потому, что она от меня.
Его подозрения были беспочвенны, в конце концов Ара не страдала глупой истеричностью и склонностью совершать капризные выходки во вред себе, но спорить, как всегда, бесполезно.
– Не бойтесь, – предупредил маркиз и мягко подтянул ее за ягодицы ближе, подоткнув под поясницу подушечку и устраивая поудобнее для процедуры.
Вот только отвлечься от того, что его лицо теперь у нее между коленей, не получалось даже с учетом медицинских целей происходящего. Ара дышала через раз.
Маркиз начал с голеней. Когда густая прохладная мазь коснулась горящей содранной кожи, девушка дернулась, едва сдерживая слезы – ранку начало печь с удвоенной силой.
– Сейчас станет легче, – пообещал маркиз и легко подул на поврежденное место.
Кожа покрылась мурашками, а жжение действительно пошло на убыль, успокаиваемое прохладой.
Маркиз зачерпнул следующую порцию и обработал ссадину возле колена.
Он продолжал, действуя умело и аккуратно, постепенно продвигаясь наверх. И Ара уже не знала, от чего ей становится легче: от мази или того, что лорд Кройд дует на стертые участки. Наверное, от того и другого вместе.
Когда он достиг бедер, стало ясно, что нынешняя поза не позволяет обработать внутреннюю сторону.
– Не бойтесь, – повторил маркиз и осторожно, словно опасаясь, что Ара сейчас попытается сбежать или ударит его, положил сперва одну ее ножку на подлокотник, потом другую.
И, наверное, она сошла с ума, раз не ударила и не сбежала, позволив ему это сделать.
Дыхание девушки участилось, а ногти царапали обивку кресла. Происходящее, все еще оставаясь в рамках лечебной процедуры, приобрело, какой – то новый незнакомый оттенок, и воцарившееся молчание скручивало пружину напряжения до предела.
Нужно, что-то сказать, развеять пустой болтовней эту густую тишину, но на ум, как нарочно, ничего не шло…
Маркиз же продолжил свое дело, опустив голову, так, что она не могла рассмотреть выражения лица. Обычно белая, как сливки, кожа ее ног приобрела мягкий оранжевый оттенок с переливами красного от близости камина, и такие же блики трепетали на волосах маркиза. Когда прохладная мазь легла на самый болезненный участок, Ара не сдержала стона облегчения. Рука мужчины окаменела, а потом продолжила аккуратно массировать кожу круговыми движениями, втирая снадобье.
Ара не понимала, что с ней происходит: легкая боль от ранок теперь мешалась с, каким – то нарастающим между бедрами теплом, переходящим в пульсацию, как сегодня, когда она стала свидетельницей сцены у реки. И теплое дыхание мужчины на ее чувствительной коже лишь усиливало ощущение.
В ушах некстати зазвучал низкий порочный звук, сорвавшийся днем с губ маркиза, а перед глазами встали его пальцы, властно вцепившиеся в волосы женщины, и бедра, требовательно дернувшиеся навстречу ее рту. Ара посмотрела на склоненную голову. Интересно, а… наоборот бывает? Мужчины могут делать такое женщинам? От этой мысли между ног особенно сильно толкнулось, и расцвел влажный жар, отозвавшись тянущим ощущением в низу живота, и маркиз вдруг судорожно втянул в себя воздух и задышал ртом.
– Расскажите о чем-нибудь, – резко бросил он, по-прежнему пряча лицо.
– О чем? – удивилась она. Голос прозвучал непривычно глубоко и, как – то… томно.
– Без разницы, о чем угодно: как покупали шляпку с лучшей подружкой, какой вредный старик был ваш учитель латыни. – Его голос тоже звучал сдавленно.
И Ара еще успела удивиться: как маркиз догадался, что ее учителем был мужчина и действительно вредный? Ну, насчет покупки шляпки с Сесиль он, разумеется, просто ткнул пальцем в небо – каждая девушка хоть раз в жизни совершала покупки с подружкой.
Она послушно начала рассказывать про прошлогодний пикник у приятелей родителей, но мысли путались, и Ара постоянно сбивалась: то ли от того, что во рту пересохло, то ли из-за набухших сосков, трущихся о шерстяную ткань платья и лишенных нежной защиты сорочки, то ли от зрелища пальцев маркиза на ее коже, уже безо всякой мази гладящих, ласкающих оголенные не требовавшие лечения участки, подбирающихся туда, где все горело и изнывало под лоскутом шелка.
И эти пальцы дрожали. Ара никогда раньше не видела, что бы у властного уверенного в себе маркиза тряслись руки. Его дыхание уже не гладило, а обжигало внутреннюю поверхность бедер, но это был совсем иной жар, чем от ранок. Он не был… ни болезненным, ни неприятным.
– Я… я не помню, что было дальше… – призналась она, тяжело сглатывая.
– Неважно, все равно не работает, – глухо отозвался мужчина, дыша так же учащенно.
А потом вдруг подался вперед и поцеловал нежный чувствительный участок прямо на границе с бельем, еще чуть-чуть и коснулся бы влажной ткани там, где ноги соединялись.
Мучительно простонал:
– Какая сладкая у вас кожа…
От прикосновения его горячих губ влажная ткань превратилась в мокрую, а Ара, прогнувшись в пояснице, тихо застонала, окончательно теряя связь с реальностью и остатки разума, которые должны были напомнить, что перед ней враг и опасный хищник.
Хищник, который стоит перед ней на коленях, что делает его только более опасным.
Услышав вырвавшийся у нее звук, маркиз вскинул голову, и Ара застыла. Лицо мужчины оставалось в тени, а светлые глаза горели тем самым огнем – на который больно смотреть. Не просто горели: пылали, пожирали ее, и даже черты, казалось, заострились, стали меньше похожими на человеческие, но приобрели звериную притягательность.
И, что – то вдруг кольнуло память: какое-то ускользающее воспоминание…
– Я вас знала раньше? – прошептала девушка срывающимся шепотом. – До последнего года?
И тут же снова захлебнулась стоном, потому, что маркиз, продолжая смотреть в глаза, положил пальцы на едва прикрытый треугольник плоти и надавил на, какую-то точку, а потом потер, отчего Аре стало и больно, и непередаваемо хорошо – больно потому, что хотелось, чтобы нажал сильнее. Между ног требовательно заныло, обдавая волнами томления.
Зрачки мужчины расширились до предела, почти закрыв радужку, на лбу заблестел пот. Он издал хрип, словно сдавался самому себе, и склонился к ее промежности. Прихватил губами плоть через ткань и надавил на распаленную расщелину горячим языком, водя им вверх-вниз, вверх… и мучительно медленно вниз. Как раз там, где это было острее, восхитительнее, умопомрачительнее всего, так, что от наслаждения на глаза наворачивались слезы.
Когда Ара попыталась вывернуться, ускользнуть от этой ласки, больше похожей на пытку и разрывавшей новыми непонятными ощущениями, крепко стиснул ее бедра, распахивая их еще шире, закидывая ноги девушки себе на плечи.
А движения рта изменились: стали настойчивей и бесстыдней. Теперь он посасывал, прикусывал, выводил обжигающие узоры на шелке белья, толкался кончиком языка туда, где начинался вход в самое сокровенное. Наверное, если бы он коснулся напрямую, не через ткань, Ара сошла бы с ума. Просто рассыпалась пылающими углями…
Она сама не заметила, как зарылась одной рукой в его короткие волосы, получая дополнительное наслаждение от ощущения их жесткости, от возможности притянуть его ближе. О Боже… как это сла-адко… Да! Да-а!
Девушка уже непрерывно постанывала, изгибаясь и неосознанно двигая бедрами, а маркиз в ответ издавал хриплое рычание, большее похожее на животное. Теперь от него пахло иначе – ничем конкретным, просто… иначе. И этот аромат погружал Ару в алое марево вожделения, туманил разум, заставлял снова и снова подаваться всем телом ему навстречу, буквально вдавливаться в ласкающий ее язык…
И, когда она почувствовала его пальцы под бельем, тянущие за края ткани, избавляющие от этой последней преграды, то приподняла таз, чтобы ему было удобнее. Бедра уже начали обнажаться, когда маркиз вдруг… остановился.
С шумным вздохом оперся лбом о ее промежность, а потом встал, отвернулся и сухо бросил:
– Приведите себя в порядок.
Пару секунд Ара ошеломленно смотрела ему в спину, все еще до предела возбужденная, тяжело дышащая и ничего не соображающая, а потом горло стиснуло, и на глазах выступили слезы.
Он посмеялся над ней? Доказал превосходство? Продемонстрировал, что несмотря на всю аристократическую спесь, она ничем не отличается от непотребной девки, готовой по первому же щелчку пальцев ублажить его? И хоть они не дошли до конца, Ара чувствовала себя оплеванной и обесчещенной.
А еще она не понимала, просто не понимала, как это могло произойти! Как это могло так далеко зайти… Последние несколько минут вспоминались через, какую – то странную дымку, и так, словно все происходило не с ней.
Она судорожно подтянула белье, опустила ноги на пол и оправила подол. Было мучительно больно и стыдно: не она его остановила, как должна была – он первый прекратил. А еще страшно – страшно из-за испытанной неконтролируемой жажды продолжения и собственной неспособности отказаться от этого удовольствия. Прежде Ара никогда не теряла голову. Нет, даже не так: это было, какое-то наваждение… И ладно бы все произошло с любимым мужчиной, но лорд Кройд вызывал в ней в лучшем случае глухую неприязнь. Тогда почему это случилось?..
Когда маркиз повернулся, то выглядел уже, как обычно: холодно, отстраненно, высокомерно. Только на висках до сих пор блестели капли пота.
– Если желаете, можете закончить трапезу здесь или у себя. Рано утром мне нужно уехать по делам на три дня, поэтому встретимся в следующий раз не раньше вечера среды.
И не дожидаясь ответа, направился к двери. На смену растерянности и стыду пришел кипящий гнев. Она не позволит маркизу после произошедшего просто бросить ее наедине с этим гадким чувством использованности и ненависти к себе!
– Почему же вы остановились? – с вызовом кинула она. – Ведь еще немного, и вы могли унизить меня так, что я до конца жизни не забыла бы ваш урок!
Маркиз, уже положивший ладонь на дверную ручку, обернулся и стремительно прошел обратно. Оперся о подлокотники, нависнув над Арой и заставив ее вжаться в спинку кресла. В доли секунды в глаза вернулся огонь, а в голос – звериное желание.
– Я остановился потому, что еще немного и не сдержался бы. И ни секунды бы потом не пожалел, – голос упал до хриплого шепота, заставившего девушку покрыться мурашками. – И мне бы это понравилось… – губы коснулись ее уха, опаляя горячим дыханием, – вы даже не представляете, насколько бы мне это понравилось, и нравилось еще много-много часов… А вот вы наутро пожалели бы и с неделю не смогли нормально ходить.
Он распрямился и, более не оборачиваясь, покинул комнату.
В ту ночь Ара заснула быстрее, чем накануне, но слишком взбудораженный разум посылал путаные видения, от которых девушка хмурилась и ворочалась. Какие-то смутные образы, обрывки, и единственное, что виделось четко – горящие глаза на заострившемся нечеловеческом лице.
Незадолго до рассвета ее разбудил, какой – то шум во дворе. Выбравшись из постели, Ара выглянула в окно и увидела на подъездной аллее темную необычно длинную карету без опознавательных знаков.
Из нее выбрались четверо мужчин и исчезли в доме. На первом этаже раздались их шаги – должно быть, сапоги гостей были окованы железом, потому, что гулко стучали о плиты холла. Потом звук ушел куда-то под землю. Спустя недолгое время мужчины вновь показались на крыльце, но уже не с пустыми руками: они с трудом тащили, какой – то окованный цепями ящик длиной метра два, и замыкал шествие маркиз.
Погрузив ношу в экипаж, все участники тоже в него запрыгнули, включая хозяина дома, и карета покатила прочь и вскоре исчезла за воротами.
Ара не понимала, чему только, что стала свидетельницей, но ей было жутко.
Она вернулась в кровать и провалилась в почти не дающий отдохновения сон, в котором, помимо прежнего образа, теперь фигурировал и непонятный ящик, и женский голос звал сквозь туман времени:
– Ара, где ты? Девочка моя, ты где?..