Какой-то мудрец сказал, что у нас всегда найдется достаточно силы, чтобы перенести страдания ближнего. Благодаря этой силе, а также, вероятно, тайному удовольствию явиться утешителем, Константин Риц с таким красноречивым юмором описывал мне Изу и разбирал ее по косточкам. Все это напоминало твердую руку опытного врача, прикладывающего раскаленное железо к свежей ране. Операция бесспорно полезная, но предоставляю вам судить, каково пациенту в эти минуты. Одно можно сказать: чего человек не вынесет!
Я рассчитал и отпустил прислугу, объявив, что уезжаю путешествовать; Феликса, с его вещами и игрушками, отправил к графине Нидерфельдт.
Константин, с сигарой во рту, разбирал бумаги и письма в моих столах и комодах, поминутно спрашивая: «Это сжечь? А это спрятать?»
Вдруг дрогнул звонок. Я встрепенулся: не Иза ли вернулась? Оказалось, пришел посыльный за ее вещами.
Когда выносили последний сундук с ее вещами, я проводил его взглядом, как будто уносили дорогого покойника!
В восемь часов Константин сказал:
— Ну, нам пора отправляться. Здесь больше нечего делать.
Я машинально пошел за ним. Ноги у меня подкашивались, и я должен был крепко держаться за перила лестницы, чтобы не упасть.
Константин повел меня в ресторан, и я послушно ел и пил, а затем мы пошли к нему пешком. Люди, двигавшиеся по улицам, казались мне тенями, жившими какой-то особенной жизнью, и я сам — другим существом, чем был несколько часов тому назад. Константин уступил мне свою кровать, сам же велел постлать себе на диване и принялся укладывать свои вещи.
Я, разумеется, не лег, а ходил по комнате из угла в угол, не говоря ни слова.
— Не пройти ли нам к отцу? — предложил мне приятель.
— Нет, лучше завтра.
Он сел за письменный стол, а я прилег на диван. Уличный шум мало-помалу стихал; маятник стенных часов отчетливо и монотонно тикал, отсчитывал секунды и минуты моей жизни, с которой я теперь не знал что делать. Трудно сказать, что я чувствовал; я точно находился под влиянием наркоза: материя и привычка боролись с душевным состоянием и подавляли его. «Отдохнуть прежде всего! — проносилось у меня в голове. — Там видно будет».
Незаметно я впал в забытье, закрыл глаза, перестал думать. Очнулся я в пять часов утра, и в первую минуту сознание действительности отсутствовало… Вдруг оно встало в углу комнаты, прояснилось, выросло и, подойдя ко мне, село у моего изголовья!.. Я все вспомнил и мигом очутился на ногах. Все ужасные вчерашние происшествия закружились вокруг меня в беспорядочной, адской пляске, и все философские рассуждения Константина рассыпались в прах.
«Как! — вопил какой-то голос внутри меня. — Есть человек, похитивший твою честь, твое счастье, разбивший твою будущность, и ты оставляешь его в покое, довольствуешься словом, которое он, быть может, и не сдержит? Поведение твое пахнет трусостью! Константину хорошо советовать, но сам он не так бы поступил на твоем месте! Честь ближнего, даже друга, все не то, что своя собственная! Если бы ты соблазнил, например, его сестру, неужели он ограничился бы твоим обещанием, что ты, мол, больше не будешь? Нет! Он жаждал бы крови, прежде всего. Что должен думать о тебе Серж? Дешево он отделался!»
— Господи! Да я вчера был, видно, без ума! — прошептал я и кинулся на улицу Пантьевр, зная от Константина, где живет мой соперник.
Было не более восьми часов, когда я позвонил к нему. Камердинер отказался было будить барина, но я уверил его, что дело первой важности, из-за которого я будто нарочно приехал из-за границы. Тогда он провел меня в будуар, а сам отправился к барину.
Комната, в которой я очутился, обита была голубым атласом, наполнена цветами и безделушками. Между окнами стояла статуя, и — о ужас! — то был бюст Изы моей работы, который, по ее уверению, послан был сестре! Не помня себя, я схватил каминные щипцы и несколькими ударами превратил изваяние в осколки.
На таком занятии застал меня хозяин. Вероятно, он меня тотчас же узнал, потому что удивления никакого не выразил, а проговорил тоном человека, терпение которого готово истощиться:
— Условия с вашим другом не удовлетворили вас, милостивый государь?
— Да, я переменил мнение.
— Это не причина, чтобы ломать чужие вещи! — брезгливо сказал он.
— Как чужие? Бюст этот…
— Бюст этот моя собственность, я заплатил за него, сколько следовало, и вы у меня в квартире. Потрудитесь объяснить цель вашего визита и удалиться.
— Я хочу убить вас! — прохрипел я.
— Так бы и сказали, не приходя в неистовство.
— Чтобы разом покончить, будьте в одиннадцать часов с секундантами в С.-Жерменском лесу, у решетки террасы. Выбирайте оружие.
Он спокойно позвонил и сказал слуге:
— Подберите эти осколки и выбросьте их.
Затем холодно поклонился мне и вышел.