«Götterdämmerung» cтихи и баллады - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

1991-1998

Песня ветерана защиты Белого дома 1991 года

Налейте мне, граждане, рюмку вина,Но только ни слова о бабах,Ведь мне изменила гадюка-жена,Пока я был на баррикадах.Не пуля Спецназа сразила меня,Не палка ОМОНовца сбила,А эта зараза средь белого дняВзяла да и мне изменила.В то хмурое утро, когда этот сбродНагнал в Москву танков и страху,Я понял, что мой наступает черед,И чистую вынул рубаху.Я понял, что участь моя решена,Сказал я: “Прощай!” своей Зине.Она же лежала, как лебедь нежна,На жаркой простершись перине.А к Белому дому сходился народ.Какие там были ребята!Кто тащит бревно, кто трубу волочет,Оружие пролетарьята.Баррикады росли, и металл скрежетал,И делали бомбы умельцы.Взбирался на танк и Указ зачиталБорис Николаевич Ельцин.Мы нашу позицию заняли там,Где надо согласно приказа,Бесплатно бинты выдавалися намИ старые противогазы.Мы все, как один, здесь, ребята, умрем,Но так меж собой порешили —Ни шагу назад! За спиной Белый дом —Парламент свободной России.Мы цепи сомкнули, мы встали в заслон,Мы за руки взяли друг друга.Давай выводи свой кровавый ОМОН,Плешивая гадина Пуго.В дождливой, тревожной московской ночиКостры до рассвета горели.Здесь были казаки, и были врачи,И многие были евреи.Но встал над толпой и, взмахнувши рукой,Среди тишины напряженнойНародный герой, авиатор РуцкойСказал сообщенье с балкона.Сказал, что настал переломный момент,Что нынче живым и здоровымИз Крыма в Москву привезен президент,Подлец же Крючков арестован.Он здесь замолчал, чтобы дух перевесть,Послышались радости крики.А кончил словами: “Россия, мол, естьИ будет навеки великой!”…………………………….Пока я там жизнью своей рисковал,Боролся за правое дело,Супругу мою обнимал-целовалЕе зам. начальник отдела.Он долго ее обнимал-целовал,Он мял ее белое платье,А на ухо ей обещанья шептал,Сулил повышенье в зарплате.Покуда я смерти смотрелся в лицоБесстрашно, как узник у стенки,С таким вот развратником и подлецомЖена задирала коленки.……………………………..Я там трое суток стоял, словно лев,Не спал и почти не обедал,Домой проходя мимо здания СЭВ,Я принял стакан за победу.Победа пришла, вся страна кверху дном,У власти стоят демократы.А мне же достался похмельный синдромДа триста целковых в зарплату.

Пейзаж после битвы (март 1992 года)

С утра на небо вышло солнце.А мне с похмелья нелегко.Но я заначил два червонцаНа жигулевское пивко.Указ о смертном бое с пьянствомЖить нам всем долго приказал.И я, с завидным постоянством,С утра за пивом на вокзал.А там крутые бизнесмены,Палатки полные всего,А в них искусственные членыГораздо больше моего.Вибратор, вибростимулятор.Ах, как кружится голова.А среди них кооператорСтоит, как Терминатор-два.Привет вам, хваткие ребята.Я просто счастлив видеть вас.Теперь каюк пролетарьяту —Вы наш господствующий класс.Для вас сияют магазиныИ носят девушки чулки.Для вас веселые грузиныИз кошек жарят шашлыки.Я поклонюся вам три раза,Скажу вам русское “мерси”.Пусть большей частью вы с Кавказа,Но вы — спасители Руси!Страна воскреснет с новой силой,Спасет ее капитализм.Жаль, что меня сведет в могилуДо той поры алкоголизм.Покуда я совсем не спился,Сегодня в счастье и борьбеПью за систему бирж “Алиса”И за тебя, РТСБ.Я пью сегодня горько, сладкоЗа вас, вершители судеб,За эту грязную палаткуИ за тебя, мой “Менатеп”.Мой эксклюзивный дистрибьютер(Звучит-то как! Эх, вашу мать!)Постой, потом продашь компьютер,Позволь тебя поцеловать.

После суицида

Зароют, а не похоронятУ перекрестка трех дорог.И только пьяный грай воронийВзлетит на запад и восток.А вслед за ним, за этим граем,Не огорчаясь, не спеша,Простясь с землей, не бредя Раем,В ад поплывет моя душа.Никто главу не сыплет пеплом,Никто волос в тоске не рвет.Едва колеблемая ветромДуша над родиной плывет.Плывет с улыбкой безобразнойНа перекошенном лице,Бесстрастно, как после оргазма,Воспоминая о конце.Как закипала кровь в азарте,Как с миром разрывалась связь,Как прочь душа рвалась из плоти,То матеряся, то молясь.Как показал последний кукиш,Как разменял последний грош.Теперь мне руки не покрутишь,Ногой под ребра не сшибешь.Теперь не тело и не атом,И не объект для рук и губ.Смотрю на мир, как патанатомСмотрел на мой разъятый труп.Земля лежит, поджав колена,Едва остывший человек.Ее исколотые веныКак русла пересохших рек.Земля лежит в лесах, в асфальте,Как в морге, где хрустя чуть-чуть,Такой блестящий, узкий скальпельВскрывал уже пустую грудь.Здесь, над шестою частью суши,Я не один, плывут вдалиВсе нераскаянные душиИз нераскаянной земли.Вверху озоновые дыры.Ну, а внизу, в густом дымуМы, хлопнув дверью, вышли с пираВ зубовный скрежет и во тьму.И эта тьма теперь навекиДуши руины приютит.А в справке, что подпишут в ЖЭКе,Причина смерти — суицид.

История с географией

Великой Родины сыны,Мы путешествовали редко.Я географию страныУчил по винным этикеткам.Лишь край граненого стаканаМоих сухих коснется уст,От Бреста и до МагаданаЯ вспомню Родину на вкус.Пусть никогда я не был там,Где берег Балтики туманен.Зато я рижский пил бальзамИ пил эстонский “Вана Таллинн”.В тревожной Западной ДвинеЯ не тонул, держа винтовку,Но так приятно вспомнить мнеПро белорусскую “Зубровку”.И так досадно мне, хоть плачь,Что отделилась Украина,А с ней “Горилка”, “Спотыкач”,И Крыма всяческие вина.Цыгане шумною толпоюВ Молдове не гадали мне.Мне помогали с перепоюПортвейн “Молдавский”, “Каберне”.И пусть в пустыне ДагестанаЯ не лежал недвижим, ноЯ видел силуэт баранаНа этикетках “Дагвино”.Пускай я не был в той стране,Пусть я всю жизнь прожил в России,Не пей, красавица, при мнеТы вина Грузии сухие.Сейчас в газетных номерахЧитаю боевые сводки.А раньше пил я “Карабах”Для лакировки, после водки.Хоть там сейчас царит исламИ чтут Коран благоговейно,Но лично для меня “Агдам”Был и останется портвейном.Да, не бывал я ни хераВ долинах среднеазиатских,Но я попью вина “Сахра”,И век бы там не появляться.Я географию державыУзнал, благодаря вину,Но в чем-то были мы не правы,Поскольку пропили страну.Идет война, гремят восстанья,Горят дома, несут гробы.Вокруг меняются названья,Границы, флаги и гербы.Теперь я выпиваю редко,И цены мне не по плечу,Зато по винным этикеткамСейчас историю учу.

Последний гудок (Похороны Брежнева)

Светлой памяти СССР посвящается

Не бил барабан перед смутным полком,Когда мы вождя хоронили,И труп с разрывающим душу гудкомМы в тело земли опустили.Серели шинели, краснела звезда,Синели кремлевские ели.Заводы, машины, суда, поездаГудели, гудели, гудели.Молчала толпа, но хрустела едваЗемля, принимавшая тело.Больная с похмелья моя головаГудела, гудела, гудела.Каракуль папах и седин серебро…Оратор сказал, утешая:— “Осталось, мол, верное политбюро —Дружина его удалая”.Народ перенес эту скорбную весть,Печально и дружно балдея.По слову апостола, не было здесьНи эллина, ни иудея.Не знала планета подобной страны,Где надо для жизни так мало,Где все перед выпивкой были равныОт грузчика до адмирала.Вся новая общность — советский народГудел от Москвы до окраин.Гудели евреи, их близок исходДомой, в государство Израиль.Кавказ благодатный, веселая пьянь:Абхазы, армяне, грузины…Гудел не от взрывов ракет “Алазань” —Вином Алазанской долины.Еще наплевав на священный Коран,Не зная законов Аллаха,Широко шагающий АзербайджанГудел заодно с Карабахом.Гудела Молдова. Не так уж давноОн правил в ней долгие годы.И здесь скоро кровь, а совсем не виноОкрасит днестровские воды.Но чувствовал каждый, что близок предел,Глотая крепленое зелье.Подбитый КамАЗ на Саланге гуделИ ветер в афганских ущельях.Ревели турбины на Мигах и Ту,Свистело холодное пламя.Гудели упершиеся в пустотуПромерзшие рельсы на БАМе.Шипели глушилки, молчали АЭС.Их время приходит взрываться.Гудели ракеты, им скоро под пресс,Защита страны СС-20.Над ним пол-Европы смиренно склонитСоюзников братские флаги,Но скоро другая толпа загудитНа стогнах Берлина и Праги.Свой факел успел передать он другим.Сурово, как два монумента,Отмечены лица клеймом роковым,Стояли Андропов с Черненко.Не зная, что скоро такой же конвойПроводит к могильному входуИх, жертвою павших в борьбе роковой,Любви безответной к народу.Лишь рвалось, металось, кричало: “Беда!”Ослепшее красное знамяО том, что уходит сейчас навсегда,Не зная, не зная, не зная.Пришла пятилетка больших похорон,Повеяло дымом свободы.И каркала черная стая воронНад площадью полной народа.Все лица сливались, как будто во сне,И только невидимый палецЧертил на кровавой кремлевской стенеСлова — Мене, Текел и Фарес.……………………………..С тех пор беспрерывно я плачу и пью,И вижу венки и медали.Не Брежнева тело, а юность моюВы мокрой землей закидали.Я вижу огромный, разрушенный домИ бюст на забытой могиле.Не бил барабан перед смутным полком,Когда мы вождя хоронили.

Городской романс

Стоит напротив лестницыКоммерческий ларекВ нем до рассвета светитсяПризывный огонек.Там днем и ночью разныеНапитки продают —Ликеры ананасныеИ шведский “Абсолют”.Там виски есть шотландское,Там есть коньяк “Мартель”,“Текила” мексиканская,Израильский “Кармель”.Среди заморской сволочиПочти что не виднаБутылка русской водочкиСтоит в углу одна.Стоит скромна, как сосенка,Средь диких орхидей,И этикетка косенькоПриклеена на ней.Стоит, как в бане девочка,Глазенки опустив,И стоит в общем мелочи,Ивановский разлив.Надежда человечестваСтоит и ждет меня,Сладка, как дым отечества,Крепка, словно броня.Стоит, скрывая силушку,Являя кроткий нрав.Вот так и ты, Россиюшка,Стоишь в пиру держав.Ославлена, ограблена,Оставлена врагу.Душа моя растравлена,Я больше не могу.Пойду я ближе к полночиВ коммерческий ларек,Возьму бутылку водочкиИ сникерса брусок.Я выпью русской водочкиЗа проданную Русь,Занюхаю я корочкойИ горько прослезюсь.Я пью с душевной негоюЗа память тех деньков,Когда в России не былоКоммерческих ларьков.Когда сама историяУспех сулила нам,Когда колбаска стоилаДва двадцать килограмм.Давно бы я повесился,Я сердцем изнемог,Но есть напротив лестницыКоммерческий ларек.

Болезнь глаз

Сергею Аветисяну, человеку и гражданину

То не свет, но еще не тьма.То не явь, но уже не сон.То ли снег засыпал дома,То ли дым в окно нанесен.То ли это ты, слепота,То ли так — туман поутру.Жизнь течет слюной изо рта,Мир ползет дождем по стеклу.Из глухих колдовских озерПоднимается муть со дна,Заволакивает мой взорГрязно-белая пелена.Окружает меня стеной,В ней звучат голоса невнятно,Лица тех, кто рядом со мной,Превращает в мутные пятна.Заволакивает берега,Пароходы идут, трубя,И как ты мне не дорога,Заволакивает тебя.Дунул ветер, и все поплылоВ никуда от причала буден,Забывая о том, что было,И не зная того, что будет.С кем последнюю рюмку пьем?Неизвестны их имена.И хрусталь помутнел, и в немНепонятен сам цвет вина.Значит, мне на ощупь блуждать,Забредать в чужое жилье,И тела других обнимать,Принимая их за твое.Ничего-то я не сберег,Разве этого я хотел?Но плывем мы лоб в лоб, бок в бокКараваном туманных тел.И последние краски дня,И осенний неяркий светЗаволакивает от меня,Заволакивает…

Письмо читателя газеты “День” в редакцию журнала “Огонек”

На мне уж волосы седые,Но все равно я не пойму —Зачем вы продали Россию?Почем? И, главное, кому?Но вижу, вы кому-то зломуПродали Родину мою.Вы сняли памятник СвердловуУбили царскую семью.Вы всюду насадили пьянство,На нашем сидючи горбе.Вы уничтожили дворянство,Вы развалили КГБ.Ни капли не благоговея.Закрыли вы монастыри.Да что там! Вы из мавзолеяЧуть Ленина не унесли!Вы по указке МоссоветаИз храма сделали бассейн.Что б вам сказал на все на это,Когда б узнал, Саддам Хусейн?По всей стране ликует ворог,В Кремле бесчинствует Хасид.Бутылка водки аж сто сорок!Вот геноцид так геноцид.Народ российский сном окован,Но он проснется, враг, дрожи.Его возглавят Алкснис, КоганИ Умалатова Сажи.Народ проснется, он прозреетИ крепко вдарит по ушамВсем тем чеченцам, тем евреям,Несдобровать и латышам.Мы с нетерпеньем ждем приказов,И скоро нам дадут приказ.Ведь с нами Язов, и НиязовТоже, наверное, за нас.Мы встанем против царства рока,Пылая праведным огнем,С зеленым знаменем Пророка,С святым Георгием на нем.Мы выйдем, все вокруг сметая,Врагов погубим навсегда.Над нами Троица СвятаяИ Серп, и Молот, и Звезда.Мы выйдем с Господом ИисусомИ (да продлит Господь их дни)С самим Фиделем Кастро Русом,С аятоллою Хомейни.Не отдадим ни пяди Крыма,Ни флота и ни корабля,Ни книжек этого раввина.Курилы — русская земля!Под треск огня, под лязг металлаРазгоним этот стыд и срам,Поддержат нас континенталыПассионарии всех стран.Национально и соборноВ стране устроим Третий Рим.Закроем видео и порноИ ваш журнальчик запретим!

“Ампул пустых частокол…”Из цикла “Песни аутсайдера”

И.С. Киселевой

Ампул пустых частоколВстал между мной и тобой.Сделай мне, доктор, укол,Чтобы прошла эта боль.Я еще, значит, живой,Раз дозвонился к врачу.Доктор, прерви мой запой,Я тебе все оплачу.Ну, о болезни моейЧто я могу рассказать?Рыжая челка у нейИ голубые глаза.Доктор, лекарств не жалей,Я трое суток без сна.Белой горячки белейКожи ее белизна.Мой алкогольный психоз,Яркий, навязчивый бред.Я среди лилий и розВижу ее силуэт.Доктор, смелей, не дрожи,Дозу не надо снижать.Дай мне недельку пожить,Я б ей успел все сказать.Кыш, улетай, воронье.Я не был счастлив ни дня.Тонкие руки ееНе обнимали меня.Ей же за мной не нырнутьВ этот подавленный мир,В хрипло дышащую грудь,В ад коммунальных квартир.

“Я жил, как вся Россия…”

Я жил, как вся Россия,Как травка в поле рос.И вот — гипертония,И в печени — цирроз.Стал организм мой вытерт,Как старое пальто.Ни закусить, ни выпить…А жизнь тогда на что?Мне дом родной — больница,Хоть не пенсионер.Вдруг весь я развалился,Как мой СССР.Ах, доктор, доктор, доктор.Доктор дорогой,Посмотрите, доктор,Что у меня с ногой.Скакала по паркету,Взлетала к потолку.Теперь до туалетаЕдва доволоку.Ах, доктор, доктор, доктор,Доктор дорогой,Посмотрите, доктор,Что у меня с рукой.Как дрались эти рукиИ как ласкали грудь.Теперь простые брюкиНе в силах застегнуть…Скакала по паркету,Взлетала к потолку.Теперь до туалетаЕдва доволоку.

1994

Стихотворение, написанное на работах по рытью котлована под “школу оперного пения Галины Вишневской” на ул. Остоженка, там, где был сквер

Есть же повод расстроитьсяИ напиться ей-ей.По моей Метростроевской,Да уже не моейЯ иду растревоженный,Бесконечно скорбя.По-еврейски ОстоженкойОбозвали тебя.Где ты, малая родина?Где цветы, где трава?Что встает за уродинаНад бассейном “Москва”?Был он морем нам маленьким,Как священный Байкал.Там впервые в купальникеЯ тебя увидал.Увидал я такое тамСзади и впереди,Что любовь тяжким молотомЗастучала в груди.Где дорожки для плаванья?Вышка где для прыжков?Где любовь эта славная?Отвечай мне, Лужков.Так Москву изувечилиМосквичи, вашу мать,Чтоб начальству со свечкамиБыло где постоять.Где успехи спортивные?Оборона и труд?Голосами противнымиТам монахи поют.Я креплюсь, чтоб не вырвало,Только вспомню — тошнит,Немосковский их выговор,Идиотский их вид.Что за мать породила их?Развелись там и тут,Всюду машут кадилами,Бородами трясут.За упокой да за здравие,Хоть святых выноси!Расцвело православиеНа великой Руси.

1995

Смерть бригадираИз цикла “Смерти героев”

На дальнем московском объекте,Где краны, забор да сортир,Средь бела дня, верьте-не верьте,Однажды пропал бригадир.Случиться такому ведь надо.Он был полон сил и здоров.Угрюмо молчала бригада.Мелькали фуражки ментов.Вполголоса шли разговоры.С утра еще был он живой.Растерянный доктор со “скорой”Седою качал головой.Фундамент огромного зданья,Железные бабки копров.Сбирал лейтенант показанья,На стройке искал фраеров.Володька, с КамАЗа водитель,Сказал: “Здесь концов не найдешь…”И масляной ветошью вытерБлестящий бульдозера нож.Слезами глаза мои пухнут.Он был как отец нам и брат,Ходил в лакированных туфлях,Под мышкой носил дипломат.Отправил однажды бульдозерХалтурить, подделав наряд,Налил всей бригаде по дозе,А деньги сложил в дипломат.И вот получил он награду,Не знаю, как вышло уж так —Зачем не делился с бригадой?Почто обижал работяг?Солдаты для следственной группыЛопатили тонны земли,Искали останки от трупаДа так ничего не нашли.Нашли они следственной группе,Где сваи из грунта торчат,Один лакированный туфельДа черный портфель-дипломат.А Леха, Володькин брательник,Прошедший Сургут, Самотлор,Он ватник накинул на тельник,Сказал, закурив “Беломор”:“Начальник, молчи об народе.Тебе ль за народ говорить?Народ, как в семнадцатом годе,Сумеет себя защитить!”…На дальнем московском объекте,Где ямы, бетон да тоска,На память безвременной смертиЗаделана в цоколь доска.

Слова песни из к/ф “Осень на Заречной улице”

Уж не придет весна, я знаю.Навеки осень надо мной.И даже улица роднаяСовсем мне стала не родной.Среди моих пятиэтажек,Где я прожил недолгий век,Стоят мудилы в камуфляжеИ сторожат какой-то Ваnk.Как поздней осенью поганки,Мелькают шляпками в траве,Повырастали эти банкиПо затаившейся Москве.Сбылися планы Тель-Авива.Мы пережили тяжкий шок.И где была палатка “Пиво”,Там вырос магазин “Night Shор”.И пусть теснятся на витринеРазличных водок до фигаМне водка в этом магазинеВ любое время дорога.Смотрю в блестящие витриныНа этикетки, ярлычки.Сильнее, чем от атропина,Мои расширены зрачки.Глаза б мои на вас ослепли,Обида скулы мне свела,Зато стучат в соседней церкви,Как по башке, в колокола.И я спрошу тебя, Спаситель,Распятый в храме на стене:“По ком вы в колокол звоните?Звоните в колокол по мне!”По мне невеста не заплачет,Пора кончать эту фигню.Не знаю — так или иначе,Но скоро адрес я сменю.Зарежут пьяные подростки,Иммунодефицит заест,И здесь на этом перекресткеЗадавит белый “мерседес”.По окровавленном асфальтеРазмажусь я, красив и юн,Но вы меня не отпевайте,Не тычьте свечки на канун.Без сожаленья, без усилья,Не взяв за это ни рубля,Меня своей епитрахильюНакроет мать-сыра земля.Кончаю так — идите в жопу,Владейте улицей моей,Пооткрывайте здесь найт-шопов,Секс-шопов, банков и церквей.

1996

На смерть леди Дианы СпенсерИз цикла “Смерти героев”

Убили Фердинанда-то нашего.

Я. Гашек

Я слова подбирать не стану.Чтоб до смерти вам кровью сраться.Я за гибель принцессы ДианыПроклинаю вас, папарацци!Что, довольны теперь, уроды?Натворили делов, ублюдки?Вы залезли в кровать к народу,Вы залезли людям под юбки.Из-за вас, тут и там снующихИ пихающихся локтями,С ней погиб культурный, непьющий,Представительный египтянин.Растрепали вы все, как бабы.А какого, собственно, черта?Ну, любила она арабаИ инструктора конного спорта.Не стесняясь светского вида,Проявляла о бедных жалость,С умирающими от СПИДа,То есть с пидорами целовалась.А еще клеймлю я позоромНе поведших от горя бровью,Всю семейку этих Виндзоров,С королевой, бывшей свекровью.Бывший муж хоть бы раз прослезился,Хоть бы каплю сронил из глаза.У меня, когда отчим спился,Стал похож он на принца Чарльза.Принц Уэльский нашелся гордый,Ухмыляется на могиле.Да в Москве бы с такою мордойИ в метро тебя не пустили!Повезло же тебе, барану,Представляю, как ты по пьяниЭту розу, принцессу Диану,Осязал своими клешнями.Нам об этом вашем разврате,Обо всех вас — козлах безрогих,Киселев, политобозреватель,Рассказал в программе “Итоги”.Киселев был со скорбным взором,Он печально усы развесил.У него поучитесь, Виндзоры,Как горевать по мертвым принцессам.Если вы позабыли это,Мы напомнил вам, недоноскам,Как Марии АнтуанеттыГолова скакала по доскам.О том, что сделал с Карлом Кромвель,Об Екатеринбургском подвалеМы напомним, да так напомним,Чтобы больше не забывали!

Песня о Хорсте ВесселеИз цикла “Смерти героев”

Над Берлином рассветает,Расступается туман.Из тумана выплываетНад рекою ресторан.Там за столиком Хорст Вессель,Обнявшись с Лили Марлен.Не поднять ей полных чреселС его рыцарских колен.Он с Марленой озорует,Аж ремни на нем скрипят,А вокруг сидит, ревнуетШтурмовой его отряд.Мрачно смотрят исподлобьяИ ерошат волосаС ним повязанные кровьюВетераны из СА.На подбор голубоглазы,Белокуры, словно снег.Все на смерть готовы разом,Их двенадцать человек.Что, Хорст Вессель, ты не весел?Что, Хорст Вессель, ты не смел?Ты не пишешь больше песен,Ты, как лед, остекленел.Как пригрел эту паскуду,На борьбу не стало сил.Эта фройляйн явно юде,Большевик ее любил.Любит вас, поэтов, Лиля,Был поэт тот большевик,Настоящая фамильяНе Марлен у ней, а Брик.Шляпки модные носила,Шоколад “Рот Фронт» жрала,Раньше с красным все ходила,Счас с коричневым пошла.Дураки вы, Хорст, с ним оба,То любя, то не любя.Довела его до гроба,Доконает и тебя.Приглядись ты к этим лицам,Ужаснись еврейских морд,Пожалей ты свой арийский,Драгоценный генофонд.Ишь нашел себе забаву,Встретил в жизни идеал,Променял ты нас на фрау,Нас на бабу променял!За спиной такие речиСлышит грозный командир,И обняв рукой за плечи,Он Лили с колен ссадил.Он берет ее за шеюОсторожно, как букет,И швыряет прямо в ШпрееЧерез низкий парапет.Шпрее, Шпрее, мать родная,Шпрее, Шпрее, Дойче Флюс.Серебром волны играя,Ты, как Бир, сладка на вкус.То под мост ныряешь в арку,То блестишь издалека,Не видала ль ты подаркаОт орла-штурмовика.Ты река германцев, Шпрее,Не прощаешь ты измен,Прими в сестры ЛорелеиЭту Брик или Марлен.Шпрее, Шпрее, Муттер Шпрее,Только пятна на воде.Одолели нас евреи,Коммунисты и т. д.Это кто там крутит палецВозле правого виска?Дойчланд, Дойчланд, юбер алес.Наша психика крепка.Пусть в меня свой камень броситКто сочтет, что я не прав.Вот такой ПартайгеноссеПолучается Майн Кампф.Что ж вы, черти, приуныли?Мы же немцы, с нами Бог!Разливай по кружкам илиЗапевай “Ди фанне хох”!Из-за ратуши на штрассеГрудь вперед за рядом рядВыступает дружной массойХорста Весселя отряд.Впереди, державным шагомВыступая вдалеке,Кто-то машет красным флагомС черной свастикой в кружке.От добра и зла свободен,Тверд и верен, как мотор,То ли Зигфрид, то ли Один,То ли Манфред, то ли Тор.

1997

Колыбельная бедных

Низко нависаетСерый потолок.Баю-баю-баю,Засыпай, сынок.Засыпай, проснешьсяВ сказочном лесу,За себя возьмешь тыДевицу-красу.Будут твоим домомСветлы терема,Мир друзьям-знакомым,А врагам тюрьма.Из лесу выходитБравый атаман,Девицу уводитВ полночь и туман.Спит пятиэтажна,В окнах ни огня,Будет тебе страшноВ жизни без меня.Из лесу выходитСеренький волчок,На стене выводитСвастики значок.Господи, мой Боже!Весь ты, как на грех,Вял и заторможен,В школе хуже всех.Ростом ты короткий,Весом ты птенец.Много дрянной водкиВыпил твой отец.Спи, сынок, спокойно,Не стыдись ребят,Есть на малахольныхРайвоенкомат.Родине ты нужен,Родина зовет.Над горами кружитЧерный вертолет.Среди рваной стали,Выжженной травыТруп без гениталийИ без головы.Русские солдаты,Где башка, где член?Рослый, бородатыйСкалится чечен.Редкий, русый волос,Мордочки мышей.Сколько полегло вас,Дети алкашей,Дети безработных,Конченных совков,Сколько рот пехотных,Танковых полков…Торжество в народе,Заключают мир,Из лесу выходитПьяный дезертир.Не ревет тревога,Не берут менты.Подожди немного,Отдохнешь и ты…Что не спишь упрямо?Ищешь — кто же прав?Почитай мне, мама,Перед сном “Майн Кампф”.Сладким и паленымПахнут те листы.Красные знамена,Черные кресты.Твой отец рабочий,Этот город твой.Звон хрустальной ночиБродит над Москвой.Кровь на тротуарыПросится давно.Ну, где ваши бары,Банки, казино?Модные повесы,Частный капитал,Все, кто в “мерседесах”Грязью обдавал.Все телегерои,Баловни Москвы,Всех вниз головоюВ вонючие рвы.Кто вписался в рынок,Кто звезда попсы,Всех примет суглинокСредней полосы…Но запомни, милый,В сон победных днейЕсть на силу силаИ всегда сильней.И по вам тоскуетЛипкая земля,Повезет — так пуля,Если нет — петля.Торжество в народе,Победил прогресс,Из леса выходитНюрнбергский процесс.Выбьют табуретку,Заскрипит консоль.Как тебе все это?Вытерпишь ли боль?Только крикнешь в воздух:“Что ж Ты, командир?Для кого Ты создалСвой огромный мир?Грацию оленей,Джунгли, полюса,Женские колени,Мачты, паруса?”Сомкнутые веки,Выси, облака.Воды, броды, реки,Годы и века.Где Он, тот, что вродеУмер и воскрес?Из лесу выходитИли входит в лес?

Баллада о белых колготкахИз цикла “Смерти героев”

В Чечне, в отдаленном районе,Где стычкам не видно конца,Служили в одном батальонеДва друга, два храбрых бойца.Один был седой, лысоватый,Видавший и небо, и ад.Его уважали ребята,Он был в батальоне комбат.Другой, лет на двадцать моложе,Красив был, как юный Амур,Любимцем солдат был он тоже,Певун, озорник, балагур.Однажды пошли на заданьеВесной, когда горы в цвету,Отряд получил приказанье —Соседнюю взять высоту.Вот пуля врага пролетела,Послышался стон среди скал,И рухнуло мертвое тело,То младший товарищ упал.Десантники взяли высотку,Чечены на юг отошли,И снайпершу в белых колготкахБойцы на КП привели.Была она стройной блондинкой,На спину спускалась коса,Блестели, как звонкие льдинки,Ее голубые глаза.Комбат посмотрел и заплакал,И нам он в слезах рассказал:“Когда-то студентом филфакаЯ в Юрмале все отдыхал.Ах, годы мои молодые,Как много воды утекло.И девушка с именем ВияНочами стучалась в стекло.Был счастия месяц короткий,Как сладко о нем вспоминать!В таких же вот белых колготкахВалил я ее на кровать.Неловким, влюбленным студентомЯ был с ней застенчив и тих.Она с прибалтийским акцентомстонала в объятьях моих.Ты думала — я не узнаю?Ты помнишь, что я обещал?Так здравствуй, моя дорогая,И сразу, наверно, прощай!Тебя ожидает могилаВдали от родимой земли.Смотри же, что ты натворила!”…И мертвого ей принесли.Латышка взглянула украдкойНа свежепредставленный труп,И дрогнула тонкая складкаЕе ярко крашеных губ.Она словно мел побелела,Осунулась даже с лица.“Ты сам заварил это дело,Так правду узнай до конца!Свершилася наша разлука,Истек установленный срок,И, как полагается, в мукахНа свет появился сынок.Его я любила, растила,Не есть приходилось, не спать.Потом он уехал в РоссиюИ бросил родимую мать.Рассталась с единственным сыном,Осталась в душе пустота,И мстила я русским мужчинам,Стреляя им в низ живота.И вот, среди множества прочих,А их уже более ста,И ты, ненаглядный сыночек,Застрелен мной в низ живота”.В слезах батальон ее слушал,Такой был кошмарный момент,И резал солдатские ушиГнусавый латвийский акцент.Но не было слез у комбата,Лишь мускул ходил на скуле.Махнул он рукой, и ребятаРаспяли ее на столе.С плеча свой “калашников” скинул,Склонился над низким столомИ нежные бедра раздвинулОн ей вороненым стволом.“За русских парней получай-ка,За сына, который был мой…”И девушка вскрикнула чайкойНад светлой балтийской волной.И стон оборвался короткий,И в комнате стало темно.Расплылось на белых колготкахКровавого цвета пятно.А дальше рукою солдата,Не сдавшись злодейке судьбе,Нажал он на спуск автоматаИ выстрелил в сердце себе.Лишь эхо откликнулось тупоСреди седоглавых вершин…Лежат в камуфляже два трупаИ в белых колготках — один.И в братской, солдатской могилеНа горной, холодной зареМы их поутру схоронилиВ российской, кавказской земле.Торжественно, сосредоточась,Без лишних, бессмысленных словОтдали последнюю почестьИз вскинутых в небо стволов.

1999

К 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина

Блажен, кто смолоду был молод,Блажен, кто вовремя созрел.

А.С. Пушкин

Под звонкие народные частушкиСреди церквей, трактиров и палатВеликий Александр ПушкинВ Москве родился двести лет назад.Когда была война с Наполеоном,Не удержали дома паренька.По простыням сбежал через балкон онИ сыном стал гусарского полка.Он был в бою беспечен, как ребенок,Врубался в гущу вражеских полков.Об этом рассказал его потомок,Прославленный Никита Михалков.Трудны были года послевоенные,Но Александр взрослел, мужал и креп.На стройке храма у француза пленногоОн финский ножик выменял на хлеб.И не пугал тогда ни Бог, ни черт его,Он за базар всегда держал ответ,Он во дворах Покровки и ЛефортоваУ пацанов имел авторитет.Он был скинхедом, байкером и рэпером,Но финский нож всегда с собой носил,А по ночам на кухне с КюхельбекеромОн спорил о спасении Руси.Запахло над страной XX съездом.Он кудри отпустил, стал бородат,Пошел служить уборщиком подъездаИ оду “Вольность” отдал в Самиздат.Он мыл площадки, ползал на коленках,Отходы пищевые выносил,А по ночам на кухне с ЕвтушенкоОн спорил о спасении Руси.И несмотря на то, что был он гений,Он был веселый, добрый и простой.Он водки выпил больше, чем Есенин,Баб перетрахал больше, чем Толстой.В судьбе случались разные превратности,Пришла пора доносов, лагерей.И он имел на службе неприятности,Поскольку был по матери еврей.Он подвергался всяческим гонениям,Его гоняли в шею и сквозь строй,И он не принял Нобелевской премии,Он в эти годы был невыездной.Враги его ославили развратником,И император выпустил указ,Чтоб Александра в армию контрактникомПризвали и послали на Кавказ.Но Пушкин, когда царь сослал туда его,Не опозорил званья казака.Он тут же зарубил Джохар Дудаева,И у него не дрогнула рука.И тотчас все враги куда-то юркнули,Все поняли, что Пушкин-то — герой!Ему присвоил званье камер-юнкераЦарь-страстотерпец Николай Второй.И он воспел великую державу,Клеветникам России дал отпорИ в “Яре” слушать стал не Окуджаву,Краснознаменный Соколовский хор.Пришел он к Церкви в поисках спасения,Преодолел свой гедонизм и лень.И в храме у Большого ВознесенияЕго крестил сам Александр Мень.И сразу, словно кто-то подменил его,Возненавидел светских он повес.И, как собаку, пристрелил Мартынова(Чья настоящая фамилия Дантес),Когда подлец к жене его полез.По праздникам с известными политикамиОбедни он выстаивал со свечкою,За что был прозван либеральной критикойЯзвительно — “Колумб Замоскворечья”.Пешком места святые обошел он,Вериги стал под фраком он носить,А по ночам на кухне с МакашовымОн спорил о спасении Руси.Ведь сказано: “Обрящите, что ищите”.А он искал все дальше, дальше, дальше.И сжег вторую часть “Луки Мудищева”,Не выдержав написанной там фальши.Он научил нас говорить по русскому,Назвал его всяк сущий здесь язык.Он на Лубянке, то есть, тьфу, на ПушкинскойНерукотворный памятник воздвиг.Я перед ним склоню свои колени,Мне никуда не деться от него.Он всех живых живей, почище Ленина.Он — наше все и наше ничего.Ко мне на грудь садится черным ворономИ карканьем зовет свою подружку,Абсурдную Арину Родионовну,Бессмысленный и беспощадный Пушкин.

Маша и президент

На севере Родины нашей,За гордым Уральским хребтом,Хорошая девочка МашаУ мамы жила под крылом.Цвела, как лазоревый лютик.Томилась, как сотовый мед.Шептали вслед добрые люди:“Кому-то с женой повезет”.Но жизнь — это трудное дело,В ней много встречается зла.Вдруг мама у ней заболела,Как листик осенний слегла.Лежит она, смеживши веки,Вот-вот Богу душу отдаст.А Маша горюет в аптеке,Там нету ей нужных лекарств.Сидит, обливаясь слезами,Склонивши в печали главу.Да умные люди сказали:“Езжай-ка ты, Маша, в Москву.Живет там глава государстваВ тиши теремов и палат,Поможет достать он лекарствоВедь мы его электорат”.Ее провожали всем миром,Не прятая искренних слез.Никто не сидел по квартирам.Угрюмо ревел тепловоз.Вслед долго платками махали,Стоял несмолкаемый стон.И вот на Казанском вокзалеВыходит она на перрон.Мужчина идет к ней навстречу:“Отдай кошелек”, — говорит.А был это Лева Корейчик,Известный московский бандит.Вот так, посредине вокзалаНаехал у всех на виду,Но Маша ему рассказалаПро горе свое и беду.Тут слезы у Левы как брызни,Из глаз потекло, потекло…Воскликнул он: “Чисто по жизниЯ сделал сейчас западло.Чтоб спать мне всю жизнь у параши,Чтоб воли мне век не видатьЗа то, что у девочки МашиЯ деньги хотел отобрать.Достанем лекарство для мамы,Не будь я реальный пацан,Начальник кремлевской охраны —Мой старый и верный друган.Чтоб мне не родиться в Одессе,Не буду я грабить сирот”.Довез он ее в “мерседесе”До самых кремлевских ворот.И впрямь был здесь Лева свой в доску,Так жарко его целовалНачальник охраны кремлевской,Высокий седой генерал.Усы генерала густые,Упрямая складка у рта,Под сердцем героя РоссииГорит золотая звезда.Поправил он в косах ей ленту,Смахнул потихоньку слезу,И вот в кабинет к президентуОн нашу ведет егозу.На стенах святые иконы,Огромное кресло, как трон,Стоят на столе телефоны.И красный стоит телефон.Притихли у двери министры.Премьер застыл, как монумент.А в кресле на вид неказистыйРоссийский сидит президент.Взвопил он болотною выпью,Услышавши Машин рассказ:“Я больше ни грамма не выпью,Раз нету в аптеках лекарств”.Не веря такому поступку,Министры рыдают навзрыд.Снимает он красную трубку,В Америку прямо звонит.“Не надо кредитов нам ваших,Не нужно нам мяса, зерна.Пришлите лекарство для Маши,Ее мама тяжко больна”.На том конце провода всхлипнул,Как будто нарушилась связь,А это всем телом Билл КлинтонЗабился, в рыданьях трясясь.Курьеры метались все в мыле,Умри, но лекарство добудь.И Моника с Хиллари выли,Припавши друг другу на грудь.И вот через горы и рекиЛетит к нам в Москву самолет,А в нем добрый доктор ДебейклЛекарство для Маши везет.Да разве могло быть иначе,Когда такой славный народ?Кончаю и радостно плачу,Мне жить это силы дает.

О ПушкинеИз цикла “Смерти героев”

Застрелил его пидорВ снегу возле Черной речки,А был он вообще-то ниггер,Охочий до белых женщин.И многих он их оттрахалА лучше бы, на мой взгляд,Бродил наподобье жирафаНа родном своем озере Чад.Играл бы в Гарлеме блюзы,Но поэтом стал, афрорусский.За это по всему СоюзуЕму понаставили бюстыИз гипса, бронзы и жестиНа книжках, значках, плакатахОн всех нас за эти лет двестиНе хуже, чем баб, затрахал.Но средь нас не нашлося смелых,Кроме того пидараса,Что вступился за честь женщин белыхИ величие арийской расы.

2000

«Последний шепот…»

Последний шепот,И нет в живых.Прощай, ЕвропаСороковых.Где на панелиУ серых стенНочами пели“Лили Марлен”.Чуть что хваталисьЗа острый ножИ отзывалисьНа кличку “Бош”.Где розы млели,Звенела сталь,И фильмы ЛениШли Риффеншталь.Остались мили,Руины мерить.Все разбомбилиВ-26.Где наши замки,Монастыри?Зачем вы, янки,Сюда пришли?С другого светаДостались намЛишь сигаретыДа чуингам…

Смерть украинцаИз цикла “Смерти героев”

Арбайтер, арбайтер, маляр-штукатур,Подносчик неструганных досок,Скажи мне, когда у тебя перекур?Задам тебе пару вопросов.Скажи мне, арбайтер, сын вольных степей,Зачем ты собрался в дорогу?Зачем ты за горстку кацапских рублейЗдесь робишь уси понемногу?Сантехнику ладишь, мешаешь бетон,Кладешь разноцветную плитку?Зачем на рабочий сменял комбиньзонРасшитую антисемитку?Скитаешься ты в чужедальних краях,По северной хлюпаешь грязи.Ужель затупился в великих бояхТрезубец Владимира князя?Не здесь же, где щепки, леса, гаражи,Тараса Шевченко папаха лежит?Ты предал заветы седой старины,Не вьются уж по ветру чубы.Не свитки на вас, даже не жупаны,Усы не свисают на губы.О чем под бандуру поют старики?Почто с москалями на битвуНе строят полки свои сечевикиПод прапором жовто-блакитным?Где ваши вожди, что, блестя сединой,Пируют на вольном просторе?Шуршат шаровары на них ширинойС веселое Черное море.Щиты прибивают к Царьградским вратам,Эпистолы пишут султанам?Хмельницкий Богдан и Бендера Степан,Другие паны-атаманы?Где хлопцы из прежних лихих куренейВ заломленных набок папахах,Гроза кровопийцев жидов-корчмарей,Гроза янычаров и ляхов?Ты скажешь, что в этом не ваша вина,Но ты не уйдешь от ответа.Скажи, где УНА? Нет УНА ни хрена!УНСО налицо тоже нету.Он медлит с ответом, мечтатель-хохол,Он делает взгляд удивленный,И вдруг по стене он сползает на пол,Сырой, непокрытый, бетонный.— Оставь меня, брат, я смертельно устал,Во рту вкус цветного металла,Знать, злая горилка завода “Кристалл”Меня наконец доконала.Раствора я больше не в силах мешать, —Успел прошептать он бригаде.— Лопату в руках мне уж не удержать,Простите меня, Бога ради.Последняя судорога резко свелаЕго бездыханное тело,Как птицу ту, что к середине ДнепраЛетела да не долетела.Не пел панихиду раскормленный поп,Не тлел росный ладан в кадиле,Запаянный наглухо цинковый гробВ товарный вагон погрузили.В могилу унес он ответ мне. Увы…Открыли объект к юбилею Москвы.Все было как надо —Фуршет, торжество.Там фирма “Гренада”Теперь, ТОО.У входа охранаВзошла на посты.Шуршат бизнес-планы,Блестят прайс-листы.И принтер жужжитНа зеркальном столе,Не надо тужитьО несчастном хохле.Не надо, не надо,Не надо, друзья.Гренада, Гренада,Гренада моя……И только ночами,Когда кабакиВ безбрежной печалиЗажгут маяки,И сумрак угарныйВисит над Москвой,Украинки гарныВстают вдоль Тверской,Охранник суровыйОтложит свой ствол,Из тьмы коридоромВыходит хохол.Суров он и мрачен,И страшен на вид,Он — полупрозрачен,Проводкой искрит.Он хладен, как лед,Бледен, как серебро,И песню поетПро широкий Днипро,И фосфором светит.И пахнет озон.Пугает до смертиСекьюрити он.

Лето Олигарха

— Еврей в России больше, чем еврей, —И сразу став как будто выше ростом,Он так сказал и вышел из дверей.Вдали маячил призрак Холокоста.Но на раввина поднялся раввин,Разодралась священная завеса.Он бросил взгляд вниз, по теченью спин,И хлопнул дверцей “мерседеса”.Вослед ему неслося слово “Вор”,Шуршал священный свиток Торы,И дело шил швейцарский прокурор,И наезжали кредиторы.В Кремле бесчинствовал полковник КГБ,Тобой посаженный на троне,Но закрутил он вентиль на трубеИ гласность с демократией хоронит.Застыла нефть густа, как криминал,В глухом урочище Сибири,И тихо гаснет НТВ-канал,Сказавший правду в скорбном мире.Все перепуталось: Рублево, Гибралтар,Чечня, Женева, Дума, Ассамблея,На телебашне знаковый пожар…Россия, лето, два еврея!

2001

Баллада о белокурой пряди и автобусном кругеИз цикла “Смерти героев”

За пустынной промзоной,Где лишь пух в тополях,Рос парнишка смышленыйВ белокурых кудрях.Со шпаной на задворкахНе курил он траву,Получал он пятеркиУ себя в ПТУ.Он в компании сквернойГорькой водки не пил.Рядом с девушкой вернойВечера проводил,С той, что под тополямиТак любила ласкать,Забавляясь кудрями,Белокурую прядь.Над автобусным кругомРасцветала весна,На свидание с другомТоропилась она.Ждет в назначенный час он,А кудрей-то и нет.За арийскую расуСтал парнишка скинхед.И, предчувствуя беды,Сердце сжалось в груди —Если парень в скинхедах,Значит, счастья не жди.И последние силыВсе собрав изнутри,Она тихо спросила:— Где же кудри твои?И ответил ей парень,Пряча горькую грусть:— Да мы тут с пацанамиПоднялися за Русь,Разогнули колена,Мы готовы на смерть.В своем доме нацменовСил нет больше терпеть.Все купили за взятки.Посмотри: у когоВсе ларьки и палатки,АЗС, СТО?Но они пожалеют,Что обидели нас.И запомнят евреи,И узнает Кавказ.Есть и в русском народеКровь, и почва, и честь,Blood and Honour und Boden,И White Power есть.И в глазах у подругиПочернел белый свет.Стиснув тонкие руки,Прошептала в ответ:— Зачем белая силаМне такой молодой?Не хочу за РоссиюОставаться вдовой.Если я надоела,Так иди умирайЗа арийское дело,За нордический край.И парнишка все понялИ, идя умирать,Протянул ей в ладониБелокурую прядь.А как тверже металлаОн ступил за порог,Вслед она прошептала:— Береги тебя Бог.А сама позабылаСвоего паренька,Вышла за Исмаила,За владельца ларька.Над автобусным кругомВетер плачет по ком?Вся прощалась округаС молодым пареньком.В роковую минутуБог его не сберег.Сталью в сердце проткнутыйНа асфальт он полег.В башмаках со шнуровкойВот лежит он в гробуВ кельтских татуировкахИ с молитвой на лбу.А тихонько в сторонке,Словно саван бледна,Пряча слезы, девчонкаС ним прощалась одна.От людей она знала,Что парнишку убил,Размахнувшись кинжалом,Ее муж Исмаил.И глядела в могилу,Дрожь не в силах унять,А в руках теребилаБелокурую прядь.Над автобусным кругомСобрались облака.Добралася подругаДо родного ларька.Голос слышала мужа,Не спросила: — Открой.А приперла снаружиДверь стальною трубой.И минут через десять,Как соломенный стог,Запылал зло и веселоПромтоварный ларек.Заливать было поздно,А рассеялся дым —Исмаил был опознанПо зубам золотым.Ветер тайн не просвищет,След собакам не взять,Но нашли на кострищеБелокурую прядь.Увозили девчонку,Все рыдали ей вслед.На запястьях защелкнутБелой стали браслет.Снятый предохранительДа платочек по лоб.Никогда не увидетьЕй родимых хрущоб…Сколько лет миновало,Парни водят подруг,Как ни в чем не бывало,На автобусный круг.И смеются ребята,Им совсем невдомек,Что стоял здесь когда-тоПромтоварный ларек.

GötterdämmerungИз цикла “Смерти героев”

А.О. Шеннону

Канонады раскаты,На передний наш крайСорок пятый — проклятыйНадвигается май.Окружили наш бункер,Сыплют мины на нас…Что ж, разлейте по рюмкамОстающийся шнапс.Застегните свой китель,Штурмбанфюрер СС,Фрау Шульц отпустите,Ее муж уже здесь.Выдать фауст-патроны,Пьем под “Гибель богов”За витые погоны,За штандарты полков.За двойные зиг руны,За здоровье коллег.Не грусти, Кальтенбруннер,Выше нос, Шелленберг.До свиданья, мой фюрер,Мой рейхсфюрер, прощайВидерзейн, фатер Мюллер,Майн геноссе партай.За последний пьем выстрел,За неведомый страх,За дубовые листьяНа железных крестах,За Париж и Варшаву,За оружия звон,За бессмертную славуВсех германских племен.Может, через минутуНаш окончится бой.Ах, Германия муттер,Что же станет с тобой?Твои нивы измяты,Твои вдовы в слезах,Тебя топчет пархатыйБольшевистский казак.И заносит заразуТвоим девушкам гунн,И киргиз косоглазыйГонит в кирху табун.Смерть стоит на пороге,И, вошедший в кураж,Маршал их кривоногийТычет пальцем в Ла-Манш.И, как ужас Европы,На горящий РейхстагЗабрался черножопыйИ воткнул красный флаг.И в холодное утро,Хохоча и грубя,В комиссарскую юртуПриведут и тебя.Тебя встретит лежащийНа кошме замполит,Пучеглазый, как ящер,Толстогубый семит.Он в предчувствии ласкиУхмыльнется сквозь сонИ распустит завязкиСвоих ватных кальсон…Им не взять меня целымПока шнапс на столе,Пока есть парабеллумС одной пулей в стволе.Для немецкого воинаЛучше гибель, чем плен.На секундочку, фройляйн,С моих встаньте колен.Упирается дулоВ поседевший висок,Сердце сладко кольнуло,Палец жмет на курок.Пусть забрызгал я скатерть,И пропала еда,Но меня не достать имНикогда, никогда…

Баллада о большой любви

В центре Москвы историческомВетер рыдает навзрыд.Вуз непрестижный, техническийТам в переулке стоит.Рядом стоит общежитие,В окнах негаснущий свет.И его местные жителиОбходят за километр.В общем, на горе АмерикеИ познакомились тамСоня Гольдфинкель из ЖмеринкиИ иорданец Хасан.Преодолевши различияНаций, религий, полов,Вспыхнула, как электричество,Сразу меж ними любовь.Сын бедуинского племениБыл благороден и мил,Ей на динары последниеДжинсы в “Березке” купил.Каждой ненастною полночью,Словно Шекспира герой,Он к своей девушке в форточкуЛез водосточной трубой.Утром дремали на лекциях,Белого снега бледней.Нет такой сильной эрекцииУ пьющих русских парней.Крик не заглушишь подушкою,Губы и ногти в крови.Все общежитие слушалоМузыку ихней любви.Фрикции, эякуляцииРаз по семнадцать подряд.Вдруг среди ночи ворвался к нимВ комнату оперотряд.Если кто не жил при Брежневе,Тот никогда не пойметВремя проклятое прежнее,Полное горя, невзгод.Как описать их страдания,Как разбирали, глумясь,На комсомольском собранииИх аморальную связь.Шли выступления, прения,Все, как положено встарь.Подали их к отчислению,Джинсы унес секретарь.Вышел Хасан, как оплеванный,Горем разлуки убит,Но он за кайф свой поломанныйОх как еще отомстит.И когда армия КраснаяДвинулась в Афганистан,“Стингером”, пулей, фугасамиТам ее встретил Хасан.Русских валил он немереноВ Первой чеченской войне,Чтобы к возлюбленной в ЖмеринкуВъехать на белом коне.Сколько он глаз перевыколол,Сколько отрезал голов,Чтоб сделать яркой и выпуклойЭту большую любовь.В поисках Сони по жизниПеревернул он весь мир,Бил он неверных в Алжире,В Косово, в штате Кашмир.Так и метался по свету бы,А результатов-то — хрен.Дело ему посоветовалСам Усама бен Ладен.В царстве безбожья и хаоса,Где торжествует разврат,Два призматических фаллосаВ низкое небо стоят.Там ее злобные брокерыСпрятали, словно в тюрьму,Но в эти сакли высокиеХода нема никому.Екнуло сердце Хасаново,Хитрый придумал он планИ в путь отправился заново,Взяв с собой только Коран.Ну, а в далекой АмерикеТужит лет десять ужеСоня на грани истерикиНа сто втором этаже.Пусть уже больше ста тысячЛичный доход годовой,Пальчиком в клавиши тычет,Грудь ее полна тоской.Счастье ее, на востоке ты,Степи, березы, простор…Здесь только жадные брокерыПялят глаза в монитор.Горькая жизнь, невеселая,Близятся старость и мрак.Знай, запивай кока-колоюОсточертевший Биг-Мак.Вдруг задрожало все здание,Кинулись к окнам, а там —Нос самолета оскаленный,А за штурвалом — Хасан.Каждый, готовый на подвиги,Может поспорить с судьбой.Вот он влетает на “Боинге”В офис своей дорогой.“Здравствуй, любимая!” — в ухо ейКрикнул он, выбив стекло.Оба термитника рухнули,Эхо весь свет потрясло.Встречу последнюю вымолив,Мир бессердечный кляня,За руки взялись любимые,Бросились в море огня.Как вас схоронят, любимые?Нету от тел ни куска.Только в цепочки незримыеСплавились их ДНК.Мы же помянем, как водится,Сгинувших в этот кошмар.Господу Богу помолимся…И да Аллаху Акбар!

Судьба моей жизниАвтобиографическая поэма

Заметает метельюПустыри и столбы,Наступает похмельеОт вчерашней гульбы.Заметает равнины,Заметает гробы,Заметает руиныМоей горькой судьбы.Жил парнишка фабричныйС затаенной тоской,Хоть и в школе отличник,Все равно в доску свой.Рос не в доме с охранойНа престижной Тверской,На рабочей окраинеПод гудок заводской.Под свисток паровоза,Меж обшарпанных стенОбонял я не розы,А пары ГСМ.И в кустах у калиткиТешил сердце моеНе изысканный Шнитке,А ансамбль соловьев.В светлой роще весеннейПил березовый сок,Как Сережа ЕсенинИли Коля Рубцов.Часто думал о чем-то,Прятал в сердце печальИ с соседской девчонкойВсе рассветы встречал.В детстве был пионером,Выпивал иногда.Мог бы стать инженером,Да случилась беда.А попались парнишке,Став дорогою в ад,Неприметные книжкиТамиздат, самиздат.В них на серой бумагеМне прочесть довелосьПро тюрьму и про лагерь,Про еврейский вопрос,Про поэтов на нарах,Про убийство царя,И об крымских татарах,Что страдают зазря.Нет, не спрятать цензуреВольной мысли огня,Всего перевернулиЭти книжки меня.Стал я горд и бесстрашен,И пошел я на бойЗа их, вашу и нашуЗа свободу горой.Материл без оглядкиЯ ЦК, КГБ.Мать-старушка украдкойХоронилась в избе.Приколол на жилеткуЯ трехцветный флажок,Слезы лила соседкаВ оренбургский платок.Делал в темном подвалеКсерокопии я,А вокруг засновалиСразу псевдодрузья.Зазывали в квартирыПосидеть, поболтать,Так меня окрутилаДиссидентская рать.В тех квартирах был, братцы,Удивительный вид:То висит инсталляция,То перформанс стоит.И, блестящий очками,Там наук кандидатО разрушенном храмеДелал длинный доклад,О невидимой Церкви,О бессмертьи души.А чернявые девкиОх, как там хороши!Пили тоже не мало,И из собственных рукМне вино подливалаКандидатша наук.Подливали мне виски,Ну, такая херня!И взасос сионисткиЦеловали меня.Я простых был профессий,Знал пилу да топор.А здесь кто-то профессор,Кто-то член, кто-то корр.Мои мозги свихнулись,Разберешься в них хрен —Клайв Стейплз (чтоб его!) Льюис,Пьер Тейар де Шарден,И еще эти, как их,Позабыл, как на грех,Гершензон, бля, Булгаков,В общем авторы “Вех”.Я сидел там уродом,Не поняв ни шиша,Человек из народа,Как лесковский Левша.Их слова вспоминая,Перепутать боюсь,Ах, святая-сякая,Прикровенная Русь.Не положишь им палецВ несмолкающий рот.Ах, великий страдалец,Иудейский народ.И с иконы РаспятыйВидел, полон тоски,Как народ до закатаВсе чесал языки…Так на этих, на кухняхЯ б глядишь и прожил,Только взял да и рухнулТот кровавый режим.Все, с кем был я повязанВ этой трудной борьбе,Вдруг уехали разомВ США, в ФРГ.Получили грин-картыУмных слов мастера,Платит Сорос им гранты,Ну а мне ни хера.Средь свободной РассеиЯ стою на снегу,Никого не имею,Ничего не могу.Весь седой, малахольный,Гложет алкоголизм,И мучительно больноЗа неспетую жизнь…Но одно только греет —Есть в Москве уголок,Где, тягая гантели,Подрастает сынок.Его вид даже страшен,Череп гладко побрит.Он еще за папашуКой-кому отомстит.

Судьбы людские

Гаврила был.

Н. Ляпис-Трубецкой

Постойте, господин хороший,Спросил бездомный инвалид,Подайте мелочи немножко,Моя душа полна обид.Я в жизни претерпел немало,Мои немотствуют уста,Отец мой пил, а мать гуляла,Я из Сибири, сирота.Я с детства слышал, как кряхтела,Шипела сладострастно мать,Под гарнизонным офицеромСкрипела шаткая кровать.Но как-то ночью пьяный тятя,Вломившись в избу со двора,Пресек навеки скрип кроватиОдним ударом топора.Убив маманю с офицером,Тела их расчленив с трудом,Сосватал высшую он меру,Меня отправили в детдом.И вот я, маленькая крошка,В рубашку грубую одет.Кормили мерзлою картошкой,Макали носом в туалет.Там били шваброй и указкой,Там не топили в холода,Там я совсем не видел ласки,А только горестно страдал.Там лишь в сатиновом халатеК нам в спальню ночью заходилЗаслуженный преподаватель,Садист и гомопедофил.Так проходили дни за днями,Мне стукнуло шестнадцать лет,Казенную рубаху снялиИ выгнали на Божий свет.Лишь пацаны мне помогали,Когда я вышел налегке,Нашли работу на вокзале,Пристроили на чердаке.Но кто-то не платил кому-то,И, вдруг, ворвавшись на вокзал,Где я работал проститутом,Наряд ментов меня забрал.И врач сказал в военкомате,Куда привел меня конвой:— Дистрофик, гепатит, астматик.И вывод — годен к строевой.И вот в Чечню нас отправляетРоссийский Генеральный штаб.Дрожи, Басаев и Гелаев,Беги, Масхадов и Хаттаб.Но там в горах за двадцать баксов,Не вынеся мой скорбный вид,Меня к чеченам продал в рабствоГерой России, замполит.Я рыл для пленников зинданы,Сбирал на склонах черемшу,Я фасовал марихуану,Сушил на солнце анашу.Но что возьмешь с меня, придурка.Раз обкурившись через крайОт непогасшего окурка,Я им спалил весь урожай.Ломали об меня приклады,Ногами били по зубам,Но в честь приезда лорда ДжаддаРешили обратить в ислам.В святой мечети приковалиМеня к специальному столу,Штаны спустили, в морду далиИ стали нервно ждать муллу.Вошел мулла в своем тюрбане,Взглянул и выскочил опять,Крича: — Аллах, отец созданий!Смотри, да что там обрезать?Нога чечен пинать устала.Так и пропала конопля.Меня прогнали к федераламПрям через минные поля.Вокруг меня рвалось, я падал,Потом уже издалекаПо мне ударили из “Града”Родные русские войска.А я все полз, все полз сквозь взрывыИ, лишь услышав громкий крик:“Стой, бля! Стреляю! В землю рылом!”Я понял, что среди своих.Неделю мучался со мнойИз контрразведки дознаватель.Сперва подумали — герой,Потом решили, что предатель.Уже вовсю мне шили дело,Готовил ордер прокурор.Меня в санчасти пожалелаПростая женщина-майор.Анализ взяв мочи и кала,И кровь из пальца и из вен,Она меня комиссовалаС диагнозом — олигофрен.Вот полузанесен порошей,Сижу, бездомный инвалид.— Подайте, господин хороший,В моей груди огонь горит.Но господин в английской шляпеИ кашемировом пальтоОтветил бедному растяпе:— Ты говоришь щас не про то.Я — состоятельный мужчина,А ты сидишь и ноешь тут.А в чем по-твоему причина?Всему причина — честный труд.Я тоже видел в детстве горе.Я не гонял, как все, собак.Учился я в английской школе,Чтоб в жизни сделать первый шаг.И от отца мне доставалось,Он не миндальничал со мной.Из-за графы — национальностьОн был тогда невыездной.Как трудно с пятым пунктом этим,Пройдя сквозь множество препон,Мне было в университетеБыть комсомольским вожаком.И оказаться в моей шкуреНикто б, уверен, не был рад,Когда писал в аспирантуреЯ ночью к празднику доклад.С таким балластом бесполезнымТебе подобных чудаковНам поднимать страну из бездныСейчас, ты думаешь, легко?Нам всем и каждому наградаЗа труд даруется судьбой.Кончай дурить! Работать надо!Работать надо над собой!Служу я в фонде “Трубный голос”,И мне выплачивает грантМиллиардер известный Сорос,Когда-то нищий эмигрант.Не уповал на чью-то милостьИ не бросал на ветер слов,А взял да и придумал “Windows”Билл Гейтс — владелец “Microsoft”.А разве нет у нас примеров?Примеры есть, и не один.Вагит, к примеру, Алекперов,Да тот же Павел Бородин.Чем здесь сидеть, словно придурок,Перебирать гроши в горсти,Попробуй что-нибудь придумать,Чего-нибудь изобрести.От денег толку будет мало,Но я даю тебе совет,А также книгу для начала:“Как мне освоить Интернет”.Тут господин взглянул на “Ролекс”И заспешил своим путем,Чтобы успеть с обеда в офис,Поправив папку под локтем.Бродяга подоткнул пальтишко,Припрятал собранную медь,Открыл подаренную книжкуИ стал “Введение” смотреть.Так разошлись на перекрестке.А кто был прав? Поди пойми.Такие хитрые загвоздкиЖизнь часто ставит пред людьми.

Песня об 11 сентября

Есть в Нью-Йорке 2 офисных центра,Что стоят на обрыве крутомВысотой по 400 метров,Из них видно далеко кругом.Но ужасное дело случилось —В каждый билдинг влетел самолет.Они вспыхнули, как две лучины.Шел 2001 год.Заливало счета керосином,Как спагетти, сгибался металл.Программист из далекой РоссииУ компьютера пост не бросал.Приближалось багровое пламя,Персонал, обезумев, ревел.Он в Малаховку старенькой мамеПосылал этот текст на е-mаil.Не убит я в сражении пулей,Не тону я средь бурных морей,Как пчела в загоревшемся улье,Жду я смерти в ячейке своей.Я имел здесь хорошие виды,Я РR и маркетинг учил.Отчего ж злой пилот Аль-КаидыНас с тобой навсегда разлучил?Я умел зарабатывать баксы,Я бы мог даже выйти в мидлл-класс.Из-за спорной мечети Аль-АксаЗамочили в сортире всех нас.Через месяц мне б дали грин-карту,Сразу в гору пошли бы дела.Сколько сил, сколько нервов насмарку,Ах, зачем ты меня родила?Не побрившись, не сосредоточась,Даже рук вымыть некогда мне,Ухожу я в неведомый офис,Где не спросит никто резюме.Так прощай навсегда, моя прелесть,Никогда уж не встретиться нам.Вот уж ноги мои загорелись,Подбирается пламя к рукам.Вспоминай своего ты сыночка,Дорогая, любимая мать…Не успел тут поставить он точку,Начал вдруг небоскреб проседать.Словно лифт, опустившийся в шахту,Как в бездонный колодец ведро,Небоскреб вдруг сложился и ахнул,Сверху сделалась зона зеро.Тучи пыли вставали в эфире,Репортеры срывались на крик.А народ ликовал во всем мире,Что Америке вышел кирдык!

Песенка об 11 сентября

Рейсом “Пан Америками”Взмах рукою из окнаТам за морем-океаномЕсть блаженная страна.Словно два хрустальных гроба,Вертикально на попаТам стоят два небоскреба,А вокруг шумит толпа.Как в водоворот сортира,Как на лампочку из тьмы,Со всего большого мираК ним стекаются умы.Там достойная работа,Там возможности расти,Продавай “Дженерал Моторс”,Покупайте “Ай-Ти-Ти”.И стоять бы башням вечно,Да подумали враги:Не Аллаху это свечки,А шайтану кочерги.Рейсом “Пан Американа”Курсом прямо на закатДва отважных мусульманаОтправлялись на джихад.Прозевала их охрана,Как орлы, поднявшись ввысь,Вдруг достали ятаганыИ к пилотам ворвались.И два “Боинга” воткнули,Отомстив неверным псам,Как серебряные пули,Прямо в сердце близнецам.Все дымило, все кровило,Как в компьютерной игре.Это было, было, было,Это было в сентябре.Кверху задранные лица,Весь Манхэттен запыля,Две огромных единицыПревратились в два нуля.Звон стекла, и скрежет стали,Вой сирен, пожарных крик…Мусульмане ликовали,Что Америке кирдык.Горы гнутого железа,Джорджа Буша злой прищур.Я-то вроде не обрезан,Отчего ж я не грущу?У меня друзья евреи,Мне известен вкус мацы.Почему ж я не жалеюЭти башни-мертвецы?Может, лучше бы стояли,Свет во тьме, где нет ни зги,И, как в трубы, в них стекалиНаши лучшие мозги.Там теперь круги развалин,Вздохи ветра, тишь да гладь.А нам с этими мозгамиЗначит, дальше куковать.

Банальная песня

Ах, белые березыСрубили не за грош,Пошел мой нетверезый,Да под чеченский нож.Прощался с ним по-старомуВесь бывший наш колхозС гармошкой да с гитарою,Да с песнею до слез.Прощай ты, моя лапонька,Смотри не ссучься тут,Чечены за контрактникаИ выкуп не берут.За государства целостность,За нефтяной запасСпит с горлом перерезаннымНесчастный контрабас.Стоит угрюмым вызовомНесдавшийся Кавказ,Маячит в телевизореВедущий-пидорас.Но спит контрактник кротко,Не видит этих рож.Теперь с дырявой глоткойУж водки не попьешь.Не держит горло воздух,А он в горах хорош…Ах, белые березыСрубили не за грош.

2002

Рождественский романсИз цикла “Времена года”. Зима

Ах, для чего два раза Вы родилисьПо разным стилям, Господи Иисус?За две недели до того допились,Что сперма стала горькою на вкус.А тут еще ударили морозыПод 25, да с ветром пополам,И сколько брата нашего замерзлоПо лавочкам, обочинам, дворам.Холодные и твердые, как камень,Под пение рождественских колядОни в обнимку не с особняками,А с гаражами рядышком стоят.И из какой-то подзаборной щелиВ подсвеченной, “Бабаевской” МосквеЗачем Петру работы ЦеретелиЯ пальцем погрозил: “Ужо тебе!”С тех пор, куда бы я, Емелин бедныйСвоих бы лыж в ночи не навострил,За мной повсюду навигатор медныйПод парусом с тяжелым плеском плыл.Словно певец печальный над столицей,Плыл командор, Колумб Замоскворечья.Пожатье тяжело его десницы,Не избежать серьезного увечья.И в маленькой загадочной квартире,Где не сумел достать нас император,Все праздники мы прятались и пили,Метелью окруженные, как ватой.И ангелы нам пели в вышних хором,Приоткрывая тайну бытия,И хором с ними пел Филипп Киркоров,Хрипели почерневшие друзья.Сводило ноги, пол-лица немело,В ушах стоял противный гулкий звон,И нервы, словно черви, грызли тело,Закопанное в жирный чернозем.Мне друг пытался влить в рот граммов двести,Хлестал по морде, спрашивал: “Живой?”Но мнилось мне — то выговор еврейский —Явился нас поздравить Боровой.Да что упоминать расстройство речи,Расстройство стула, памяти и сна,Но глох мотор, отказывала печень,И все казалось, вот пришла Она,Безмолвная, фригидная зазноба,Последняя и верная жена.С похмелья бабу хочется особо,Но отчего же именно Она?Она не знала, что такое жалость.Смотрел я на нее, как изо рва.Она в зрачках-колодцах отражаласьЗвездой семиконечной Рождества.Играть в любовь — играть (по Фрейду) в ящик,Ее объятья холодны, как лед,Ее язык раздвоенный, дрожащийПри поцелуе сердце достает.Ах, кабы стиль один грегорианскийИль юлианский, все равно кого,Тогда бы точно я не склеил ласты…

На светлое Христово Рождество. Скинхедский роман

Ф.Балаховской

Из-за тучки месяцВыглянул в просвет.Что же ты не весел,Молодой скинхед?Съежившись за лифтом,Точно неживой,Отчего поник тыБритой головой?Парень ты не робкий,И на всех местахТы в татуировках,В рунах да в крестах.Хороши картинки,Как видеоклип,Хороши ботинкиФирмы “Getty grip”.Фирма без обмана.В этих башмакахВставки из титанаСпрятаны в мысках.Чтоб не позабыл он,С гор кавказских гость,Как с размаху пыромБиют в бэрцовый кость.Отчего ж ты в уголВжался, как птенец,Или чем напуган,Удалой боец?На ступеньку сплюнулМолодой скинхед,Тяжело вздохнул онИ сказал в ответ:— Не боюсь я смерти,Если надо, что ж,Пусть воткнется в сердцеЦунарефский нож.И на стадионеПусть в любой моментМне башку проломитСвоей палкой мент.Страх зрачки не сузит.Нас бросала кровьНа шатры арбузников,На щиты ментов.Но полковник-сучилаОтдавал приказ,И ОМОН всей кучеюНалетал на нас.Черепа побритыеПоднимали мы.Кулаки разбитыеВновь сжимали мы.Возникай, содружествоПламени и льда,Закаляйся, мужествоКельтского креста.Чтоб душа горела бы,Чтобы жгла дотла,Чтобы сила белаяЗемлю обняла.Но бывает хужеЧерных и ментов,Есть сильнее ужас —Первая любовь.Та любовь, короче,Это полный крах,Это как заточкойАрматурной в пах.Это как ослеп я,И меня из мглыПротянули цепьюОт бензопилы.Русская рулетка,Шанс, как будто, есть.Ну, а где брюнеткаИз квартиры шесть?С книжками под мышкойВ институт с утраШмыгала, как мышка,Поперек двора.С ней, как в пруд подкова,Я упал на дно,Не видал такогоИ в порнокино.Тел тягучих глина,Топкая постель.Что там Чичоллина,Что Эммануэль.Липкие ладони,Рта бездонный ров.Вот те и тихоня,Дочь профессоров.Называла золотком,Обещала — съест,На груди наколотыйЦеловала крест.А потом еврейкойОказалась вдруг,Жизнь, словно копейка,Выпала из рук.Любишь ли, не любишь,Царь ты или вошь,Если девка юдиш,Ты с ней пропадешь.Мне теперь не детьсяБольше никуда,Обжигает сердцеЖелтая звезда.Как один сказалиМне все пацаны,Из огня и сталиГрозные скины:— Ты забыл обиды,Боль родной земли.Эти еврепиды[1]Тебя завлекли.Никогда отнынеПред тобой братваКулаки не вскинетС возгласом “Вайт па!”И тебе, зараза,Лучше умереть.Пусть вернут алмазы,Золото и нефть.Чтоб твоей у нас тутНе было ноги,Шляйся к пидарасамВ их “Проект О.Г.И.”.И убит презреньем,Хоть в петлю иди,Я искал забвеньяНа ее груди.Вдруг вломились разомК ней отец и матьИ, сорвав оргазм нам,Начали орать:— Прадеды в могиле!Горе старикам!Мы ж тебя училиРазным языкам!Жертвы Катастрофы!Похоронный звон!А тут без штанов тыСо штурмовиком!Чтоб не видел большеЯ здесь этих лиц.Ты ж бывала в Польше,Вспомни Аушвиц.Где не гаснут свечи,Где который годГазовые печиЖдут, разинув рот.Где столб дыма черныйДо безмолвных звезд.Помни, помни, помни,Помни Холокост!И не вздумай делатьВозмущенный вид,Если твое телоМял антисемит.Плакать бесполезно,Верь словам отца.Это в тебя безднаВгля-ды-ва-ет-ся.Не гуляй с фашистом,Не люби шпанье…В США учитьсяУвезли ее.И с тех пор один яТри недели пью.Страшные картиныПредо мной встают.Сердце каменеет,Вижу, например,Там ее имеетДвухметровый негр.Весь он, как Майкл Джордан,Черен его лик.Детородный органУ него велик.А я не согласен,Слышите, друзья!Будь он хоть Майк Тайсон,Не согласен я!

Недежурный по апрелюИз цикла “Времена года”. Весна

Горькая пенаСтынет на губах.Капельница в вену,Мое дело швах.Вышла медсестренка,На дворе апрель.Подо мной клеенка,Я мочусь в постель.Травка зеленеет,Солнышко блестит.Медсестра, скорееКамфару и спирт.Стало мое рылоТравки зеленей.Эх, не надо былоПить пятнадцать дней.Клейкие листочкиТополей и лип.Отказали почки,Я серьезно влип.Сохнет, стекленеетКожи чешуя.В общем по апрелюНе дежурный я.Видно, склею ласты,Съеду на погост.Что-то не задалсяМне Великий пост.Здесь я, как бесполый,Без всего лежу.Пришел типа голый,Голый ухожу.Ждут меня в кладовке,Там, где пищеблок,Рваные кроссовкиФирмы “Риибок”,Куртка со штанами,Мелочь в них звенит.Все меж пацанамиЧестно поделить.Всем, со мною жравшим,Дайте по рублю,Передайте Маше —Я ее люблю.Обо мне когда-тоВспомнит кто-нибудь?Где дефибриллятор,Два контакта в грудь?Свесившись над краем,Никто не орет:— Мы его теряем,Ебанные в рот!Всем, сыгравшим в ящик,Путь за облака,Где отец любящийЖдет верного сынка.Бухнусь на колени,Я пришел домой.Ну, здравствуй, в пыльном шлемеЗеленоглазый мой.С высоты Земля-тоКажется со вшу,Я с него, ребята,За нас всех спрошу.

Бесконечная песня

Жми на тормозаСразу за кольцевою.Ах, эти глазаНакануне запоя.Здесь ржавый бетон,Да замки на воротах.Рабочий район,Где нету работы.Здесь вспученный пол,И облезлые стены,И сын не пришелИз чеченского плена.Ребят призываютЗдесь только в пехотуВ рабочем квартале,Где нету работы.Сыграй на гармониВ честь вечной субботыВ рабочем районе,Где нету работы.Про тундру и нарыСпой, друг мой нетрезвый,Под звон стеклотарыВ кустах у подъезда.Воткнул брату КаинЗдесь нож под ребро,Здесь ворон хозяин,Здесь зона зеро.Я сам в этой зонеРожден по залетуВ рабочем районе,Где нету работы.Лишь в кителе СталинЖелтеет на фото —Хранитель окраин,Где нету работы.Грустит на балконеЮнец желторотый,Простерши ладониК бездушным высотам.От этих подростков,Печальных и тощих,Еще содрогнетсяМанежная площадь.От ихнего скотстваВ эфире непозднемСлюной захлебнетсяКорректнейший Познер.Мол, кто проворонил?Да где пулеметы?Загнать их в районы,Где нету работы!Нас всех здесь схоронятИ выпьют до рвотыВ рабочем районе,Где нету работы.Мы только мечтаем,Морлоки и орки,Как встретим цветамиЗдесь тридцатьчетверки.Вслед бегству Антанты— Здорово, ребята!Нам субкомандантеКивнет бородатый.Теперь здесь все ваше,А ну, веселей-ка!Не бойся, папаша,Бери трехлинейку.Ревком приказал,И занять срочно надоМосты и вокзалыИ винные склады.У власти, у краснойНадежная крыша,Она пидарасамНе сдаст Кибальчиша.

Ода на выход Ж.-М. Ле Пенна во 2-й тур президентских выборов во Франции

По прочтении журнала “Неприкосновенный запас” № 2/22

Я встревожен, вашу мать,Бьюсь головой об стену,Боюсь Францию отдатьЖан-Мари Ле Пенну.Он ведь против нацменьшинств,Против пидарасов.Сволочь злобная, фашист,Ветеран спецназа.Стонет майская траваПод солдатской бутcой.Ну, французский буржуа,Ты совсем рехнулся.Лучше б ты бросал свой листЗа Фортейна Пима.Пусть тот тоже был нацист,Но хотя бы пидор.А голландский демократУкокошил гада.Весь свободный мир был рад,Так ему и надо.Слышу я “Лили Марлен”,Слышу я “Хорст Вессель”,Вижу, как сидит Ле ПеннВ президентском кресле.Вы попомните меня,Изберете гада.Будет, будет вам Чечня,Будет вам Руанда.И поднялся весь Пари,Разогнул колена,Чтобы трахнуть Жан МариХренова Ле Пенна.Против одноглазых рожЗа свободу ФранцииВстал народ всех цветов кож,Секс-ориентаций.Исламист и феминист,Содомит с шиитом,Антиглобалист, троцкист…Все за мир открытый.Выходи, транссексуал,На защиту транса,Воздымай магрибский галлЗнамя резистанса.Восклицал: “Но пасаран!”Доктор из Сорбонны.И зачитывал КоранШейх в чалме зеленой.И поклялся всем мулла,Что врагам бесстыжимНи “Хамас”, ни “Хезболла”Не сдадут Парижа.Аплодирует народСурам из Корана,А над площадью плыветДым марихуаны.Смотрят радостно со стенНеразлучной паройВниз Усама бен ЛаденРядом с Че Геварой.Новогодние деды,Близнецы и братья,И сплелись две бородыВ сладостном объятье.Раздается в высотеЧерез весь квартал:“Либерте!”, “Фратерните!”И “Аллах Акбар!”В общем, не прошел злодей,Выпал в маргинальность.Торжество святых идей,Мультикультуральность.Тут истории конец,Прям по Фукуяме,И вообще — полный пиздец,Я прощаюсь с вами.

Экфразис

Октябрьским вечером, тоскуя,Ропщу на скорбный свой уделИ пью я пятую, шестуюЗа тех, кто все-таки сумелОтветить на исламский вызов —Семьсот заложников спасти.И я включаю телевизорИ глаз не в силах отвести.Как будто в трауре невестыВ цветенье девичьей порыСидят чеченки в красных креслах,Откинув черные чадры.Стройны, как греческие вазы,Легки, как птицы в небесах,И вместо кружевных подвязок,На них шахидов пояса.Они как будто бы заснули,Покоем дышит весь их вид,У каждой в голове по пуле,На тонких талиях пластид.Их убаюкивали газом,Как песней колыбельной мать,Им, обезвреженным спецназом,Не удалось себя взорвать.Над ними Эрос и ТанатосСплели орлиные крыла,Их, по решенью депутатов,Родным не выдадут тела.Четыре неподвижных телаВ щемящей пустоте рядовИсчадья лермонтовской БэлыИ ниндзя виртуальных снов.Сидят и смотрят, как живые,Не бросив свой последний постТеперь, когда по всей РоссииИграют мальчики в “Норд-Ост”.

Льву Пирогову с искренней благодарностью

Обо мне написали в газете,А она все равно не дала…

2003

Из Беранже

А. Родионову

Смотрю на вас, девчата,И думаю: “Ну да!И я была когда- тоСтройна и молода.Поверьте старой тете,Послушайте совет.Вот я гляжу, вы пьетеМытищинский абсент.Вы не боитесь ада.Вам жизнь — эксперимент.Но только пить не надоМытищинский абсент.Глаза сольются в щелки.Уйдет к другой бойфренд.Не пейте вы, девчонки,Мытищинский абсент.Не верьте грамотеямИ книжке “НЛО”Что, мол, Зеленой феейВерлен назвал его.Рембо, скажи на милость,Бодлер… Зато потомОтправит вас омнибусВсех вместе в Шарантон.Цирроз сожрет печенку.Муж станет импотент.Не пейте вы, девчонки,Мытищинский абсент.И если кто вам скажетЧто пил его Ван Гог,Гоните его сразу жеКак ступит на порог.Гоните его к черту.Подумаешь, Винсент.Не пейте вы, девчонки,Мытищинский абсент.С таким вот провокаторомНедолго до беды.Не знайтесь вы с ребятамиИз творческой среды.Расскажет такой парень,Что он интеллигент,И подливать вам станетМытищинский абсент.Ты, чтобы не вонял он,Скажи ему в глаза:— Козел твой погоняло,А мне нужен казак.Пусть будет он чеченом,Пусть будет он таджикПростой, обыкновенныйТрудящийся мужик.Пусть будет он военныйСапог и ксенофоб,Но только не богема,Не андеграунд чтоб.Пусть будет он политикНесет тоскливый бред,Но только бы не критик,Не литературовед.Пусть делать заставляетПо два часа минет,Но только б не прозаик,Но лишь бы не поэт.Пусть будет он дебилом.Пусть платит алимент.Но только бы не пил онМытищинский абсент”.

КомаринскаяИз цикла “Времена года”. Лето

Не жужжи, комар проклятый,Над моею головой,Руки, ноги, как из ваты,За окном июльский зной.Не жужжи ты, не кружи тыНад моею головой,Пусть глаза мои закрыты,Я пока еще живой.Кровь мою не пей, не надо,Ядовитая она,Вся продуктами распадаСпирта едкого полна.Вдруг она тебя отравит,Рухнешь ты, как сбитый “Ан”,Ляжем рядом мы две твари,Как Изольда и Тристан.Густ, как борщ, горячий воздух,Мы в нем сваримся, комар,Сколько полушарий мозгаРазобьет сейчас удар.Воздух булькает, клокочет,Не надышится им рот,Сколько лопнет этой ночьюМиокардов и аорт.Задохнувшись в перегаре,Заглянув за самый край,Друг единственный, комарик,Ты-то хоть не умирай.Чуя крови вкус соленый,Ты лети, комарик мой,Над огромной, раскаленной,Предынфарктною Москвой.Долг последний заплати мой,Я ж кормил тебя собой,Расскажи моей любимой —Я женился на другой.Пусть не ждет меня, ИудуИ не льет пусть слезных струй,Передай, что помнить буду,И покрепче поцелуй.В ее горнице прохлада,Скромен девичий альков,Робко теплится лампадаУ бумажных образков.Она, как ребенок, дышит,Разметавшись на шелках,Чуть гудит ее кондишен,Четки в сахарных руках.Ее писк твой не разбудит,Сядешь тихо ты, как тать,На ее лебяжьи груди,Те, что мне не увидать.И на миг один короткийОбвенчает твой животМою кровь, что горше водки,С ее сладкою, как мед.

Страшная месть

Мужская лирическая.

Алаверды Нескажу

Обезьянник, обезьянник,Граждане рядком лежат.Не томи меня, начальник,Отпусти меня, сержант.Ты украл мою зарплату,Ты вписал меня в тетрадь.Так скажи своим сатрапам —Можно клетку отпирать.Не бандит, не хулиган я,Не шахид чеченский злой,И почти совсем не пьян я,Отпусти меня домой.Дома горько плачут детки,Чьи желудочки пусты,Тянут ручки, словно ветки,Облетевшие кусты.Я и сам бы с ними плакал,Как осенний куст чернел.Все, что заработал папаОтнял милиционер.Ты ответь, в погонах чудо,В чем я все же виноват?Ведь у нас еще покудаВроде как не шариат.Ты и сам сидишь поддатыйУ решетчатых дверей.Полюбуйся на себя-то,Ты в пять раз меня пьяней.Пьет алкаш одеколоны,Ты же пьешь людскую кровь.Оборотень ты в погонах,Натуральный ты вервольф.Все молчишь с ухмылкой хамской.А чуть что — и в морду дашь,Революции исламскойТоже выискался страж.И поскольку продолжаешьВ клетке ты меня держать,Я тебя счас напужаюГолой жопой, как ежа.Типа графа Монте КристоОтомщу тебе врагу —Выпью как-нибудь грамм триста,А получку всю сожгу.Всю сожгу, чтоб уж наверноНе досталось тебе, бля,Там ни доллара, ни евро,Ни российского рубля.Крикнешь ты: “Держи барана!”Скажешь ты: “Дои козла!”Сунешь лапы мне в карманы,А там пепел да зола.Так вот я, словно Кутузов,Национальный наш герой,Тебя встречу, как французов,Только пеплом да золой.И еще простое словоВыскажу, прощаясь, я —“Не похож ты на ЖегловаСовершенно ни… фига”.

Лили Марлен

Н. М.

Колыбельная бедных-2.

С немецкого

Где под вечер страшноВыйти без дружков,Где пятиэтажкиНе сломал Лужков,Среди слез и мата,Сразу за пивной,У военкоматаТы стоишь со мной.Глаза цвета стали,Юбка до колен.Нет, не зря прозвалиТебя Лили Марлен.У военкоматаКрашеных воротЗнают все ребята,Как берешь ты в рот,Как, глотая сперму,Крутишь головой.Я твой не сто первыйИ не сто второй.Всем у нас в кварталеТы сосала член.Нет, не зря прозвалиТебя Лили Марлен.Но пришла сюда тыНа рассвете дняПровожать в солдатыВсе-таки меня.Строятся рядами,Слушают приказПарни с рюкзакамиВ брюках “Adidas”.Выдадут и каску,И противогаз,На фронтир кавказскийОтправляют нас.Эх, мотопехота —Пташки на броне,Ждите груз двухсотыйВ милой стороне.Снайпершей-эстонкойБуду ль я убит,Глотку ль, как сгущенку,Вскроет ваххабит.Слышав взрыв фугаса,Заглянув в кювет,Парни мое мясоСоберут в пакет.Вот настанет лето,Птицы прилетят,Я вернусь одетыйВ цинковый наряд.Ты мне на вокзалеНе устроишь сцен.Нет, не зря прозвалиТебя Лили Марлен.Смятыми цветамиЖмешься у перил,Их твой новый пареньТебе подарил.Эх, тычинки, пестик,Прижимай к груди,И он грузом двестиСтанет, подожди.Будет тот же финиш —Цинковый сугроб.Ты букетик кинешьНа тяжелый гроб.И прощу тогда яТысячу измен.Нет, не зря прозвалиТебя Лили Марлен!

20 апреля 2003 года

Мальчики да девочки,Свечечки да вербочки…

А. Блок

В церкви пенье мерное,С вздохами, с молитвами,Воскресенье Вербное.День рожденья Гитлера.И менты все нервные,Как пред Курской битвою,В воскресенье Вербное,В день рожденья Гитлера.Обстановка скверная,Ждут фашисты бритыеВоскресенья Вербного,Дня рожденья Гитлера.Запаслись, наверное,Бейсбольными битамиК воскресенью Вербному,К дню рожденья Гитлера.Я иду за первоюУтренней поллитроюВ воскресенье Вербное,В день рожденья Гитлера.Морда характерная,Во рту привкус клитора,Воскресенье Вербное,День рожденья Гитлера…

Песня бардаИз цикла “Времена года”. Осень

Интеллигентной молодежи 70-х посвящается

Братан умрет от пули,Панк сдохнет на игле,Дурак запьет в июле,А умный в ноябре.Роняет листья клены.Как пьется, Боже мой,Под красные знамена,Под выкрики: “Долой”!На кухне или в спальной,В тепле бетонных нор,Под звук дождя стеклянный,Под умный разговор.Приятель окосевшийСпросил, взглянув в окно:“Что, Александр Херцевич,На улице темно”?В ответ другой приятель,Тоже библиофил,Вздохнул, взглянув на слякоть:“Ноябрь. Достать чернил…”Стакан об зубы щелкнул,Наполнив рот спиртным,И в полусвете стеколПриснилась осень им.Задремлет гость на стуле,Хозяин на ковре,Дурак запьет в июле,А умный в ноябре.Он — парень осторожный,Ему немало лет,Об нем “Патруль дорожный”Не сделает сюжет.Он не запьет в июле,Газ выключит везде,В постели не закурит,Как Феникс во гнезде.Он женщину с вокзалаНе приведет в свой дом,Чтоб та его кромсалаХозяйственным ножом.И если станет нужно,Он в магазин пойдет,Пока повсюду лужи,Но все-таки не лед.Он знает то, как простоЗаснуть, присев в мороз,Что травматизм раз во стоОпасней, чем цирроз.Увидев вдруг валькирийВдоль комнаты полет,О том, что с ним делирий,Он без врача поймет.Он не доставит хлопот.Он не создаст проблем.Его богатый опытПолезен будет всем.В развитии процессаПрошли недели две,Потом из МЧСаБойцы сломали дверь.Врачи-специалистыПо запаху говнаНашли довольно быстроТело хозяина.Его словно раздули,Он вспух и посинел,Но пах бы он в июлеЗначительно сильней.

Баллада о комплексе кастрации

Ф. Балаховской

Раз вино налито,Выпей прямо щас.Придут ваххабиты,Выльешь в унитаз.На грудь наколи ты“Не забуду мать”.Придут ваххабиты,Будут обрезать.Вот перед имамомЗакутан в паранджу,Я под ятаганомСвязанный лежу.Режьте, душегубы,Режьте до корня.Все равно не любитМилая меня.Каленым железомНа радость врагуВот и я обрезанПо самый немогу.И теперь уж кукиш,Через много летТы меня полюбишь,А я тебя нет.Вот подкрался вечер,Как карманный вор.Любить тебя нечем,Я уйду в террор.У меня нет страхаБольше ни хуя,Я жених Аллаха,Милая моя.Я не ем свинину,Водку я не пью,Я зато задвинуГуриям в Раю.Бороду не брею,Хоть и не растет.У меня к евреямСвой особый счет.Я тебя, сестричка,Ни в чем не виню.Дорого яичкоКо Христову дню.Есть в земле ДавидаЧерный минарет.Там набью пластидомДжинсовый жилет.А в кармане спрячуКарточку твою,Выполню задачуПоставленную.Жизнь свою собачьюВспомню наяву,Возле Стены ПлачаЯ себя взорву.На экранах мира,Среди новостейПокажет “Аль-Джазира”Крошево костей.Где кровью залитая,Опалив края,Кружит над убитымиКарточка твоя.А на старой дачеВ северной странеТы о жертвах плачешь,Но не обо мне.Обо мне заплачетНад рекой ветла…Было б все иначе,Если б ты дала.

Май 2003 года

Сладостными майскими ночами,Всех расстроив, кончилась война.Я брожу в тревоге и печали,Не могу я въехать ни хрена.В прах повергли НиневиюИли там Ниневию,Но вопросы кой-какиеПредъявить имею я.Ох, как ты нас наебала,Ох, как ты нас бросилаРодина СарданапалаИ Навуходоносора.Обещали генералы,Что кирдык пиндосамНа земле СарданапалаИ Навуходоносора.Вся Россия вам желалаБить америкосов,Вам, сынам СарданапалаИ Навуходоносора.Мы прислали вам ракет,Средства электроники,А вы сделали минетБушу лучше Моники.Вам Саддама было мало,Надо вам Иосифа,Надо вам Сарданапала,Навуходоносора.Сдали родину врагамИ, как крысы мерзкие,Растащили по домамЧерепки шумерские.Раз дошли у вас врагиДо святынь Багдада,Хрен простим мы вам долгиВ десять миллиардов.Если променяли смертьВы на удовольствия,Хер вам в рот за вашу нефть,А не продовольствие.Уж взялись за это делоНавуходоносоры,Где же ваши ибн Гастелло?Ваши Бен Матросовы?Где же ваш Эль СталинградДля заморской вражины?Почему, бля, не горятНефтяные скважины?Где там мстители БААСПо пустыне рыскают?Где ваш ядовитый газ?Язва где сибирская?Где священная война?Глаза ваши бесстыжие.Нет, из этого говнаВыхода не вижу я.

Двадцать минут вместе

Веселее огня меняТвои волосы жгут,И опять моя пятерняСобирает их в жгут.Эти волосы — благодать,Чтоб в погромную ночьТрижды на руку намотатьИ по гетто волочь.Чтоб волос рыжеватый блеск,Чтобы в небо оскал,И пожаров горючий трескЧтоб вокруг заиграл.По заплеванной мостовойЯ тащил тебя в тень.Ну, а в левой руке змеейИзвивался кистень.Долго место искал, где лечь,Копошился в пыли.И глубоко под кожу плечТвои ногти вошли.Ты сегодня мне дашь ответ,Ты заплатишь по всем счетам,На черта было двести летМеня спаивать по шинкам.За цирроз, за беззубый ротЯ с тебя получу,За простату мою, что гниетИ не держит мочу.За ягодовских палачей,За кулацких сирот,За вредителей, за врачей,Что травили народ.За эсэров-боевиков,За Льва Троцкого, за Каплан,Что и Горький, и ЩербаковДали дуба, доверясь вам.За чумной ваш нынешний пир,[2]Презентации, кабаки,За редакции, где в сортирВы спускали мои стихи.За те волосы, в их огнеЯ сгораю дотла,И за то, что сама ты мнеНикогда б не дала.

Плач по поводу неприглашения меня, Вс. Емелина, на Третий международный фестиваль “Биеннале поэтов в Москве-2003”

Идешь утром за пивом,Глаза вскинешь и: “Wau!”До чего же красиваТы, родная Москва.Дожила до расцвета,Взмыла до облаков.Москва — город поэтов,Ею правит Лужков.Ночью в спальных районахОкна ярко горят,Над дисплеем склоненныхВижу тыщи ребят.Бьется жаркое сердце,Мышка пляшет в руке,Так рождаются текстыНа родном языке.Утро серого цвета,Как тужурка мента[3].Москва — город поэтов,В ней царит красота.Алкоголик сопьется,Вор на деле сгорит,Шизофреник рехнется,Красота же — царит.Ее славят народы,Соловьи и цветы.Как мне тяжко, уроду,Жить среди красоты.Меж резных минаретов,Небоскребов под ГжельРыщут стаи поэтов,Огибая бомжей.Только б им не попасться.Может, Бог не продаст.Москва — город контрастов,Я в ней тоже контраст.В Берендеевом царстве,В стране сказочной ОзЧлен отверженной касты,Неприкаян, как пес.Вот крадусь я, отпетыйГомофоб и фашист,Через город поэтовГород нац-секс-меньшинств.Город мой грановитый,Переулки, мосты.Меня грабят бандиты,Забирают менты.Что за сны тебе снятся,Город мой дорогой?Ой, как больно, по яйцам,Ох, как больно, ногой.А в Москве биеннале,Пир на весь белый свет.Там и мне наливали,Значит, тоже — поэт.Значит, Бог шельму метит,Не отмыть этот след.И зовут меня — Цветик,От меня всем привет.

«Покидая твой сайт…»

Покидая твой сайт, дозвонюсь я тебе, Родионов,Когда точно почую — подходит реальный пиздец.Постели мне асфальт, занавесь мои окна неоном,В изголовье воткни, как иглу, трубуСеверной ТЭЦ.Сухость слизистых, узость зрачков — результат передоза,Знает эти симптомы любой, даже полный мудак.Хлопнет крышкой помойного бака татарин у мусоровоза,И ты сразу поймешь — по кому прозвенел этот бак.Я не лез напролом, я всю жизнь тихо жался у стенки,Дул на воду, и вот какой вышел облом.Обмотай мою голову вместо венчика липкою лентой,На глаза положи по пятерке с двуглавым орлом.Вот и все. Не хватать меня больше милиции,Не катать в воронке с голубой, как Дунай, полосой.Я ушел представляться новой императрице,Она ждет меня с остро наточенною косой.И мой дух или прах, или труп, или как его там,От родных, мне знакомых, насиженных местВ своей лодке увозит какой-то Херон иль ХирамЧерез мелкую, грязную речку с названием, кажется, Стекст.Отпоет нас не степь. Отпевает меня “Авторадио”,Пугачева и Шнуров гремят: “Ленинград! Ленинград!”А на том берегу, из каких-то ухабов и впадинТак знакомо торчат силуэты бетонных громад.Это, видимо, ад. И святые богемные блядиВместо гурий меня, наконец-то, хоть здесь ублажат.И за это постскриптумом всей моей жизни безлюбойЯ, никчемный урод, презираемый даже в аду,Обещаю их так целовать в их горячие малые губы,Как литейщик у домны в чугун превращает руду.

2004

Баллада об оцинкованном листе

Ох, и ловок же кровельщик,Чисто эквилибрист.Он несет, как сокровище,Оцинкованный лист.Перед ним только безднаВ двадцать пять этажей,Только крыша железная,Да пентхауз на ней.И плывут в его взореУ подножья вершинЛюди — как инфузории,Тараканы машин.Олигархи и блядиКопошатся у ног.Под стеной детский садик,Как цветка лепесток.Так идет он по кровле,Городской альпинист.Режет пальцы до кровиОцинкованный лист.Если он его выронит,То спикирует вниз,Словно нож гильотины,Оцинкованный лист.Долетит он до садикаИ, сверкнув словно меч,Срежет девочке маленькойНапрочь голову с плеч.Прошумел над пентхаузомВетра злобного свистИ надул мощным парусомОцинкованный лист.Но усильем чудовищнымУдержав этот лист,Взмыл над крышею кровельщик,Как дельтапланерист.Завертел, закружил егоЧерный вихрь над Москвой,Тополиной пушинкою,Да ольховой серьгой.Словно ангелы крыльямиВдаль его понеслиПо-над трубами, шпилямиЭтой грешной земли.Крикнул мальчик родителям:“В небе парашютист!”И сиял ослепительноОцинкованный лист.Ах, кривая падения,Траектории путь.Есть закон тяготения,Его не обмануть.Небо словно разверзлося,И, как новый Икар,На стоянке он врезалсяВ дорогой “Ягуар”.Даже после паденияОн к груди прижимал,Как икону нательную,Серебристый металл.Он лежал без движения,Лишь хозяин крутойВсе пинал в раздраженииЕго тело ногой.Отказался на “Скорой”Отвозить его доктор.Не был он застрахован,И вообще уже мертвый.Сообщали по рациямПо своим мусора:— Нет в Москве регистрацииУ него ни хера.И толпа вокруг охала, иномарку жалела,И конца долго не было возмущенным речам:“Лимита черножопая, мол, совсем одолела,Скоро места не станет на Москве москвичам”.И никто не додумался, просто встать на колениИ публично покаяться в коллективной вине,Что судьба гастарбайтера в обществе потребленияЕсть судьба камикадзе на минувшей войне.

Смерть бомжа

Когда созревает рожь,Ведут бой за уборку ржи,Когда подозревают ложь,Ведут на детектор лжи,Когда умирает вождь,По всем каналам играет балет,Когда умирает бомж,Прорывает трубу в туалет.И знатоки приметИ народных преданий тожеГоворят не: “Родился мент”,А: “Видимо, умер бомж”.А пресловутый мент,Обнаружив тело бомжа,Вызвал в тот же момент“Скорую” из гаража.И врач из последних силТрупу бомжа в пылиГолову пошевелилУзким носком туфли.И осмотра этого короткогоОказалось вполне достаточно,Чтобы установил причину смерти доктор:— Острая сердечная недостаточность.А потом, закурив вдвоем,А врачи с ментами друзья,Сказали: “Вот так живем,А потом умрем, как свинья”.А настоятель церкви Успения,Есть такой храм в центре столицы,Где по вторникам и четвергам выдается кормлениеБез определенного места жительства лицам,Сказал: “Сие есть указание,Дабы не забывали мы,Как сказано в Священном Писании —От наглой смерти, сумы и тюрьмы”.А воспитатель бомжей,Сейчас их немало в Москве,Дядя с чугунной шеейИ пробором на головеСказал веско и кратко:“Бомжам — березовый кол”,И продолжил не голый свой завтракИ утренний опохмел.В общем смерть этого мизерабляМногих пробила на высказывания философские,Вплоть до задумчивого: “Да… Бля…”Водителя труповозки.И лишь королева бомжей,С ней ходил он в последний запой,Та, что выбирала вшейИз волос его нежной рукой,Промолвила: “Образ твойМы в наших сердцах сбережем.Спи спокойно, родной,Ты был образцовым бомжом.Ах, как было хорошо мнеВ объятьях твоих рук.По-малому и по-большомуТы ходил, не снимая брюк.Пусть был ты по жизни крысой,Воровал у своих,В тюрьме ел из коцанной миски,Возле параши дрых.Били тебя по почкам,Били тебя по роже,Били с Украины строительные рабочиеИ представители золотой молодежи.Били тебя баркашовцы,Били охранники офисов,Били те, кто, как овцы,По утрам на работу торопится.Но не смогли эти сукиТебя заставить пахать на них.А кто выбрал свободу и муки,Тот записан в Книгу Живых.Ты попадешь сразу в Рай,Так как прошел от и до,Как истинный самурайСвой крестный путь Буси-до…”Не стали ей возражатьНи Магомет, ни Христос.Поскольку ведь смерть бомжаВообще-то говно вопрос.

Римейк

…А я помню только стенуС ободранными обоями.

А. Родионов

И я тоже входил вместо дикого зверя в клетку.Загоняли меня, как макаку, менты в обезьянник.В подмосковной крапиве тянул землемера рулеткуИ уже с восемнадцати лет разучился блевать по пьяни.Набивал коноплей мятые гильзы “Памира”,Заливали врачи в мою кровь океан физраствора.На подпольных тусовках сидел с улыбкой дебила,Из недавших мне можно составить город.Изучал по книжкам проблемы пола,Шлифовал ступени святого храма,И страшнее глюков от циклодолаВидел только глюки от паркопана.Ел таежный снег в бурых пятнах нефти,Вел неравный бой с материнским гнетом,И дрочил в общественном туалетеНа рекламу белья в каталоге “ОТТО”.Забивался в чужие подъезды на ночь,До тех пор, пока не поставили коды,И не знаю уж как там Иосиф Алексаныч,А я точно не пил только сухую воду.Собрал пункты анкеты со знаком минус:Не сидел, не служил, не имею орден.Одевался в чужие обноски на вырост,И лишь только ленивый не бил мне по морде.Что сказать мне о жизни? Что оказалась короткой,В ней опущен я был и опидарасен,Но покуда рот мой глотает водку,Из него раздаваться будет хрип: “Не согласен!”

Баллада о римейке

Я не знаю, что сталось со мною,Все у меня не так,Мне не дает покоюИз жизни искусства факт.На дворе двадцать первый век,Идет интервью с Артистом,Вдруг встала одна журналисткаИ сказала, что он — римейк.Сам-то я простой человек,Выражаясь культурно — быдло я.Я не в курсе, что значит римейк.Ясно что-то навроде пидора.Говорят — сказав в лагеряхПро римейк, ты живым не выйдешь.Хуже слово есть — симулякр,Только это уж полный финиш.Слово щелкнуло, словно выстрел,Сразу смолкли шутки и смех.Ну, зачем обижать Артиста,Называя его римейк?И не выдержал тут ПевецОбвинений беспочвенных этихНаступил терпенью конец,Он ей прямо в лицо ответил.Он сидел похмельный и злой,Да чего еще ждать от румына?Обозвал он ее пиздой,Обозвал бы лучше вагиной.Он, конечно, очень велик,Он ведь страшно какой могучийНаш бессмертный русский язык,Можно выбрать словцо покруче.Ну, сказал себе и сказал.Чай, обчешется, не принцесса.Фильтровать нужно свой базар,Если ты представитель прессы.Но потом он добавил ей(Что меня до сих пор поражает)“Ну-ка, выйдите вон из дверей.Ваши сиськи меня раздражают”.На экране опять и опятьЯ разглядывал ту журналистку.И чему бы там раздражать?Очень даже вполне себе сиськи.Пусть и не идеал красы,Но к использованию пригодна,Из-под джинсов торчат трусы,Как сейчас у элиты модно.Не могу понять мужика,Чтобы это все опроверг,Может, он и вправду слегка,Хоть чуть-чуть, а все же римейк.Говорят, один раз не в счет,Ну, подумаешь, только разик,В общем, как народ в песнях поет:“Вот те банька моя и тазик”.Ох, как будет мне нелегкоПережить мой душевный кризис,Развращен у нас глубокоИ мир прессы, и шоу-бизнес.

Одиночество

И не одиночествожелание поссать на снег,Да нет, вот если посратьна снег — тогда да, того…

А. Родионов

Да, ты прав Андрей, это не одиночество ссать на снег,Да и срать на снег тоже как-то не очень-то.А вот дрочить на снег, глядя на люминесцентный свет,И пытаться попасть его мерцанию в такт, когда в общем не дрочится.Вот, допустим, стоит человек в ночи,Он давно позабыл свое имя и отчество,Но он существует, а следовательно — дрочит,Потому что ему тоже радости хочется.Свершает он свой рукоблудный грехГде-то в темном дворе, в спальных районах за Теплым Станом.И холод ползет под лобковый мех,И снег скрипит под ногой, подобно пластиковым стаканам.Наступит ведь время, когда даже ментПобрезгует шарить у тебя по карманам.Что-то он кушал, где-то он жил,Когда-то даже бывал он трезвый,Но теперь вокруг только ракушки-гаражи,Да стайка подростков на детской площадке ждет его, чтобы зарезать.Вот дожить бы ему до весны, когда станет тепло,И все божьи твари начнут плодиться и размножаться,Но на дворе февраль, пальцы правой руки свело,Что не удивительно при температуре –15°.Люминесцентный свет все-таки не порнофильм,Как ни старался, ни бился, но так и не кончил он.И от сугроба к сугробу куда-то побрел один.А мне показалось, что вот оно — одиночество.

К оживлению российско-японских отношенийСтишок для детей

В золоченом мундиреС громким криком “Банзай”!Совершил харакириМолодой самурай.Словно мячик упругоОн упал на траву,Рядом не было другаОтрубить голову.Западали глазницы,Выпадали кишки.Перешел он границуВ эту ночь у реки.Шел с заданием сквернымМеж колхозных полей,Чтобы на зверофермеОтравить соболей.Не лежи потрошеннымНа земле его труп,Комиссарские женыНе увидели б шуб.Вы представьте украдкойЕсли б вдруг удалосьКак бы мерзли придаткиВ подмосковный мороз.Не озябнут яичники,Не придет гайморит,На посту пограничник,Пограничник не спит.Поздней ночью в казармеЗазвенел телефонИ подняли ударныйБроневой батальон.По сигналу горнистаЗа Советский СоюзВ бой пошли три танкистаИ собака Ингус.Командир Задавилин,Комиссар Гольденштруз,Моторист ЧертишвилиИ собака Ингус.Мчались, пыль поднимаяЧерез лес и оврагНе уйти самураю,Его дело — табак!На зеленой опушкеУ озер и луговЕго взяли на мушкуИ кричат: “Хенде Хох!”И совершенно излишнеОн бросался вперед.Танк мечом не попишешь,Это, брат, не живот.Здесь твой бой рукопашный —Это чисто фигня.Орудийную башнюЗащищает броня.В общем, зря он не сдался,Зря довел до греха.Это всем уже ясноИз начала стиха.Совершил харакириСреди русских березИ глядит на свой ливерОн сквозь радугу слез.Если выбрал сеппуку,Кто ж теперь виноват?Словом — меч тебе в рукуСпи спокойно, солдат.Лишь под вишней зацветшей,Над хрустальным ручьем,В чайном домике гейшаЗарыдает о нем.У восточного краяНа прибрежном пескеПомянут самураяДоброй чашей саке.И о том, как он умерНа погранполосеЯпонолог АкунинУпомянет в эссе.Император микадо,Верность предкам храня,Скажет: “Так вот и надоУмирать за меня”.Ой, вы сакуры ветки,Фудзиямы снега,А мы верности предкамНе храним ни фига.В результате измены,Безо всякой войны,Мы готовы за йеныРаспродать полстраны.И теперь мы, мудилы,За дрянь с правым рулемОтдаем им Курилы,Сахалин отдаем.Чтобы жрать желтопузымДо изжоги кишокНаши крабы, медузыИ морской гребешок.Чтоб им суши к обедуИз тунца и угря…Наших дедов победыМы растратили зря.

Желание быть демономПодражание Т. Кибирову

Трудно дело МальдорораИзучать повадки бабьиИ вдувать по помидорыБез виагры, без виагры.Быть стремительным, отчаянным,Типа, скажем, Казанова,Чтобы женщины, кончая,Тут же начинали снова.И, отвергнувши с презреньемВсе понятья о добре,Как Лаврентий Палыч БерияИли маршал Жиль де Рэ.Я бы ловко и искусноШел, танцуя, по канатуНицшеанским ЗаратустройНад персидской бедной хатой.Хорошо бы стать евреем,Чтоб купить команду “Челси”,И титаном Прометеем,Чтоб огонь украсть у Зевса.А потом совершенно голымК вожделенью пидарасовЯ бы был к скале прикованМеж седых вершин Кавказа.И орел бы отравилсяМоей желчью ядовитойИ полег бы глупой птицейУ печальных гор Колхиды.Хорошо быть Прометеем,Приколоченным к скалеИ Дионисом Загреем,Эвоэ, бля, Эвоэ.Фаустом и дон Гуаном,Пусть беззубым и седым.Главное, чтоб вечно пьянымИ чтоб вечно молодым.Пили огненную граппу,Пили сладостную узу.Я потом в штаны накакал,Тяжко бремя Заратустры.После оргий сладострастьяЯ под ментовское ржаньеВ результате просыпалсяВ обезьяннике с бомжами.Сколько же здоровья надо,Сколько мужества и силы,Чтобы быть маркиз де СадомИль хотя бы Чикатилой.Чтоб на пятом на десяткеСтойким ветераном сценыДо утра плясать вприсядкуПеред публикой почтенной.Эх, сидел бы лучше домаДа с канала на канал,Выпив пару реладорма,Телевизор бы гонял.Чтоб сон здоровый, чтобыЕжедневный вязкий кал.Хорошо бы, хорошо бы,Хорошо… Да Бог не дал.

2005

Судьба поэта

Маше Кулаковой

Там, где помоек вонь,Вой бездомных собак,Где, как вечный огонь,Пылает мусорный бак,Где долгострой похожНа динозавра скелет,Там ты меня найдешьЧерез несколько лет.Там ты меня найдешь,Если захочешь найти,Где даже не лица БОМЖ,А злые мутанты в шерстиС ужимками обезьянокДелят свое говно,В общем там, где царит киберпанк,Круче, чем в голливудском кино.Ты свой носик зажмешь,Попытавшись меня обнять…Я отшатнусь: “Чего уж!Вот исписался, блядь!”

Рождественский романс 2005

Говорил мне старый Зе Ка,Головой качая печально,Что “в год Синего ПетухаНе случайно, ох, не случайно,С Рождеством поздравив странуИз простого храма неброского,Посетил Президент в КлинуДом-музей Петра Чайковского.Я семиотический жестВижу в этой культурной акции,Запускается ею процесс,Нечто вроде инициации.Я с проблемой данной знаком,До сих пор на жопе мозоли.Я пять лет был ГлавпетухомВ петушиной Уральской спецзоне.Мне неясен следующий шагИз контекста телетрансляции,Может, всех вас опетушат?Может, только евреев с кавказцами?Может, легче будет достатьНам врагов, чтоб мочить по сортирам?Может, мессидж хотим послатьМы политкорректному миру?В любом случае скоро намПредстоит масса важной работы.Вдруг и старым ГлавпетухамВыйдут должности или льготы…”Я историям старикаПоначалу не очень поверилИ смеялся над ним пока,Растворивши подъезда двери,В мрачном месяце январеЯ, как гадкий утенок из сказки,Оказался на птичьем двореИ, притом, голубой окраски.Синий иней скрипел под пятками,Голубели ментов фуражки,И вокруг меня, как курятники,Обступали пятиэтажки.Мне прохожие вслед озирались,Пропускали меня машины,И протяжно перекликалисьГолосами все петушиными.И над ухом, крылом захлопав,Новогодний символ державыБеспощадно меня клюнул в жопуГолубой Главпетух двуглавый.

Римейк римейка римейкаИз цикла “Моя сетевая лирика”

Да, я входил вместо кошки в ее кювету.Лучше того, я нырял на дно канализационных колодцев,Но так и не приручил ни одну гимназистку к минету,Что следовало бы сделать для поддержания имиджа русскоязычного стихотворца.К женщине с плетью я шел, выполняя завет Заратустры.Баба дала мне по морде и отобрала мою плеть.И все, кто попало, в Сети оскорбляют меня в лучших чувствах,И поделом мне, не черта было лезть в эту вонючую Сеть.Философ Хайдеггер просек глубоко, как я в этом мире заброшен,Слышны у меня между матерных строк протяжные вздохи и стоны,Обидеть меня легко, да и понять не сложно,Ведь я мудачок-с ноготок, а отнюдь не бином Ньютона.Парадонтоз, простатит, кожный зуд и болит правый бок неотступно, зловеще,Для странноприимной больницы длябедных — дозревший клиент.И ко всем, у кого хоть на капельку больше здоровья, денег и женщин,Я щемящий испытываю ресентимент.И оттого, что такой я по жизни плачевный уёбок,Что-то по типу Горлума из “Властелина колец”,Я так люблю смотреть, как рушатся небоскребы,И дети бегут и кричат по-английски: “пиздец… пиздец…”

Революция горных тюльпановК событиям в Кыргызстане (по материалам Гюзель Салаватовой)

Не выключая телевизор,Хотя семья давно уж спит,Победу доблестных киргизовРоссийский чествует пиит.Среди Москвы весенней, гиблой,Где все так тускло и уныло,Приветственным встречаю гимномВас, о наследники Атиллы.Цветите, горные тюльпаны,Вы доказали паразитам,Что вы не горные бараны,А настоящие джигиты!Горят участки ментовские,Берут СовМин аж по два раза,И восхищенная РоссияГлядит на вас во оба глаза.По всем проспектам толпы льются,Чтобы свободой насладиться,Услышать музыку Революции,Как призывал пиит Российский.Народ освободил столицуИ глас его не подтасуют,Лишь всадники на кобылицахНа пьяных площадях гарцуют.Гарцуйте, черные тюльпаны,Бросайте глобализму вызов,Ведь вы потомки Чингиз-хана,А не Айтматова Чингиза.Согласно ленинским заветамБерите банки и вокзалы,Тащите пиво, сигареты,Да все, что под руку попало.Не бойтесь! Суетитесь юркоИ под витрин разбитых звонТащите в войлочные юртыБош, Индезит и Аристон.Пусть вышло чуточку жестоко,Но в целом абсолютно верно,Воистину — весь свет с Востока,А с Запада — одна лишь скверна.Хотя сомненья остаются,Пытливый будоража ум,Какая, к черту, революция,Раз даже не разграблен ЦУМ?Пока ваш гребаный парламентВы до сих пор не разогнали?Пока в Москве сидит Акакев,А не расстрелян, гад, в подвале?Покуда Запад чешет жопу,Не зная, что о вас подумать,Не забывайте горький опытПарижской яростной Коммуны!Вы, словно витязь на распутье,Враг посылает вам проклятья,Гарцуйте, милые, гарцуйте,Но бдительности не теряйте.А мы в Москве за ваше здравьеПьем горько-зелено виноИ прибываем в ожиданьеЭффекта типа домино.

Москва 25 мая 2005 года

Что, доигрались, господин Чубайс?Ведь из-за ваших дьявольских амбицийЕгипетские казни все за разСошлись над православною столицей.И мор, и глад, и град, и саранча,Опоры ЛЭП застыли враскорячку,И не качает воду каланча,И не дает бензина водокачка.Ты загубил ЕС и СПС,Ты ваучер мой спиздил, между прочим,И сотрясает кризис ОсумБез,А ты его нарочно обесточил.Безумны толпы мечутся в метроИ не находят выхода из бездны.А ты, знай, ухмыляешься хитроИ бедный люд пасешь жезлом железным.Явись, Великий Менеджер, спаси!Но тщетно от тебя ждать утешенья,Коль даже не сумел произвестиНа самого себя ты покушенье.И вот тебя настигнул гнев БоговВ тот самый час трагический, когда тыБезвинных стариков-отставниковВдруг заточил в сырые казематы.Нет, здесь тебя уж связи не спасутИ не спасут любые миллиарды.Есть и на вас Великий Страшный Суд —Московский наш народный суд Басманный.Скорее осени себя крестом,Оставь гордыню прежнего Чубайса,Изыдет бес молитвой и постом.В тебе же — бес. Так кайся, кайся, кайся.

На смерть Масхадова

“Опять Масхадова убили…”

А.О’Шеннон в разговоре

Вот, наконец, убит Аслан Масхадов,Ему две двери сразу открывают:Одну Исус Христос в погибель ада,Другую Магомед к усладам Рая.По нем справляют пышные поминки,Его в Эдеме гурии ласкают,Невольничии лихорадит рынкиОт Яффы вплоть до самого Китая.А может быть, в огне палящим адаТеперь навеки корчится Масхадов.А черт его понес в вожди джихада?Зачем ему все это было надо?Вот он лежит, подорванный гранатой,Весь так обезображенный красиво,А мог бы стать народным депутатом,Писать законы о рекламе пива.Как здесь уже традициею стало,Его могилу тщательно упрячут.А мог бы быть российским генералом,Ему б солдаты выстроили дачу.Показан его труп в программе “Вести”На всю мультикультурную страну.О нем не наш снегирь заводит песню,А волк чеченский воет на луну.О нем заплачут в дальних селах горных,Его помянут виски и мартелемВ Москве владельцы казино игорных,Роскошных ресторанов и отелей.В Кремле вручают высшие награды,Нам отомстить клянутся над Кораном,И не поймешь — кто рады, кто не рады,Кто режет горло пленным, кто баранам.А виноваты все равно евреиИ Белый дом с Овальным кабинетом.Возможно, даже нефть подешевеет,Что нанесет удар по госбюджету.Но бывший президент Аслан МасхадовУже далеко от родного краяСтоит у врат совсем другого града,Ему две двери сразу открывают…Когда я врежу дуба с перепоюВслед за вторым стаканом или третьим,Мне там не то что двери не откроют,Меня там даже просто не заметят.

Памяти одного клуба

Олигарху дорога в Лондон,Террориста ждет ФСБ,А для интеллектуалов в Париже “Ротонда”И “Билингва” в Москве.Здесь тебе не портвейнПить в сквере, плюясь на снег,Слева сидит Рубинштейн,Справа сидит Айзенберг.Здесь — это вам не тут,Не бараны чихали —Слева Евгения Лавут,Справа Линор Горалик.Здесь тебе не шалман,Не блатная малина —Слева сидит Гандельсман,Справа Рубина Дина.Все, кто вокруг сидит —Выдающиеся фигуры.Короче — полный синклитРусской литературы.Чисто, светло, не тесно,На фасаде красивый кафель.И вот такое-то местоСгорело в пятницу на хер.

Другая песня

Повторяла, как ворона,Мне бабушка Дуся:“Ой, нельзя тебе на зону,Там тебя опустют.Сидит там пол-РоссииНа гнилой капусте,За глаза за синиеТам тебя опустют.Конвоир с винтовкою,Палец ждет на спуске.За кость твою легкуюТам тебя опустют.Будь хоть самым шустрым,Соблюдай понятия,Все равно опустют,Опустют обязательно.Будешь помнить лагерейМилые затейки,До конца проходишь днейВ сальной телогрейке.”Бабушки рассказыМне запали в душу.Стать вдруг пидарасомЯ ужасно трушу.Всюду со мной близкоС водянистой кашейКоцая миска,Шконка у параши.И с тех пор который год,А прошло их множество,У меня в душе живетУжас мужеложества.Научился я сжиматьКрепко ягодицы,Чтобы никому не датьМною насладиться.Чтобы ни один нахал,Как девице целку,Мою жопу не порвал,Словно Тузик грелку.И хожу теперь я такПо родной столице,Раскорячась, как дурак,Стиснув ягодицы.Чтоб не сделаться как гей,Кланяюсь я первымПредставителям властейИ милиционерам.Чтоб не совершить минет,Рот закрыть старался я.В общем, стал я интравертПод страхом дефлорации.А что такое интраверт,К тому же постаревший?Это входишь в туалет,А он там повешенный.Это сетка на лицеЛопнувших сосудов,Это капля на концеЖалобного уда.В доме на всех плоскостяхПочатые лекарства,Злость на Буша в новостяхИ на государство…В церкви мне старушкаСунет в руку просфору,Просто потому чтоЖизнь моя вся просрана.Здесь мораль такая вот —Пусть народ узнает —Тот, кто жопу сбережет —Душу потеряет.

Подражание Михаилу Сапеге

Сижу, случайно выживший,На пятой точке.А от шахидушки —Одни кишочки.

“13-й портвейн”

Едва период мастурбацииВ моем развитии настал,Уже тогда “Портвейн 13-й”Я всем другим предпочитал.Непризнанный поэт и гений,Исполненный надежд и бед,Я был ровесником портвейна —Мне было лишь тринадцать лет.Я был угрюмым семиклассником,Самолюбивым и несчастным,И подтирал я сперму галстуком,Как знамя коммунизма красным.(Короче, мучился ужасно яПокуда не нашел лекарство).И много раз бывал родителямиЗастигнут в этот миг случайно,Любая тварь после соития,По Аристотелю, печальна.Так, насладившись в одиночествеМятежной плотию своей,Я понимал, какой порочный я,Пропащий рукоблудодей.И, чтоб скорей из мозга стерлисяПохабные галлюцинации,В сознанье собственной греховностиЯ за портвейном шел “13-м”.От ощущенья безвозвратнойРазвратной гибели моейМеня, как добрый терминатор,Спасал “13-й портвейн”.Тогда я не был суеверенАгностик, троечник и пьяница,И мог “13-й портвейн”Бесстрашно пить даже по пятницам.Еще не очень разбирался я,Кто там татарин, кто еврей,Кто представитель братской нации,А кто враждебных нам кровей,Но знал — “13-й портвейн” —Гармония цены и качества.Его мы пили пионерамиВ те непростые времена,Когда ни штопора-то не было,Ни закуси, ни стакана.Его открыть гвоздем железнымЛюбая школьница могла.Он шел из банки майонезной,А еще лучше из горла[4].В подъездах без замков, без кодовых,На стройплощадках без охраныЕго глотали, словно воду мы,Не разливая по стаканам.А времена были спокойные,Менты еще без автоматов,Кругом явления застойные,Везде уборные бесплатные.Террор случался только в Чили,Где был у власти Пиночет.Тогда в сортирах не мочили,Как обещал нам президент.Там только пили и дрочили,Ну и еще один момент…А если вру насчет сортиров,Пусть подтвердит Тимур Кибиров.Там загородочки фанерныеСкрывали крошечные кельи,Там поцелуи мои первыеПахли “13-м портвейном”.Вот унитаз журчит нам ласково,С бутылкой рядом я стою…Так море, бабы и шампанскоеВорвались властно в жизнь мою.И только горлышки зеленыеВ моем качаются мозгу,И очи синие, бездонные…Пиздец, я больше не могу.P.S. В городском саду цветет акация,Снова стать березкой хочет пень.Ты ж меня сгубил навек “13-й”Отроческий, сладкий мой портвейн.

По материалам сетевых новостей

Мы тихие граждане грозной страны,Но вот и нам есть, чем гордиться —Бейсбольная бита народной войныГвоздить начала по фашистам.Ну что, доорались “Москва — москвичам!”,“Россия же, стало быть — русским!”Теперь наступает конец палачамСо взглядами злыми и узкими.Недаром боролись и фонд “Холокост”,И вся либеральная пресса,Но вот нам, похоже, дожить довелосьСовсем до другого процесса.А раньше-то горцыЧуть глянут на сяло —Кругом баркашовцы —И враз зассало.Идешь по Москве — город взят словно в плен,Повсюду СА и эСэСы.Лишь тихие, робкие стайки чеченПрильнули к своим “мерседесам”.А этот, навязший в обоих ушах,“Хай Гитлер!” “Хай Гитлер!” “Хай Гитлер!”Теперь развернешься и сразу “Ба-бах!”По морде бейсбольною битой.За каждый сгоревший под Вязьмою танк,За практику газовых камер,За Януша Корчака, за Анну ФранкПо харе, по харе, по харе!Закончилась ваша кровавая власть,Теперь под бейсбольною битойОтветишь за тех, над кем тешился всласть,Над сикхом и над ваххабитом.Даже в день парашютистаЧерные, спокойныеИх спасут антифашистыБитами бейсбольными.Какой там бейсбол и какой там футбол,Сумели понять наши дети —Покуда фашизму осиновый колНе вставим по самые эти.Да, юным героям (кто антифашист),Отныне все двери открыты.Ведь с ними народ, президент дзюдоист,Менты и бейсбольные биты.

В альбом Сапеге “Портвейн белый”

В эпоху социализма перезрелого,Среди трудящихся бытовали различные сказки,Например, что портвейн белыйГораздо полезней портвейна красного.И, если кто был человек умелый,Он сначала бутылку к глазам подтаскивал,Смотрел сквозь нее на раскаленное небесное тело,И, если обнаруживал, что портвейн белый,То говорил — дело!А если оказывалось, что портвейн красный,То сокрушался — краска…С той поры много лет пролетело,И масса случилось всего ужасного,Но до сих пор, находясь среди винного отдела,Я интуитивно выбираю портвей белыйИ опасаюсь портвейна красного.

К событиям в Киеве

Трудно интеллигентной девушке стать хохлушкою.Сколько не ешь соленого сала,Сколько не подмахивай бородавчатому Ющенко,Сколько не устраивай на голове “хало”.Как ни бились для улучшения ее имиджаСпециалисты высокооплачиваемые, как ни изголялись на бабе,Все равно получилась не гарна дивчина,А какая-то конотопская недоделанная барби.Тихо сидела б да хлопцев чубатых бы слухала,С волосами, перекисью водорода травленными,В прабабушкином платье с рукавами буффамиИ желанием вернуть народу Кучмой награбленное.Перед хрупкой женщиной с трогательными рюшамиСклоним колени и головы, как положено,Я любил бы ее, если был бы юношей,Мне, в отличие от Черномырдина, нравится рожа ее.Революции, даже оранжевые, даже поющие,Пожирают детей своих, и она была сожрана.Вместо горилки выпью сегодня водки.Жизнь прожить — не через Майдан перевести калеку и алика.Мне в Интернете обещали показать ее порнофотки.Я залез — оказалась фигня какая-то.

К событиям вокруг компании “ИНТЭКО”

Переполнилась всякая мераЧеловеческой мрази и подлости.Москвичи, защитимте мэра,Наших бьют в Белгородской области!Не в Воронеже какого-то неграИли там перуанца какого.Они обидели нашего мэраЮрия Михайловича Лужкова.Обижают по полной программеБелгородцы осатаневшие —Топорами бьют, топорами!Как Раскольников старуху процентщицу.Помню, в лагере пионерском,Расположенном в дальней местности,Нас пейзане окрестные зверскиТоже били в состоянии нетрезвости.Хрен бы там со мной, с пионером,Затянулись шрамы на шкуре.Но тут подняли руку на мэра,На супругу их и на шурина.Вы узнаете, белгородцы,Как играть такими вещами.Ведь Москва никогда не сдается,Помнит все! Ничего не прощает!

Ленин в октябре в 2005 году

А ведь выкинут, сволочи, выкинут…Вот и Слиска уж, и Матвиенко…Привезли Ильина с Деникиным,Ильича же под жопу коленкой.Сколько лет лежал в формалинеНикого-то пальцем не трогал.На асфальт среди скрещенных линийЕго выкинут на дорогу.Неужели и вправду, товарищи,По приказу буржуйской властиСволокут на Волчье кладбищеВсе его составные части?Сволокут под пьяные крики,Под церковное сладкое пение.Нате вам Ильина с Деникиным,А за это отдайте Ленина.Нет, не в курсе мое поколение,Чего там написал Ильин,Но все помнят работу Ленина“Как нам реорганизовать РАБКРИН”.Кто ж на бой ради жизни достойнойПризовет нас с броневика?Кто простому солдатику в СмольномОбъяснит, где достать кипятка?Ведь не Матвиенко, не СлискаНаписать не сумеют ни в жизньНичего похожего близкоНа “Материализм и эмпириокритицизм”.Тело, правившее историей,Станет пищей червей и тления,И настанет на нашем простореСразу полное примирение.Стоит Ленина вслед за СталинымВзять и вычистить из мавзолея —Придет русское национальноеК нам единство и примирение.Что ж, с почином вас всех великим!Только с кем теперь примиряться нам?Лозунг “Все на борьбу с Деникиным!”Актуален, как в девятнадцатом.А не точка ли здесь бифуркации?(Термин из теории хаоса).Вдруг пойдут такие реакции…Мало, блядь, никому не покажется.

К событиям в городе Париже

Страх сковал мегаполисВ воздухе пахнет паленымДушит Париж Красный пояс,Ставший давно зеленым.Выпей, мусье, в ресторанеДвойную дозу рикара,Чуешь, сжимает пламяОкружность Больших бульваров?Мусульманские бандыВсе, что хотят, здесь делают.Нет у вас больше Роланда,Нет Орлеанской девы.Жалко, брат парижанин,Сожженного “Ситроена”?Тебя же предупреждали:Голосуй за Ле Пенна!В выбитые витриныТупо глядят бизнесмены.Мы же вам говорилиГолосовать за Ле Пенна!Пялят глаза в печалиНа обгоревшие стены.Мы же вас призывалиГолосовать за Ле Пенна!Слушай вдали унылыйВой полицейской сирены.Раньше-то надо былоГолосовать за Ле Пенна!Вот и сидите в заднице,Вшивые либертены.Будете знать, как кланятьсяНашим родным чеченам.Вспоминайте парижские ночки,Смуглых подростков стаи.Это еще цветочки,Утро псового лая.Двинут вам всем под жопуАфриканским коленом.Вы просрали Европу,Не избравши Ле Пенна.Плачьте теперь, парижане,Глядя на свой позор.Прав был поэт Полежаев:“Французы пусты, как вздор”.

Праздничная песнь

Пришел ноябрь печальный,Словно обед в больнице.Нет времени идеальнейЧем взять да и удавиться.Злой дождь долбит по лысине,Промокли прохоря.Попробуй тут дождисяСедьмого ноября.И наше государствоСреди ноябрьской грязиВ борьбе с депопуляциейПодарило народу праздник.Казанская икона,Успешный штурм КремляПолучили силу законаЧетвертого ноября.И Минин, и Пожарский,Гудят колокола —Ну как же не нажратьсяЧетвертого числа!В честь окончанья смуты,Нависшей над державой,Возьму бутыль “Салюта” —“Салюта Златоглавой”.Ведь мы же не манкурты,Чтим нации единство.Ну как тут прямо утромНе взять и не напиться.И дальше три дня четкоЗвучит России слава —Ох, и крута та водкаИз города Беслана.С больною головоюВосстав с похмелия,Глядишь, а над страноюСедьмое ноября.То ли капиталистов,Прогнав, то ли царя,Есть смысл опохмелитьсяСедьмого ноября.Мы будем пить нон-стопомЗа грозное ЧК,Чтобы вернули в жопуЗакон о ЖКХ.За мощь советской власти(Ух, как она крепка!)Чтоб Дума дождаласяМатроса Железняка.Мы выпьем, вздрогнем, вмажем,Чтобы скорей насталТот день, когда он скажет,что: “Караул устал”.Шумит, гремит застолье,Кого-то желчью рвет —Он потерял здоровьеВ борьбе за свой народ.Пора б остановиться,Но вот уже подходитРадостный День милиции,Так любимый в народе.Ну как за вас не напитьсяПатрульный и постовой?Отважные дзержинцыС холодной, как лед, головой.Наследники Дяди Степы —Простые, строгие, добрые,Они залезали мне в жопуВ надежде найти там доллары.А ты, раздвигая ягодицы,Искал в анале бабло?Так пей же за День милицииИ знай, что тебе повезло.Вот почему пьем мы дружноЗа их здоровье и счастье —Потому что их службаОчень трудна и опасна.Нальемте “Салют Златоглавая”И выпьем ее, друзья.Да вот голова моя слабая,Забыл, к чему это я.Всего-то неделю пили мы,А я уже готов.Начали вроде с Минина,Зачем-то дошли до ментов.“Слабость, усталость, вялость” —Цитата — Иосиф Бродский.Все в голове смешалось,Словно в доме Облонских.Ворон над ухом кычет:“Будешь известный автор,Если не сдохнешь нынче,завтра и послезавтра”.Если не сдохну нынче,То не запью без поводаДо Рождества католическогоДо Старого Нового года.

Электрификация

“Коммунизм — это Советская властьПлюс электрификация всей страны” — учил Владимир Ильич еще.Но тут вдруг встал господин ЧубайсИ пообещал отключить электричество.Помню, напротив Кремлевских стенС восхищением и надеждой смотрели мы, безусыми пацанами,На выложенный из лампочек этот бессмертный трехчленПод сенью дымящих труб, над Москвы-реки голубыми волнами.а=б+с, как писали в школе, в тетрадь,Но пошло все иначе, чем предполагали мы.Начали с суммы эту великую формулу разрушать,А теперь дотянулись руки и до слагаемых.“Что сказать вам о жизни?”Да пошла бы она в пизду!В ней всегда происходит не то, что надо.Первым делом, заместо коммунизма,Обещанного в 1980 году,Нам устроили дефективную Московскую олимпиаду.В общем, судьба моего поколения не задалась.Остается только пойти да опять нажраться.В 91-м у нас отобрали Советскую власть,А теперь, похоже, настал пиздец и электрификации.P.S. Я сегодня ходил в “Мосэнергосбыт”.Там сидит бюрократ на бюрократе,Завели кабинеты, каждый мордаст и сыт,А меня, с договором, послали к едреней матери!

Комплекс кастракции-2По материалам сетевых новостей “Дело А. Иванниковой”

Не сажайте москвичекВы в машины, кавказцы.Они ножиком тычутПрямо в самые яйца.Короче, джигит,Если дорог свой хер,Не подвози тыМосковских мегер.Вот стоит, голосуетЗавлекает кавказца,Может с жилистым хуемОн навеки расстаться.Пусть красив ее образБезо всяких прикрас,Но не жми ты на тормоз,А дави ты на газ.Если ты остановишьсяИ ее подберешь,За твое, за сокровище,Я не дам медный грош.По задумчивой улочкеТы ее повезешь.Она тихо из сумочкиДостает хлебный нож.Проплывает столицаКазино, суши-бар…Тут она изловчитсяИ наносит удар.Кровь горячая вспенится,Брызнет, словно фонтан.Да, сильна зависть к пенисуКак писал Жак Лакан.Каково умирать-то,Вымыв кровью салон,Под проклятое радио,Под хрипящий “Шансон”.Коль хотите вы личнойЖизнью жить половой,Не сажайте москвичекВ тачку, рядом с собой.Пусть никто их не возитНи в кино, ни на блядки.Пусть стоят и морозятСвоих маток придатки.Пусть стоят у обочины,Жалко машут рукой.И пусть ножик заточенныйЗря таскают с собой.Чтоб одно им осталось —Лезть в набитый троллейбус.Пусть завидуют фаллосу,Но не сметь его резать!Я пишу это в книжку,Стоя на тротуаре,Где катают детишкиПодозрительный шарик.

Памяти несостоявшегося гей-парада

Что же вы, демократы,Геев не защитили?Их к Неизвестного солдатаНе пустили к могиле.В то время, как жизнь он отдал,Неизвестный солдат,Чтобы в Москве мог свободноПроходить гей-парад.Гомофобы сказали геям:— Мосдума вам не Рейхстаг.К подножию МавзолеяМы бросим ваш радужный флаг!Осталась на сердце горечь,Как от дрянного вина.Что ж молчит депутат Бунимович?Он же друг Кузьмина.Не привлекли вниманья.Не подняли вопросов.Отдали на поруганьеОрдам хоругвеносцев.А им, чем судиться с ГельманомНад иконной доской,Веселее гоняться за геямиПо субботней Тверской.В мозги приходит сразуОчень большая охотаПереиначить фразуИз старого анекдота:Пуще зенницы ока,Брата родного сильнееВ России, где жизнь так жестока,Берегите евреи геев!

На присуждение А.Кушнеру премии “Поэт РАО “ЕЭС России”

Я вообще-то тоже поэтИ частенько впроголодь кушаю.Не затем плачу я за свет,Чтоб давали премии Кушнеру.

2006

Русский шансон

На Тверской, где шумно и красиво,Где стоит Центральный телеграф,Выпив-то всего бутылку пива,Я подвергся нарушенью прав.Был двумя ментами с автоматомСхвачен и посажен в воронок,И хоть был ни чем не виноватым,Доказать я ничего не смог.Упирался, как меня тащили,Грыз зубами клетку на окне,Только ни один правозащитникВ этот час не вспомнил обо мне.Был засунут в клетку, как в зверинец,Я такой же, в общем, как и все —Не чечен, не турок-месхетинец —За меня не вступится ПАСЭ.Много раз дубинкой был ударен,Под слова угроз и хруст костей,Но так как не крымский я татарин,Не попал я в сводку новостей.Истрепали по дороге нервы,Поломали плечевую кость,Что-то я не вижу Аллу Гербер —Это ж натуральный Холокост.Пожалей меня, Елена Боннэр,Пусть совсем не твой я контингент,Но мне тоже очень, очень больно,Когда бьет меня дубинкой мент.Я избит, ограблен и обдурен,След насилья ниже поясницы,Где же ты, священник Глеб Якунин?Где же вы, врачи, что без границы?Я банальный русский алкоголик,С каланчи высокой наплевалНа меня, мычащего от боли,Знаменитый фонд “Мемориал”.Не баптист я, не пятидесятник,Не иеговист, не иудей.Я один из этих непонятныхРусских, всем мешающих людей.От рожденья перед всеми грешен,Не сектант, не гомосексуал,Никогда “Эмнести Интернэшнл”Обо мне вопрос не поднимал.Ох, как трудно в обществе российскомБыть не представителем меньшинств!С паспортом с московскою пропиской,Кто ж еще я, если не фашист?Отняли последнюю заначку,Напоследок выдали пинка.Выйду за ворота и заплачу —Как жизнь большинства ты нелегка.

Римейк лирический

Так долго вместе прожили, что вновь…И ни хуя, по-прежнему любовь.

Деньги как объект

Не от спиртного лишней дозы,Не блеск моделей от кутюр,Глаза мне застилают слезыОт вида денежных купюр.Людьми и Господом обижен,Раздавлен жизни сапогом,Я их ужасно редко вижу,Но это, братцы, о другом.Не посещал я ТретьяковкуИли музей мадридский Прадо,Я на пятерки, трехрублевкиСмотрел — и лучше мне не надо.Когда-то молодой бездельникЯ был стихами поражен:“Уберите Ленина с денег,Он для сердца и для знамен”.Промчались дни, как бурный Терек,Другая царствует идея,И Ленина убрали с денег,Грозят убрать из мавзолея.А раньше-то не то Есенин,Не то Маяковский писал: “Село солнце.Двое в комнате — я и Ленин,Своим профилем на красном червонце”.И надо пропить его, да что-то мешает.Я не в силах встать, разогнуть колени:“Скажите, Ленин, отчего организм ветшает?”“Ревизионизм!”, — отвечает Ленин.Но вот социализм со сценыСошел под бурные овации,И сразу изменились цены,А вслед за ними и ассигнации.И в этом вот стихотворенииЯ хочу рассказать всем живущим завтраО новых деньгах не как средстве обмена и накопления,А в ракурсе реди-мейла и артефакта.Десятка — здесь запечатлелиПлотину Красноярской ГЭСНа радость рыжему злодеюИ его РАО СПС.Полсотни — виды Петербурга,Ростральные колонны, биржа.Хоть ерундовая купюра,Но и ее все реже вижу.Вот сто рублей — в полете смеломНад рядом греческих колоннС неэрегированным членомКвадригой правит Аполлон.Не зря изобразили гадыНа ста рублях тот нестояк,Поскольку был под колоннадойМосковских пидоров сходняк.Полтыщи — на клочке бумагиВо всей красе изображенИзвестный Соловецкий лагерьОсобого режима (СЛОН).На тыще — мрачная фигураС мечом, щитом и бородой —Князь Ярослав по кличке МудрыйСтоит над волжскою водой.Мне тыщу выдали в зарплату,Ее мне хватит ненадолго,Окраскою зеленоватойОна напоминает доллар.На долларах хоть президентовСосредоточенные лица,Поговорить там есть хоть с кем-то,Да я не знаю по-английски.А на рублях теперь рисуютКартиночки родного края.Не говорить же со статуей,Она совершенно неживая.Рубли мучительно терзаютМои расстроенные нервы —Я недоволен их дизайном,Наверно, хуже только евро…

Актуализация притчи

Попросили лишь хлеба мыУ Великобритании.Полный весь микросхемамиОни камень нам дали.Камень тот закопалиПод кустом у шоссе,Чтоб шпионил за нами,Как агент 007.Он работал, как рацияНа секретной волне.Собирал информациюО тебе, обо мне.В общем спецоперациюВыполнял этот камень,А потом он сломался,Дальше мы все видали.Как сотрудник посольства,Натуральный дебил,Посеревший от злости,Каблуком его бил.Как под сотнями камерФСБ генералОсторожно рукамиКамень тот разобрал.Люди замерли, стоя,Аж дыханье свело,А внутри там такое!Типа вроде стекло.Словом, конник и лыжник,Пешеход и пастух,Лучше каждый булыжникОбходи за версту.И для вас, демократы,Эту песнь я пою,Вы попросите гранты,А дадут вам — змею.

Выборы в Белоруссии

Весь заклеванный пидарасамиОт жестоких обид утруся я.Есть на западе синеглазаяУ меня сестра — Белоруссия.От нападок вражеских скроюсьЯ — похабник и скандалист.Соберу узелок, сяду в поездИ уеду в счастливый Минск.Из российского безобразияВ свою молодость я вернусь,Покатаюсь там на БелАЗе яИ на тракторе “Беларусь”.С двумястами баксов зарплатыЯ там буду кум королю.И ничем не заманят в НАТОМою молодость — Белоруссию.Наглотался я в жизни горечиИ совершенно не в падлу мнеБудет для Александра ГригорьевичаОткрывать пивко на лыжне.Малолетних там не насилуют,Там не курит никто траву,Там глядятся в озера синиеИ в полях там ромашки рвут.Не пойдут белоруски в путаныТорговать своим телом вдоль трасс,Никогда белорусы не станут,Как хохлы, воровать наш газ.Там шагают правильным курсом,Там шпионов грузинских выслали,Там на улицах нету мусораВ прямом и в переносном смысле.Чтоб среди тоски и развратаСохранить этот мир волшебный,Я взываю к электорату:Голосуйте за Лукашенко!Умоляю вас, Бога ради,Сохраните потомству в примерЭтот Китеж-град, эту Аркадию,Атлантиду — БССР.

Плач по поводу не включения меня (Вс. Емелина) в статью “Современные русские поэты” свободной энциклопедии “Википедия”

Кто-то владеет внедорожниками,Пароходами и газетами,Кого-то назначают художниками,Кого-то назначают поэтами.Только престарелого мальчика-с-пальчикаКушать не хочет ни один людоед.Сколько народу поэтами назначили,А меня — нет.Мечтал я — буду поэт современный,Будут у меня (по)читательницы.А теперь пьяный доктор порвал мне две вены,Пытаясь поставить капельницу.Умные люди мне говорили:“В поэзию лезть не вздумай пытаться.С твоей никуда негодной фамилиейИ сексуальной ориентацией”.Из стихотворных отделовМеня выгоняли в шею:“Займись, сынок, своим делом —Копай, например, траншею”.Нынче у критиков талант яркий ценится,А я прохожу у них, полный мудак,Не то по ведомству доктора Геббельса,Не то по ведомству программы “Аншлаг”.И, как дважды два — четыре,Есть повод впадать в отчаяние —Если бы хоть материли,А то ведь не замечают[5].Зачем писал про евреев?Это нехорошо.Ни Архангельский, ни ЕрофеевНе возьмут меня в свое шоу.У нас ведь что ни еврей,То непременно гений,Член всевозможных жюрей,Лавреат разнообразных премий.И сколь бы я ни плакался,Будет им западлоНапечатать меня в издательстве НЛО.Нет, я дорожку неверную выбрал,Сравнимую разве что с самоубийством.Зачем не писал, например, верлибры?Они хорошо переводятся на английский.И перед лицом всепожирающей смертиУжасно жалею, что так и не сталПодобно поэту Андрею ДементьевуВозводить женщину на пьедестал.Зачем писал всякую мерзость,О которой и вспоминать неудобно?Писал бы про лебединую верностьИ о всяком другом прекрасном и добром.Короче, со взором горящим парень,Надеющийся в поэты пролезть из народу,Совет тебе — лучше блядям в бареПодавай ананасную воду.

Космос как воспоминание

Книжечки беленькие, книжечки красненькиеВ детстве стояли на полочке,“Библиотека современной фантастики”…Все угробили, сволочи.Думал ночами бессонными,Как буду сквозь волны эфираВести звездолет фотонный,Облетая черные дыры.Вырасту, думал, буду Мвен МассИли Дар Ветер.Вырос. Вокруг одни пидарасыДа эти…Вырасту, ждал, отобью Низу КритУ Эрга Ноoра.Вырос. Вокруг наркомания, СПИДДа эти, которые…Выучусь, в детстве мечтал, на прогрессора,Служить буду доном Руматой.Вырос. Вокруг сплошь бычье в “мерседесах”,И все ругаются матом.В Руматы меня не брали,Иди, говорят, не треба.В результате вовсю в АрканареЖирует орел наш дон Рэба.В книжках один был мерзавец — Пур Хисс(Еще бы с такой-то фамилией).А теперь оказалось — Пур Хиссов, как крыс,И всех они зачморили.Навеки улыбка сползла с лица,Я стал обладателем бледного вида.Вместо эры Великого КольцаНастал нескончаемый День Трифидов.Вот тебе и Роберт Шекли,Вот тебе и Гарри Гаррисон,В мире, где правят шекели,Пойду утоплюсь в Солярисе.Оказался чужой я на этом пируПришельцев пиковой масти.Тщетно шарит рука по бедру,Ищет мой верный бластер.Гляну сквозь стеклопакетИ, как всегда, офигею —Вместо звезд и планетГорит реклама “ИКЕИ”.Грустно сижу на жопеНа их табуретке фанерной.Нынче не время утопийО покорении Вселенной.Я все понимаю: Сталин,Репрессии, пятилетки…Но зачем мы Космос сменялиНа фанерные табуретки?

Портвейн “Иверия”Философская лирика

Когда великая империяКлонилась к пышному распаду,Когда чуть было не похерилиМосковскую олимпиаду,Солдаты в Азии примерилиИз цинка первые бушлаты,Когда подверглись недовериюНезыблемые постулаты,Поток еврейской эмиграцииСтал мельче и заметно жиже,И академик, совесть нации,Ментами в Горьком был отпизжен,И тень Лаврентий Палыч БерияЗашевелилась на Лубянке,Тогда-то вот портвейн “Иверия”Был дан трудящимся для пьянки.Между раскрученными брендамиНе затерялся тот проект,И пахнул мрачными легендамиЕго загадочный букет.Напиток этот по сравнениюС тем, что пришлось нам прежде жрать,Был следущего поколения,Как самолет Миг-25.В нем не было ни капли сокаИ никаких даров природы,Лишь технологии высокиеДа мудрость гордого народа.Носились с тем народом гордымУ нас в Советском-то Союзе,Как будто с писаною торбой(И Ахмадулина все в Грузию,И с ней фотограф Юрий Рост там,И сам великий Окуджава,Где несмолкающие тосты,Шашлык, боржоми и кинжалы).И джинсы ихние поддельныеОбтягивали наши жопы,И вкус “Иверии” портвейна,Как воплощенье Азиопы.Бьет прямо в темя тяжким обухомНас водка русская, тупая.Как путника роскошным отдыхом,Портвейн грузинский завлекает.Вот слизистые оболочкиВсосали порцию напитка,И снизу вверх по позвоночникуЗмеится колдовская пытка.Ползет, как божия коровка,По стебельку пурпурной розыТуда, где в черепной коробке,Остатки головного мозга.Вот жидкость теплая, химическая,Достигла мозг вышеозначенный,Согласно Гегелю, количествоУпорно переходит в качество.И опускаются туманыНа холмы Грузии ночныя,И наступает кайф, нирвана,Короче, просто эйфория.А дальше жуткое похмелие,Живем-то все же не в дацане,Не стоит забывать про Гегеля,Про отрицанье отрицания.И вот стою — сибирский валенок,Глазами хлопая спросонья,На циклопических развалинах,Не мной построенной часовни.Из-за Осетии с АбхазиейГрузинская фекальна массаСмягчить не сможет эфтаназиейМне горечь рокового часа.Мне седина покрыла бороду,Прощай, прекрасная грузинка,Я вспомнил, по какому поводуСлегка увлажнена простынка.Прощай, сырок, в кармане, плавленый,Охладевающие чувства,И организм, вконец отравленный,И творчество, и рукоблудство.И Вакх безумный, надругавшийся,Над аполлоновым порядком,И образ мира, оказавшийся,В конечном счете, симулякром.

Трансильвания беспокоит

Вы мне все про империю,А тут, как выйду по пьяни я,Так у меня за дверьюНачинается Трансильвания.Сразу с подъездом рядомВстали Карпатские горы,Всюду ментов нарядыИли бригады “скорой”.Что ты с серьезной минойМне тут чернуху лепишь?Вижу под формой крысинойЯ твой камзол, граф Цепеш.Что-то к моей аортеМного внимания, типа.Нет, не удастся сдохнутьМне от птичьего гриппа.Над головой узорыЧертят пернатые волки.Буду лежать я скороНа деревянной полке.Скоро слетятся сукиСправлять свои черные мессы.Ох, попадусь я в рукиЛюдям гуманных профессий.Где в коридорах койки,Лужи говна в сортире,Где патанатом бойкийПереберет мой ливер.Поделят без разговоровКрохи моей зарплатыОборотни в погонах,Оборотни в халатах.О, как я жажду местиГадам за все за это.Приедет в Москву Ван ХельсингСо своим арбалетом.От стрел его арбалетаС наконечниками из серебраВаши бронежилетыНе спасут ни хера.Будете знать, фашисты,Как грабить больных и пьяных.Он превратит вас быстроВо святых Себастьянов.По-ка-чивая перьями,Как ежики из тумана,Пойдете служить моделямиДля нового Тициана.

Прочел Уэльбека. Много думалЛюбовная лирика

Веронике К.

Запомни мой оскал крысиныйИ хрип раздувшейся аорты.И от меня запахнет псиной,И ты меня прогонишь к черту.И я пойду к нему не глядя,С тобой, чтоб рядом не вонять.Любить так могут только бляди,Да и кому нужна не блядь?Впервые лишь с тобою понял,То, что всю жизнь мечтал бы быть яНе богачом, поэтом, воином,А механизмом для соитья.Была ты всем в моей судьбе.И, старый пес в облезлой шкуре,Как будто Цезарю, тебеЯ салютую, моритури.Ты не вернешься, ни фига,Как ни целуй следы ботинок.В любви для всех закон-тайга,И прокурор в ней не Устинов.Мне не помогут ни хренаСтихослагательские лавры.Не для меня придет весна,А сердце лопнет от виагры.И я окуклюсь в плотный кокон,Как гусеница шелкопряда.И в нем скукожусь кособокоВ смиренном ожиданье ада.А ты с другим, родная женщина,Сыграешь жертву униженья.Ведь что за секс без достоевщины?Простые, глупые движенья.Собой ты будешь представлятьОбъект для производства фрикций,Чтоб деконструкциею снятьКонфликт бинарных оппозиций.Ты помнишь члены, а не лицаОдин добрей, другой построже,А мой, как тютчевская птица,Подняться хочет, но не может.

К событиям в Бутово

Если дорог тебе твой дом,Где ты русским выкормлен был,Не склоняйся перед ЛужкомБейся с ним из последних сил.Если дорог тебе твой сад,Фрукты, овощи и цветы,Если слышать не хочешь здесь матПонаехавшей лимиты.Чтобы вместо жужжанья пчелБыл асфальтом залитый плац,Чтоб дворцы для жулья возвелЗдесь Лужков — урожденный Кац.Чтоб кривлялся здесь гей-парад,Чтоб Гоморра была и Содом,Чтобы всякий, бля, бюрократНазывал бы тебя жлобом.Возведут казино для игр,Где отца лежит гроб.Прет бульдозер, как будто “Тигр”.На последний окоп.Видишь как на твои праваНаступает со всех сторон,Словно “Мертвая голова”,Засучив рукава, ОМОН.Нам нельзя отступать назад,Отвлекаться на перекур.Это Бутово — наш Сталинград,Севастополь и Порт-Артур.Если быть не хочешь разут,Если быть не хочешь раздет,Всякий раз, как они набегут.Выходи стеной на пикет.Если ты еще не манкурт,Если ты из честных людей,Сколько раз их увидишь тут —Столько раз прогони блядей!

Вдогонку G-8Открытое письмо лидерам западных демократий

Что ж вы, главы государств,Представители элит,К нам слетелись за стол яств,Где свободы гроб стоит?Предводители державВыстроились к Путину.Нет чтоб в нарушенья прав,Как котенка, ткнуть его.Терли вы три дня базарПро энергобезопасность.Никто слова не сказалЗа свободу и за гласность.Мы теперь узнали, кто выЧисто, без прикрас.Вы родную мать готовыПроменять на газ.Марши где свободныеНаших пидаразов?Вы права их продалиЗа понюшку газа.Где нацболы бодрыеС возгласом “Да смерть!”?Вы права их продалиЗа сырую нефть.Налетай, крещеные,Раскупай в моментНашу нефть говенную —Уралс, а не Брент.Не было предъявыО Михал Борисыче,Что гебней кровавойЗаточён на киче.Ездите вы нынчеНа электрокарах,А Михал БорисычПарится на нарах.Наплевать вам на Беслан,На права народов.Лишь бы был откручен кранУ трубопроводов.Положить вам на ГУЛАГ,На свободу прессы.Было б чем наполнить бакЧерных “мерседесов”.И что делать, я не знаю,Правят вами еслиВместо гордых самураевЕбанаты Пресли.Помню, тридцать лет назадВаши же родителиПравда были демократы —Грозные правители.Бились, несмотря на газ,Как тролли за сокровища,За попавшего в отказЛюбого Рабиновича.В общем так, предупреждал я“Лидеры свободные”,Что сожрет вас сверхдержаваУглеводородная.Поздно будет рыпаться,Защищать права,Когда на вас посыпятсяРакеты “Булава”.

Новости культурыНа присуждение Борису Моисееву звания “Заслуженный артист России”

Пусть я прослыву в бараке крысой,Но прошу прикрыть мужской стриптиз.Отберите званье у Бориса,Не подходит к званию Борис.Лучше уж мочить в сортире террористов,Журналистам памперсы менять,Но зачем “Заслуженных артистов”Борям Моисеевым давать?Лучше отмороженных евреевНазначать в стране премьер-министрами,Чем таких, как Боря Моисеев,Награждать “Заслуженными артистами”.Это ли национальная идея?Это ли сраженье с экстремистами?Если станет Боря МоисеевНа Руси “Заслуженным артистом”?Пусть будет “Заслуженным” он геемПусть “Народным” гомосексуалистом,Но не должен Боря МоисеевБыть у нас “Заслуженным артистом”.

Стихи о современной русской поэзии

У нас все мастера анапестов и хореевЯвляются членами поэтических школ,хороших и разных.Одни принадлежат к школе старых евреев,Другие — к школе молодых пидарасов.

“Вышла старушонка…”

Вышла старушонкаНа заросший двор,А ей похоронка,Да с Кавказских гор.Первыми лучамиЗаиграл рассвет.Бабке сообщаютВоенком и мент.Что сын ее младший,Где-то под Шали,Стал героем павшим —БМП сожгли.Произведя в РостовеАнализ ДНК,По строенью кровиОпознали паренька.Сильно деформированОрганизм его,И будет кремированОн за счет МО…Завела их бабкаВ избу для начала,Бухнулась на лавкуИ запричитала:— Ах, зачем в такую дальБыло гнать болезных?Вы б чеченам заказали,Их бы здесь зарезали.Не сотрет железоПиковая власть,Коль нас всех порезатьДа рядком покласть.Вот и средненький-то мой,Заведясь с кавказцами,Как индеец расписнойЛег на койке панцирной.Еле от уколовЖизнь теплится в парне,Мы народ-то квелый,Субпассионарный.Вниз свисает лампаНа витом шнурке.Позабудь, ты, мамка,О втором сынке.Все блатные распри,Был он, видно, вором,Трудно нам с диаспоройВести переговоры.Все они амнистииМного раз прошли.От локтя до кистиРуки их в крови.Кто там в чем участвовал,Разберемся, мать.Есть приказ начальства,Чтоб не раздувать.Банка первача вот,Яйца, огурцы.Расскажи, начальник,Как мой старший сын.Следует, мамаша,Из делопроизводства,Проявлял твой старшийФакты ксенофобства.Ткнул Мансура прямо в почкиСвоей финкой остройНа национальной почвеНашей, Вологодской.Отсидит срок, ничего,Это лишь полгоря.Здесь община их егоВсе равно запорет.Не ходи сюда ты,Жалоб не носи.По другим АдатамЖизнь пошла в Руси.И пошла мамаша,Не сказав ни слова,И швырнул фуражкуВ угол участковый.Выпил самогону,Хрустнул огурцомИ уткнул в ладониКрасное лицо.Только ветер злилсяВ лесополосе,Где аж до столицыТянется шоссе.Кто-то у кафе тамСлушает зурну,Чтоб песней, как ветром,Наполнить всю страну.

Зонг

У пилы у циркулярнойПобедитовые зубья,Сразу палец безымянныйИ мизинец к черту срубит.Уважай, столяр-станочник,Циркулярную пилу,Если ты искать не хочешьСвои пальцы на полу.На руке остатки кожиЗаливает кровь густая,А у Мекки только ножикИз подшипниковой стали.От досужих глаз в сторонке,В полутьме, в сыром подвалеВыгнанные с оборонкиМастера тот нож ковали.Ножны кожаные узки,Спрятан нож в карман штанов.Ох, не любит он нерусских,И богатых, и ментов.У сержанта есть три лычки,А ему, козлу, все мало.У собак бывают клички,А у Мекки погоняло.Много горя повидал он,А потом решил — хорош!И себе взял погонялоМекки-Мессер, Мекки-Нож.Кто-то мать родную продал,Ну, а он наоборот —Вышел родом из народаИ вступился за народ.Если ты вдову обидел,Сироту развел на грош,Ждет тебя народный мстительМекки-Мессер, Мекки-Нож.Не пугай высокой крышейМентовской или чеченской.Он ножом тебя распишет,Как Рублев собор Успенский.У крутого ствол под мышкой,Он рулит на “мерседесе”,Но сверкнет, как фотовспышкой,Своей финкой Мекки-Мессер.Мы посмотрим из-под арки,Как ползет еще живоеСущество от иномаркиПо асфальту, тихо воя.Если кто-то загорелся,Мекки вмиг его потушитОн не любит “мерседесов»,Не поэт он типа Кушнер.На площадке возле сквераУ подъездов и аптекиМестные пенсионерыНизко кланяются Мекки.Так у нас в районе спальномЗажилось простому люду,Как когда-то англичанамПод защитой Робин Гуда.

Русский марш

Плакала мамаша,Кутаясь в платок.— Ой, на “Русский марш” тыНе ходи, сынок.Ветер гонит тучи,Клонит дерева.Там тебя замучатЗлые антифа.Вдавят тебя в стенуСтанции метро,Попадешь чеченуПрямо на перо.Ты куда собрался?Глянь, черней воронВ латах марсианскихСходится ОМОН.Выведут без счетаПсов на свой народТут и водометыТут и вертолет.Злобные собакиРвутся с поводков,Строем автозакиЖдут вас, дураков.Если им охота,Пусть друзья твоиВсе идут в пехотуДля ДПНИ.Мало ль в околоткеЕсть у нас ребят,Обойдется ПоткинЧай, и без тебя.Слушать, мама, грустноЭтот разговор.Ясны ваши чувства,Но какой позор!Что в народный праздникГраждане страны,Мы под страхом казниПрятаться должны.Что нам скажут предки,Дорогая мать,Если будем в клеткеДальше куковать?Были же мужчиныВ нашем государстве,Гражданин К. МининИ князь Д. Пожарский.Их не автозакиНа пути встречали,Гордые поляки —Крылья за плечами.Не ОМОНа клюшкиИ не водомет,Били по ним пушкиС крепостных высот.Все вокруг калеча,Шли живой волной.Их секли картечью,Жгли со стен смолой.Лезли вверх по доскам:Понимали ведь:За стеной кремлевскойЖивет наша смерть.Хрип надсадный в горлеРвался, как струна,Но упрямо перлиСупротив рожна.Так без плача, тихоОбъясни мне, мать,Пращуров таких яКак могу предать?Мать скрутила с силойУголки платкаИ перекрестилаГолову сынка.

Вампирочка с выходомРаздумья о добре, зле и последних днях, инициированные просмотром худ. фильмов “Ночной дозор” и “Дневной дозор”

Ты не пой мне, соловей,Про любовь-зазнобушку.Ты попей, вампир, попейМою черну кровушку.Я и сам один из вас,У меня и тени нет,Мы здесь тоже пьем не квасС пионерских юных лет.Две гитары за стенойРезко струны дернули.Нет, для светлых я иной,Мне дорога к темным.В моей комнате скелетовПолный шифанер.От компьютерных эффектовЯ офонарел[6].Положите меня в гроб,Разгрызите вены,Но зато умел я чтобПроходить сквозь стены.Чтоб спасаясь от ментов,Как наркоз по вене,Я б летел вдоль поездовВ метрополитене.Чтоб в больничном свете лампНа подстилке цинковойМне блондинка в стиле вампЖелтым зубом цыкала.Мое тело лишь бутылка,Я осадок не взболтал.Эй, прекрасная вампирка,Подставляй мне свой бокал.Я тебя, с такой фигурой,Пуще пьяни напою.Ты ведь, как поет нам Шнуров,Любишь пить лишь кровь мою.Рот издаст такие звуки,Как сработавший сортир.Ох, попляшете вы, суки,Когда стану я вампир.Седина мне красит гриву,Бес стучится мне в ребро.Видел я, как зло красиво,Как занудливо добро.Я ль не рвал на шеях жил?Не носил личину?Я ль иконы не крошилВ тонкую лучину?Я продам отца и мать,Стану Завулоном,Только б не существоватьОфисным планктоном.КГБ меня вербует,ЦРУ сулит мне мзду.Я готов в игру любую,Все равно гореть в аду.Быть агентом СигуранцыИли Дефензивы.Пусть коллеги трансильванцыВыправят мне ксиву.Принимай христопродавцаДа веди за полный стол.Где тут кровью расписаться?Я уж пальчик накололШприца острую иголкой,Но не зря терпел я боль,Здесь элитная тусовка,Здесь дресс-код и фейс-контроль.Темной пятою колоннойЗдесь расселись Ви Ай Пи.Они кровию народнойПерепились, как клопы.Так земной густою кровьюОбпилась, аж тяжела,Вся страна, припав к Приобью,Нефть глотает из горла.Тут петух не прокричит,Не настанет утро.Знать бы, что таит в ночиЭтот город мутный.В этом городе я рос,Хохотал и плакалСредь пятиконечных звездИ помойных баков.Вел ЦК борьбу за мирИ давал квартиры.Я не знал, что я вампирИ они вампиры.И жужжал московский улей,Меня ждали за угломКто с серебряною пулей,Кто с осиновым колом.Чую дуло на виске,Жду контрольный выстрел.Знал я: в этом городкеЧто-то да не чисто.Прятал город за бетоном,За досками заборными.Планы стать АрмагедономМестом битвы с темными.И покуда мы все пелиСредь чумного пира,Появился Казус БеллиСветлых и вампиров.Что жуете рукаваНад слезой ребенка?Щас накроется МоскваЧерную воронкой.Поздно, дядя, пить нарзан,Поправлять здоровье,И нужна здесь не слеза,А лишь капля крови.И когда вдруг схватит сердце,Свет сожмется в точку,Понимаешь наконец-то,Как здесь все непрочно.Мир висит на волоске,И он сгинет так легко,Как рисунок на пескеВ модной книжке М. Фуко.За стеной уж не гитара,А архангела труба,Замолкают все базары,Входят почва и судьба.Этот город, где я вырос,Этот смутный город,Как программа, поймав вирус,Сползет с монитора.Ничего-то не осталось,Помаши рукой им вслед:Телебашни тонкий фаллосПо прозванью сердцеед,Переулочки кривые,В скверах жухлая трава,И гостиница “Россия”,И гостиница “Москва”.Это сталинское здание,Тот курятник типовой.До свиданья, до свиданья,До свиданья, дорогой.Понял щас, во что ты влип,Поведясь на провокацию?Это не видеоклип,А конфликт цивилизаций[7].Скачет этот карнавалУж больно инфернально.Ты попал, попал, попал.Ты попал реально.И ору я благим матомВ свой мобильный телефон:Где ты, вагоновожатый?Тормози скорей вагон.И как Швондер у БулгаковаЯ кричу: — Какой позор!Выведи меня из мрака,Выведи, ночной дозор!Я не враг, я просто овощ,Пострадал морально я[8].Увези меня, техпомощь,Служба коммунальная.Не хочу быть вурдалаком,Буду пить один кагор.Выведи меня из мрака.Выведи, ночной дозор!P. S. Юрий Михайлович Лужков!Не мучь ты древнюю столицу.Не задирай ее покров.Под ним такое шевелится…Вой техногенных катастроф,Крах миллиардных инвестицийПокажутся игрой в “Зарницу”,Когда всплывет из тьмы вековСпор темножопых с светлолицыми.

Памяти подполковника Литвиненко

Ни морошки моченой не просил, ни ухи,Но зато Шахаду сформулировать смог.Тяжело ты, пожатье чекистской руки,Вот дозиметром меряют лондонский смог.На британской земле мусульманский обрядНад российским конвойником беглым,И не в цинковый даже, а в свинцовый бушлатОбряжают лимонное тело.Над его головой не читают псалтырь,Только плачут Гольдфарб и Ванесса Редгрейв,Муэдзин свою песню поет, не снегирьДа и вовсе не водится там снегирей.А на кладбище тесном — сплошной Пакистан:Саркофаг, а не крест на могиле,Чтобы Лондон Чернобылем новым не стал,Даже труп обмывать запретили.И, смотря на весь этот мультикультурализм,Где слились все народы, традиции, веры,Я подумал, что есть наша жизнь?И понял: она есть химера.Ты ж воронежский парень, пошедший в менты,К всемогущей Конторе в сыночки,Ты такой же, как все, ради лишней звезды,Отбивавший подследственным почки.Нам сейчас даже трудно представить себе,Ожидала какая карьераВ сверхдержаве, сидящей верхом на трубе,Молодца ФСБ-офицера.Как Наташа Ростова на первый свой бал,Ты стремился ворваться скорее,Но Господь испытанье тебе ниспослалВ виде миллиардера еврея.Словно Фаусту дьявол, тебе, день за днем,Он лапшу свою вешал на уши.Интересно, успел ты подумать о нем,Поглощая последнее суши?Подполковник! Ты вел себя как гимназист,Когда шел не своими ногамиНа волшебный, заманчивый дудочки свистКрысолова из города Гаммельн.Самолет прилетел, ты выходишь на трап,А внизу тебе рукоплескаютБерезовский, загадочно-мутный ГольдфарбИ артист, понимаешь, Закаев.Александр, дорогой, как тебя развели,Посулили златые ведь горы,А когда улетел ты с родимой земли,Так к Закаеву взяли в шоферы.Так играет людьми беспощадно судьба,А реальна лишь честь офицера,Наша Родина и нефтяная труба,Остальное же все — химера.Литвиненко сейчас не лежал бы, как пес,Изотопом каким-то убитый.Если бы принимал те доклады всерьез,Что читали в Москве замполиты.Что сказать вам о жизни? Етить ее мать!Пока глотку не сжег мне полоний,Из нее не устану я громко орать:Не водитесь с евреями, гои!

Новогоднее стихотворение, написанное по заказу журнала “Афиша”, которое в результате публиковать, естественно, категорически отказались

Когда часы над столицейГотовы пробить двенадцать,Дозвольте к вам обратиться,Пока не успел нажраться.Двенадцать без десяти,Давайте стакан осушим,Чтоб как-то хоть подвестиЧерту под годом минувшим.Ужасно удачный годСлучился при всем при этом:Валютой налился СтабфондПродвинулись нацпроекты.И мне вот тут предложилиНаписать для журнала “Афиша”.Как пуля прошла навылетИ напрочь снесла мне крышу.Придется всю жизнь, наверное,Мне купаться в деньгах и славе,Но все же о людях бедныхМы забывать не вправе.Не надо французских вин,Водки родной налейЗа тех, кто не кокаин,А дешевый нюхает клей.Кто Новый год не в клубеВстречает, как вы, пидарасы,А в грязном подземном кубеВ камере теплотрассы.Не пейте паленой водки,Не ешьте эстонских шпрот.И если вам повезет-таки,Вы встретите Новый год.Следующий тост за счастье,Чтоб в наступившем кварталеКак у меня в 5-м классеЦены на нефть стояли.Сижу у себя в пенхаусеИ пью “Чивас Регал”,И только одно мне не нравится,Кто-то ковер обрыгал.Итак, поздравляю с Новым…Весь наш трудовой народ…(Ох, как пошла хреновоТо есть наоборот…)А в сказочном лесу вотНикто не блюет на ковры.Там зайчики танцуют,И белки, и бобры.А вот пробежал Микки Маус,Подарки в мешке понес.Вернее, он Санта Клаус,То есть, тьфу, Дед Мороз.Добавлю еще из бутылиИ тост произнесу,Чтобы в Новом году мы жилиВсе в сказочном лесу.Чтоб к звездам тянулись ели,Чтоб танцевали бобрыИ чтобы враги не смелиБлевать на наши ковры.Выходит из избушкиКабан, а не медвед,Ведь год наступает хрюшки,Горячий ему превед!Еще от меня поздравьте…(Какое все же говноЭто Асти СпумантеИль Папского замка вино…)И в этот час новогодний…Ух! Крепка Советская власть!Я чего-то не понял?Да ты на кого раскрыл пасть?Да я щас дам тебе в морду!Здесь, чай, не фраера…Короче, всех с Новым годом!Здоровья, счастья, добра!

19 декабря 2006 года. Новая песня на старый лад (о главном, естественно)Саморимейк

В церкви служба длинная,Хора пенье нежное,День Николы Зимнего,День рожденья Брежнева.И менты все смирные,Словно в годы прежниеВ день Николы Зимнего,В день рожденья Брежнева.Море зелья винногоПью самоотверженноЗа Николу Зимнего,За столетье Брежнева.Ой, земля целинная,Юность безмятежная.День Николы Зимнего,День рожденья Брежнева.Что имеем, не храним мы,Потом вены режем,Помолюсь Николе ЗимнемуЗа генсека Брежнева.Ну и т. д.

На смерть Туркменбаши

Цены на газ,Очевидно, взлетят,Умер НиязовСапурмурад.Дрогнули стены,Как наши сердца.Как же туркменамБыть без отца?Горько рыдаетПустынная ширь.Ждут двери РаяТуркменбаши.Ворон кружитНад мертвым орлом.Что же решитНа планерке “Газпром”?Боль и усталостьЛишь как резюмеНам всем осталасьЕго “Рухнаме”.

Восточные мотивы

Блажен, кто в жертву принесенВо дни Курбан-байрам.Будь он хоть бык или осел,Верблюд или баран.— А агнец где? — спросил сынокПечального отца.А тот ему ответил: — БогНайдет себе агнца.Кто был владыкой мусульманИ нации отцом,Тот может стать в Курбан-байрамВдруг жертвенным агнцом.Затянут фал узлом тугимНа связке шейных жил,Так Измаила ИбрагимНа камень положил.Вот кто-то дернул за рычаг,И распахнулся люк,И масок ткань на палачахСкрыть не смогла испуг.Но ангел не остановилЛадони палачей,И в небесах не трепет крыл —Скрещенье двух мечей.И не найти среди могил,Где прах его зарыт,Покуда ангел ИсрафилВ трубу не протрубит.Пока труба не протрубит,Не погружайтесь в стресс,Молись, суннит, молись, шиит,Молитесь, курд и перс.

Новогоднее депрессивное

Возле магазина круглосуточногоТам, где лузеры встречают Новый год,Целовала меня пьяная Снегурочка,Проникая языком мне прямо в рот.“Русь, ты вся поцелуй на морозе” —Вспомнил я слоган антифашистов,Затем вспомнил Дмитрия Олеговича Рогозина,Обещавшего Москву от мусора очистить.Очень странные ряды ассоциаций,Голова моя совсем не Дом Советов,Ох, как грустно на морозе целоватьсяС пьяницей, в Снегурочку переодетой.Вспоминаются итоги года трудовые:Русские и нерусские по столице марши,Пара переломов рук, один тяжелый вывих,Михаил Борисович Ходорковский на параше.Русь, ты вся — стакан на морозе.Хорошо сейчас бы дернуть двести грамм бы.Но во рту моем чужой язык елозит,Доставая аж по самые по гланды.Проигравшим в жизни-лохотронеЕсть хороший повод, чтоб напиться.Наступает Новый год, он будет годом Кони.Лабрадора Кони — не юриста.Русь, ты вся — минет на морозе,А вот этого совсем не хочется.При бросающемся в глаза парадонтозеУ наряженной Снегурочкой уборщице.Все, довольно, Снегурочка, не удалось.Я устал и пуст, словно сдутый мячик.Не хватало, чтобы подъехал обкуренный Дед МорозИ меня хрустальным посохом офигачил.Отпусти меня, Снегурочка, отпусти,Никакая ты не Снежная королева.Мишура твоя облезлая не блестит,И та водка, что мы пили с тобой, абсолютно левая.Герда, сестренка, оторвись от теплой печки,Приезжай скорей за поседевшим братцем Каем.А не то он сложит из льдинок слово “вечность”,И окажется, что это банька с пауками.

День рожденья президента

Блажен, чей день рожденья палНа месяц Рамадан,Когда Аллах пророку далБожественный Коран.Плесни в пластмассовый бокалОкопные 100 грамм.За президента мусульман,Буддистов и христианПусть выпьет зек и выпьет мент,Грузин и осетин.Здоровье, мистер президент,Ведь вы у нас одинОт Кондопоги до Чечни,Где юбиляр РамзанПьет в его честь все эти дниДозволенный нарзан(А я, как добрый христьянин,Нажрусь, словно баран).(Мой день рожденья в прошлый годСлучился на Страстной,И я, нажравшись, словно скот,Ушел в глухой запой.Никто, надеюсь, не беретПример печальный мой).Гнилые десны обожжетКолючее вино.Октябрь — он месяц еще тот,Штурмуют казино,И 93-й годЗабыт уже давно.Так многое в в семь лет вместилВо зле лежащий мир.Один поверженный кумирВ бараке пьет чифир.Так с днем рожденья, гражданинТоварищ командир.Тех принял лондонский туман,Подлодку океан,Исламских воинов — Рамзан(А там уж и Ливан).Год за два или за три годПоследние семь лет,Глушитель кто-то навернетНа верный пистолет.А в Стрельненском дворце уют.Собрав за стол семью,Ему родные пропоютХеппи бездей ту ю…Виновник торжества за столПрисел под дружный гул,Но кто-то тщательно на стволГлушитель навернул.Очередной стакан налит,Дрожит осенний лист,А за стеной то ваххабит,То русский гад фашист.А то грузинский спецагентС отравленным вином.Не спите, мистер президент,Не забывайтесь сном.Готовят Лондон и Нью-ЙоркОчередной скандал.В сырых кустах товарищ волкКого-то подъедал.Не больно-то понтуйся здесь,Нишкни, товарищ волк.Ведь на тебя в управу естьКремлевский, грозный полкБольшие батальоны естьИ “Запад” и “Восток”.Но он не спит, товарищ волк,Он точит острый зуб.Все ждали именинный торт —К столу подали труп.Так подает знаменье рокДля тех, кто очень крут.Кто ждет торжественный пирог,Тому приносят труп.Он вышел в коридор дворца,В мышиное одет,И грусть текла с его лица,Какой не видел свет.Но грусть, какой не видел свет,Плыла как тьма из глаз,Из кабинета в кабинетСреди скульптур и ваз.И простирался этот взглядВсе дальше на восток,Там, где его электоратМотает вечный срок.Где затихает весь пиар,Смолкает нарратив,Где только скрип железных нарИ контролер ретив.И черный ворон крикнет: “Карр!”Сизиф, Сизиф, Сизиф…

2007

Крещенский романс

Понятно, что зимы не будет,Настал кирдык моей Рассеи.Чему-то радуются люди,А мне бы в петлю, как Хусейну.Вот говорят, набухли почки,Их что-то мне не попадалось.И выросли в лесу грибочки,Но я не Кастанеда Карлос.Сырая каплет мгла с карнизов,А снега нету, нету, нетуНа радость дворникам-киргизамВ демаскирующих жилетах.В метро осматривают рельсыИ отключили телефоны,Блуждает выговор еврейскийПо офисам редакционным.Твердит о тяжести ответаЗа отрицанье Холокоста,И новый Эйхман входит в гетто,Чтоб ямы вырыть всем по росту.Вот пролетел могучий “Хаммер”,Мне брюки чистые забрызгал.О потеплении глобальномПоведал хриплый телевизор.Восстала на людей природа,Как сообщил проклятый ящик.Растет двуокись углерода,И ежики не впали в спячку.И скоро вся планета станетОгромной жаркой Хиросимой,Где только ежики в туманеПлывут в тоске необъяснимой.Плывут над черным бездорожьемК Москве, сверкающей так ярко,Где я, с похмелья, словно ежик,Не сплю, а тихо жду инфаркта.Вот вышел ежик из туманаСреди убогих гаражей,Он вынул ножик из кармана,Проси потом: “Хирург, зашей!”Зашей мне резаную рану,Зашей торпеду Эспераль,Мой рот, зловонный и поганый,Зашей, чтоб больше не орал.Взываю из последних сил я —Подайте ежикам наркоз!Ликует враг. Молись, Россия.Нас предал генерал Мороз.

Текст для программы, посвященной 90-летию Февральской революции и празднику Пурим

Тоже мне революция,Всюду ложь и измена.Ни тебе конституции,Ни севрюжины с хреном.Вон мента, то есть, тьфу, пардон,Вон жандарма зарезали,И достали со всех сторонЛьющейся Марсельезою.В Думе всяк депутатишкаНацепил красный бант.Негде взять царю-батюшкеПулеметных команд.Ничего, скоро царь имОх, покажется сладким,Едут уж из ШвейцарииК ним Ульяновы-Бланки.Кудри черные вьютсяУ чудесных грузин.Нет, не зря революцияСовпадает с Пурим.Чем словами крамольнымиЖечь народные массы,Вы бы лучше припомнилиЭтот праздник ужасный.Истреблялись убийцамиБлагородные персы,Наши братья арийскиеПо вине Артаксеркса.Он интригой придворнуюРазведен был, как фраер,Хитрой пятой колонноюВо главе с Мардехаем.Подкрадались таинственноИ мочили в сортире.Все про это написаноВ Белой книге Эсфири.Их давили, давили,Отрезали им уши.А теперь эта линияПродолжается Бушем.Его администрацияНе оставит в покоеЭтих бедных иранцевС мудрым аятоллою.Лепят миру горбатого,Собирают армадуПротив мирного атомаПрезидента Нежада.Вопрошаю я с подиума:С кем вы, люди искусства?Заступитесь за родинуНашего Заратустры!

Поэма трубы

Памяти Владимира Подкопаева, которого некому помнить

Бог не фраер, Бог не шлимазл,В руках Его пряник и плеть.Кому пожелает, Он дарит газ,Кому пожелает — нефть.Не зря на Россию углеводородыОн просыпал из щедрой горсти,А чтобы могли мы другие народыИми, как плетью, пасти.Паситесь, добрые народы,У вас Хай Тек, Нью Эйдж и ВИЧ.У нас лишь углеводороды,Но мы лохов умеем стричь.Гордитесь правами своих пидарасов,Своей конституцией куцей,А нам Бог послал море нефти и газа,И по фигу нам конституции.Но мы не дадим вам забыть Божий страх,Уж вы поверьте,Покуда держим в крепких рукахВентиль.Хватит кормить вас икрой,Хватит поить водкой,Время железной трубойВсех вас схватить за глотку.Вот так, на манер неизбежной судьбы,Мы Запад гнилой покорим.Но встал на пути нашей грозной трубыДурак младший брат — славянин.Мечтают отнять наш природный ресурсТе, в чьих его нет краях —Высокорослый больной белорус,Хохол и кичливый лях.Но я бы хотел ответитьВсем этим жадным заразам:“Подавитесь нашей нефтью,Раздуетесь нашим газом”.Не так жалко нефти и газа,Как по-человечески больно мне,Думал я — сестра синеглазая,Оказалась — фря пергидрольная.В Новый год смотреть я не мог без слез,Президент наш под камеры вышел,В пиджачке стоял да под елкой мерз,Ждал, когда вы что-то подпишите.Знаешь, что бывает, красавица,Коль хвостом вертеть да на стороне?Скоро наш спецназ побратаетсяС бундесвером братским на Немане.Избирайте Луку Мудищева,Жарьте несъедобные драники,Но не вздумайте вы отвинчиватьНа трубе нашей краники.Двести с лишним лет не зря через васПроходила черта кошерная.Вы у нас за копеечный “Белтрансгаз”Запросили цены безмерные.Мы трубопроводов системуПод Балтийскими спрячем волнами.Мало нам евреев с чеченами,Так еще и вы нам на голову.Там, по самому дну,Мы проложим трубу,А вы глотайте слюнуДа кусайте губу.И нечего вам разевать свой ротНа наш углеводород.У вас и самих до фига болот —Бурите, глядишь, повезет.Любишь газ голубой?А не хочешь в полярный ад?Где киргизский конвойДа полосатый бушлат.Не получить врагуНефть приобских низин,Где зимой я тонул в снегу,А летом тонул в грязи.Где долгой ночью полярнойЖдал, что сыграю в ящик,Вдыхая запах соляркиИ слушая дизель стучащий.Если движок заглушишь,Утром не заведешь.Если стакан не осушишь,До завтра не доживешь.Если одеколонаСейчас пареньку не нальют,Будет пища воронам —Его разобьет инсульт.Сижу и точу топорКаким-то ржавым напильником,И слушаю грустный хорИзмученных собутыльников.Лыжи у печки стоятИ инструментик шанцевый,Мутный блуждает взгляд,А рядом на койке панцирнойЛежит Володя ПодкопаевИ издает чудные звуки,А это он ведь, умирает,Попив паленой тормозухи.Вот так, то горячка белая,То отморозишь уши,Да, освоение севера —Это вам не лобио кушать.А летом наступает зной,Гнус превращает всех в японцев,И день и ночь над головойВисит безжалостное солнце.В болоте тонет вездеход,Портянки постоянно мокры,В теодолите все плывет,Орут на заключенных ВОХРы.Так наполнялись закрома,Рос золотой запас России,Вместо балков росли дома —Не зря мы эту грязь месили.Трубопровод, через чащи и кустикиТянется, миля за милей,А по бокам-то все косточки русские,Сколько их, знаешь ли, Миллер?И эта нефть никогдаНе была бы добыта,Кабы не героизм трудаИ не героизм быта.Не зря облазал я ползкомТюменский север бесконечный,Закусывая сахаркомЛосьон зеленый “Огуречный”.Не зря я грелся у огня,Гнул лом о ледяные недра.И Катерпиллер на меняВалил реликтовые кедры.От юности моей был прок,От тех годов восьмидесятых,А что Америке дал Бог?Машинку доллары печатать?Страна живет и богатеетНа радость мне, ему, тебе,А также нескольким евреямИ офицерам ФСБ.Сияют в Москве кабаки,За тучи цепляются здания,А я ухожу от тоскиВ безбрежные воспоминания.Пришла одинокая старость,И скелет, обтянутый кожей,Как нам труба досталась,Хочу рассказать молодежи.Обнищавший, больной,Выпью стакан портвейна,И снова передо мнойВстанет страна Тюмения.В сугробах по грудь Надым,Сопки маячат Харпские,Столбом поднимается дым,Горит гараж в Нижневартовске.Как я тебя люблю,Север Тюменской области,Где сгубил во хмелюЯ свою буйну молодость.Про нефтяное ПриобьеВижу страшные сны я,Где я отдал здоровьеЗа богатство России.Вот подходит к финалу,Видно, моя борьба,Жизнь меня доконала,Дело мое — труба.Сплю я кошмарным сном,Зубы скрипят от боли.Мне Роснефть и ГазпромДали б премию, что ли?

Лирическое

Посвящается Всемирному дню поэзии 21 марта

Над Москвою ранняя весна.Между луж иду я, как по лезвию.Сколько же оттаяло говна,И еще Всемирный день поэзии.

По поводу недопущения альманаха “Воздух” на сайт “Журнальный зал”Из цикла “Стихи о современной русской поэзии”

Увяли розы,Окончен бал,Не взяли “Воздух”В “Журнальный зал”.

Молодые пидарасы (обиженно):

Вернулся Сталин!Кирдык настал!И нас не взялиВ “Журнальный зал”.

Старые евреи (угрюмо):

Какой вам зал! Ведь место вашеПод шконкой, около параши!

Все вместе:

Вагон навозаЗазря пропал,Не взяли “Воздух”В “Журнальный зал”.

Безнадежная песня

Вот трясут мои плечи:— Эй, мужчина, не спать!Остановка конечная!Вылезай, твою мать!Из автобуса в вечер яНеуклюже шагнул,Взяв клеенчатый, клетчатый,Челноковский баул.И от станции в сторонуЯ побрел вдоль оград,Где стоит над заборамиЯдовитый закат.Не сверкает здесь золото,Здесь огни не горят,Ни деревни, ни города,Слобода да посад.Здесь Всевышний насупился,Здесь ни моря, ни гор,На бесплодных, на супесяхЗдесь живут с давних пор.Под свинцовыми тучамиВозле мутной рекиЭти люди живучиеСловно те сорняки.Налетали татары лиЛютой смертью в седле —Царь с князьями-боярамиХоронился в Кремле.Чтоб со стен белокаменныхНаблюдать, как горятГородские окраины,Слобода да посад.Но чуть пепел рассеетсяИ отхлынет номад,Воскресал вроде ФениксаРазоренный посад.Сквозь кострища, проплешины,Толщу снега и льдаПробивались, сердешные,Как в саду лебеда.Крыши дранкою крыли,Расцепляли вагоны.Наполняли бутылиГолубым самогоном.Вешали занавескиНе бедней городских,Громыхали железкамиВ небольших мастерских.В огородах потели,Запасали компот,Пропивали в неделю,Что скопили за год.Чтили батьку усатогоИ, как камень ко дну,Уходили солдатамиНа любую войну.На Страстной яйца красили,Чтоб держаться корней,Отмечали все праздникиДевять дней, сорок дней…И под пенье метелиУ заклеенной рамыТелевизор смотрелиДолгими вечерами.Где на главном каналеПолитолог-еврейВсе запугивал вамиМалолетних детей.Здесь любили подраться.Ловко били под дых.На субботние танцыНе пускали чужих.Здесь в глухих подворотняхНабирали ребят,Кого — в Черную сотнюКого — в красный Джихад.Славить мудрость начальства,Разгонять гей-парад,Ты на все ведь согласна,Слобода да посад.Пели песни кабацкие,Рвали воротникиСлободские, посадскиеВы мои земляки.Помню комнатку спальную,Где ковер на стене,Шкафчик с плошкой хрустальною,Ветка вишни в окне.Детский взгляд из-под челочкиНасторожен и смел,И три книжки на полочкеСерии ЖЗЛ.В синей стираной маечкеИ в спортивных штанахВот сижу я на лавочке,С мятой “Примой” в зубах.От летящего времениБезнадежно отстав,Я глазами похмельнымиПровожаю состав.

Подражание Дмитрию Александровичу Пригову

Вот радиоведущий ПидарасМне сообщает, затаив дыхание,Что щас споет поющий Пидарас,И я скорей напряг свое внимание,А тут телеведущий ПидарасНемедля обратил мое внимание,Что щас танцующий станцует Пидарас,Имеющий заслуженное звание.И вот выходит на подмостки Пидарас,Вокруг него нездешнее сияние.Его подстриг парикмахер Пидарас,Его наряд придумал Пидарас,Его в стихах восславил Пидарас,Нарисовал художник Пидарас,Запечатлел фотограф Пидарас,Поставил представленье Пидарас,И это они сделали для нас,Для эстетического воспитания…А мы, козлы…Эх!

Подражание Дмитрию Александровичу Пригову-2

Вот если ты, положим, нееврейИ ты, положим, скажешь нееврею,Что он еврей,То ничего, скорееВсего, тогда не будетИли в ответ услышишь: “Сам Еврей!”А если ты, представим, сам еврейИ ты другому выскажешь еврею,Что он еврей,То будет все о’кей?Ведь жизнь, она и проще и сложнее.Но если ты, допустим, нееврей,И ты зачем-то вдруг еврею скажешь,Что он еврей,То сразу станешь ты палач концлагерей,Ты станешь Гиммлер, и ты станешь Борман,Ты станешь Мюллер или Кальтенбруннер,Ты станешь Айсман или гнусный Холтоф,Но Штирлицем не станешь никогда!И не надейся даже.

Подражание Дмитрию Александровичу Пригову-3

Вот Средний класс спускается в подъезд,Вот он выходит на автостоянку,Конечно, у него не “мерседес”,Но у него своя есть иномарка.Он энергичен, словно Билли Гейтс,Он съел свой легкий и полезный завтрак,Ему не нужен даром “мерседес”,Ведь он в свою садится иномарку.Пускай пока весь его внешний видЯвляет собой некоторую странность,В дальнейшем он многопартийность нам сулит,А главное, сулит нам толерантность.Он армию контрактную сулит,И общество гражданское сулит,Но главное, сулит нам толерантность.Пускай не завтра и не послезавтра,Но все равно ведь все-таки сулит.Ведь правда же, сулит?Сулит? Скажи, сулишь?Сулишь? Сулишь, скотина?Сулит.

Печень

Когда во французской столицеК власти пришел Саркози,В унылой московской больницеДелали мне УЗИ.В загадочном аппаратеЧто-то квакало тихо,Была в белоснежном халатеМолодая врачиха.Она мое бедное телоТерзала какой-то штукой,Лицо ее все мрачнелоИ искажалось мукой.Горбились девичьи плечи,Сбирались у глаз морщины.— Говно у вас, а не печень,Допрыгались вы, мужчина.Волной подкатились слезыК подслеповатым глазам.— Поздно, мужчина, поздно,Поздно вам пить нарзан.Есть ли на свете что-то,Что может отсрочить конец?Эссенциале Форте,Аллохол, Гепа-Мерц?— Нет, мы таких не лечим, —Сказала она сквозь слезы. —Была бы больна ваша печеньЖировым гепатозом…А тут, глянешь на мониторе,Сразу по коже мороз.Горе, какое горе!У вас, мужчина, цирроз.В кабинете вдруг стало тихо,Словно что-то оборвалось.А ты лучше спроси, врачиха,Отчего у меня цирроз?Откуда боли и опухоль,Печень ведь не из стали,По ней жернова эпохиКак танки проскрежетали.Вот лежу посреди весны,Ультразвуком просвечен.История страныУгробила мою печень.Как говорят в народе,Не все доживут до лета.Трещина мира проходитЧерез печень поэта.Легкие и желудокПоглощают еду и воздух,А если кто очень умный,Тот все понимает мозгом.А если кто очень добрый,Тот все пропускает сквозь сердце.Оно птицей стучится в ребра,Ищет, как в клетке, дверцу.У каждого свои судьбы,Своя выпадает карта.Умный — умрет от инсульта.Добрый — умрет от инфаркта.А кто не добр, не умен,Рифмует розы-морозы,Тот, пожелтев, как лимон,В муках помрет от цирроза.Есть в организмах разныхСвои вертикали власти.Мозг отдает приказы,Он здесь типа начальство.Ниже, подобно плаксивой,Бесхребетной интеллигенции,Мечется, рефлексируетРуки ломает сердце.Но все, что они начудятМолча, с утра до вечера,Словно пролетариат,Знай разгребает печень.Мозг все думает что-то,В сердце горит любовь.А печень на грязных работах,Она очищает кровь.Но стоит сменить точку зренияНа распределенье ролей,То ясно всем без сомнения,Что мозг конкретно еврей.Прикидывает, экономит,Вылитый Рабинович,Алгеброю гармониюВсе проверяет, сволочь.А сердце, оно капризное,Вспыхнет, подобно газу,Чем являет все признакиУроженца Кавказа.То замирает мрачно,То как тротил взорвется.Сердце — оно горячее,Как характер у горца.А печень, трудяга кроткая,Она держит ответ за базар.Она от ножа и водкиПринимает первый удар.Печень, она все терпит,Она живет не по лжи.Она не боится смертиСовсем как русский мужик.Она никому не перечит,Ей год за три идет.Она встает бедам навстречуИ в результате вот.Как все русские люди,Солдаты фронта и тыла,Печень не позабудетВсе, что с народом было.Докторша, я люблю тебя,Хоть ты мне годишься в дочки.Читай на экране компьютераРодной истории строчки.Вот мертвых клеток слойПролег дорожкой багровою,Его оставил застойПортвейнами двухрублевыми.А вот жировая прослойка,Жизни прямая опасность.Спасибо тебе, перестройка,Ускоренье и гласность.Скрылись давно в тениГорбачев, Лигачев ли,Но до сих пор ониСидят у меня в печенках.Где тот народный гнев?Демонстрации, митинги?Остался в тканях БФДа стеклоочистители.А с победой конечнойДемократии и свободыСколько пришлось тебе, печень,Обезвредить паленых водок?Черный вторник, дефолт,Замиренье Чечни —Все предъявили свой счетМоей несчастной печени.Скоро двуглавый кречетСорвется камнем с небес,Изнуренную печеньОн до конца доест.Ну что же. Никто не вечен,Каждого ждет могила.Так спи же спокойно, печень.Ты долгу не изменила.Светлая память печени,Гулливеру среди лилипутов,Самому человечномуИз внутренних субпродуктов.

Письма крымского друга

Тоже, видимо, из Марциала

Нынче ветрен, о и пью я тост за тостом,Скоро лето, понаедут сюда бабы.Мне не надо больше сильным быть и рослым,Я могу теперь быть маленьким и слабым.Алкоголь овладевает моим телом,Развиваются симптомы опьянения.Сколь приятней наблюдать за этим делом,Чем за женщиной в момент совокупленья.Вот сижу я в ожиданье счета,Здесь не надо лебезить и суетиться,Водки пью я, сколько мне охота,Отдыхающих здесь не берут в милицию.Здесь гуляю босиком по первоцветью,Отрываю лапки мелким насекомым.Как там Путин? Чем он занят? Все “Роснефтью”?Все “Роснефтью”, вероятно, да “Газпромом”.Вон в могиле правоверный мусульманин,Он с неверными сражался на Кавказе,Никогда он не курил и не был пьяным.Умер сразу, безо всякой эвтаназии.Вон идет старик веселый, однорукий,Он с четырнадцати лет не просыхает,Схоронил давно жену, детей и внуков,Даже здесь не существует, Постум, правил.Жизнь играет с нами шахматную партию,Все поделено на два неравных поля.Жить в эпоху суверенной демократииЛучше в княжестве соседнем, возле моря.Вдалеке от ихней властной вертикали,От борьбы, что доведет до импотенции.Говоришь, что здесь татары всех достали?Но татары мне милее, чем чеченцы.Этот вечер провести с тобой, путана,Я согласен, но давай-ка без соитья.Накачу тебе портвейна два стаканаИ могу еще чего-нибудь купить я.Не дыши ты в мою сторону перегаром,Отверни свое накрашенное рыло.Что бурчишь ты там? Что я мудила старый?Старый — да, но не согласен, что мудила.Вот и нам черед подходит склеить ласты,Как сказал мне старый гей, возле палатки:“Жизнь прошла, словно несбывшаяся сказка”Взгляд, конечно, в чем-то истинный, но гадкий.Мой желудок барахлит на юге летом,Хорошо, что здесь два шага до уборной.Как в Ичкерии, мой Постум — или где там?Навели порядок конституционный?Приезжай на своем драном “Жигуленке”Через горы и леса, поля и страны,Выпьем жгучей алычевой самогонки,Закусив ее резиновым рапаном.А потом, под звуки местного оркестра,Закажу вина с названием “Массандра”,Покажу тебе прославленное место,Где снимали грустный фильм про Ихтиандра.Отведу тебя на горку, где руины,Расскажу тебе о подвигах о древних,Прочту список кораблей до серединыИ спрошу, кто ожидается преемник.К другу, Постум, твоему, что был активен,Скоро гость придет по имени Кондратий,Сбережения мои, полтыщи гривен,Обнаружишь под матрасом, на кровати.Подходи к пивному бару, что на пристани,И договорись там с мужиками,Для начала ты им литр горилки выстави,Они вынесут меня вперед ногами.Мрачный лодочник, допившийся до дрожи,Пеленгас в ведре стучит хвостом о донце.Тень деревьев все отчетливей и строже.За скалу садящееся солнце.На столе опустошенная бутылка,В небесах плывут созвездия Зодиака,На рассохшейся скамейке Дмитрий Быков,Охуительный роман про Пастернака.

Про Березовского (и не только)

Хватит гадить, англичаночка,Прекращай свой маскарад,Отдавай Борис Абрамыча,Отдавай родного взад.Он полонием из баночкиОтравил наших ребят.Отдавай Борис Абрамыча,Отдавай-ка гада взад.Поведет его по просекеВ телогреечке конвой.А пока под психов коситеХрен вам, а не Луговой.Вы не строгие родителиНам тут делать экзекуцию.Свои мозги измените вы,А не нашу конституцию.Хорошо на вашем острове,Где традиции монархии.Здесь пожили б в девяностыеПод пятою олигархии.Были годы девяностыеБеспросветными и длинными,Над Россией БерезовскийРаспростер крыла совиные.Секретарь сов. безопасности,Попирая честь и право,Сбережения пролетарскиеПрокрутил в альянсе АВВА.Люди, что ему поверили,Погибали под забором.Он сверкал плешивым черепомПо кремлевским коридорам.На хрена его пустилиВ тот кремлевский коридор?Он аж в солнечной БразилииУ кого-то что-то спер.Наподобие РаспутинаОн маячил тут и там.Он и президента ПутинаПосадил на шею нам.Он безумствовал неистово,Словно дикий печенег.Он охранников ГусинскогоСунул мордой прямо в снег.(Кстати, и тебя касается,Слышь, Испания франкистская?Отдавай назад, красавица,Драгоценного Гусинского).Разгулялись стаи серых псовПо стране моих родителейИ в коробках из-под ксероксовДостояние расхитили.Об меня все ноги вытерли,Растащили нефть и золото,Доорался я на митингахНа свою седую голову.Надрывая свои силы,Строил виллы пидарасам я.Не забуду до могилыДевяностые ужасные.Пил отраву без закуски,Побирался на помойке я.Не забудут люди русскиеДевяностые жестокие.В это время пили вискиИ ласкали тело женскоеБерезовские, Гусинские,Ходорковские, Смоленские.Шли могучие и гордыеИ сверкали, как алмазы,И устраивали оргииВ штаб-квартире ЛогоВАЗа.Только лопнуло терпение,Разогнали паразитов.Верно говорили древние:“Мунди глория транзит”.Унес ветер, словно листья,Девяностые продажные,И чекисты в руки чистыеВзяли нефтяные скважины.Воры выправили ксивы,Что, мол, жертвы Холокоста мы.Не вернуть им дни счастливые,Не вернутся девяностые.Отберем дворцы с удобствамиИ вернем народу денежки.Не вернутся девяностые,Все не будет как при дедушке.Пусть меня зароют в землю, какВымершего звероящера,Нам бы только вот преемника,Чтобы, значит, настоящего.З.Ы. (Послесловие автора)Розни я не разжигаю,Всех люблю на свете я.Двести восемьдесят втораяНе губи меня статья.Данный текст не юдофобный,Я за дружбу рас и вер,Есть евреи превосходные,Абрамович, например.Он трудящихся не мучает,Он не пиздит все подряд,Он главенствует над чукчами.Те его боготворят.

В понедельник в газете, в пятницу в Интернете

Давно отвыкли от сюрпризов мы,Сыны трудящегося класса,Уж двадцать лет как в телевизореОдни евреи с пидарасами.На свете нет печальней повести,Меня несчастней нет создания,Но давеча смотрел я новости,И содрогнулось мироздание.Идет начальственная оргия,Блестят лоснящиеся лица,Все бюрократы толстомордыеСплошь проходимцы и мздоимцы.Сидели важно, как бароны,Дремали и жевали тихо.И вдруг прорвалась к микрофонуПростая русская ткачиха.Скорее в “скорую” звоните,Вся голова моя в тумане,Я двадцать лет ткачих не виделНа вашем “голубом” экране.Как шемаханская царевнаИли как горьковская “Мать”,Она о самом сокровенномВ лицо отважилась сказать.О чем мечтали миллионы,О чем журчали водопады,О чем в ночи шептались кленыИ Кельна дымные громады.Сказать о том, что всей страноюХранилось бережно в груди —Не уходи! Побудь со мною!Не уходи, не уходи…Меня вы свяжете, как психа,Но не понять вам ни хуяРаз на экране вновь ткачиха —Вернулась молодость моя!

Открытое письмо мэру Москвы Ю.М. Лужкову по вопросу неприглашения меня (Вс. Емелина на V Московский международный фестиваль “Биеннале поэтов”

Юрий Михалыч! Я вам закладываюНе по службе, а по душе.Юрий Михалыч! Злодейский заговорБудет реализован и реализуется уже.Юрий Михалыч! Вас наебали!Отберите у них бюджетные средства назад.Под маской “поэтического биеннале”В Москве готовится очередной гей-парад.Прочтите их книжки, одну или обе,Куда там целующимся милицанерам.Я понимаю, что у них мощное лобби,Но вы ж не мальчишка, а все-таки мэр нам.Будут со сцены нестись матюкиИ показывать неэррегированные пенисы,А вокруг будут рыдать старинные особнякиИ руки ломать тополя есенинские.Будут курить фимиам фальшивым кумирам,Будут изрыгать на все святое хулу,А моя резная, узорчатая лираБудет без дела пылиться в углу.Против оргии этой зловещей,Чтобы они тут все жрали и ржали,Я как московский налогоплательщикКатегорически возражаю!Хотелось бы все же понять процедуру,А то нам мотивации неясны,Почему запретили чудесного Шнура,А пидорам — деньги из горказны?Ну скажите, разве не пидарасыНародились на безответной России?Биеннале проводят уж пятый раз,А меня ни разу не пригласили.Вы защитник духовных ценностей нации,К вам обращаюсь я на Интернет-страницах:Нам, поэтам традиционной ориентации,Уже фактически не к кому обратиться.Пока вы созидаете для насНовые небоскребы и магистрали,В поэзии к власти пришли пидарасы,А она не менее важна, чем выплавка чугуна и стали.Поэзия — то же расщепление атома,Она создает энергетические поля высочайшего накала,Ее нельзя отдавать в руки самозваных кураторовИ недорезанных совписов из толстых журналов.Вот мне, например, невозможно опубликоваться,Везде окопались они эти злые иуды,Но так как есть мнение, что ваша фамилия Кац,То национальный вопрос поднимать я не буду.Необходимо задействовать все инструменты,Мы вас об этом покорнейше просим.Стоило бы обратиться и к президенту.Но он слишком занят проблемой 2008.Надо принять решительные мерыПротив так называемой “Биеннале”.Конечно, поэзия русская не полимеры,Но будет обидно, что мы ее тоже просрали.Сегодня, когда в темноте ярко вспыхнула искраИ надежда в душах, как Феникс, воскреснула,Нам наконец назначили русского премьер-министра —Человека простого, трудолюбивого и честного.Сейчас, когда весь народ окаменел в ожидании выборов,Мне кажется подозрительным этот поэтический зуд.Мало нам тут наших местных пидоров,Так еще со всех сторон навезут.И пускай это все прозвучало излишне остро,Но я понял, Юрий Михалыч, что вы не в теме.Я прошу, чтоб к крюку к штыку приравняли мое пероПотому, что нынче такое время.Я ведь русский поэт, этим и интересен,А не какая-нибудь хуйня.И если вам надо хороших песенОбращайтесь, их есть у меня.

«В огромном, ревущем зале…»

В огромном, ревущем залеВыступил президент,Признал он, что заедаетНас темный элемент.Но есть шанс покончить со скверной,Вставай, гражданин, не ссцы,2-го в стране референдум,2-го в стране плебисцит.Сволочи задрожали,Как пораженные громом.Пишут в Живом Журнале,Что скоро грядут погромы.Вижу их злобные хари,Вижу поджатый хвост,Вижу, они шакалятУ заморских посольств.Чтобы пылали хаты,Чтобы царила смерть,Чтобы солдаты НАТОВыжрали нашу нефть.Министры и депутаты,Менты и прочие твари,Все, кто у посольства ШтатовЦелыми днями шакалят.Мэры и губернаторы,Грабящие народ,Взяточники, узурпаторы,Монетизаторы льгот.Палки суют в колеса,Стекло подсыпают в тесто,Если враг не сдается,Что с ним делать — известно.С телеэкранов глумятсяИх нерусские рожи.Спасите нас, лидер нации,Только на вас надёжа.Мы как один все выйдем,Простые честные люди,Только велите, лидер,Мы их вам поднесем на блюде.Работяг оседлавшие,Спасайтесь, темные личности,Ждите, бояре зажравшиеся,Будет вам День опричника.Близок 2-го вечер,Пусть эта банда дрожит,Пусть запирает крепчеЗеркальные етажи.Все прошло, все умчалось…Кончен ваш произвол,Будет не хуй вам в анус,А заточенный кол.Все у нас будет прекрасноНу, может, отрежут яйца.Вы не забыли паспорт?ХВАТИТ ВРАТЬ И БОЯТЬСЯ!

НеЗНАКомка

Сам воздух над ночными клубамиБилингвами и ПирогамиПропах насквозь словами грубыми,Дешевой водкой и стихами.Пройдя сквозь металлоискателиСквозь дресс-контроли и фейс-коды,Здесь до утра стихослагателиВино глотают, словно воду.Сидит здесь тесная компания,Звенят стаканчики пустые,Здесь торжествует наркомания,Вовсю цветет педерастия.Здесь все поруганы идеи,Как стриптизерши под шестом.Здесь мы, как в джунглях орхидеи,Бледнеем в сумраке густом.Здесь обкурясь марихуаною,Читая всякую хуйню,Мы со своими Жак ЛаканамиДавно прогнили на корню.И я, бессильный и продажный,С кругами синими у глаз,Сижу в тусовке эпатажной,Как будто тоже пидарас.Где молодость моя пропащая?Зазря растраченные силы?Лишь пальцы тонкие, дрожащиеЛаскают рюмочку текилы.Так предаваясь мастурбации,Гляжусь в постылое вино.Нет, никакой не мозг мы нации,А натуральное говно.И каждый вечер, ближе к полночи,Чуть начинается приход,Эльфийский плащ, как зайчик солнечный,В тяжелом мареве плывет.Пройдя меж женщинами падшими,Всегда без спутников, одна,Студентка из движенья “Наши”Садится скромно у окна.Она чиста по самой сути,Не ищет истину в винеИ образ президента ПутинаНа стройной девичьей спине.Сидит и кутается зябкоУ негодяев на видуВ светящуюся плащ-палатку,Как ангел в Дантовом аду.Пройдя меж трезвыми и пьяными,Она садится у окна,Ей за немытыми стаканамиВидна блаженная страна.В стране той нанотехнологииХребет подводный Ломоносова,А здесь у нас лишь патология,Неразрешимые вопросы.Их ждет олимпиада в СочиИ Константиновский дворец.А нас ждет… дальше многоточиеТочнее говоря, пиздец.У них там свежий ветер маяИ ликованье дружных масс,А здесь все это вызываетЛишь когнитивный диссонанс.Мое трехдневное похмелие,Моя вселенская тоска,Ее задорное веселиеИ в кольцах узкая рука…От этой жизни незадавшейся,От черного упадка сил,Студентка из движенья “Наши”,Меня, пожалуйста, спаси.Стряхни с меня всю эту нежить,Направь меня на верный путь,Вдохни неведомую свежестьВ мою исчахнувшую грудь.Исторгни душу мою ржавую,Плащом серебряным укрой,Сродни меня с моей державою,Под образами упокой.Привет вам, яростные гунны!Скорей мочите нас в сортире!Мы гимн вам, радостным и юным,Споем на нашей ветхой лире!

2008

Постновогодние впечатления от политаналитиков чтения

С первого по тринадцатогоНашего январяПо полной программе отпьянствовав,Озадачился я.Тяжкая мысль с похмелияДавит мне на виски,Кто победит: семейныеИли силовики?У женщин от возбужденияНабухают соски,Кто победит: семейныеИли силовики?Все мужики в сомненииЧешут семенники,Удар нанесли семейные,Чем ответят силовики?Лица при исполненииЗлобно грызут свистки.Ломят вовсю семейные,Гнутся силовики.Все же семейные людиДолжны победить, друзья.Я верю, что это будет,А, может быть, ни хуя.Кто возьмет горы сокровищИ власть над Россией вечной,Волошин и АбрамовичИли Шварцман и Сечин?Все ребята бывалыеНе лезут в карман за словом,Будь то Таня и ВаляИли Устинов с Зубковым.Мы-то просто растения,Редиски и кабачки,Нас удобряют семейные,Подрезают силовики.Вся жизнь наша — сновидение,Трепетание дхарм.Кому отдать предпочтение?Семейным? Силовикам?Возникают разные мнения,Глядя на их полки,Приятней вроде семейные,Опрятней силовики.Людям нежного устроения,Которые сочиняют стихи,Конечно, ближе семейные,А не силовики.А людям грубого поведения,Любящим почесать кулаки,На хер сдались семейные,Им любы силовики.Я закопал портвейнаПод снегопад в саду,Коль победят семейные,Сразу его найду.От постороннего глазаСпрятал бутылку “Бруньков”,Чтобы припасть к ней сразуПо победе силовиков.Я на тотализатореПоставить готов сто рублей,Что в драке сильный женатомуНавешает пиздюлей.Часто склоняюсь к мысли я,Глядя на наши грехи,Чтоб время от времени хлыстикомСекли нас силовики.Чтоб чувства благоговейныеСплотили нас наконец,И стали б мы все семейные,И один на Руси Отец.Чем ставить ближнего раком,Не лучше ль петь и смеяться?Холопам при барских дракахПервым дают по яйцам.Вам — награды по службе,Нам — разбитые морды.Жили б вы, братцы, дружноПо завету кота Леопольда.Зачем друг на друга точитеИмплантантовые клыки?Низы еще вроде хочут,Чего ж не могут верхи?У всех у вас бабки, охрана,Крепости на Рублевке.Так какого шайтанаВы рвете друг другу глотки?Жили б в любви и ласке,Кротко, словно газели.Не поделили салазки,Что ль, в своем Куршавеле?Хватит вам крюк курочить,Ну его, ради Бога.Пока низы еще хочут,Хочут не так уж много.Пока низы еще хочут,Пока жизнь не сбилась с круга,Я вам скажу, короче,Братва! Не стреляйте друг друга.Выпейте по обычаю,Облобызайтесь истовоИ отпустите с кичиТомящихся зам. министров.Херовое стихотворениеЯ написал, земляки.Не ругайте меня, семейные,Не бейте, силовики.Остальные сыны РоссииЗадирайте повыше ноги,Чтоб вам их не откусили,Грызясь под ковром, бульдоги.

Плач

Ах, грузины, родные грузины,Ах, поверили вы на хераСочинениям Ю. ЛатынинойИ П. Фельгенгауэра?Ведь они вам мозги засрали,Проебали макушки до дыр,Что, мол, Грузия — это Израиль,А Россия — арабский мир.Они роли распределилиНа руинах СССР:Голда Меир, мол, СаакашвилиНу а Путин — Гамаль Насер.С грязных русских, чего с них спрашивать,Они в жизни лишь водку пили.У грузин же Дата ТуташхиаИ Мераб, блядь, Мамардашвили.Слушай русский, ты не борзей,За пять дней тебя похоронитБлагородный народ князей,Режиссеров, воров в законе.Ох, порвут они русских гопников,Только прав оказался Лермонтов —Разбежались грузины робкие,Оказались грузины нервные.Людям факты глаза открыли,И узрел изумленный мир,Что Насер-то — Саакашвили,А вот Путин — Голда Меир.Всюду рвутся снаряды и мины,Полыхают дома и мосты…Ах, не верьте экспертам, грузины,Их базар — это чисто понты.Провели они вас на мякине,Лоханулись вы как фраера,Доверяя прогнозам ЛатынинойИ словам Фельгенгауэра.Я и сам хожу весь переклиненный,Ощущая в макушке дыру.Я так верил экспертам ЛатынинойИ П. Фельгенгауэ. ру.Ах, не верьте, не верьте отныне,Ах, не верьте теперь ни хераСочинениям Ю. ЛатынинойИ П. Фельгенгауэра!

Памяти движения “Наши”

Либерала “нашисты” поймали,Был он враг, пидарас и еврей.Он в надежде на гранты шакалилУ скрипучих посольских дверей.Он лягался, вцепившись в ограду,Он грозил, что засудит ребят.Обещал, что при всех выпьет йаду…Отвели его в комиссарьят.Предлагают ему сигарету,Незатейлив их офисный быт,Лишь пронзительно Путин с портретаПрямо в самую душу глядит.Монитора окно голубое,Солнца луч меж раздвинутых штор.И сказал комиссар: — Нам с тобоюПредстоит непростой разговор.Негламурный, очкастый, небритый,Ты испуганно в угол не жмись,Мы ж тебя не бейсбольною битой,Мы ж с тобой побазарить за жисть.Для начала ответь мне, очкарик,За зубами не пряча язык,Сколько грантов ты щас нашакалил?40 евро? Навар невелик.И за эту ничтожную сумму(Ее нынче и мент не возьмет)Ты готов хаять нашу Госдуму,А в лице ее весь наш народ.Ты пойми, диссидент-извращенец,Что в дурацком своем пиджакеТы не более, чем заусенецНа могучей народной руке.Никогда б ты не смог, как Есенин,Пробежать по росе босиком,И, проспясь в свежескошенном сене,Похмеляться парным молоком.Мы студенты, солдаты, крестьяне,И за нами большая страна,Нас сам Путин на Красной полянеШашлыком кормил из кабана.Скоро мы переменим гаранта,Сохранив стратегический курс.Ты наплюй на иудины гранты,Обопрись на природный ресурс.Есть сокровища в недрах подземных,Нефть и газ есть, и уголь и сталь.Не шакаль у посольств иноземных,Не шакаль, не шакаль, не шакаль!Не щипли ты свою бороденкуИ не делай обиженный вид,Мы найдем те такую девчонку,Ты забудешь, что был содомит.И не ври, что мы антисемиты,Поимей же хоть совесть и стыд.Щас семиту все двери открыты,Если только с народом семит.В телевизоре вечером позднимНе сочтешь Авраама сынов.Глеб Павловский, Леонтьев и Познер,И Архангельский, и Соловьев.Хочешь — будешь ты доктор-проктолог,Хочешь — будешь шахтер, сталевар,Хочешь — будь журналист-политологНу а хочешь — работник пиар.В наши дни есть в России, товарищ,Столько важных и нужных работ.Отчего ж ты упрямо шакалишьУ посольств иностранных ворот?А какой подаете пример вы?Чему учите вы молодежь?Уходи, забирай свои евро…Хотя нет, евро, впрочем, не трожь.И когда либерала по трассеВез домой мусульманин-таксист,Пережил он глубокий катарсисИли как его там, катарсис.Ощутил он причастность к большому,Осознал наш стремительный век,И теперь он ведущий ток-шоу,А ведь мог бы пропасть человек.

К предстоящему 9 Мая параду на Красной площади с участием военной техники

Вести пришли хорошие,Что 9-го маяПроедет по Красной площадиТехника боевая.Помню, малая деткаВставал я на ранней зареИ шел с папой смотреть на техникуВ мае и ноябре.Ехали трубы длинные,Отец объяснял — ракеты.Десантники были в малиновых,А еще не в синих беретах.Динозавры из стали,Помню, под марши бравурные,Как они скрежеталиУ метро “Парк культуры”.Здравствуй, броня горячая,Сладкий запах солярки.Каждый нормальный мальчикДолжен смотреть на танки.Чтобы сквозь серость буденОн в сердце своем пронесФаллосы их орудий,Тестикулы колес.Мы на броню присядем,Мы отхлебнем из фляги,Эх, прокати нас, дядя,До Берлина и Праги.Я вдыхал этот запах,Я любовался ими,Я ходит туда с папой,Я ходил туда с сыном.Но дальше каким-то сукамСтало зачем-то надо,Чтобы ходил я с внукомТолько на гей-парады.Плакали люди русские,Когда по воле ЛужковаНачались на Васильевском спускеВместо парадов шоу.Козлами по сцене запрыгалиГеи и лесбиянки.Но чем глазеть на пидоров,Лучше смотреть на танки.Чем куковать у параши,Лучше быть офицером,Лучше шагать под марши,Чем плясать под фанеру.И вот снова машины быстрыеВ нерушимом порядкеПойдут, высекая искры,По гранитной брусчатке.Пойдут могучие “Грады”“Смерчи” и “Тополя”.От грохота наших парадовСодрогнется земля.Иверские воротаРаскроются, словно двери,И выедет мотопехотаК людям на БТРе.Люди мотопехотеПоднесут хлеб-соль с полотенцем,И настанет в России оттепельНа радость интеллигенции.P.S. И выбьют пусть на базальте,Накрывшем мои останки:“Русский стихослагательПел про русские танки”.

Бардовская песенка ко Дню космонавтики

Хрустит на треснувшем бетонеПод башмаком разбитый шприц.На позабытом космодроме.Пьет астронавигатор Пиркс.Вокруг ржавеют звездолеты,Шуршат пакеты из-под чипсов,Дрожит стакан в руке пилота,Кинжалом в горло входит виски.

Припев

Молчит застывший генератор,Туман вонючий застит звезды.Простите, астронавигатор,Что мы умеем только ползать.Он помнит старт с Альдебарана,Двойное солнце на Ириде,Где схоронили капитана.Никто их больше не увидит.Когда защита силоваяПосле атаки отказалаИ били лазеры, сверкаяНад морем жидкого металла.Качали вакуум насосыВторой пилот кричал: “Спокойно!”Жужжа, титановые осыРвались в отсеки сквозь пробоины.Сочилась кровь из гермошлемаНе разберешь, кто мертв, кто ранен.Наружу вырванные веныПереплетались с проводами.

Припев

Оглохший радиолокаторАнтеннами хватает воздух.Прощайте, астронавигатор,Нам остается только ползать.Он был бессмысленной ошибкой —Отчаянный штурм Альдебарана.Остались шрамы на обшивке.Незаживающие раны.Зачем вообще двойное солнце?Зачем космическое пламя?Для бюрократа и торговцаИ менеджера по рекламе.Зачем лететь быстрее света?Чтоб обнаружить за кормою —Родная синяя планетаВдруг стала черною дырою.

Припев

Давно разбит иллюминатор,Грязь в ваннах для анабиоза.Отстаньте, астронавигатор,Мы выбираем — вечно ползать.

Кремлевский шансон

По заказу журнала “Крокодил”, они там целую полосу делали, типа “кремлевский шансон”

Над холмом Боровицким собиралися тучи,И за Троицкой башней загорался закат.Расскажу вам, ребята, про трагический случай,Это было недавно, а не сто лет назад.Дамы в платьях вечерних, в смокингах джентльменыНаправлялись на вечер во Георгиевский зал,Где жена президента исполняла Шопена,И охранник суровый там ее увидал.Рвались к мраморным сводам полонезы, сонаты,Бронза люстр отражалась в полировке перил.И любовь завладела храбрым сердцем солдата,И внимая сонатам, он ее полюбил.А она с ним играла, словно кошка с мышонком,Только муж отлучится, хоть на четверть часа,То средь шумного бала ущипнет за мошонку,То взъерошит внезапно вдруг его волоса.По джигитским законам жена друга священна.Он дружил с ее мужем, как в кино “Два бойца”.И от этого ужаса он извелся совершенноСтал задумчив и бледен, даже спал он с лица.В дальнем горном ауле было много моментов,Когда в схватке жестокой, в грозный час роковой,Он от вражеской пули защищал президентаСвоей грудью широкой, как кремлевской стеной.Вот сверкают на солнце стремена и уздечки,Полк кремлевский выходит на весенний парад,Но увял, словно роза, от коллизии вечнойМежду чувством и долгом молодой бодигард.Вышел из караулки, вспомнил мамку и тятю,Глянул на купола Теремного дворца,Подошел в тишине к Грановитой палатеИ присел на ступеньку у резного крыльца.Он достал пистолет в кобуре под предплечьем,Выручай, милый брат, друг единственный мой,На прощанье погладил свой подарочный СтечкинИ прижал его дуло к левой мышце грудной.Грянул выстрел, и тут же, с оглушительным крикомРвись, несчастное сердце, пой, кремлевский шансон!В равнодушное небо над Иваном Великим,Словно черная туча, взмыла стая ворон.

Обыск в “Фаланстере”. Скоро придут за тобой

Снова обыск в “Фаланстере”,Снова сатрапы ликуют.Оттепель ждали трудящиеся,А оказалось, хуй им!Как ласточки, сбитые с неба,Летят под сапог ФСБИ книги Павловского Глеба,И книги Данилина П.Вижу, как туфли их узкиеЗа четыреста долларовТопчут “Идею русскую”Егора Холмогорова.Чужда солдафонам нетленка,И в ужасе прячется в теньМаксима роман КононенкоПро страшный отличника день.Меня так особенно мутит,Как представлю, что на пол кидают“Идеологию Путина”Алексея Чадаева.Вот мудрости верная жрица,Пытаясь хоть что-то спасти,С прижатой к груди НарочницкойК окну продавщица летит.Дрожит она птенчиком в клетке,Разбросаны все словари,И где был Эпштейн, а где Эткинд,Попробуй теперь разбери.Трагичны итоги недели,Как будто в душу нассали вы,Вот и сочиняй вам идеи,Особенно национальные.Мечтали найти “Лимонку”,Как масленок под елочкой,Глядишь, и на ваши погонкиПридырявят лишнюю звездочку.В наших тайных северных схронахПовелось в заповедном годуТот, кто ищет звезду на погоны,Тот находит себе пизду.Искали уж здесь наркотрафик,И где он теперь, Черкесов?Потом еще порнографиюНа культмагазин повесили.И вот результат: есть зданиеДворец, доложу я вам,НИИ Искусствознания,Который уж месяц тамИскусствоведши дрочатНа Лидию, на Ланч,Хотя могли бы кончитьНа палку и на мяч,На пару апельсиновС бананом к ним впритык.Что делать с магазиномИнтеллектуальных книг?Откуда такой кожный зуд, вашу мать,Закрыв магазин, прославиться?Что даже готовы они воеватьС самим господином Сеславинским.А ведь едят русский с корочкой хлеб,А ведут себя по-жидовски.И ФЭП для них как будто не ФЭПИ Павловский Глеб не Павловский.Так вот, чтоб пресечь интриги,Сообщаю для вас, мудаков,Что здесь покупает книгиРусский философ Сурков.А я бы сказал операм из УБОПТверской полицейской части,Чем штурмовать “Фаланстер” в лоб,Дождитесь решенья власти.У власти нынче своих проблем,Ей не до магазина.Ну, почешите между колен,Раз чешется невыносимо.Не суетись под клиентом, мамзель,Дай начальство сообразит,Устроить ли нам, блядям, новую оттепельИли следующий геноцид.

Московский зороастризм

Кто там вдали, не мент ли?Мимо детских качелейТень проскользнула к “Бентли”С молотовским коктейлем.Лопнет бутылка со звоном,Взвизгнет сигнализация,И над спящим райономВспыхнет иллюминация.Ах, как красиво стало,Грохнуло со всей дури,Сдетонировал справа“Майбах”, а слева “Бумер”.Ах, как забилось сердце,Как тревожно и сладко!Вот и пришел ОсвенцимДорогим иномаркам.Воют сирены грозно,Тянут пожарный хобот,Мент всем сует серьезноМутный свой фоторобот.Людям вбивают в темя,Что, мол, псих, пироман.Нет, наступило времяГородских партизан.Вы в своих “ Ягуарах”Довели до греха,Вызвали из подваловКрасного петуха.Глядя из окон узких,Как пылают костры,Русского ЗаратуструУзнаете, козлы?Тачки горят, как хворост,На лицах хозяев ужас,А зачем прибавляли скорость,Проносясь мимо нас по лужам?Ни за какие мильоныПартизана не сдаст пешеход,С Кольцевой на зеленуюСпешащий на переход.Жгите, милые, жгите,Ни секунды не мешкая.Слава бутовским мстителямСо славянскою внешностью.От народа голодного,От народа разутогоВ пояс низкий поклон вам,Робин Гуды из Бутово.

Воспоминания о третьем Международном фестивале поэзии “Киевские лавры”Из цикла “Стихи о современной русской поэзии”

Собирались в стольном Киеве-ВиеПочитать своих стихов и попьянствоватьС Украины, Беларуси, РоссииСтихотворцы стран восточно-славянскихКак на пиршество при князе Владимире,Над привольными днепровскими водамиПеть слетелись Гамаюны и СириныСладкозвучные сатиры и оды.Были здесь старые евреи облезлые —Наши живые классики,Было будущее русской поэзии —Молодые резвые пидарасики.Представители разных поэтических кастЧередовались на одном микрофоне,Едва отчитался поэт-верлибраст,Уже читает силлабо-тоник.Хотя, на мой взгляд, большой разницы нет.Как они себя делят на тех и этих?Когда шел в буфет, выступал “актуальный поэт”,А пошел в туалет, выступал уже “новый эпик”.Потом читали (друг-другу) стихи в планетарии,Где вокруг продавались трусы и платья.Почему-то по планетариям больнее всего ударилаПобедившая свобода и демократия.Как еще Гесиод возроптал на свою судьбу,Нету участи горше, чем участь поэта!Целыми днями слушай их (и свое) “Бу-бу-бу!”И ни банкета тебе, ни фуршета.Вот в прошлом году катали на пароходике по водам Днепра,До середины которого долетит редкая птица,А в этом году не было подобного ни хера,По-моему, это никуда не годится.Так и встретились во Киеве-граде,Творческими достиженьями горды,Мастера, изводящие единого слова радиТысячи тонн словесной руды.А в Киеве (как всегда) выборы, площадь ревела,Вились прапора и клеймили кого-то позором.И никому до поэзии не было дела,Положил народ на поэзию с огромным прибором.А Майдан орал гайдамацкие песни,Славил Гонту и Железняка.И в тысячу раз всех стихов интереснейБыли коленца из боевого гопака.P.S.Так шо же нам робить с тем трагическим фактом,Что интерес к поэзии совершенно издох?Да писать надо лучше! Больше образов и метафор,Метонимий и этих как их, блядь? Синекдох!А иначе обгонит нас жизнь, как трамвайный вагон,И не о русской поэзии будет грезить народ,А о том, что Ксюша Собчак опустила Катю ГордонИли, допустим, наоборот.И Белинского с Гоголем он, гондон,Ни за что нам с базара не понесет!

По заказу “Русского журнала”По следам “Новгородского дела”

В тот момент, когда вродеРусь привстала с колен,Черт-те что происходитВ древнем городе N.Там в тиши переулков,Где царит благодать,Проживала с дочуркойОдинокая мать.Жили бедно и скромно,Хлеб имели да кров.Там, под сенью церковныхЗолотых куполов.Если ты не сломался,Не продался за грош,Все равно свое счастьеТы когда-то найдешь.Будет все превосходно,Если ты сердцем чист.Полюбил ее модныйИз Москвы журналист.Годы счастья настали,Наступил оптимизм,Только зависть людскаяОтравляла им жизнь.Им бы жить по старинкеВозле теплых печей,Ненавидят в глубинкеНас, крутых москвичей.Эта зависть так простоДовела до бедыПосреди этой косной,Бездуховной среды.Как-то после прогулки,Что бывает нередко,Заигралась дочуркаВозле лестничной клетки.Спотыкнулась неловкоПол был скользкий, как лед,И упала головкойВ межэтажный пролет.Дочка выжила чудом,Но, чтоб злобу сорвать,Обвинили иудыВ покушении мать.Кто же в это поверит?Нет таких дураков,Даже дикие звериСвоих любят зверьков.Был ли факт, чтоб орлицаЗаклевала орленка?Или, скажем, волчицаВдруг загрызла волчонка?За любые мильоныМать дитя не швырнетВ этот гулкий, бездонныйМежэтажный пролет.Оказался расправойРезвый, как КВН,Скорый суд и неправыйВ древнем городе N.Обрекая на муки,Прозвучал приговор,И кровавые рукиПотирал прокурор.Ах, присяжный, присяжный,Что ж ты прячешь глаза?Почему ты продажный?Суд — он ведь не базар.Принимая решенье,Позабыл ты про стыд,Ты поддался давлению,Бог тебя не простит.И коллегию вашу,Всех кто, будто шутя,Разлучили мамашуС ее крошкой дитя.По скамьям вы расселись,Только веры вам нет,Был оправдан лишь БейлисДа Нухаев Ахмет.Много в нашем народеЕще зла и измен.Черт-те что происходитВ древнем городе N.

Стихотворение о русско-грузинской информационной войнеИз цикла “Стихи о современной русской поэзии

Дожидаясь рассветного часикаСредь похмельной моей бессонницы,Я читал блог ходячего классика —Стихотворца Бориса Херсонского.Как там в Грузии на фестивалеСреди пальм и столов накрытыхЖирно потчевали хинкалиЗнаменитых русских пиитов.Там в бассейнах плескались форели,Их ловили, варить несли.Как увидят, блядь, посинели,Заливали в уху “Шабли”.Жрали блюда деликатесные,Пили весело и легко.А вокруг их ансамбли местныеТанцевали им “Сулико”.Их встречали послы и епископы,Им устраивала там шоуПрогрессивный поэт тбилисскийПресловутая Кулешова.Подливали им “Цинандали”,Щедро мазали им повидло.Меня, правда, туда не позвали,Так как я — бездарность и быдло.Раньше лишь Евтушенко так где-тоПринимали в Советском Союзе.И поэтому все поэтыБыли в данном конфликте за Грузию.И не надо о пятой колонне,Я вам правду открою простую —Всем известно, кто девушку кормит,Тот в дальнейшем ее и танцует.Это ж надо быть негодяйкой,Чтобы шавкою, полной злости,Грозно скалится на хозяйку,Угостившею вкусной костью.И не то чтоб “Давить их, гадов,За измену Родине-маме!”Я к тому, что “Кормить их надо!”,Как в какой-то старой рекламе.Я поэт, по мозгов квадратамМогу жарить похлеще “Града”.Только, если нету зарплаты,На хера мне все это надо?Мне же, блядь, от родимой властиИ стакана-то не налили,Но сто раз в милицейской частиОставляли следы на рыле.Сотни лет поэты с поэткамиХарчевались не очень густо,Но всегда имели объедкиСо стола царя иль курфюрста.Отнесись к ним по-человечески,Заплати по 2000 долларов,И поэты врагам отечестваРазобьют их собачьи головы.Мы б эпитеты подыскалиПосильней чем “Мочить в сортирах!”.Нет, не зря нам товарищ СталинВыделял на Тверской квартиры.А пока вы жидитесь дать бабки,Господин президент и министры,Будут русские Гомеры и ПетраркиСплошь агенты империалистов.Если уровень жизни поэтовВы не сделаете достойным,Все просрете, также как эту,Информационные войны.

КиношокПосле очередного просмотра х/ф “Кавказская пленница”

Где Шурик ездил на осле,В блокнот записывая тосты,Там смерть стоит навеселе,Чтоб ямы вырыть всем по росту.Где Вицин в лесополосеСидел в засаде с Моргуновым,Спит БТР возле шоссе.Являясь коллективным гробом.Легли на цинковые полкиИ больше не сопротивляютсяСтудентки вузов, комсомолки,Спортсменки, местные красавицы.Прекрасны древние обычаи,Их чтут воинственные горцы.Сказала маленькая птичка:“Я лично полечу на солнце”.А я седая, злая шавкаХуячу по клавиатуре.Но птичку жалко, птичку жалко.И я рыдаю, словно Шурик.Вокруг одни козлы, ващщеЖизнь человеческая похуй[9],При Леониде ИльичеЖилось, конечно, очень плохо…Простите мою грубость, братцы,Нам эта фраза всем знакома:“В моем доме не выражаться!”Да только нету больше дома.Грустит в горелом Гори Сталин,На бирже паника в пизду…Похоже, скоро нам настанетБамбарбия и киргуду.

Моменто море. (Осенняя лирика 2008 года)

Не отпускают Бахмину на УДО,За окнами холодно, ветрено, сыро.А мы все сидим не то в ожидании Годо,Не то сообщения о смерти товарища Ким Чен Ира.Вы верите в добрые чувства?Очкастые важные дяди.Никого они не отпустят,Но многих еще посадят.А сколько раз нам говорили,Мол, совершенно ясно,Что типа уже в могилеКомерада наш Фидель Кастро?А он до сих пор живетНазло империалистам.А я ведь родился в тот год,Когда они свергли Батисту.На счастье или бедуК недостижимой целиПолвека по жизни идуЯ в одной шеренге с Фиделем.Сколько стихов прочиталЯ в поддержку Чили и Кубы,Сколько ковров заблевалЯ ихним “Гавана клубом”.Да раньше я склею ластыПод яростный крик вороний,А Ким Чен Ир и КастроНас всех еще похоронят.Не колокол языкастыйПо мне прозвенит, а бубенчик.Обрадуются педерасты —Одним гомофобом меньше.Солидные люди скажут: “ИздохЛузер и неудачник.Злобный, завистливый лох,Собаке и смерть собачья”.В каком-то давно забытом годуВсе уже это было,И здорово напоминает пиздуРазрытая свеже могила.Воткнут по краям из пластмассы цветы,И, может быть, пару слезинокУ ямы неровной вдруг выронишь тыНа чавкающий суглинок…

Датский стих

Дню национального Согласия и Примирения посвящается

А, может, ну его к чертям собачьим, этот праздник?Понавезут в Москву ментов и всяких “Наших”,Впихнет ОМОН в зашторенный свой ПАЗик,А там уже конкретно отъебашат.И в день, что важно так провозгласилиСогласия, блядь, днем и примирения,Менты бьют граждан по всей матушке РоссииИ пиздят деньги из карманов населения.Под низкими слепыми небесамиПодгнило что-то в русском государстве.За это ль отдал жизнь Иван Сусанин?За это ль бились Минин и Пожарский?И ведь тогда на Земском на СобореДля всех людей создать хотели царство.А нынче для трудящихся здесь — горе.А счастье для ментов да пидарасов.

Дума об Австралии в контексте глобального потепления

Ах, оставьте мои гениталии,Я сегодня к любви не готов.Я взволнован судьбою АвстралииВ свете быстрого таяния льдов.Я встревожен немыми угрозами,Что сгущаются в небе пустомНад ехиднами и утконосамиИ над знаменем с Южным Крестом.Мы и так уже столько просрали,А теперь еще эта проблема —Со дня на день затопит АвстралиюС кенгуру и со страусом Эму.Дни прощания, видно, настали,Допиваю паленую водку.Никогда там, в далекой Австралии,Не обнимет меня антиподка.Зря завидовал в Электростали,Как завидует пешка ферзю,Я тому, что в далекой АвстралииПроживает боксер Костя Дзю.Ледники Антарктиды подтаяли,Повышается уровень вод.Не забудет несчастной АвстралииВсеотзывчивый русский народ.Ах, Австралия — бывшая каторга,Так сумевшая нынче процвесть,И пускай она ниже ЭкватораДо нее все же дело нам есть!

Теплый декабрь 2008 года

“Стигматизированные меньшинства”Учат нас, тупых натуралов и автохтонов,Что задача поэта — “приращение смыслов”,И что даже макаронные фабрики заточеныздесь под производство патронов.Вышел на улицу. Голая черная земля,Из нее торчат бессмысленные деревья без листьев.На дворе декабрь. Температура +10, бля.Леса лысы. Леса обезлисили.Что же пишут в газете, в разделе “Из зала суда”?Сын генерала отпиздил мента, сломанапереносица.Дай-то Бог, чтобы это была самая большая беда.Зато в Перу Великий Инка наградилпрезидента орденом Бога Солнца.По дороге к метро не встретил ни одного русского лица.Я не расист. Знаю, столица нуждается в трудовых ресурсах,Но почему-то не оставляет ощущение пиздетца,Одновременно с уверенностью, что мыдвижемся правильным курсом.Там, где была душа — только усталость и страх,И лишь тревога одна где-то на дне копошится,Что эти люди, говорящие на гортанных чужих языках,Ох как когда-нибудь выебут“стигматизированные меньшинства”.Мой же русский народ в сотый раз замирил чечен.Он победил грузин. Он великий воин.Все нормально, Россия встает с колен.Я спокоен. Вы слышите, блядь? Я спокоен!Поэты послушно сидят, “приращают смыслов”,Патронные фабрики заняты производством макаронов.“Дайте водки два ведра и коромысло!” —Как сказал знаменитый Андрей Родионов.

Уголовная хроника эпохи кризиса

Все началось с крикаПрогрессивных журналистов.Кто мог напасть на человека со скрипкой?Ну, конечно, фашисты!Известно, какой нации у нас скрипачи,Это вам не какие-нибудь швеи-мотористы,Они той же нации, что врачиГинекологи и дантисты.Идет музыкант из консерваторииВ “Рюмочную” на Никитской,А вместо этого попадает в историю —Он подвергается атаке фашистской.Здесь, в ЦАО, такое ежеминутно случается,Фашистов здесь больше, чем в 41-м под Брестом.Хотя, говорят, что еще рано отчаиваться,Президент заявил, что ксенофобия не должна иметь место.Сидит музыкант грустно на тротуаре,Думает: “Ни хуя себе, пообедал”.И жалеет скрипку свою Страдивари,Которую с криком “Зиг Хайль!” унесли скинхеды.И еще оттого музыканту невеселоИ как-то даже особенно страшно,Что на его скрипке теперь будут играть “Хорста Весселя”И другие фашистские марши.Короче, сидит, потирает разбитый пятакИ сокрушается по поводу кражи…Но на самом деле, все было совершенно не так,А как все было, мы сейчас вам расскажем.Дело в том, что не все менты во ВладивостокеЛомают кости автолюбителям.В Москве остались самые стойкие,Они дают отпор хулиганам и грабителям.И когда музыкант, ставший жертвой преступления,Сумел поднять с тротуара свое пострадавшее тело,Он сразу отнес в милицию заявление,И немедленно было возбуждено уголовное дело.И следствием было установлено быстро,Что не надо нам тут вешать лапшу на уши,Никакие не фашисты это были, а сушисты,В смысле те, которые делают суши.Их не беспокоили могендовиды,Им был абсолютно не свойственен великорусский шовинизм.Так как были они из Сибири монголоиды,И традиционной религией их был синтоизм шаманизм.Это были два мужчины с Алтая,Прибывшие в Москву на заработки, которые,Благодаря своей внешности, похожей на самураев,Устроились в сетевое кафе “Якитория”.Они варили побеги молодого бамбука,Резали рыбу фугу и скатов,Пока не настал этот кризис, сука,И в трудовом коллективе не началось сокращение штатов.Выгнали их из “Якитории” на мороз.Стоят они, холодают и голодают.Вдруг навстречу со скрипкой идет виртуоз,И решили ограбить его гости с Алтая.Нету у них профсоюза,Некому за них заступиться.Так по скользкой дорожке якудзаПошли самураи из дальней провинции.Набросились сразу двое,Вывернули карманы,Ожившие киногероиИз фильмов Такеши Китано.Но напрасно они по карманам шарили,Не нашлось у артиста ни одной ассигнации,Тогда они взяли его СтрадивариС целью последующей реализации.Закопали ее в глубине двора,Чтобы потом продать за многие тыщи,Но, слава Богу, не фраераНаши московские сыщики.Они дорожат офицерской честью,Они не зря носят высокие звания.И вот в программе “Чрезвычайное происшествие”Задержанные дают признательные показания.Остается надеяться им только на УДО,Если, конечно, в заключении будут вести себя достойно.В общем, не задался ихний Буси-до,Что в переводе с японского означает “Путь воина”.Катится по Москве вал преступлений корыстных,Грабят квартиры, на улице режут.Одни винят во всем этом фашистовДругие винят во всем этом приезжих…Ну, а вас же, граждане, предупреждали, что в результате кризисаПоявилось много бандитов с большой дороги,И если вдруг видите, к вам кто-то приблизился —Скрипку под мышку и ноги, блядь, ноги.

2009

Смерть ваххабитаИз цикла “Смерти героев”

Как святой ШариатПравоверным велит,Уходил на джихадМолодой ваххабит.В небе клекот орла,Дальний грома раскат,Уходил АбдуллаНа святой газават.От тоски еле жив,Оставлял он гаремИ садился в свой джип,Зарядив АКМ.Обещал: — Я вернусь,Как придет Рамадан,Вы для пленных урусПриготовьте зиндан.Занимался рассвет,И старик-аксакалЕму долго последВсе папахой махал.Где у сумрачных скалБурный Терек кипит,Там в засаду попалМолодой ваххабит.Налезли гурьбой,С трех сторон обложив,Вспыхнул яростный бой,Поцарапали джип,Самого Абдуллу,Отобравши ключи,Привязали к стволуМолодой алычи.Начинали допрос,Приступил к нему поп.Он иконы принес,Поклоняться им чтоб.“Ваххабит удалой,Бедна сакля твоя,Поселковым главойМы назначим тебя.Будешь жить, как султан,Новый выдадим джип,Ко святым образамТы хоть раз приложись”.Благодать в образахОтрицал янычар,Лишь “акбар” да “Аллах”Он в ответ прорычал.Хитрый, словно шакал,Подходил политрук,Стакан водки давалПить из собственных рук.Говорил замполит:“Мы скостим тебе срок.Будешь вольный джигит,Пригуби хоть глоток”.Но в ответ басурманВсе “Аллах” да “акбар”!И с размаху в стакан,Полный водки, плевал.Не фильтрует базар,Что с ним делать? Хоть плачь.Но сказал комиссар:“Ты достал нас, басмач”.И под небом ночным,Соблюдая черед,Надругался над нимВесь спецназовский взвод.Как прошло это делоЗнает только луна,Волосатого телаВсем досталось сполна.А как по блиндажамРазошлась солдатня,Труп остывший лежалВ свете робкого дня.В первых солнца лучахЛишь сержант-некрофилЕго громко кричаЕще долго любил.Слух идет по горам:— Умер юный шахидЗа священный исламИ за веру убит.Но убитым в боюВечной гибели нет,Среди гурий в РаюОн вкушает шербет.Как он бился с урус,Не забудут вовек.По нем плачет Эльбрус,По нем плачет Казбек.Плачут горькие ивы,Наклонившись к земле,А проходят талибы:— Салют Абдулле!В небе плачет навзрыдКараван птичьих стай,А в гареме лежитВся в слезах Гюльчатай.И защитников правПлач стоит над Москвой,Тихо плачет в рукавКонстантин Боровой.Плачьте, братцы, дружней,Плачьте в десять ручьев,Плачь, Бабицкий Андрей!Плачь, Сергей Ковалев!Нет, не зря, околев,Он лежит на росе,Ведь за это РФИсключат из ПАСЕ.

Гуд бай, Америка

К инаугурации 44-го президента США, Б. Х. Обамы

Мой Фантом теряет высоту…

Песня

Ты помнишь, давным-давно…Студия “ХХ век. Фокс”…Давай, разливай вино,И выпьем с тобой, не чокаясь.Нам уже чудовищно много лет,Мы усталые, старые люди,Так помянем страну, которой больше нет,И которой скоро не будет.В детстве гоняли на великах,Мучились тайной пола,И так любили Америку,Ковбоев и рок-н-рола.Старательно прячась от завучей школ,Отращивали длинный волос,Ловили в динамиках радиолЕе глуховатый голос.Подростками песни орали,Сумев портвейна нажраться,Да все про ковбоя ГарриИ про Фантом 016.Там стреляли из “Смита Вессона”,Там пили тройное виски,Туда убегали чеховскиеГимназисты и гимназистки.А ну-ка, плесни мне еще вина,Пока не настала истерика,Нас наебала родная страна,Кинула нас и Америка.Где вы, ковбои Гарри?Где же вы, юнги Билли?Все они там просрали,Все они профинтили.Забыли к ебеней матери,Просвистели галимоЗаветы своих основателей,Суровых отцов-пилигримов,Приплывших сюда на “Мэйфлауере”Для добычи шкурок бобра.И где теперь их Вай пауэр?Да нет его ни хера.За что пионеры гибли?За политкорректный мир?Когда с винтовкой и БиблиейОтодвигали фронтир?Где же теперь героиФронтирьеры отважные?Биржевики да лоерыВ переводе на наш — сутяжники.Шоссе в никуда в пустыне,Никчемные бензоколонки,Здесь не наберет Юл БриннерВеликолепной семерки.Майский цветок отцвел,Память о прошлой славе,Этот плавильный котелВсе в дерьмо переплавил.Негры там вороватые,Там из хохлов братва.Глаза подслеповатыеНам открыл фильм “Брат-2”.Изнасилованные отцами дочери,В защиту микробов митинги,Невротики стоят в очередиК психоаналитикам.И новый лидер их нации,Президент-мулат,На своей инаугурацииПриветствует гей-парад.Грустно стоит, как башня-близнец,Америка одинокоИ ожидает скорый пиздецС юга или востока.Смесь Зимбабве и ЖмеринкиДо свиданья, гуд бай,Не задался в АмерикеОжидаемый рай.

Из цикла “Смерти героев”

Светлой памяти российского верблюда от хохлов на границе умученного

(Стишок для детей)

Никакой ты мне больше не брат.Пропусти ты в Софию верблюдов,Ведь верблюд ни в чем не виноват.Ты в глаза загляни им, подонок,В них немой удивленный вопрос,Он беспомощен, словно ребенок,Выгнанный из тепла на мороз.Он же зябнет, горбатый, лохматый.Ты ответь мне, таможенник-дурак,Ты когда-нибудь за руку с папойВ раннем детстве ходил в зоопарк?Ты почувствуй, как кровь его стынет,Коченеют горбы и живот.Он же сын аравийской пустыни,А не ваших канав снегоход.Почему вы молчите, арабы?Разве так завещал Магомед?Гибнет друг ваш, ваш верный корабль,Его мучит кафир-свиноед.Где зеленые разных конфессий?Они тоже на это плюют.И никто на себя не повесилВ знак протеста значок “Я верблюд!”Он качает своей шеей длинной,Он от холода мелко дрожит,Он не курсе, что мы с УкраинойНе смогли поделить барыши.Вы поймите — верблюды живые,Не бесцветный невидимый газ.Знайте, граждане гордой России,Им хохлы отомстили за нас.Ничего не поняв и отчаясь,Всеми предан, ветрами продут,Во двугорбый сугроб превращаясь,Замерзает несчастный верблюд.Его белой метелью завьюжитСеребром на мохнатых боках,И отправится в рай он верблюжий,Там где вдоволь колючки в песках.Ну, а нам как жить дальше, иудам,На пустынях немых площадей?Этот текст — он ведь не про верблюдов,Этот текст — он про нас, про людей.Никогда не простим, не забудем,Крепко спросим с хохла-подлеца.Вечно память о каждом верблюдеБудет в наши стучаться сердца.

Баллада о сержанте Глухове

Андрей Иванович

не возвращается домой…

Ф. Гримберг

Сержант Глухов совершает поворот в судьбе,Он грозит кулаком вертикали власти,Как пушкинский Евгений “Медному всаднику”, и с криком “Ужо тебе!”Покидает расположение части.Сержант оголил свой участок фронта.В трудные дни, когда грянул кризис,Он отказался защищать остаткиСтабилизационного фонда,Потому что с ним так и не поделились.Видно, зря ему оружие доверили.Из-за отсутствия бани и теплого сортираОн не захотел служить либеральной империиИ одному из полюсов многополярного мира.На открытом пространстве сержант слеп, словно червяк,У него нет ни карты, ни компаса, ни GPSа.Но он упрямо стремится на юг, как матрос Железняк,Который вышел к Херсону, хотя шел на Одессу.Его путь тернист от горы к горе.Только звезда, как вешка, горит на горизонте.Он оказался пешкой в Большой игре,Так говорит публицист Михаил Леонтьев.Он идет мимо горных прозрачных рек,Его ловит в прицел снайперша-эстонка.Здесь через месяц растает снег,А еще через месяц пойдет зеленка.Он перешагивает растяжки нитьИ движется дальше, не заметив ее.Его не научили Россию любитьГлеб Павловский, Веллер и Соловьев.Вьется его тропа вдоль отвесных стен,Он спотыкается, разбивает колено,По дороге он попадает в кавказский плен,А потом бежит из кавказского плена.И дальше идет совершенно одинМимо длинной и узкой лощины,Где грузины убивали русских и осетин,А русские и осетины убивали грузинов.Где-то там вдали Эрзурум и Карс,А вокруг небеса, ледники и камень.На него бросается снежный барс,Но сержант душит его собственными руками.Перелезая через очередной сугроб,Где, как в болоте, тонут промокшие кеды,Он встречает уазик, транспортирующий цинковый гроб,Спрашивает: — Кого везете? Ему говорят: — Грибоеда.Временами сержанта одолевают кошмары,Возникают цветные трехмерные глюки,Например, дворец царицы Тамары,Из которого раздаются дикие страстные звуки.Но сержант гонит от себя эти иллюзии,Его не заманят в пропасть роковые красавицы.Близка его цель — блаженная Грузия,Не зря называемая всесоюзною здравницей.Та страна, где пряник царит, а не кнут,Где никто не жмется возле параши,В той стране не сеют, не пашут, не жнут,Там снимают кино, пьют вино и пляшут.В той стране всем идет козырная масть,Шипит хачапури, пенится Кинзмараули.В той стране, каждый живущий — князь,А каждый юноша — витязь в тигровой шкуре.Там нет ни фурункулов, ни простуд,Там круглый год девки ходят голые,Там на кипарисах растет фаст-фуд,А прохладные реки текут кока- колой.Ему уже готовят торжественную встречу,Стелют ковровую дорожку, как в Голливуде,И, словно голову Иоанна Предтечи,Ему подносят чизбургер на серебряном блюде.Вот сидит он в Макдоналдсе, как Властелин Колец,Пошла ему реальная пруха.Вокруг него организуется Клуб одиноких сердецСержанта Глухова.Но ему в то же время ставят в винуНа пространстве информационномТот факт, что он родную странуПроменял на банальный хот-дог с попкорном.Одни говорят, что сержант Глухов — враг,Безродный космополит и моральный калека.Другие вздымают его, как флаг —Вот, мол, поступок свободного человека!А сержант Глухов, не будь дурак,Переодетый в джинсы и свитер,Вдумчиво кушает свой Биг Мак,Он не похож на безродного космополита.Он обещает вернуться когда-нибудь потом.В Грузию собираются его родители.И Министерство обороны перестало настаивать на том,Что он не сам ушел, а его похитили.Суетятся у столика журналисты,Едко пахнет хмели-сунели…Когда русская армия войдет в Тбилиси,Он первым будет расстрелян.

Глубоко актуальный стихИз цикла “Стихи о современной русской поэзии

Момент решительный настал,Вскипела праведная злоба,Восстал на пидоров журнал“Литературная учеба”.И дружно на свою защитуВстают поэты-мужеложцы.А я скажу вам, содомиты —Традиций русских вы не трожьте!У нас поэта убивали,Но в жопу не ебли его,Здесь не было своих Уайльдов,И не было своих Рембо.Здесь есть для пидоров балет,Парикмахерское есть искусство,Но чтобы пидор был поэт,Вот это как-то не по-русски.Коль пососать ты любишь хуй,Пуанты надевай и пачку,Иди на сцену и танцуй,Но на фига бумагу пачкать?Поэт здесь — больше, чем поэт.А пидарас в России — банщик.Или, в грозу военных лет,Допустим, юный барабанщик.У нас поэт был гражданин,Его не возбуждала срака,А нынче стал сплошной Куз(ь)минХоть с мягким знаком, хоть без знака…

21 марта — Международный день поэзии

Всех поэтов — с профессиональным праздником

Вечер мартовский хрустально-ясен,В небесах зодиакальные созвездия.С праздником тебя, опидарасеннаяСовременная, русскоязычная поэзия!(или правильно так?)Под ногами мартовская каша,В небесах зодиакальные созвездия.С праздником тебя, опидарашеннаяСовременная, русскоязычная поэзия!С праздником, унылая, натужнаяВ общем, совершенно бесполезная,Абсолютно никому не нужнаяСовременная, русскоязычная поэзия.Поэтессы- то у вас все бабы страшные,А поэты так вообще козлы обрезанные.С праздником тебя, опидарашеннаяСовременная, русскоязычная поэзия.С праздником, пустая, малохольная,Полная беспочвенной претензии,Но собою исключительно довольная,Современная русскоязычная поэзия.Ну и т. д.

А напоследок я скажу…Из цикла “Стихи о современной русской поэзии”

Горько-сладкие почки весенниеНабухают на ветках берез.Удавили Сережу Есенина,Я не в силах сдержать своих слез.Пробудились желания плотские,Только нет в душе больше огня.Загубили Володю Высоцкого,Наконец добрались до меня.Ах, куда мне мальчонке податься?Черствый хлеб себе в воду крошу.Объявили меня литературным власовцем,Точнее литературной Лидией Тимашук.Бьют меня, в белый свет, как в копеечку,По башке, по руке, по ноге.Пропадаю я из-за статеечки,Что отправил в “Ex Libris” НГ.Поднялась на меня зло и мощноВся тусовка ОГИ-ПирОГИЗа Аркадия, свет Драгомощенко,За Геннадия да за Айги.Даже срать со мной рядом не веленоВсем поэтам, гурьбой и гуртом.Обозвали меня “шавкой Гельмана”И за что-то грузином при том.Ах, помилуй мя, Господи, грешного,Никогда мне в судьбе не везло.Поэтесса какая-то нежнаяОбещает разбить мне ебло.Я ж в статье выполнял спецзадание,Принималось решенье в верхах,Начинается ею компанияПо борьбе с формализмом в стихах.Мне статью заказали правители,Что там Гельман, повыше бери.Берегитесь, поэты-вредители,Начинайте сушить сухари.Что ж, не все вам есть сладкие пряникиДа верлибры шипеть в микрофон,Надевай шерстяные подштанники,Забирайся в телячий вагон.Ну, а мне, как борцу против нечисти,Против литературных иуд,За заслуги перед Отечеством3-й степени орден дадут.Посмертно.

Обращение к трудящимся по поводу всемирного экономического кризиса и возможных путях выхода из него

Хочу обратиться к вам, российские граждане,По поводу кризиса экономики мира.А то появились всякие саботажники,Которые вас на эту тему дезинформируют.Мы слышим отдельные голоса,Обращенные к трудовому народу,Призывающие его затянуть поясаИ сократить необходимые расходы.Это конкретная провокацияТак называемых “аналитиков”,Не надо на нее поддаватьсяИ превращаться в паникеров и нытиков.Вот я человек не знаменитый,Обо мне не пишут в глянцевой прессе,Но не надо быть Адамом Смитом,Чтобы понять механизм всемирной рецессии.Прошу отнестись без всякой иронии.Еще давно в Советском СоюзеЯ сдал на четверку политэкономиюВ одном веселом техническом вузе.Вот производит товары завод,Их развозят по магазинам,А их в магазине никто не берет,Т. к. экономить велено гражданину.В результате персоналу нечем платить зарплату,Средства не поступили на предприятие,Происходит сокращение штатов,Рабочие должны искать другое занятие.У безработного ослабевает способность покупательная,Он сокращает личное потребление,Деньги не поступают на следующее предприятие,И там начинаются сокращения…И так далее… Из этой какофонииВырваться вроде бы невозможно.Но выход есть, и он не в экономии,А на пути прямо противоположном.Тут не спасет Иисус Христос,Сколько бы ему не молились,Только повысив потребительский спрос,Мы победим экономический кризис.Деньги — это презренный металл,Ведь недаром учил нас Создатель:“Ты сохранил то, что другому отдал”.Чтоб сэкономить, нужно потратить.Смелей приобретайте дорогие предметы,Повышайте уровень жизни!И не забывайте, что вы при этомПомогаете любимой отчизне.Пил “Путинку” — покупай “Русский стандарт”,Похмелялся “Клинским” — беги за “Гиннесом”,Это будет твой личный вкладВ борьбу с экономическим кризисом.Трудящийся! Выполни долг гражданский!Ради будущей жизни лучшейСкидывай джинсы свои вьетнамские,Наряжайся в “Версачи” и “Гуччи”.Не экономь свой несчастный рупьВ дешевой рюмочной на Никитской.Пересеки улицу, зайди в “Маяк” элитарный клуб,Там тебя встретят прекрасные добрые лица.Короче, представители пролетариата,Инвалиды, пенсионеры, девчонки, мальчишки,Доставайте свои кредитные карты,Свои заначки, сберкнижки, кубышки.И опять заскрипят заводские ворота,И появятся средства у предприятий.Опубликуют длинные списки “Требуются на работу”,И в светлых цехах нас примут в объятия.Поможем обществу нашим рублем,Чтобы промышленность оживилась,И сами как люди, глядишь, поживем,Пока не прошел экономический кризис.

Военно-историческая цыганочкаПо мотивам А. Галича, Л. Дмитриевича и др

Говорила мама мне,Как белуга выла,Чтоб я правду о войнеНе фальсифицировал.Лучше жизнь топи в вине,Лучше мастурбируй,Только факты о войнеНе фальсифицируй.Убеждали пацаныДаже грубой силой,Ты историю войныНе фальсифицируй.Но не слушал я, баран,Свою старенькую мать,Как приму на грудь стакан,Так фальсифицировать.Взяли немцы СталинградИ дошли до Бийска,Нас не бросил старший брат,Добрый брат арийский.Проводил в Москве ССПышные парады,И попряталися в лесВсе заградотряды.Уж бывало сам не рад,Но не остановиться,Спас нас вермахта солдат,Распахнул темницы.В небе праздничный салют,Били батареи,Ликовал российский люд,В том числе евреи.Съем соленый огурец,Подойду к сортиру я,И сижу себе, подлец,Все фальсифицирую.Раздавали всем бесплатноПиво и сосиски,Не хотел народ обратноВласти большевистской.Ну, а Нюрнбергский процессПризнал незаконнымДеятельность КПССИ Сталина с Буденным…Достигала высотыМощь фальсификаций,Тут вломились вдруг менты,Стали больно драться.Предъявляют мне приказ,Валят мордой на пол,Только шевельнись у нас,Мы, блядь, не Гестапо.Объясняет мне ОМОН,Что решеньем разных фракцийВ Думе приняли законПротив всех фальсификаций.На запястиях замок,Ждет меня сырой подвал,Забираюсь в воронок —Отфальсифицировал.Над моею головойВорон распускает лапы,И ведет меня конвойВ лагерь по этапу.Гонят наш печальный стройСквозь тюремные воротаА на вышке часовойС пулеметом, с пулеметом.Здесь народу до хуяПод прицелом автоматов,И у всех одна статьяКаждый здесь фальсификатор.Басан, басан, басанаБасаната, басаната.Ты, проклятая война,Во всем этом виновата.Наконец-то я допер,Что моя родная жопаМне милей, чем договорМолотова-Риббенртопа.В общем, помирать пора,Сам могилу раскопал,На хера же, на хераЯ фальсифицировал?

Без названия

Закон есть закон, хоть он и суров.На открытом процессе честно и быстроБыл осужден Александр Белов,Лидер движения националистов.Неотвратимо настигли репрессииЧеловека, которыйОбозвал дом правительства на КраснопресненскойСвитком Торы.Понятно, что, наслушавшись этакой жути,Люди, работающие там, были обижены.Белый Дом он похож на брошюру “План Путина”,А не на свиток какого-то там Пятикнижия.Он “оскорбил представителей исполнительной власти,Присоединив их в негативном смысле к евреям”.Так пусть теперь займется изучением матчастиЗа проволокой лагерей он.А наши министры и замминистрыВсем своим дружным трудовым коллективомНе хотят быть евреями в негативном смысле,Они хотят быть евреями в смысле позитивном.Они не позволят всякой сволочиПосягать на их управленческую харизму.Беспокоит только, а нет ли в обвинительной формулировочкеЗамаскированного антисемитизма.Я, например, не могу себе представить ей-ей,Сколько ни напрягаю свои слабосильные мысли,Как может быть в негативном смысле еврей?Еврей — он всегда в позитивном смысле!

Оказался наш отец…

Убеждают сограждан СМИ:Друг наш Батька, да брат нам Батька.Но пора признать, черт возьми,Что такого батьку — ебать-ка.На халявной нефти и газеИшь какую ряшку раскушал,А Осетию и АбхазиюПризнавать за него будет Пушкин?Он снимает сладкие пенки,Безвозвратно берет кредиты.Мы должны сказать Лукашенке,Знаешь, братец, куда иди ты?Распоясался паразит,Развалясь вальяжно на стуле,Он солдатам нашим грозитПартизанской коварной пулей.И пусть тоже усат, как морж,Оппозиция им подавлена,Все равно ни хера не похожОн на маршала Сталина.У него есть проблемы с мозгом,Если думает, что у стенкиПартизан будет гибнуть с лозунгом —Умираю за Лукашенко!Оказалось, который год,Наплевав на Минздрава инструкции,Они травят русский народЯдовитой молочной продукцией.Люди гибнуть могли бы тыщами,Потребляя ихнюю ряженку.Да спасибо врачу Онищенко,Санитару леса отважному.Пусть он с этой своей продукциейТолько сунет свой нос в ЕС,С ним по-быстрому разберутся,Там за взятку не купишь СЭС.Ох, как ждут под окошком васЕвропейский совет и НАТО,Им нужны самосвалы МАЗИ Чернобыльский мирный атом.Над жнивьем летят журавли,Или это дикие гуси,До чего же вы довелиМою молодость Белоруссию?Что ж вы сплошь от Бреста до ПолоцкаВсе такие гордые, нервные?Может, хватит уже выебываться?Становитесь-ка Минской губернией!

По поводу прочтения моего текста из пьесы “Кризис” в контексте олигархического кутежа на крейсере “Аврора”

1.

Стоит император Петр Великий,Мечтавший запировать на просторе,А вместо него капиталисты дикиеПьянствуют на “Авроре”.Государь, поднявший с колен отчизну,Стоит в позе кавалергарда,Собирается прорубать окно в Европу,А на “Авроре” пьют авторы афоризма“У кого нет миллиарда,Пусть катится в жопу!”

2.

Как на крейсер “Авроре”На народное гореСредь несчастий и болиСобирался бомонд.Все Мамоне молились,Безобразно напились,Пели матерный “Кризис”И сигали за борт.Глазки, ножки да губки,Пьяный гогот у рубки,Буря кружится злая,Рвет Андреевский флаг.Только где-то на баке,Затаясь в полумраке,В бескозырку рыдаетОдинокий моряк.Он рыдает о флоте,О морской о пехоте,О погон позолотеИ о тех, кого нет.О морях-океанах,О шикарных путанах,О таинственных странахИ о пусках ракет,О портовом веселье,О шумящем Марселе,О дурманящем зельеВ пачках от сигарет.О штормах и о стуже,Об успехах по службе,И о золоте с кружевРозоватых манжет.Грозный крейсер “Аврора”,Ты же наша опора,Средь распада и мораКто же нас защитит?Нам не выжить без лоций,Где твои краснофлотцы?Не хватает эмоций,Разум так и кипит.Где же дула наганов?Где же клеш от коленки?Туалеты на дамахРазвевает сквозняк.Возле пушки КлебановПьет коктейль с Матвиенкой.Где начфлота Дыбенко?Где матрос Железняк?

3.

Не в силах стерпеть я такого позораГламурная нечисть висит над Невой,Враги захватили наш крейсер “Аврора”.И “Дом Периньон” заедают икрой.Возьму острый нож и воткну до упора,Где сердце дрожит наподобье струны.И пусть тебе снятся, крейсер “Аврора”,В предутренний час только добрые сны.Ах, мой Ленинград, колоннады и арки,Ты как-то сегодня особо угрюм,А в наших каютах сидят олигархиИ девушек наших ведут в темный трюм.Они пьют вино и ругаются матом,Их бабы визгливы, грубы мужикиСкажи мне, “Аврора”, где в черных бушлатахГрозно шагают твои моряки?У нас нет приказа наркомвоенмора,Есть шестидюймовка, но где ж ее цель?И наш героический крейсер “Аврора”Враги превратили в второй Куршавель.Над трубами крейсера тучи сгустились,Под пьяные крики пирующих барЧитает Каплевич собравшимся “Кризис”,А я ж его автор, и где гонорар?Не видно на судне его экипажа,По палубе бродит госкапитализм,И слушают “Кризис” его персонажи,И это, наверно, есть постмодернизм.Ты слышишь, товарищ, трудящихся стоны?Повсюду ликует наш классовый враг,Товарищ, товарищ, откроем кингстоныИ ляжем на дно, словно крейсер “Варяг”.На палубу вышел — стоит олигарх,В глазах у него почернело…И долго качалось в холодных волнахЕго бездыханное тело.

Памяти Майкла Джексона

Когда-то генсек Горбачев М.С.Со своей молодой женойРешил покончить с Холодной войнойИ поднял Железный занавес.Занавес поднимается,Выскакивает Майкл Джексон,Хватает себя за яйцаОн решительным жестом.Он на наши телеэкраны ворвалсяВ восьмидесятые годы,Принес с собой перестройку и гласностьИ прочие блага свободы.Помню его с погонамиНа плечах,Помню на водку талоныИ карточки москвича.Помню вал конструктивной критики,Знамена над головой,Стотысячные митинги,Где каждый кричал: “Долой!”.Граждане шли, как на парад,Скандируя: “Ельцин! Ельцин!”А вечерами в программе “Взгляд”Песни нам пел Майкл Джексон.Прыгуч, как орангутан,Красавец и весельчак,И тут же товарищ ГдлянКоррупцию разоблачал.Да, хватало экзотикиДля телезрителя местного,То ГУЛАГ[10], то наркотикиИ снова клип Майкла Джексона.Коржаковской саблей вооруженныйОн по сцене летит сквозь лучи и дым,Он мечтал стать белым, а стал прокаженным,Он хотел жить долго, а стал святым.Вот идет он походкой луннойЗадом наперед,Каким я был тогда юным,А нынче наоборот.Где вы теперь, 80-х годов герои?Привела дорога в бордель вместо храма.Вместо героев теперь наши двое,Наши двое да ихний Барак Обама.Пересадите мне черную кожу,Сделайте пухлость губ,Я в зеркале свою пьяную рожуВидеть уже не могу.Жизнь прошла, заливаясь водкою,Поседели мои виски.Помню брючки его короткиеИ белые носки.На почту приходит лишь спам,А больше ни хера.Майкл Джексон принял ислам,Да и нам всем пора.

Римейк-песня

И. С. Зубковскому

Спальные районы,Замкнутый простор,Я смотрю с балконаНа бескрайний двор.Вдалеке промзона,Трубы да бетон,Пение КобзонаИзо всех окон.Ласковые ливни,Парни во дворах,Сколько их погибнетТам, в чужих горах.Через двор к воротамМимо не пройдешь,Вот они на фотоВ модных брюках клеш.Выдался короткимВек у большинства,Нас косила водка,А не вещества.Сменятся сезоны,Кореш отсидит,Пение КобзонаВсе сопроводит.Снег ноябрьский выпал,Вновь запил отец,Здесь играли в сику,Трынку и деберц.Престарелый кесарьСнова речь сказал.Вам “ТУ”? “Стюардессу”?У меня “Опал”.Не смеши, родимый,Я курю “Пегас”.Тогда были зимыНе то, что сейчас.Через год по ходуСнова юбилей.Как текли те годы,Как конторский клей.Пыльные газоны,Карканье ворон,Пение Кобзона,Спартак-чемпион.Скоро в мрачной бездне,Где бессилен взгляд,Этот мир исчезнетСловно Китеж-град.Скрылось это царствоВ толще темных вод,Лишь Кобзон осталсяИ поет, поет…

ПьесыПо заказу Театра.doc

ПортретыИз жизни интеллектуалов

Внимание! Ненормативная лексика.

Все действующие лица являются вымышленными, и любое сходство с реальными людьми является случайным и радикально противоречит творческим замыслам автора.

Действующие лица:

Политтехнолог (с похмелья)

Поэт (с трехдневного похмелья)

Радикал (с похмелья, со следами насилия на лице)

Поначалу заметно, что Политтехнолог побаивается Радикала, а Поэт обоих, но в процессе трапезы это проходит.

Сцена представляет собой интерьер кафе “Билингва”. Верхний ярус. За столом сидит Политтехнолог, перед ним бутылка “Джонни Уокера”, кружка пива и блюдечко с нарезанным лимоном. Подходит Поэт.

Поэт

У вас свободно?

Политтехнолог

Садись, не жалко.

Поэт

Спасибо.

(Официантке монголоидной внешности.)

Пива холодногоИ “Зеленую марку”.

Радикал

Свободно, милые?

(Садится, не дожидаясь ответа, и с отвращением цедит официантке монголоидной внешности.)

Бутылку текилы,Вот, блядь, набрали чурок,Чтоб сэкономить бабло.Жди тут, пока эта дураПритащит тебе бухло.

Политтехнолог

Да у них тормозные девицыПока принесут… Давай дернем виски.

Выпивают. Поэт разрывает пальцами кружок лимона, закусывает, морщится. Откидывается на спинку стула, смотрит на противоположную стену, на лице его возникает выражение глубокого недоумения.

Поэт

Вроде еще не пилИ не очень с похмелья,Но два дня назад здесь былМежду окон портрет Рубинштейна?

Между окон на противоположной стене действительно висит картина, изображающая перевернутое символическое изображение сердца или масть черви, только без острого кончика, а закругленная. Цвет объект имеет ядовито-телесный.

Политтехнолог

Да ладно, “не пил совсем”.Вижу, что ты поддатый,А здесь и правда виселРаньше мужик бородатый.Висел он годами, но,Чтобы разнообразить тему,Повесили здесь панноАвтора современного.

Поэт (в крайней растерянности на грани истерики потерянно бормочет)

Как же это? Ведь два дня назад…Был же портрет… И вдруг, что там?

Политтехнолог (разливая виски)

По-моему, это зад.

Радикал (глумясь)

Что это значит “зад”?Зачем нам язык Эзопа?На мой незамыленный взглядЭто конкретно жопа.

Выпивают молча.

Поэт (закусив лимоном и взяв себя в руки)

Пока свободой горим мыВ авторитарной ночи,Нам светят окна “Билингвы”,Как будто пламя свечи.По крутой лестнице, охая,Вползешь под кирпичные своды,И сразу полными бронхамиВдыхаешь глоток свободы.Выпьешь, бывало, водочкиПодавишь позывы рвотные,А глянешь на Льва Семеныча —Не зарастает толпа народная!Заказывая соленья,Вижу вдруг между окон,Где был портрет Рубинштейна,Изображенье жопы.И не русская задница,Поротая, мосластая,А висит, ухмыляетсяГладкая тварь, щекастая.Блестит седина в моих космах,Но жопы такого рангаЯ видел только в японскихМультфильмах “Хентаи Манго”.То ли специальные органы,Чтоб избежать провокацииПриказали, чтоб так оформилиЗаведение к инаугурации.Сняли, заткнули в дыру,Продали за бесценок,Чтоб не давал в “Гранях. ру.”Нелицеприятных оценок.Хоть пой песни страны Советов,Хоть фрондируй, какая разница?Но помни, что место поэтаОтныне в глубокой заднице.Его в любой миг ДантесыВ штатском возьмут и прихлопнутИли в “Билингве” повесятВместо поэта жопу.Что ли зря в переулках геттоРос он голодным мальчиком?Что ли зря писал столько лет онФразы на перфокарточках?Понятно, начальство делаетСтавку на нефть и газ,И никакого дела нетИм до составителей фраз.Да и сам я стихов его не читал,Читал другие, как скажет Булгаков,Но, по-моему, только последний нахалМожет вместо поэта повесить сраку.Я скажу с точки зрения вечности,Пред которой мы все холопы:Нет, не будет счастья в отечестве,Где сменяли поэта на жопу!Мечтал для духовного пираНайти удачное место,А здесь жопа вместо КибироваИ жопа вместо Гандлевского.Здесь лев и ягненок сидели рядомИ пили паленую водку,А Лев Рубинштейн смотрел добрым взглядомИ улыбался в бородку.Здесь проходили по слэму турниры,Здесь читали умные лекции,Здесь кружки бил писатель БагировОб бошки московской интеллигенции.

Внизу в зале раздается шум, грохот опрокидываемых стульев, звон бьющегося стекла, женский визг, крики: “Убил! Убил! Мужчины, разнимите их! Охрана, где охрана?! Вызовите милицию!”

Здесь люди лицезрели своих кумиров,Здесь проводились концерты и выставки,Здесь жопу показывал М. Немиров,Знакомый с художниками и галеристами.

Внизу в зале раздается шум, крики: «Он с ума сошел! Держите его, держите! По лестнице побежал! Да, в трусах! Охрана, где охрана? Вызовите милицию!”

Здесь страшный Тесак прокричал что-то грубое,Даже сердце у многих замерло,И попал на картину художника Врубеля,А потом и на нары в тюремную камеру.

Внизу в зале раздается шум, крики: “Зиг хайль! Это скинхед! Сюда пришли скинхеды! Охрана! Вызовите милицию!”

Сидит он теперь и не видно просвета,Портрет обладает мистической силой.Как писал А.Ф. Лосев где-то:“Портрет — он есть знак, и образ, и символ”.Восплачем, друзья аутсайдеры,Поздно писать куплеты,Наплевали дизайнерыПрямо в (жопу) душу поэтам.Почто Рубинштейна топчете?Ведь он наш последний классик,Ведь он типа совесть обществаВ какой-то его ипостаси.Эй, поднимайтесь, сволочи,Преградим дорогу потопу,Восстановим портрет Льва Семеныча,А жопу засунем в жопу.

Повисает напряженная тишина, Политтехнолог разливает виски.

Радикал

Что ж, пожалуй, налей.Я только не разумею,Откуда столько соплейВ честь одного еврея.

Выпивают виски.

Политтехнолог

Антисемитский бред

(обращаясь к Поэту)

А сам ты кто, интересно?

Поэт

Я вообще-то поэт,Причем довольно известный.

Радикал

Да у меня сейчасСъедут остатки крыши.Живой поэт среди нас!И о чем же ты пишешь?

Поэт

Пишу я свободный стих,По-французски — верлибр.

Радикал

Мужик, ты должен быть тих,Если и вправду пидор.Что-то я не пойму,Что такое и кто ты,Ясно теперь, почемуТебе всюду видятся жопы.

(Разливает виски Политтехнолога. Все выпивают. Виски кончается.)

Политтехнолог

Слушай, мужик, заткнись,Ты радикал, как понял я.Но нам не нужен фашизм,Не нужна гомофобия.Важнейший момент настает,Давайте все дружно встанем,Мы ведь один народ,Мы ведь все россияне.Против вражеской сволочи,За руки друг друга держа,Все встанем — от АбрамовичаДо бомжа.Негоже в такой моментПрятаться по углам.Есть у нас президент.Есть у нас Дима Билан.Как никогда высокСпрос на природный газ,И батальон “Восток”Держит в руках Кавказ…

Подходит официантка монголоидной внешности, приносит Поэту водку и соления. Разливают, чокаются, выпивают.

Радикал

Нам не надо ничьейПринимать стороны,Нам разборки хачейТыщу лет не нужны.Пусть друг друга КавказРежет на горных тропах,Станет меньше у насНа Москве черножопых.Ишь ты, умный какой,Ну погоди, дай срок,Встанет еще на ТверскойТвой батальон “Восток”.С важной мордой сидитИ жрет халявное вискиОбнаглевший наймитВласти жидочекистской.Из-за вас, вашу мать,Гибнет родная страна.Из-за вас все кремлядь,Голод, мор и война.По Руси, как чума,Рыщут несытые волки,В Лондоне их дома,А их счета в Нью-Йорке.Яхты, особнякиДа лимузины розовые,А у нас старикиГложут кору березовую.Нынче он еле жив,Русский наш человек,Зато ликует таджикИ веселится узбек.Русский в своей стране,Сирота и лишенец.Деньги его в ЧечнеПропивает чеченец.В подворотнях, когда темно,Нас кавказцы ставят на нож,Мы грузинам в их казиноОставляем последний грош.Начальству денег не жаль,Все отдаст кремлевская кодла,Чтобы горский кинжалЛеденел у русского горла.Продали всю страну,Слезы вдов и сирот,Не простит их винуВеликий русский народ.Будет крайне жестокИх закономерный конец.Мы русские, с нами Сварог,И Перун, и Велес.Гибель ждет вас, собак,Прячьте свои нефтерублики,Слышен чеканный шагНациональной республики.Будет вам высшая мера,Восстанут на вас тогдаНордические тамплиеры,Рыцари изо льда.

(Наливает Поэту, Политтехнологу и себе. Чокаются, выпивают.)

Политтехнолог (в сторону)

Ты, что ли, глыба льда?Ты, что ли, рыцарь норда?Ты хоть в зеркале иногдаСвою видишь пьяную моду?

Поэт (заметно оживившись после выпитого)

Ты загляни в ЖЖ,Сразу цифры отыщешь:3 миллиона бомжей,4 мильона нищих.Ты нам в морду не тычьСводками дел победных.6 миллионов с ВИЧ,40 мильонов бедных,Русский народ в беде,Русский народ на нервах.Нефтедоллары где?Где наши газоевро?Я целый день в Ворде,Пишешь чего-то, пишешь.А гонорары где?Где несметные тыщи?Как же мне песни петьИ поэмы слагать,Если я, как медведь,Должен лапу сосать?

(Разливает водку, чокаются, выпивают, причем Радикал закусывает соленьями Поэта, а Поэт запивает пивом из кружки Политтехнолога.)

Политтехнолог (Поэту)

Нам все равно, что ты гей,Был бы лишь человек хороший.Но из кружки моей не пей —Сразу получишь в рожу.Чем шариться по ЖЖ,Лучше б тебе, уродине,Сидеть бы на ПМЖНа исторической родине.Там хоть лапу соси,Хоть деревянный член,Но не мешай РусиГордо вставать с колен.Аффтар, выпей йаду,Изучай матчасть,Только вот не надоСкалиться на власть.Я твой адрес знаю,Хочешь, например,Твой журнал взломаетЗавтра хакер Хелл?

Подходит официантка монголоидной внешности, приносит текилу, лимон и солонку. Радикал пытается ущипнуть официантку. Безуспешно. Разливают, выпивают.

Поэт

Ты меня не кошмарь,Здесь фраеров-то нет,Быстро, продажная тварь,Давай на вопрос ответ.Сил больше нет терпеть,От гнева зубы свело,Продали нашу нефть,А куда девали бабло?

Политтехнолог

Что ж, если вы не в курсе,Я вам все объясню: враги,Мы продаем ресурсы,А покупаем мозги.Знаешь, какие зарплатыЗдесь получаем мы,Рядовые солдатыИнформационной войны?Персонажи гламура,Шоумены, политики,Медийные фигуры,Эксперты и аналитики.Глянцевые журналы,Фестивали, концерты,Разные телеканалы,Звезды спорта и церкви.Артисты и чемпионы,Стиллавины и бачинские,Познеры и гордоны,Соловьевы, радзинские.Новая архитектура,Философы и историки,Весь этот вал культуры,Знаешь, сколько он стоит?Не понимаете, дуры,В истории в первый разИдут на расцвет культурыДеньги за нефть и газ.

Радикал пытается что-то вытрясти из бутылки водки. Безуспешно. Она пуста. Разливает текилу. Чокаются, выпивают.

Политтехнолог (продолжает с воодушевлением)

Гей, еврей, вайнах ли,Это все равно.Мы скупаем на хуйВсе, что не говно.Русский или хачик,Не один ли хрен,Главное, чтоб значитВстать стране с колен.А ты за печкой на лавкеСидишь, как гагара в гнезде,И ноешь: “Где мои бабки?Где мои бабки? Где?”Застряли в своем онанизме,Который зовете стихами.Всегда на празднике жизниБудете вы чужаками.Путаетесь между ног,Никчемные простофили,Если б ты что-то мог,Тебя давно бы купили.Мы гуманитарную помощьОкажем тебе, мудиле,Если ты что-то стоишь,Тебя давно бы купили.Мы тебя, засранца,Уведем от бед,На обложке глянцаБудет твой портрет.Хоть журнал “Персона”,Хоть журнал “Медвед”.Граждан миллионыУвидят твой портрет.Будешь жить солидно.Станешь ты, дурак,Ходить не в “Билингву”,А в кафе “Жан Жак”.Или даже слушай…Хотя нет, обсос,Ты еще до “ПушкинЪа”Покамест не дорос.И тебе кое-что достанетсяОт продажи природных запасов,Если поднимешь задницуИ начнешь выполнять соцзаказы.Нынче со всех сторонВстали враги перед нами,Слово поэта — патрон!Голос поэта — знамя!В Америке скоро выборы,Кандидаты шипят от злости,А поэт кропает верлибрыВ башне слоновой кости.А поэт со стаканом винаСидит здесь и в ус не дует,Воюет твоя страна!Твоя Россия воюет!За Цхинвал и ТифлисСквозь вой шакалов хриплыйГолос, поэт, возвысь,Будешь наш русский Киплинг.

Политтехнолог разливает себе и Поэту текилу, задремавший было Радикал вскидывает голову и протягивает руку со стопкой. Наливают и ему. Выпивают.

Поэт

Нет у меня в мозгуВдохновенья по пьяни.Как Киплинг, я не могу,Могу я, как Северянин.Друзья! Но если в час таинственныйПадет последний резервист,Тогда ваш нежный, ваш единственный,Я поведу вас на Тифлис!

Политтехнолог

Вот это стих, заебись,Только один вопрос:Что за рифма “Тифлис-резервист”?Типа кирпич-паровоз.

Поэт

Друзья! Но если в час таинственныйПадет последний кипарис,Тогда ваш нежный, ваш единственный,Я поведу вас на Тифлис!

Политтехнолог

Я вижу, ты типа Незнайки поэт,Такой же, как он, урод.Если есть рифма, то смысла нетИли наоборот.

Поэт

Друзья! Но если в час таинственныйПадет последний осетин,Тогда ваш нежный, ваш единственный,Я поведу вас на грузин!

Радикал

Вот это в самый раз!Давайте скорее выпьем.Появился у насРусский народный Киплинг.Ты и вправду писать горазд,Больше базара нет,Думал, что ты верлибраст,А ты, брат, у нас поэт!

Выпивают. Политтехнолог достает из заднего кармана брюк мятый конверт, протягивает Поэту.

Поэт

Как? Неужели мне?Можно мне посмотреть?

(Достает из конверта тощую пачку долларов, пытается пересчитать, на мгновение замирает с удивленным лицом, подносит пальцы к глазам, нюхает, морщится.)

Поэт

Да они же в говне.

Политтехнолог

Ты дурак. Это нефть.

Поэт вытирает пальцы об штаны и прячет нефтедоллары в задний карман.

Радикал

Ты дар свой готов продатьЗа подачки начальства,Никакой ты не Киплинг, блядь,А Сулейман Стальский.Прибыло пополнениеВ полк продажных писак.Но русское сопротивлениеИм не сломить никак.

(Разливает текилу.)

А ну, приказ пацанаСлушай, козлы косые,Встали и быстро до днаВыпили.

(Вскакивает, выбрасывает вперед и вверх правую руку с рюмкой текилы)

Слава России!

Поэт с Политтехнологом вскакивают, вскидывают руки с рюмками, причем у Поэта опрокидывается стул, а Политтехнолог расплескивает текилу.

Слава России!

(Чокаются, выпивают.)

Радикал (глумливо)

Ну что, малохольные,Как вам все это нравится?Ладно, садитесь. Вольно.Можно оправиться.

Политтехнолог садится, Поэт поначалу садится мимо упавшего стула, ухватившись за стол, сохраняет равновесие, поднимает стул, садится.

Политтехнолог (с мефистофельским блеском в глазах обращается к Радикалу).

А что же, я спорю что ли?Очень даже России слава,Лежит от моря до моряВеликая наша держава.Реки, леса, болота,Залежи нефтяные,Куполов позолота —Это наша Россия.Серебристые рощи,Небоскребы московского Сити…Объясни мне, подпольщик,Чего же вы все хотите?Мы и сами, сцепив ладони,С ментами дрались когда-тоВозле посольства ЭстонииЗа бронзового солдата.За подвиги наших дедов,За великие даты.У нас много бывших скинхедовИ футбольных фанатов.Но они прекратилиРазжигание розни,Увидев, что СаакашвилиСтроит грязные козни.Нанятый Пентагоном,Тявкает Саакашвили,А ты тут дерешься с ОМОНомДа предаешься текиле.А ты загубишь здоровьеПо отделеньям милиции.Зачем тебе харкать кровьюРади дурацких принципов?Хватит с тебя неудач,Давай ты с нами пойдешьНа решенье задачПоднимать молодежь.Станешь конкретным политиком,Тебе же ведь это нужно?Есть у нас аналитики,Есть секретная служба.Станешь одним из нас,Это говно вопрос.Сменишь свой ганжубасНа колумбийский кокс.

При словах “ганджубас” и “кокс”, задремавший было Радикал оживляется, открывает глаза и изображает напряженное внимание.

Мы признали Осетию,Мы признали Абхазию,Как солнце на белом свете,Воссияет скоро Евразия.Хватит нам роль пациентаИграть в глазах у Европы,В “Билингве” портрет президентаПовесим мы вместо жопы.

Радикал

Рассказам твоим не верю я,Мутная ты фигура,Но я и сам за империюОт Ла Манша до Порт Артура.Надеюсь, что среди васВсе же нет пидарасов,Кстати, что ты сейчасТер насчет ганджубаса?

Политтехнолог достает жестом фокусника откуда-то из-под стола маленький целлофановый пакетик и футболку. Протягивает Радикалу. Радикал быстро прячет пакетик и недоуменно смотрит на футболку.

Радикал

Откуда-то из-под столика…Понять не могу, что енто?

Политтехнолог

Это наша символика,На ней портрет президента.

Радикал

Надо же, как ты быстро…Майка откуда-то вынырнула…

(Нюхает майку.)

Слушай, она хоть чистая?

Политтехнолог

Стиранная.

(Толкает в бок задремавшего Поэта.)

Надо под это делоБыстро разлить по бокалам,А то вы были все в белом,А теперь мы все в этом самом.

Разливают, выпивают, звучит музыка. Все трое встают, обнимаются и начинают петь, раскачиваясь в такт.

Вся эта жизнь — хуйня.Усевшись на трубе,С похмельной головой,Мы ждали свой кусок.Остался у меняНа память о тебеПортрет твой, портрет твойРаботы Пабло Пикассо.На линии огняТы проиграл в борьбе.Соляркою умойРазбитое лицо.Остался у меняНа память о тебеПортрет твой, портрет твойРаботы Пабло Пикассо.Прощай, моя родня,В нетопленой избеЯ ухожу в запой,Твой тонкий колосок.Остался у меняНа память о тебеПортрет твой, портрет твойРаботы Пабло Пикассо.В неверном свете дняСотрудник ФСБ,Озлобленный конвойИ бабы без трусов.Остался у меняНа память о тебеПортрет твой, портрет твойРаботы Пабло Пикассо.Свой дар ты разменялНа радость голытьбе.Нестройный бабий вой,Прострелянный висок…Остался у меняНа память о тебеПортрет твой, портрет твойРаботы Пабло Пикассо.

Занавес

2008

КризисПир во время сумы

Драма в 3 действиях

Действующие лица

Эффективный менеджер

Сатин

Седовласый мудрый старец

Оптимист

Пессимист

Человек, обмотанный газетами

Человек в поролоне

Прекрасная девушка

Прекрасный юноша

Дева-роза

Действие первое

Вступительное

Место действия: берег моря.

Время действия: грядущее.

Сцена представляет собой залитую солнцем песчаную площадку. Из песка торчат несколько невысоких гранитных валунов, покрытых седыми благородными мхами. Справа вдалеке виднеются какие-то циклопические руины, а слева шумит, переливается всеми цветами огромное теплое море. На мягких благоуханных мхах в тени лавров, кипарисов и неизвестных автору буйно цветущих деревьев восседают несколько прекрасных юношей и девушек в простых, но изящных одеждах ослепительно белого цвета. Их тела чрезвычайно соразмерно сложены, движения сдержанны и грациозны, лица одухотворенны и миловидны.

Волосы сидящих охвачены серебряными обручами с затейливой чеканкой. Они сгрудились вокруг благородного Седовласого старца. У Старца мудрые глаза и густая борода. Перед ним на песке шелковый платок, на котором аккуратно разложены какие-то черепки, отдаленно напоминающие обломки клавиатуры, мониторов и другой оргтехники, изъеденной ржавчиной, гнилые деревяшки, в которых угадываются остатки фанерных табуреток “ИКЕА”, позеленевшая пряжка с едва различимой надписью “HUGO BOSS”.

А чуть правее на специальной подставке — ларец темного дерева с перламутровой инкрустацией.

Чертя прутиком на песке различные геометрические фигуры, старец неспешно ведет свой рассказ.

Старец

…Это были могучие индивиды,Нам известно о них совсем немного,Они строили финансовую пирамиду,Чтобы с нее добраться до самого Бога.В той пирамиде были предусмотреныячейки для каждого человека,Где он проживал со своей семьей.Все это вместе, по мнению некоторыхнаших ученых, называлось “Ипотека”,Но, по мнению других наших ученых,называлось “ДонСтрой”.Они воздвигли величайшие памятники,Их культура удивительно возросла,Что видно на примере образцових керамикиИ произведений кузнечного ремесла.

(При этих словах Старец указывает веточкой на обломки оргтехники и ржавую пряжку с надписью “HUGO BOSS”.)

Разум их природу постиг.Казалось, возможностям их нет предела.До сих пор нас ставят в тупикДостижения их столярного дела.

(При этих словах Старец осторожно перебирает полусгнившие куски фанеры от икеевских табуреток.)

И во главе этой великой утопии,Которой, безусловно, являлосьпостроение этого супердома,Стоял великий маг, называемый девелопером,А также президентом,премьер-министроми “Вашингтонским обкомом”.До сих пор продолжаются споры научные,Были ли это четыре отдельныетак называемые “масти”,Или это были одной субстанциональной сущности,На четыре стороны света обращенные ипостаси.Ну, если это объяснять достаточногрубо,Вот я рисую квадрат для примера

(Рисует веточкой на песке квадрат, не очень ровный.)

Квадрат является плоскостной проекцией единого куба,А вот стороны квадрата как раз являются “Девелопером”,“Вашингтонским обкомом”, “Президентом”и “Премьером”.Я понимаю, это трудно для восприятия,но тогда маги по многу имен носили,Например, хаускипер этого титанического домаИзвестен под именем “Единой России”.Но недавно доказано, что он же таилсяпод погонялом “Газпрома”.Если спуститься по хронологии несколько вниз,Может помочь аналогия об античных богах.Например, бог вина у греков был Дионис,И он же одновременно Либер, Загрей и Вакх.Так можно считать установленным, что “премьер” и “президент”Были едины как субстанция, но различались как персоны.В то же время для того, чтобы создать электрический момент,“Вашингтонский обком” и “Девелопер” были противоположны подобно электрону и позитрону.Все это помогало поддерживать динамическое равновесие.Как тогда говорилось: “Мол, дай Бог каждому!”Что при осуществлении такой цивилизационной трансгрессииБезусловно, было критически важно.Многое погибло за столетия хаоса,Не пережив экономического кризиса.Но несколько жемчужин все же осталосяВ обрывках их священных папирусов.

(Слегка дрожащими руками открывает ларец черного дерева с перламутровой инкрустацией, и длинными смуглыми пальцами благоговейно начинает поглаживать выцветшие, с обгоревшими краями листки. Видны заголовки: “Cosmopolitan”, “Men’s Health”, “Лиза”, “Коммерсант”, “Московский комсомолец”, “Ремонт и стройка”, “IKEA”, “Русская жизнь”. На глазах Старца появляются слезы.)

В дошедших до нас фрагментах бесценныхСохранились подробности их великого духовидства,Они ужасно любили созерцать целоеИ развивать диалектику всеединства.Маги владели мудростью тысячелетий,Пиар-технологиями и другими колдовскими приемами.В частности, они знали секрет производства нефти,Отождествляемой ныне с древнеарийской сомой.Эту нефть отправляли к далеким оракулам во Франкфурт и ЛондонЧастью морским путем, а частью по суше.Где ее обменивали на стабилизационные фонды,Которые долгими зимними ночами использовали в качестве подушек.А пифии, получив нефтяные ресурсы,Они были приверженцы культа фаллического,Смотрели, насколько поднимутся, извините за выражение, курсы,И в зависимости от этого решали, какое выдать стабилизационных фондов количество.

При слове “курсы” девушки как по команде краснеют и опускают глаза, а юноши начинают переглядываться и глупо хихикать.

Все это чудотворение засекречено былоИ охранялось религиозными законами.И ведали все — если нефть потеряет Силу,То что тогда сделает стабилизационные фонды зелеными?И глядя на ихнюю эту гордыню,Когда они нефтью буквально опилисьИ взялись штурмовать священную неба твердыню,Бог в наказанье наслал на них кризис.Первыми пифии на биржах завыли,Узревши то, что страшнее смерти —Привезли им нефть, а в ней нету Силы,А чего в ней проку, в бессильной нефти?И не менять же им стабфонды на бусы.Кара Божья оказалась настолько сурова,Что, как скалы вздымавшиеся эрегированные курсы,Вдруг стремительно рухнули и повисли, извините за выражение, “на полшестого”.

При словах “повисли на полшестого” юноши как по команде краснеют и опускают глаза, а девушки начинают переглядываться и глупо хихикать.

И свернулось за миг, словно свиток, небо,И мертвые стали покидать свои могилы,Много случилось такого, чего раньше не было,Потому что нефть потеряла Силу.Людей начали выкашивать загадочные эпидемии,Получившие названия “Гламура” и “Консюмеризма”,Пришел мор, глад и глобальное потепление,И другие трагические катаклизмы.Повсюду выстроились так называемые “пробки”,Что это такое, наши мудрецы пока не установили.Некоторые связывают это с мифологемой “Рублевки”,Другие с загадочным термином “Автомобили”.Там, где сияли льды, расцвели субтропики,И метался во всех своих четырех ипостасяхНа вершине недостроенной башниВеликий Маг Девелопер,Как будто кто-то его опидарасил.Короче, исчез тот мир по мановенью руки,Там где башни, курсы и рейтинги рвались в небеса, стало пусто.Остались только от амфор и ваз художественные черепкиДа образцы высокого кузнечного искусства.

(При этом Старец вновь указывает палочкой на осколки клавиатуры и монитора и на ржавую пряжку с надписью “HUGO BOSS”.)

Да будет история та нам печальным примеромС моралью, отлитой в чеканной формулировкеВ эпитафии на могиле: “Просрали все полимеры”,К сожалению, до сих пор не поддающейся расшифровке.С тех пор прошли бесконечные годы,Мы из их горького опыта многое вынесли,И живем мы теперь в гармонии с природой,И все в нас прекрасно, и лицо, и одежда, и душа, и мысли.

Повисает торжественная тишина, становится слышен дальний рокот прибоя. Солнце садится за кромку воды. Нарушает тишину вопрос одной из девушек.

Прекрасная девушка

Учитель! Мед на ваших устах.Пожалуйста, если возможно, ответьте,А каков был предполагаемый составЭтой загадочной нефти?

Старец (оживляется)

Рецепт восстановлен. Бралось пиво “Гиннес”,Добавлялся порошок “Персил Голд” автомат(при этом священнослужители плакали и молились),Немного зубной пасты “Колгейт” — свежесть и аромат!Потом менструальная кровь девственной еврейки,Толченая кость преступника, убившего свою мать,(Это необходимо, чтобы раствор стал достаточно клейкий.)Перемешать, но не взбалтывать!Немного спермы влюбленного импотента,Фастум-гель, ложка супа “Ролтон” —Вот основные и достаточные компонентыДля приготовления требуемого декокта.

Прекрасный юноша (робко поднимает руку)

Учитель! Вы разума неугасимый свет!Мудрости вашей бездонны реки!Я бы хотел получить ответ,Кто такие девственные еврейки?

Старец (оживляясь еще сильнее)

Я бы хотел отметить, во-первых,Что вопрос очень важный и интересный.Еврейки — целомудренные жрицы богини Евро,Как весталки — богини Весты.Но довольно, нельзя забывать про тело.Никто, я надеюсь, со мной не поспорит,Предлагаю, покуда солнце не селоНасладится плаваньем в теплом море.

Юноши и девушки с радостными криками бросаются к воде, по пути срывая с прекрасных тел белоснежные одежды. Старец неспешно собирает обломки оргтехники, ржавую пряжку с надписью “HUGO BOSS”, завязывает их в узелок шелкового платка. Складывает ветхие страницы в ларец темного дерева с перламутровой инкрустацией, закрывает ларец. Относит ларец и узелок в сторонку под сень кипариса. И тоже идет к морю, по дороге освобождаясь от белоснежных одежд.

Занавес

Конец первого действия

Действие второе

Место действия: ночной клуб.

Время действия: наши дни.

В центре сцены стоит стол. За столом сидят Оптимист, Пессимист, Дева-роза (блондинка с огромными голубыми глазами и ярко накрашенными губами. Молчит, беспрерывно моргает, широко улыбается и время от времени поворачивает голову то вправо, то влево.

Сатин (в обтягивающем черном трико, в черной плиссированной пелеринке вокруг плеч и в маске с узкой прорезью для глаз, короче, нечто вроде черного Бетмена или Спайдермена, бегает вокруг стола и декламирует Песню о кризисе.)

Над лужковскою МосквоюКто кружится с перепою?Между тучами и крышейЧей противный голос слышен?Это злобный неудачникОтомстить решил всем мачо.Он долбит им прямо в темя:“Вышло на хер ваше время!Много ждет нас всех сюрпризов,Пусть сильнее грянет кризис!”Над однополярным миром,Над замоченным сортиром,Над застройкой элитарной,Над кордоном санитарнымИз Эстоний, Латвий, ГрузийГрозно реет гордый лузер —В телогрейке с пьяной мордойЧерной молнии подобный,Он кричит зеленой слизи:“Пусть сильнее грянет кризис!Что, финансовые монстры,Сдулись ваши Доу-Джонсы?Ваши ценные бумаги,РТСы и Насдаги?Что, порадовались чуду?А теперь бегите к прудуНаподобье бедной Лизы.Пусть сильнее грянет кризис!”Гордый люмпен грозно реет.Олигархов и евреевОн пугает громким крикомВместе радостным и диким:“Скоро прыгать вам с карнизов,Пусть сильнее грянет кризис!Смоют индексов обвалыБлядские телеканалыИ гламурные журналы,Девелоперов румяных,Креативщиков поганыхИ пиарщиков вонючих.Всех снесет волной могучей,Всех до кучи, всех до кучи!Ты купил билет на выезд?Пусть сильнее грянет кризис!”Над крестами Божьих храмов,Над наружною рекламой,Над пустыней депозитов,Как Великий ИнквизиторМаргинал кружится мрачныйС грязной лексикой барачной.Он орет во мгле кромешной:“Выходи, кто здесь успешный,Да с вещами, вот вам вызов.Пусть сильнее грянет кризис!”Над хот-догом и попкорном,Над съебавшимися в Лондон,Над секс-звезд собачьей свадьбой,Над рублевскою усадьбойВот он клюв беззубый скалит —Всем он шлет последний смайлик.Шлет его “Гражданской силе”,Шлет “России голубой”:“Щас придет товарищ Сталин —Имя главное России.Не поможет здесь рестайлинг,Он вернется за тобой.Где ребрендинг ваш и лизинг?Пусть сильнее грянет кризис!Где был пир, там гроб хрустальныйЭксклюзивного дизайнаВдруг в банкетном зале вылез,Пусть сильнее грянет кризис!Глупый трейдер робко прячетТело жирное в Феррари,Попадет он под раздачу,Не спастись дрожащей твари.Пили? Ели? Веселились?Пусть сильнее грянет кризис!Что-то страшное случилосьКапитал пошел на силос.Поздно пить гастал и линнекс.До свиданья, крупный бизнес.До свиданья, средний бизнес,До свиданья, мелкий бизнес,Пусть сильнее грянет кризис!”

Сатин, запыхавшись, падает на стул. Входит Эффективный менеджер. Вид у него возмущенный, из-под расстегнутого пиджака на брючном ремне блестит пряжка с надписью “HUGO BOSS”. Вскакивает Пессимист.

Пессимист

Говорил мне под стаканМилицейский опер:“Ты не радуйся, пацан,Что слился девелопер”.Ветер свищет в голове,Оттого ты бойкий.Посмотри, как по МосквеЗамирают стройки.С каждым днем все больше злостиВ действиях охраны,И торчат, как в горле кости,Башенные краны.Не проникнет праздный взглядЗа ограду стройки,Где в три яруса скрипятПанцирные койки.К нам оттуда никогдаНе доходят вести,Там бытовок городаИз рифленой жести.Там огромных злобных псовНа людей спускают.Там сорвавшихся с лесовТут же зарывают.Те бытовки все подрядДо краев забиты,В них на корточках сидятУ электроплитокИ о чем-то говорятБлоковские гунны,Тянутся поверх оградТам спирали Бруно.Там гортанный разговор,Каменные лица —Дети азиатских горБратья-евразийцы.У них нету паспортов,Их чморит охрана,Каждый встречный из ментовШарит в их карманах.Там сгущается беда,Точатся ножи —Запирайте, господа,Ваши этажи.Я скажу тебе как мент,Я таить не буду,Там особый контингент —Люди ниоткуда.После бойни в ФерганеУспевшие скрыться,Проигравшие в войнеГармцы и памирцы.Это конченый народ,Вы уж мне поверьте,Дома их никто не ждет,Кроме лютой смерти.Ты подумай, милый друг,Что тогда случится,Если сразу встанут вдругСтройки по столице.Где найдется тот конвой,Где возьмется псих,Что даст деньги, чтоб домойВсех оправить их.Станет нечего им есть,Подберется стужа,И скопившаяся местьВыплеснет наружу.Слышишь шепот серых губ?Видишь их фигуры?В их руках обрезки труб,Стержни арматуры.Жди, на улицы Москвы,Мрачны и жестоки,Выйдут, как из клеток львы,Новые морлоки.Встанет новая ордаС новым Чингиз-ханом.Ох, почешетесь тогда,Жирные бараны.Как вампиры из гробов,Вырвутся на волю.Про восстание рабовПроходил ты в школе?Не поможет ФСБ,Ни бойцы ОМОНа,Говорят, их по МосквеАж три миллиона.На клочки тебя порвут,Словно Тузик грелку.Рядом с этим русский бунт —Детская безделка.Не спасет металл дверей,Будем все мы в жопе.Лучше уж родной еврей,Добрый девелопер.

Пессимист садится. Вскакивает Оптимист.

Оптимист (обращаясь к Пессимисту)

Прекратите панику сеять,Нет проблемы киргизов.Есть у нас президент Медведев,Он организует им выезд.Вы же слышали обращение к нацииНашего президента,Он объявил о сокращении трудовой миграцииНа пятьдесят процентов.Хватит мозги гражданам полоскать,Тяжко от вашей лжи нам.Укрепляются внутренние войска,Создаются православные добровольные народные дружины.

(Обращаясь к Сатину.)

И вы перестаньте рвать волосы на…И напускать всякой жути.Уже существует План Полсона,А у нас есть План Путина.Бьетесь вы тут на грани истерики,Когда официально провозгласили:План Полсона — гибель Америки.План Путина — победа России.Главное, чтобы были едины, как один человек,Все мы россияне, 140 миллионов.В случае чего нас поддержит ОПЭК,И есть у нас Фонд Стабилизационный.Граждане, не слушайте журналистов,Эту продажную сволочь,Нас ведут опытные экономистыКудрин, Греф и Дворкович…

Вскакивает Эффективный менеджер.

Эффективный менеджер

О чем вообще здесь пиздим мы?Какие экономисты?Когда меня с моей фирмы,Можно сказать, зачистили.Я ни черта не смыслю в финансовойполитике,Я простой PR-менеджер, на мне пашут,как на кобыле,Но я хочу спросить экономистови аналитиков,Какого хуя они не предотвратили?Им выделялись центры и фондыИ гигантские институты,А они там занималисьантигосударственной фрондой,Как политические проституты.Пиздили нам про возрождение нации,Про отражение грузинской агрессии,А в результате одна стагнация,Одна стагнация да рецессия.Останавливаются заводы и электростанции,Инвесторы выводят колоссальные средства,На Урале по инсайдерской информацииУже имеются случаи людоедства.В обществе усилится противостояние,Ветер начинает дуть в паруса фашистам,А они экспроприируют честно нажитые состоянияИ будут притеснятьстигматизированные меньшинства.Для того ли бухал с представителями прессы я,Организовывал фуршеты и презентации,Чтобы с такой уникальной профессиейНи с того, ни с сего без работы остаться?

Сатин (глумясь)

Крошка сын пришел к отцуИ узнала кроха,Что подходит к пиздецуПотребления эпоха.Кончилось у Бога терпение,Послал он вас на хуй,Общество расширенного потребленияЗакончило крахом.

Эффективный менеджер (причитает)

Крах эпохи потребления?Ни хуя себе билять.Я лишь года три последниеТолько начал потреблять.Я не чувствую усталости,Я здоров и полон сил,До фига всего осталося,Чего я не потребил.Не заначивал по ящичкамЯ с получки по рублю,Как увижу что блестящее,Сразу на хуй потреблю.Знает наше поколение,Эта истина проста:Есть на рынке потребление —Есть рабочие места.Значит, будут инвестиции,Будет твердый курс рублей,Будут деньги для милиции,Для врачей, учителей.А не станет потребления,Так не будет ни хуя.Пропадут все накопления,Будет низким курс рубля.И когда все курсы рушатся,Как костяшки домино,Сердце ёкает от ужаса,Сколько не потреблено.Неужели жрать пораМне опять говно?Когда столько фуа-граНе потреблено.Не пришлось увидеть счастьяВ мой короткий скорбный векНе сверкали на запястьеУ меня “Филипп Патек”.Только суффиксы и флексииМне достались на земле,Ездил я на жалкой “нексии”И на подлом “шевроле”.На дешевенькой машинеЯ метался, как дебил,Мимо мчались “ламборджини”,А я их не потребил.С каждым днем на сердце горше,Белый свет уже не мил,Есть еще “бугатти”, “порше”,А я их не потребил.Были деньги на кармане,Были тряпки у жены,Но костюмы от АрманиТак и не потреблены.Лишь Хургада да АнталияОтдыхал я, где смогу,Не был даже на Гаваях я,На Лазурном берегу.Собирать мечтал картины,Только вот не довелось.Приобрел зато я фирменныйРемешок от “HUGO BOSS”.Тут на бирже пидарасыУчинили Холокост,Я остался подпоясанныйРемешком от “HUGO BOSS”.

(Садится, безнадежно охватывает голову руками.)

Вскакивает Оптимист.

Оптимист

Не горюй, вчера предложил премьерДля поддержки нам всемПакет антикризисных мерВ сокращении АКМ.Правительство будет уделять народу вниманиеИ не оставит граждан своей заботой.Для таких, как ты, организуют горячее питаниеИ всевозможные общественные работы…

Сатин

Общественные работы как раз для таких, как он.Я бы дорого дал, чтобы посмотреть, ребята,Как PR-Менеджер будет кидать бетонСтарой доброй совковой лопатой.На нем будет телогрейка и ватные штаныИ резиновые сапоги больше на три размера.Неужели сбудутся самые заветные сны?Меня не оставляет надежда и вера.

Эффективный менеджер (вскакивает)

Я требую прекратить унижения,Мне на хуй не нужен ваш бесплатный обед,У меня есть значительные сбережения.А вы, раз такие умные, лучше дайте совет.Готовы порваться, как будто нить,Мои возбужденные нервы,В чем накопления мне хранитьВ долларах, в акциях, в евро?

Оптимист (вскакивает)

Товарищ! Кризис — это твой шанс!Смело бери в руки руль!Беги в обменник, сдавай ихний баксИ покупай наш рубль.Этот их доллар бесстыдно раздут,Может быть, в тысячу разА за рублем — натуральный продуктЗолото, нефть и газ.Товарищ! Нам ли сейчас метатьсяЩепкой от берега к берегу?Срочно надо сбрасывать баксы,Бог покарал Америку.Вижу счастливые дни вдали,Преображенный мир,В котором все перешли на рубли,А доллар снесли в сортир.

Пессимист

Сладко поешь ты, да все не так.По телевизору нынче грузили,Что ослабил рубль наш ЦентробанкПо отношению к бивалютной корзине.Какой же смысл пытатьсяСкрыть всем известные вещи?Мягкая девальвацияБыла нам начальством обещана.Я уже говорил про стройки.Растет недовольство среди населения,В Калининграде и ВладивостокеНачались народные волнения.Можно сколько угодно проклинать янки.Мол, во всем виноваты они, кровопийцы.В то время как правительство вливает деньги в банки,А они переводят их за границу.Пока по Америкам ездит президентИ встречается со всяким там Че Геварой,Цена на нефть даже марки БрентУпала до 30 долларов за баррель.Так Стабфонд их хваленый сдуетсяМесяца через два,Будут трупы лежать на улицах.В пищу пойдет трава….

Сатин (стукнув кулаком по столу)

Хватит, достаточно, блядь.Пусть тост зазвучит, а не стон.Я предлагаю бокалы поднятьЗа уходящий эон.Глядя, как гаснет последний свет,И все уходит во тьму,Этому миру мы крикнем вослед:Туда и дорога ему!Прощай же, постиндустриальный мир,Тебя провожаем мы,И весел наш погребальный пир,Пир во время сумы.

С этими словами Сатин выпивает, грохает свой бокал об пол и впивается долгим поцелуем в губы Девы-розы. Все пьют.

Сатин (оторвавшись от Девы-розы)

И на прощанье процветаньюБокал я разбиваю свой,И девы-розы пью дыханье,Чтоб завтра, клянча подаянье,Пойти по улице с сумой!

Занавес

Конец второго действия

Действие третье

Место действия: помещение на верхних этажах одного из недостроенных небоскребов Москва-Сити.

Время действия: два года спустя.

Сцена представляет собой большую неоштукатуренную комнату. Стекол в огромном окне нет, оно кое-как завешено расплющенными картонными коробками и полосами целлофана, скрепленными проволокой. Зима, ночь. Из окна слышно завывание ветра. На полу кучи тряпья, служащие постелями. В центре импровизированный стол из огромного листа ДСП, положенного на табуретки из магазина “ИКЕЯ”. Вокруг стола такие же табуретки. На столе стоят пластмассовые стаканчики и лежат дюралевые полосы разной длинны.

У стола сидит Сатин в том же костюме Бэтмена (но, глядя на него, невольно вспоминается выражение: “Сложил крылья”).

В углу стоит железный таз, в котором горит огонь. У огня сидят Человек, обмотанный газетами (руки и ноги у него действительно обмотаны пачками газет, склеенных скотчем), и Человек в поролоне (на нем действительно надет, на манер пончо, большой прямоугольный кусок поролона с отверстием для головы. Поролон подпоясан кабелем).

Человек в поролоне (подбрасывая в таз номер журнала “Cosmopolitаn”)

Глянцевые журналы —Топливо отменное,Много дают жараИ сгорают медленно.

Человек, обмотанный газетами

А двумя этажами нижеСтали со стен жечь панели,Никто из них не выжил,На хер все угорели.

Человек в поролоне (тыча пальцем в пачку газет на руке Человека обмотанного газетами)

Слушай, а это тебе на фига?

Человек, обмотанный газетами

От холода отлично защищают газеты,В них не мерзнет ни рука, ни нога.

(Тычет пальцем в поролон Человека в поролоне.)

А твой поролон продувается ветром.

Входят Оптимист, Пессимист и Эффективный менеджер. У Оптимиста раздуваются карманы, Пессимист держит в руке авангардной формы канистру цвета металлик. Эффективный менеджер в телогрейке, подпоясанной ремнем с потускневшей пряжкой “HUGO BOSS”, ватных штанах и резиновых сапогах на три размера больше, растерянно озирается. Видно, что он впервые здесь.

Эффективный менеджер (задыхаясь)

Черт, не знаю, как и долез,Еще чуть-чуть, и я бы не выжил.Зачем поселились у края небес?Могли б найти жилье и пониже.Мне в другой раз сюда не дойти,Я давно уже уж, а не сокол,Сердце выскакивает из груди,К тому же в окнах здесь нету стекол.

Пессимист

Это единственное убежище для нас.Стекла здесь вставлены только снизу,Там тепло и не надо по лестнице лезть целый час,Поэтому там обосновались киргизы,Таджики, узбеки, уйгурыИ прочие самураи.Сидят себе и в ус не дуют,И никого туда не пускают.

Оптимист (возбужденно)

Везет мне сегодня сверх всякой меры,Я выменял у каких-то кипчаковЧетыре банки собачьих консервов“Чаппи”!

(Достает из карманов банки.)

У них там консервов этих целый магазин,Но в силу своей азиатской крови,Они больше любят есть настоящих псин,Как-то особенно их приготовив.Короче, косоглазые эти панкиЗа тушку изловленной мною сукиВыдали мне четыре банкиВ руки!

Пессимист

А меня какой-то каракалпакПо-моему, наебал,Я нашел на помойке от Бриони пиджак,А он мне за это дал

(показывает двухлитровую канистру авангардной формы цвета металлик)

Вот эту банку говна,Достав из какого-то ящика,И мне сказал, что онаСпиртосодержащая.

Все сбегаются к Пессимисту, рассматривают емкость, нюхают.

Сатин

Да не слушайте вы пессимиста,Узнаю этанол.Быстро берем канистру —И за стол!

Все садятся, расхватывают пластиковые стаканы, дюралевые полосы, которые используют как ложки, вскрывают банки “Чаппи”, разливают, выпивают, закусывают.

Эффективный менеджер (неожиданно опьянев, начинает причитать, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону)

Помню о коньякеВ том сверкающем мире,Бывало, сижу в “Маяке”,В “Квартире 44”…Ах, какое время было,Что за славная пораВсе креветки да текила,Все омары да икра.Так бы жить, сквозь годы мчаться,Где ты, времечко счастливое?Громыхали презентации,Шли в разнос корпоративы.Казино да рестораны,Евро, доллары, рубли,До чего ж вы, суки рваные,Нас сегодня довели?

(Выпивает еще и неожиданно бросается на Оптимиста и вцепляется ему в шею с криком)

Ах ты, подонок тухлый,Я тебе вырву горло!Ты обещал, доллар рухнет,А его вверх поперло!Все доллары, что по сусекамДома мы наскребли,Поверив тебе, гомосеку,Я поменял на рубли.

Оптимист (пытаясь вырваться)

Оставь мое горло!Отъебись, мудила!Какие на хуй доллары?Когда все это было?

Сатин устало встает, оттаскивает Эффективного менеджера от Оптимиста и сажает его на табурет.

Эффективный менеджер (лягаясь, Сатину)

Это ж ты орал мараломПусть он грянет! Он и грянул.

Сатин наливает ему и остальным из канистры цвета металлик. Выпивают.

Человек, обмотанный газетами

У меня вызывает удивление,Сколько раз раздавались угрозы,Что наступает глобальное потепление,Так откуда такие морозы?

Человек в поролоне

Из-за изменения температуры океанских вод,Гольфстрим изменил направление и потек куда-то в жопу,Сковал в результате ледНесчастную нашу Европу.

Оптимист

Я в это не верю. Пустые слова.Просто, вследствие кризиса,Содержание в атмосфере СО2Значительно снизилось.

Разливают. Выпивают.

Эффективный менеджер (вскакивает и отбрасывает от себя стакан с криком)

Господи, Боже правый!Пить эту дрянь не дело.Смотрите, этой отравойМой стаканчик разъело!

Сатин (не выдержав)

Боже, ну что за баран?Как мне это все надоело!Ни у кого не разъело стакан,А у него, понимаешь, разъело!

Эффективный менеджер с рыданиями выбегает из комнаты.

Сатин (устало)

Вот и славно. Достал уж своим нытьем.Есть дело поинтересней.Давайте хором споемНашу любимую песню.

Все (наливают, выпивают, затягивают):

Было время, процветалаВ мире наша сторона,Было газа и металла,Было нефти до хрена.Мы ходили на охоту,Возлежали средь пиров,Скинув грязную работуВ руки черные рабов.С плоских плазменных панелейДнем и ночью, круглый годЛикованье и весельеИзливалось на народ.Жизнь неслась без остановкиЛишь звенели бубенцы,И сияли на РублевкеНаши замки и дворцы.Гнали вдаль трубопроводыНеустанно нефть и газ,И росли, росли доходыС каждым месяцем у нас.

Пессимист встает из-за стола и выходит из комнаты.

Нынче трубы проржавели,Лебедою поросли.Кружат черные метели,Светит зарево вдали.Стало тихо, как в могиле,Не горит ни фонаря,И трясиною застылиНефти мертвые моря.Разгулялись злые бесыНад руинами трубы,Неподвижны “мерседесы”Как гламурные гробы.Поднялися из подвалов,Словно тучи саранчи,Стаи мрачных маргиналов —Прежней жизни палачи.Как гиены по пустынеВсюду рыщут босяки,И глазницами пустымиПялятся особняки…

Вбегает Пессимист, бледный, с прыгающими губами. Он кричит запинающимся голосом.

Пессимист

Вы сидите тут, вам весело,Алкоголь гудит в башке,А там менеджер повесилсяНа своем, блядь, ремешке.Рвота рот ему забила,И сработала кишка,И вот пряжка отскочилаОт его, блядь, ремешка.

Протягивает дрожащую ладонь, в ней блестит пряжка с надписью HUGO BOSS. Все вскакивают из-за импровизированного стола, опрокидывая икеевские табуретки. Подбегают к Пессимисту, толкаются вокруг него, зачем-то разглядывая пряжку.

Сатин (берет пряжку с ладони Пессимиста, держа указательным и большим пальцами правой руки, подносит ее к глазам, задумчиво произносит)

Надо же, пряжка. Эк его как.То-то кусал он все локти.

(С неожиданной злобой продолжает.)

Захотел удавиться — на тебе в руки флаг!Но зачем, дурак, песню испортил?

(Размахнувшись, швыряет пряжку с надписью “HUGO BOSS” в окно, кое-как заклеенное пленкой и разломанными картонными коробками. Попав в одну их многочисленных щелей, пряжка вылетает наружу.)

Занавес

Конец третьего действия

2008

Захар ПрилепинПечальный плотник, сочиняющий стихи

Такое редко случается: услышишь восемь строк — и все. Убит наповал.

В случае с Емелиным именно так и было.

Вот эти они, эти дикие и чем-то завораживающие стихи.

«Из лесу выходит / Серенький волчок, / На стене выводит / Свастики значок».

И дальше:

«Где Он, тот, что вроде / Умер и воскрес? / Из лесу выходит / Или входит в лес?»

Я иногда повторяю эти строчки про себя, совершенно не зная, о чем они.

В Емелине есть странный парадокс.

С одной стороны, нет ничего глупее, чем воспринимать все его тексты абсолютно всерьез, — что делают иногда буйные поборники тотальной толерантности (национальной, сексуальной и т. д., и т. п.). Нужно быть удивительно плоским и лишенным минимального чувства юмора человеком, чтоб не слышать, что больше всего и безжалостнее всего Емелин издевается сам над собой; или, если угодно, — над своим лирическим героем.

С другой стороны, нет ничего пошлее, чем воспринимать сочинения Емелина как срифмованные хохмы, и, слушая его, своеобразно напрягая лоб и скулы, только и ждать момента, когда можно в голос засмеяться. Нет ничего пошлее, говорим мы, потому что Емелин — это очень всерьез.

Парадокс, да.

Причем не единственный парадокс.

В Емелинской поэтике органично соединены элементы плача, порой переходящего почти в истерику — и глубочайшей сердечной сдержанности, мало того — человеческого мужества — очень внятного, ненаносного, последовательного.

Емелин кажется асоциальным типом — при том, что его тяга к упорядоченности и теплоте мира, или, если опять же угодно — социума, огромна. Сиротство как блаженство Емелин не собирается испытывать. Его блаженство — усыновленность; да и не только его — ведь он за многих брошенных и кинутых впервые подал голос.

Емелинские стихи абсолютно лишены той ложной многозначительности, что является признаком подавляющего большинства поэтических сочинений настоящего времени — и любую строку, написанную Емелиным, едва ли удастся наделить какими бы то ни было иными смыслами, кроме тех, что лежат на поверхности.

Однако если не во всех, то во многих, лучших стихах Емелина мы можем наблюдать тот самый фокус, что делается пустыми руками, и — иногда зовется подлинным искусством. Только что не было ничего — только сама речь, безыскусная и раздетая автором почти догола, — и вдруг возникает ощущение времени, судьбы и непреходящей боли.

Откуда, непонятно.

Мы несколько раз встречались с Емелиным, и я пытался выспросить у него: откуда.

В поисках ответа пришлось ему пересказать мне всю свою жизнь.

Пролог. «Давай сломаем этот образ!»

Его воспоминания начинались так: Москва, Фрунзенская набережная. Отец и маленький сын, белобрысый дошкольник на заплетающихся ножках. Маленькая лапка затерялась в крепкой, взрослой руке.

Вокруг яркое, отчетливое, цветущее, тополиное лето. Мощь сталинской архитектуры, Воробьевы горы, река, и солнце в реке — а отец смотрит на мальчика с невыносимой жалостью: пацана опять будут оперировать.

— А что болело? — спрашиваю.

Пацан вырос. Ему уже много лет. Он отвечает:

— Что только ни болело. Гланды резали в четыре года… водянка — это с мочевым пузырем. В паху резали. До сих пор шрам в районе яиц… Только и делал, что болел и перемещался из больницы в больницу.

Разговор происходит на второй день знакомства, под третий стакан. Мы тихо пьем вино в его маленькой, скромной квартирке, поэт Всеволод Емелин, его жена Вероника и я.

— Слушай, я тебе такие вещи рассказываю — о них никто не знает, я никому не говорил… — останавливает себя Емелин, — у меня же образ такого простого рабочего паренька с окраины…

— Давай, Сев, разломаем этот образ, а?

— Давай… Так вот, ни хрена я не с рабочей окраины.

Глава первая, Кремлевская

Если он говорит грустные вещи — лицо печально, но глаза при этом веселые. Если о веселом вспомнит — все наоборот.

О маме говорит с грустным взором.

Мать «паренька с рабочей окраины» Севы Емелина работала в Кремле.

Тут бы хорошо добить удивленного читателя и сказать, что Емелин — внебрачный сын, к примеру, министра культуры Фурцевой: была такая легендарная женщина в СССР. У Фурцевой обязательно должны были рождаться именно такие «поперечные» дети. Очень мелодраматичная получилась бы история. Но нет, все чуть проще.

Его отец художником-конструктором. И мама была вовсе не Фурцевой, а секретаршей одного из видных кремлевских начальников. Впрочем, в советские времена попасть в Кремль было не столь сложно, как кажется.

— С одной стороны, это была замкнутая структура, — говорит Сева о кремлевских служащих эпохи позднего, так сказать, тоталитаризма, — но обслуживающий персонал туда набирали простой — обычных девчонок из подмосковных деревень, без всяких образований. И, грубо говоря, «осчастливливали» их такой работой. Они и селились «кустами» — по несколько домов в разных уголках Москвы. На работу, прямо к Спасской башне, их доставляли на автобусе. На Васильевском спуске у Кремля автобус останавливался. И вечером развозили.

Мать Севы попала в Кремль в 51-м.

Во время войны она, заметим, была в оккупации, «под немцем». Мало того, дед поэта Емелина был расстрелян в 37-м как враг народа. Что вовсе не помешало маме Севы обосноваться за кремлевскими стенами и перестукивать там на печатной машинке важные документы.

Рассказывала она о своей работе крайне редко: видимо, и не должна была, согласно неким циркулярам. Но несколько историй за целую материнскую жизнь Сева все-таки услышал.

Видела она Сталина, например. Шла по коридору Кремля, навстречу вождь народов. Впереди вождя автоматчики, которые разгоняли всех подвернувшихся. Будущую маму Севы Емелина втолкнули в ближайшую комнату, оказавшуюся мужским туалетом. Там она в компании автоматчика и пары других напуганных девушек переждала, пока Иосиф Виссарионович проследует. В туалет он не заглянул.

А потом мама видела и Хрущева, и Брежнева, и всех иных. Эти попроще были, без автоматчиков передвигались.

— Косыгина она очень любила, — рассказывает Емелин, — вспоминала: вот он бредет по кремлевскому саду, задумчиво рвет с яблони зеленое яблоко, откусывает, и не бросает, а кладет в карман пиджака… С ней здоровались (я не думаю, что она выдумала это — мама никогда не была склонна к хвастовству) — и Косыгин тот же, и Микоян, и иные — по имени называли ее.

Мать Емелина работала у человека по фамилии Мельников, он курировал четыре оборонных министерства.

— Слушай, а кремлевские елки ты посещал? — спрашиваю Емелина.

— Было дело — с детьми других кремлевских служащих… Но я больше любил обычные елки.

— И, конечно же, ездил по путевкам в кремлевские пионерлагеря и Дома отдыха?

— Естественно. Один из них был, например, в Ос-тафьево — это имение князей Вяземских. Недавно видел по телевизору, что там делают дом-музей, а я помню сиживал в этом имении у камина… Там Пушкины бывали, Карамзины всякие.

Старинная мебель к моменту появления там будущего поэта Емелина не сохранилась, зато навезли множество трофейного немецкого барахла. Стояли гигантские фарфоровые зеркала. Утверждали, что самое массивное, с узорами из сплетающихся роз, привезено из резиденции Германа Геринга… Емелин смотрелся в него. Быть может, видел отраженья своих будущих стихов: «Из лесу выходит / Серенький волчок, / На стене выводит / Свастики значок».

Если б не кочеванье по больницам, раннее детство Севы было бы вовсе замечательным.

Питалась, к примеру, семья Емелиных просто замечательно. Мама получала кремлевский спецпаек: колбаса докторская, сосиски микояновские, армянская вырезка, и даже картошку привозили из подсобных хозяйств. В магазин ходили только за хлебом и за солью.

— Слушай, — говорю я Севе, — вот услышат тебя наши прожженные либералы и сразу сообразят, откуда в тебе эта ностальгия. Я же наизусть помню: «Не бил барабан перед смутным полком, / Когда мы вождя хоронили, / И труп с разрывающим душу гудком / Мы в тело земли опустили… / С тех пор беспрерывно я плачу и пью, / И вижу венки и медали. / Не Брежнева тело, а юность мою / Вы мокрой землей закидали». Вот, — скажут они, — откуда эта печаль: он же кремлевский мальчик, он же сосиски микояновские ел, когда мы очередях давились!

Тут впервые у Севы становятся и глаза грустными, и улыбка пропадает при этом.

— Я же не о сосисках печалюсь, а о том, что юность моя похоронена.

Глава вторая, геодезическая

В детстве Сева пацаном веселым, разбитным и забубенным не был.

— В школе я какое-то время пытался изображать хулигана, — говорит Всеволод Емелин, — Но в классе уже были настоящие хулиганы, на их фоне я смотрелся…

Дальше недолго молчит.

— Короче, они быстро просекли все, настоящие хулиганы. Пару лет, в классе седьмом — восьмом я входил в пятерку самых забитых и опущенных в классе. Пока хулиганов не повыгоняли из школы после восьмого.

Учился плохо. Но читал книги — был доступ в роскошную библиотеку Совмина, там хранились развалы редкой фантастики: и Лем, и Брэдбери, и прочие… Поэзия началась в последних школьных классах.

— Блок, Блок, Блок. Стихи о Прекрасной Даме всякие…

После школы пошел на геодезический.

— Все в моей семье было на самом хорошем уровне: и жилье, и питание, и возможность отдохнуть, — говорит Емелин, — после седьмого класса наш достаток стал предметом моих серьезных комплексов, одноклассников я домой не водил… Но вот чего не было: так это хоть какого-то блата при поступлении в вуз.

В итоге поступал сам. И поступил.

— Когда пришел в институт, долго не мог понять, что за люди меня окружают, — рассказывает Емелин, — с одной стороны, люди как люди — а с другой, как-то не очень похожи на тех, что были вокруг до сих пор. Потом, наконец, выяснилось, что кроме меня в группе москвичей всего два человека. Другие ребята и девчата были из иных краев.

И вот на первом же занятии вызвали к доске москвича. Преподаватель говорит: «Хочу проверить ваши знания. Нарисуйте мне, как выглядит график синуса».

— Явно задумался парень, хотя только что сдал экзамен, прошел конкурс, — смеется Емелин, рассказывая, — на доске — ось «икс», ось «игрек». Студент смотрит на них. Преподаватель просит: «Самый простой график». Студент параллельно оси «икс» ведет прямую линию.

Преподавателя, как я понял, уже трудно было чем-либо удивить. Он посмотрел и говорит: «Ну, хорошо. Теперь нарисуйте мне косинус».

Опять у студента растерянный взгляд задумчивый, и он рисует линию параллельно оси «игрек».

— Замечательно! — говорит преподаватель, — Садитесь!

В общем, учиться там было, мягко говоря, не сложно. Поначалу Емелин был круглым отличником.

У Севы и стипендия имелась — сорок рублей. А портвейн тогда стоил, напомним, два рубля двенадцать копеек. Был, впрочем, разбадяженный портвешок по рубль восемьдесят семь, и был еще по три рубля — марочный, с трехлетней выдержкой.

Так все и началось.

Нет, портвейн Сева уже в школе попробовал. «Едва период мастурбации / В моем развитии настал, / Уже тогда портвейн тринадцатый / Я всем иным предпочитал. / Непризнанный поэт и гений, / Исполненный надежд и бед, Я был ровесником портвейна — / Мне было лишь тринадцать лет».

Но в институте уже началась серьезная история…

— Вытрезвители были? Кости ломал в подпитии, сознавайся? Иные непотребства совершал?

— Было, было, все было. И кости ломал, и вытрезвители неоднократные…

Мы рассматриваем фотографии Всеволода Емелина, и невооруженным взглядом видно, что в подавляющем большинстве случаев поэт несколько или глубоко пьян. В руке будущего поэта, как правило, бутылка. Иногда много бутылок возле него — на столе, или на траве, или на иной поверхности. Все початые. То ли он не фотографировался в иные минуты, то ли иные минуты были крайне редки.

Емелин констатирует факт, отвечая Бродскому: «Забивался в чужие подъезды на ночь, / До тех пор, пока не поставили коды. / И не знаю уж как там Иосиф Алексаныч, / А я точно не пил только сухую воду».

Институт он закончил с трудом, диплом получил за честный и пронзительный взор, и немедля отправился в северные края — геодезистом, по распределению. Работу заказывала строительная организация, и делал Сева самые настоящие карты: с горизонталями, с высотами, со строениями, но не географические, а для проектных работ. Командировки длились от трех до шести месяцев — Нефтеюганск, Нижневартовск — и бешеные, между прочим, зарабатывались там деньги. Пятьсот в месяц выходило чистыми. А Севе в ту пору едва перевалило за двадцать.

Работы иногда было не очень много, и геодезистам приходилось в силу возможностей коротать время.

Когда начальник партии допивался до потери человеческого облика, его грузили и эвакуировали в Москву. Сева тем временем оставался в звании и. о. начальника партии.

Партия, как правило, была небольшая: непросыхающий шофер (ездить ему было некуда, и грузовик его стоял замерзший), пара шурфовщиков и три «синяка» из местных, которых нанимали, когда возникала необходимость: скажем, рельсы носить.

Не все выдерживали такого сложного ритма работы, и на Севере Сева впервые стал свидетелем, как его сверстник и сотоварищ по работе сошел с дистанции чуть раньше остальных: его, опившегося сверх предела, отправили домой в цинке, мертвого и холодного.

В 1983 году, в полярном поселке Харп, где сидит сейчас Платон Лебедев, и самого Севу настигла, наконец, белая горячка.

— Пили уже много дней… и водка была, и… разные были напитки. Вплоть до одеколона, все было. Помню, как все началось: вдруг увидел рассыпавшиеся по полу золотые монеты. Бегал на карачках по полу, их собирал. Они катались, их было трудно поймать…

Что было дальше, Сева не помнит. Но, отработав три года на Севере, вскоре после харпских золотых монет Емелин принимает решение вернуться в Москву и покончить, так сказать, с геодезией.

Настроение, по всей видимости, было примерно такое: «И только горлышки зеленые / В моем качаются мозгу. / И очи синие, бездонные… / Пиздец, я больше не могу».

Глава третья, диссидентская

Пока Сева, краткими наездами бывая в Москве, постигал Север, у него родился от бывшей сокурсницы сын.

Прожила семья недолго.

— Я собственно другую бабу себе завел… — поясняет Сева, — Не хотелось врать, обманывать, настроение было вроде — «да пошло все!». И расстались.

— Трагедия была?

— Нет. Там были другие, более интересные события. Тогда я пребывал в поиске «интеллигентного» общения. Еще в институте подружился с одним парнем. Он поймал шизофрению на третьем курсе, с тех пор у него уже ходок семь в дурдома. Тем не менее, он доныне не потерял человеческий облик, мы дружим и сейчас. А в те времена мой друг вообще был редким человеком: читающий, со связями в интеллигентских кругах, дядя его в Америке жил — русский поэт-эмигрант. Друг меня привел в одну компанию. Это называлось: Кружок катехизации.

Кружок был подпольным (начало 80-х на дворе!) и существовал вокруг отца Александра Меня.

О, там заседали матерые зубры: владеющие пятью языками, знающие Надежду Яковлевну Мандельштам и Варлама Шаламова. Кто, как это тогда называлось, в отказе. Кто со связями за границей и с возможностью издавать «тамиздатовские книги». В общем, это уже была структура.

«Зазывали в квартиры / Посидеть, поболтать. / Там меня окружила / Диссидентская рать. / В тех квартирах был, братцы, / Удивительный вид: / То висит инсталляция, / То перфоманс висит. / И, блестящий очками, / Там наук кандидат / О разрушенном храме / Делал длинный доклад. / Пили тоже не мало, / И из собственных рук / Мне вино подливала / Кандидатша наук. / Я сидел там уродом, / Не поняв ни шиша, / Человек из народа, / Как лесковский Левша».

Самого о. Меня будущий поэт видел редко. Чтобы протолкнуться к батюшке, нужны были крепкие локти: свита была плотной и сердитой; но Емелин и не рвался особенно.

Зато у него было источающее адреналин ощущение подпольщика, борца, рискующего, черт возьми, свободой во имя Руси, которую проклятые большевики… и проч., и проч.

Так все и происходило, почти как в тех, вышепроци-тированных стихах: встречи, посиделки, Сева раздобыл ксерокс, делал копии книжек и воззваний. Вполне мог загреметь, кстати, но — миновало.

Тут и перестройка началась.

Как писали в учебниках о литераторах начала века, «революцию он принял восторженно». Ни одного митинга не пропускал. Клеил листовки. Раздавал прокламации. Читал правильную прессу. Агитировал косных. Ненавидел красных.

Долго помнилось ему потом утро 21 августа 1991-го. «Теперь-то уж заживем!», — такие мысли бродили в голове поэта.

В тот день Емелин, естественно, был у Белого дома, в первых рядах защитников демократии. Они ходили по центру Москвы в состоянии ослепительного счастья и нахлынувшей новизны.

— Встретил, помню, группу парней с противогазами… — повествует Сева, отпивая вино.

— А зачем противогазы?

— Ну как же, в течение суток ничего людям не раздать. Помнишь, как в мультфильме: «У нас есть план!» Вот они делали вид, что у них есть план: раздали противогазы… Встретились мы с парнями, обнимались, восклицали что-то, готовы были расплакаться.

В стихах об этом еще лучше: «Мы цепи сомкнули, мы встали в заслон, Мы за руки взяли друг друга. Давай выводи свой кровавый ОМОН Плешивая гадина Пуго».

Но ОМОН не вышел, и Пуго проиграл.

А в 93-м году Емелин стоял у Моссовета и вместе со всеми требовал оружия, чтобы идти расстреливать красно-коричневых фашистов. Напротив поэта Емелина стояла Валерия Новодворская. Еще запомнилось, как в толпу митингующих, требовавших оружия, ворвался «Мерседес», оттуда вышли два якобы афганца — все в значках и аксельбантах, бугаи; вывели под тонкие лебединые руки женщину из машины. Толпа возликовала: «Джуна с нами!»

На трибуну вышел обозреватель программы «Взгляд» Владимир Мукусев и стал говорить, что большевики не только угробили Россию, они и крейсер «Аврора» угробили. «Крейсер пропадает, крейсер ржавеет!» — восклицал Мукусев.

— Сев, ты не ощущал тогда привкус некоего абсурда в происходящем?

— Прекрасно ощущал.

И добавляет, помолчав:

— Но все-таки в 93-м году я еще был твердо уверен, что реформам просто мешают. Что есть один путь и во имя него надо терпеть. Хотя жить мне стало совсем плохо. Не по сравнению с советскими временами — а вообще, конкретно. Жил на грани вполне очевидной нищеты. Ел одну картошку, без всего, без соли и масла…

Сначала Емелин устроился сторожем. Потом плотником в церковь Успения Пресвятой Богородицы. Там и работает до сих пор.

Глава третья, литературная

— Сев, постой, а когда же началась литература?

Вторую половину 90-х годов Емелин провел плотничая. В свободное от плотницкой работы время посещал редакции старых и новых журналов, старых и новых газет.

Оставив квартиру бывшей жене, жил у матери, покинувшей в 91-м Кремлевские покои, Прямо скажем, мать, железная женщина с железным характером была недовольна сыном и по-прежнему старалась перековать его.

— До 45 лет шел процесс неуклонного моего воспитания. Чем она становилась старше, тем этот процесс, поскольку я жил у нее, принимал все более гомерические формы, — признается Сева.

Лет пять прошло в спорах с матерью и бессмысленному брожению по редакциям. В редакциях выходили люди с «затуманенными восточно-средиземноморскими глазами» (определение Емелина) и говорили: «Да, да, почитаем.»

— …И несли рукопись до первого мусорного ведра… Появились тогда у меня новые настроения: за что я боролся и бегал у них на побегушках, листовки за них клеил, книжки доставал, поручения их выполнял — и где чего? где награды? — здесь Емелин смеется.

Впрочем, уже тогда стихи Емелина ходили по рукам, от поклонниц к поклонникам и далее по кругу. И вот, как водится в сказках, под Новый, 2000-й год, раздался в его квартире звонок: «Здравствуйте, я Виктория Шохина из «Независимой газеты». Мы хотим опубликовать подборку ваших текстов. Они нам очень нравятся».

И опубликовали. Целый разворот. С биографией и фотокарточкой Емелина. Стотысячным тиражом.

Публикация вызвала фурор, «Независимую» завалили письмами и задолбали звонками: кто это? откуда он взялся?

Через неделю из газеты снова позвонили: «Знаете, мы два раза подряд никого не печатаем. тем более поэзию. Но вас хотим».

И дали еще один разворот.

— Это было счастье?

— Да, да. Напился.

— И?

— И ничего не произошло.

— Как не произошло, Сева? Ты же народный поэт, ты известный. У тебя за пять лет вышли четыре книги — когда у девяносто девяти из ста русских поэтов не выходит по десять лет ни одной. Одну из твоих книжек издал Илья Кормильцев, который кроме тебя и Лимонова больше не издавал ни одного поэта. Твои стихи, я в курсе, знают и помнят десятки тысяч подростков в разных концах страны. (За взрослых не отвечаю, — просто реже с ними общаюсь…)

— Я немножко понимаю в поэзии, — отвечает Емелин, — последним известным поэтом был Евгений Евтушенко.

— Хорошо, — меняю я тему, а мама твоя читала стихи сына? Гордилась?

— Знаю, что она прочитала стихотворение про «Белый дом».

(«Пока я там жизнью своей рисковал, / Боролся за правое дело, / Супругу мою обнимал-целовал / Ее зам начальник отдела»).

— Мама сказала, что вообще не понимает, что это за чушь. Я против, говорит, этих капиталистов, захвативших власть — но ты-то вроде там стоял. Значит, стоял неизвестно ради чего? Плюс ко всему о жене написал: это вообще невозможно. Ты потеряешь сына, если он это прочтет.

Сына Сева не потерял, парень отнесся к признаниям отца с юмором. Зато, благодаря поэзии, Емелин нашел жену.

— Вероника, расскажи, как все было, — прошу я ее.

— В декабре 2003-го я была в гостях у певца Александра О'Шеннона, — говорит Вероника, — и он спел новую свою песню на стихи Емелина: «День рожденья Гитлера».

«Я иду за первою / Утренней поллитрою / В Воскресенье Вербное, / В день рожденья Гитлера».

— Все, конечно, пришли в полный восторг. Саша откуда-то извлек книжку Емелина, мы читали ее полночи вслух, плакали…

— «Плакали». Не пизди… — говорит Сева доброжелательно, даже с нежностью.

— Хохотали до слез, — поправляет Вероника, нарезая груши к нашему красному полусладкому.

— …Я сразу поняла, что автор этих стихов — тот мужчина, что мне нужен…

— И когда вы увиделись?

— Еще много времени прошло с того дня… — отвечает кто-то из них.

Они смотрят друг на друга, пытаясь вспомнить дату, и, наконец, вспоминают.

17 июля 2004 года уже сам Емелин был в гостях у Александра О'Шеннона, в Зюзино. Выпили, конечно. Емелин вышел за пивом, приобрел примерно полящи-ка, пошел обратно и… потерялся. Бродил уже несколько часов по району, уничтожая закупленные запасы пива. Местные жители не знали, кто такой Александр О'Шеннон, и тем более, где он живет.

Вдруг подъезжает к одному из подъездов роскошная машина и откуда выходит Вероника, которую Емелин, естественно, еще не знал.

— …Но сразу понял: такая женщина может идти только к Шеннону, — говорит Емелин, — Подбежал к ней, громыхая оставшимся в пакете пивом: «Вы к Шеннону?!»

Естественно, к Шеннону.

— В первую же пьяную ночь Емелин сказал: «Выходи за меня!» — говорит Вероника. (Емелин называет ее Ве-ронк).

Они поженились.

Огромная фотография молодоженов была опубликована на первой полосе самой крупной литературной газеты. Новость № 1: «Поэт женился!». Больше подобных фотографий ни в этой, ни в другой литературной газете я не встречал.

И после этого Емелин говорит, что он не известный поэт.

Вместо эпилога

Мы в церкви Успения Пресвятой Богородицы.

Внутри идет постоянный ремонт, что-то реставрируется. Стоят крепкие леса. Их построил Емелин.

Сев, сколько тебе все-таки лет?

— 48. Помирать пора.

— Много, да?

— Считаю, что ужасно много, а чувствую себя на все 88.

Мы ходим по храму. Начинается ежедневная процедура обеда для бомжей. Каменные помещения наполняются терпким запахом старых одежд и немытых тел. Емелин смотрит на бомжей спокойно, тихими глазами, на лице не единой эмоции: ни жалости, ни брезгливости. Я не знаю, о чем он думает.

— Сев, а русский человек — он какой, по-твоему?

— Русский человек — не православный, не голубоглазый, не русый, нет. Это пьющий человек, приворовывающий, отягощенный семьей и заботами. Но при этом: последний кусок не берет, пустую бутылку на стол не ставит, начальству вслух о любви не говорит. У него твердые понятия о жизни. Но вовсе не те, которыми его обычно наделяют…

— Ты ощущаешь себя русским человеком?

— Ну, конечно.

Достоевский говорил про амбивалентность русского человека. Емелин в этом смысле пример почти идеальный. Известно-неизвестный поэт, проживший полвека счастливо-несчастной жизни, на которую он смотрит грустно-веселыми глазами.

— Знаешь, что я думаю, Сев. Мы вот ломали твой образ, ломали, а он стал еще крепче. Никак не пойму отчего.

Всеволод Емелин пожимает плечами.

Мы идем в кафе.

— У меня уже третью твою книжку зачитали, — жалуюсь я, — где тут можно купить поблизости?

— Этого говна полно. Дарю.

Он извлекает книжку из рюкзака.

Кроме нас в кафе сидит человек, наверное, тридцать. Вряд ли кто-то из них знает, кто такой поэт Емелин. Но ведь они и Евтушенко наверняка не читали.

Зато напротив стоит церковь в лесах Емелина, а на круглом столике лежит его же синяя книжка, где есть несколько чудесных строк. Похоже, мироздание на месте. Понимать его вовсе не обязательно. Достаточно смотреть на него честными глазами. Но, судя по всему, это не дарует человеку исключительно радостные ощущения.

Захар Прилепин

Евреев-пидарасов в ФСБ сокращенно называют “еврепидами”. См. Вяч. Курицын “Акварель для матадора”.
Вариант: за забитый вами эфир.
Для тех кому за тридцать вариант — “Словно спинка мента”. — Прим. автора.
Вариант: “со ствола”.
Вариант: в “Википедию” не включают.
Вариант: От непризнанных поэтов / Я осатанел.
Вариант: Конфликт интерпретаций.
Вариант: Пострадал анально я.
Вариант: Кругом палач на палаче / Прошла прекрасная эпоха.
Вариант: Чумак.