Вера — это не рациональное понимание, вера — это сознательное доверие Высшему существу там, где не видно пути.
Джек устанавливал карбюратор, который только что перебрал, когда к нему приблизились Карл и Тед.
— Как дела, Джек? — начал Тед, засунув руки в карманы.
— С этим почти закончил, Тед. Что-нибудь нужно?
— Ничего, — ответил за брата Карл и сложил было руки на объемистом животе, затем, однако, также предпочел карманы. — Просто хотели сказать тебе, что мы тут поговорили и решили… в общем, если хочешь, то не приходи пока в мастерскую. — Карл поскреб лысину, снова спрятал руку в карман и продолжил: — Сын Теда как раз приехал на каникулы; пусть пока поработает с нами. Ему не помешает немного запачкать руки после сидения за партой. — Когда Карл говорил «мы», он имел в виду себя и братьев.
Джек уставился в разобранный двигатель, не зная, что сказать. В жизни ему уже встречались такие люди, которые, хотя и не могли целиком снять ношу с твоих плеч, зато могли облегчить ее. Братья Шейверы по-своему, как умели, как раз и старались помочь ему справиться с грузом надвигающегося несчастья.
— Я отработаю, — пробормотал Джек карбюратору, слишком смущенный, чтобы поднять глаза на братьев.
— Конечно, — ответил Карл, обращаясь все к тому же карбюратору. — Но это не нужно.
— Насчет зарплаты не волнуйся, — добавил Тед. — Майк будет высылать тебе чек на дом каждую неделю.
Джек судорожно подыскивал слова. Ему собирались платить за работу, которую он не сделает.
— А теперь дай-ка я сам займусь этим, — сказал Тед, приближаясь к карбюратору. — Тебя, наверное, ждут дома.
Джек попытался что-то сказать, но голова Теда уже исчезла под капотом, а Карл молча ушел по своим делам. Так что Джеку оставалось лишь вымыть руки, натянуть пальто и поехать домой, чтобы в последний раз отметить Рождество с женой.
Натан был приятно удивлен, когда, вернувшись из школы, увидел, что папа уже дома. Мальчик поделился со всеми подарком, полученным в школе: шоколадными снеговиками и леденцами в виде звездочек. Затем в ногах у мамы он установил бумажную елку и стал скотчем приклеивать к спинке, ножкам, боковинам кровати снежинки, которые вырезал в тот день под руководством Дорис. Подошла Рэйчел и сорвала одну из белых игольчатых снежинок. Свое «преступление» младшая сестренка сопроводила счастливым смехом.
— Рэйчел! Нельзя! — завопил Натан, выхватывая обрывки снежинки из липкого кулачка сестры. — Не трогай их! — Рэйчел шустро перебежала к другому краю кровати, оторвала еще одну снежинку и вновь радостно рассмеялась, увидев, как рассердился старший брат.
— Ты все испортишь, — крикнул тот и толкнул Рэйчел. — Прекрати.
Джек поднял с пола собиравшуюся заплакать дочку и перевернул ее вверх ногами, отчего Рэйчел стала восторженно повизгивать.
— Натан, нельзя драться с девочками, — отчитал Джек сына.
— Она обрывала мои снежинки! — обиженно выкрикнул Натан.
— Не волнуйся, все выглядит великолепно, — заверила его Мэгги. — Мне кажется, что я нахожусь в волшебной зимней сказке.
Пока все были заняты в гостиной, на кухне Эвелин успела без помех упаковать подарки в оберточную бумагу. Настало время уводить детей из дома под предлогом похода в магазин: действие обезболивающего заканчивалось, и Мэгги не хотелось, чтобы сын и дочь видели, как она страдает. Вскоре появится Сильвия и введет новую дозу лекарства, которое поможет Мэгги справиться с усиливающейся день ото дня болью. Дети, кажется, не замечали этой уловки взрослых, а если и начинали выражать недовольство тем, что приходилось куда-то идти, то Джек говорил Натану: «А кто же поможет бабушке?» И этого бывало достаточно, чтобы Натан бросался в прихожую натягивать сапоги, а за ним семенила и Рэйчел.
Вечером, после ужина, когда посуда уже была вымыта и убрана, Джек помог Мэгги сходить в ванную. От лекарств Мэгги испытывала многочасовые приступы тошноты, которые заканчивались рвотой и еще большей слабостью. В таких случаях Мэгги жестом давала понять Джеку, что ей плохо (за время болезни у них выработалась целая система условных знаков). Тогда он опускал ее ноги с кровати и помогал ей подняться. Мэгги, хотя и очень ослабла, все еще могла передвигаться, опираясь на мужа. В ванной комнате Джек обхватил Мэгги и держал, пока ее рвало в раковину. Затем, придерживая Мэгги одной рукой, он ополоснул раковину и отвел жену обратно в комнату, уложил в постель и заботливо подоткнул со всех сторон одеяло. Мэгги казалось, что ее муж — самый сильный мужчина на свете.
Когда Мэгги снова устроилась в кровати, вся семья собралась вокруг нее, чтобы посмотреть по телевизору сказку «Рождество Чарли Брауна». Все получили от фильма огромное удовольствие, но громче всех смеялась Рэйчел.
— Это моя самая любимая рождественская история, — сказала Эвелин, поднимая Рэйчел на руки, чтобы выкупать внучку перед сном.
При этих словах Натан вскинулся, вспомнив, что у него в рюкзаке лежит его собственная рождественская история. Он сбегал в свою комнату и вернулся к маме с тетрадкой в руках.
— Миссис Паттерсон сегодня вызывала всех по очереди, и мы читали вслух свои сочинения, — гордо сообщил он родителям. — Тайлер сфотографировал, как Санта-Клаус заходит в его комнату из кухни, а снеговику Джошуа кто-то оторвал голову.
— Ох, как это ужасно, — улыбнулась Мэгги.
Натан открыл тетрадку и начал читать:
— «Мое самое любимое Рождество было, когда я, мама и папа поехали на ферму кататься на санках. Папа свалился с санок, потому что мы сидели втроем, и мама смеялась всю дорогу до самого низа. Потом мы ели курицу, яблочные пирожки и пили горячий шоколад, а папа с мамой танцевали возле елки».
Мэгги сочинение сына очень понравилось. Она с улыбкой смотрела на т с лишней ножкой, на d с палочкой слева, а не справа, на неразличимые g и j. Похвалив Натана за хорошую память, она задумалась: неужели с тех пор прошло три года? Тот день стоял перед ее глазами так ясно, как будто был вчера. Они с Джеком посадили маленького Натана между собой, но не успели проехать и четверти пути, как Джек не удержался на краю санок и свалился. Мэгги хохотала до слез, глядя, как он кувыркается вниз по склону.
— Да, это и мое любимое Рождество, — сказала она, возвращая сыну тетрадку.
— И мое тоже, — вставил Джек. — Хотя я потом две недели хромал.
— А как же ты потом танцевал с мамой? — поддразнил его Натан.
Взор Мэгги затуманился. Джек обожал танцевать, несмотря на то что у него не очень получалось. Но если ему и недоставало грации, он с лихвой компенсировал это неудержимым задором.
— Твоя мама танцует лучше всех на свете, — сказал сыну Джек.
— Миссис Паттерсон тоже рассказала нам о Рождестве, которое ей запомнилось больше всего. Ей тогда бабушка подарила такие особенные туфли, розовые с бусинками. Миссис Паттерсон танцевала в них целый день. И даже спала в них, — поделился впечатлениями Натан.
— Надо же, — восхитилась Мэгги. — Наверное, это действительно были особенные туфли.
Тем временем Эвелин искупала Рэйчел, завернула ее в пушистое полотенце и отнесла в детскую, закрыв за собой дверь. Мэгги посмотрела на милое личико сына. Он унаследовал от отца голубые глаза и светлые волосы. В наступившей тишине она почувствовала, что ей надо поговорить с Натаном о скором будущем. Она знала, что другой возможности побыть со своим мальчиком наедине у нее может не оказаться, и попыталась собраться с духом для этого невыносимо трудного разговора.
— Милый, ты не принесешь мне попить чего-нибудь теплого? — попросила она Джека, глазами умоляя его выйти из комнаты.
Джек подскочил со стула, догадываясь о намерениях жены. Они не раз уже обсуждали, когда и как сказать Натану о самом страшном. Состояние Мэгги стремительно ухудшалось. Ни Джек, ни Мэгги не говорили о времени, но оба знали, что его оставалось мало.
— Конечно, — проговорил Джек и вышел.
— Миссис Паттерсон всегда придумывает для вас такие интересные задания, — сказала Мэгги Натану. — Напомни мне, что за сочинение ты написал недавно? То, что мне так понравилось.
— Про лягушек?
— Нет, это мне тоже понравилось, но то, кажется, было про цветы.
— А, да! — просиял Натан. — О чем думают цветы под снегом.
Мэгги улыбнулась его энтузиазму. Ее сынок всегда помогал ей ухаживать за цветочными клумбами возле дома. Еще двухлетним малышом она подводила его к крохотным росткам в земле и говорила: «Смотри, Натан, вот растет цветочек», и потом день за днем они следили за тем, как цветок вырастает, пускает бутоны и наконец расцветает.
Мэгги отвернулась на секунду, борясь со слезами, и снова обратилась к сыну:
— Натан, очень скоро многое изменится, — медленно подбирала она слова, — и тебе не все будет понятно.
По лицу Натана она видела, что ему уже не все понятно.
— Натан, — нежно произнесла она. — Вероятно, когда-нибудь, уже взрослым, ты станешь винить Бога в том, что я заболела, но прошу тебя, не делай этого.
Натан нахмурился, не зная, что и думать. Почему мама говорит о своей болезни? Он предполагал, что она скоро поправится, потому что люди, которые серьезно больны и никогда не смогут выздороветь, лежат в больницах.
— Я хочу, чтобы ты помнил: Бог не делал меня больной. Он помог мне бороться с болезнью, — говорила Мэгги. — Он давал мне силы играть с тобой и с Рэйчел и поддерживал в самые тяжелые дни.
Натан опустил голову. Ему не нравилось говорить о мамином нездоровье. Мэгги мучительно искала слова, которые не испугали бы восьмилетнего сына.
— Через некоторое время, — с паузами, задумчиво заговорила она, — ты, наверное, услышишь, как некоторые взрослые говорят: «Какая жалость! Господь забрал ее такой молодой». Но они будут не правы, Натан. Они будут не правы, и я не хочу, чтобы ты верил им. Каждый раз, когда ты будешь слышать эти слова, вспомни, что я скажу тебе сейчас: Бог не забрал меня. Он принял меня.
Наморщив лоб, Натан взглянул на мать. Мэгги смотрела в его перепуганные глаза. Может быть, он еще слишком мал, чтобы понять ее?
— Ты имеешь в виду, на небо? — шепотом выговорил он.
Сердце Мэгги чуть не разорвалось при этих словах.
— Да, милый, на небо.
Натан замолчал. На кухне Джек напряженно прислушивался к разговору.
— То есть Бог заберет тебя на небо? — переспросил Натан, не в силах осознать сказанное.
— Нет, — возразила Мэгги. — Он не заберет меня, Натан. Он раскроет объятия и примет меня. Между этими словами огромная разница, и я хочу, чтобы ты всегда об этом помнил.
Натан вертел в руках тетрадку. Помолчав, он тихо спросил:
— А что ты там будешь делать?
— Я даже не могу представить себе, — сказала Мэгги прерывающимся голосом. — Я знаю, что буду долго-долго смотреть на Бога и благодарить его за то, что Он послал Иисуса на землю к людям, и за то, что Он подарил мне тебя. И там будет так замечательно, Натан, невозможно даже вообразить, что я там буду делать, но одно я знаю точно: там я буду здоровой. — Натан при этих словах взглянул на Мэгги. Она улыбнулась. — Там я буду совершенно здоровой и буду бегать, и прыгать, и играть, и танцевать, как раньше, когда я не болела.
Натан снова уткнулся в свою школьную тетрадку. Ему по-прежнему было трудно говорить о маминой болезни. Он не знал, что думать, как себя вести.
— А там будут звери? — наконец спросил он.
— Будут. Там будут самые необыкновенные и красивые звери, о которых мы с тобой даже и не слышали, — ответила Мэгги. — Животные, которых Бог создал для нас и которые живут на земле, совсем не такие, как те, что живут с Богом на небесах. Зебра и жираф? Да они просто кошки по сравнению с чудесными небесными зверями.
— И все они добрые и не кусаются, да? — с тревогой уточнил Натан.
— Конечно. Они не кусаются. Наоборот, они ласковые и красивые, и на них можно кататься верхом или играть с ними целый день.
— А улицы там все из чистого золота?
Мэгги улыбнулась.
— Да, улицы там из чистого золота, там текут чистые реки, шумят водопады, а вокруг расстилаются прекрасные пейзажи.
— И цветы там еще красивее, чем твои? — все более поражался Натан.
— Гораздо красивее, чем мои, — засмеялась Мэгги. — Цветы и деревья на небесах гораздо красивее, чем цветы и деревья, которые Бог создал на земле. — Она остановилась, чтобы дать Натану время обдумать услышанное.
— А дедушка там будет? — задал следующий вопрос Натан.
— Будет, — улыбнулась Мэгги. — Он будет стоять у ворот и ждать меня.
Глаза ее наполнились слезами, и она на всякий случай отвернулась, хотя Натан все еще не поднимал глаз. Он разглядывал свои ноги, думая над тем, что сказала ему мама. Через несколько минут раздался еле слышный вопрос:
— Зачем ты уходишь туда?
На кухне Джек сжал голову руками.
— Потому что мамочка больна и никак не может выздороветь, — также тихо ответила Мэгги.
— Можно, я пойду с тобой? — спросил мальчик горестным шепотом.
Мэгги схватила край простыни и сжала ткань в кулаке, а слезы уже неудержимым потоком лились по щекам.
— Нет, мой милый, тебе со мной нельзя.
С мокрым от слез лицом Натан подскочил к матери и прильнул к ней.
— Я не хочу, чтобы ты уходила на небо без меня, — всхлипывал он.
Мэгги обняла его узкую спинку. Скоро уже и это будет ей не по силам. И она еще крепче прижала к себе сына.
— Я тоже не хочу уходить без тебя, — проговорила она, заливаясь слезами. — Я бы все на свете отдала, чтобы остаться здесь, с тобой, но не могу.
— Нет, мамочка, нет! — умолял Натан, цепляясь за мамину сорочку. — Я не хочу, останься!
Мэгги вытерла слезы, чуть отодвинула от себя Натана, чтобы видеть его глаза.
— То, что меня не будет рядом с тобой, совсем не значит, что я брошу тебя, — попробовала она утешить сына. Мэгги догадывалась, что Натан вряд ли понимал ее слова, потому что губы его снова задрожали. Она нежно обхватила его лицо ладонями: — Я навсегда останусь с тобой, вот здесь, — сказала она и прикоснулась к его груди. — Именно здесь живет мой папа с тех самых пор, как он отправился от нас на небо, и именно здесь я буду жить, внутри твоего сердца. — Натан положил голову ей на грудь, и она стала гладить его волосы. — Я хочу, чтобы ты знал, — шептала она ему на ухо, — что моя самая большая радость в жизни — это ты. — Она повернула сына к себе лицом и поцеловала его в лобик. Глядя в его голубые глаза, она молилась о том, чтобы он запомнил этот вечер. Молилась, чтобы когда-нибудь он вспомнил о ее словах и ему от этого стало легче.
Она обняла его крепко-крепко и покрывала поцелуями все его лицо до тех пор, пока мальчик не захихикал от щекотки и не стал вырываться от щекотки.
— А теперь тебе пора ложиться спать, мой маленький мужчина.
Джек задержался на кухне, чтобы утереть слезы кухонным полотенцем: ему не хотелось, чтобы сын увидел его плачущим. Но потом ему пришла в голову мысль, что, может, это было бы не так и плохо. Так мальчик понял бы, что плакать можно и нужно, что все иногда плачут.
— Иди к себе в комнату, — обратился он к сыну, — я загляну к тебе через минутку пожелать спокойной ночи.
— Я люблю тебя, — сказала Мэгги, снова целуя сына.
— Я тоже тебя люблю, мамочка, — ответил Натан и тоже поцеловал ее, прежде чем отправиться к себе в комнату. Он, конечно, еще не осознавал, как повлияет на него этот разговор через несколько лет, когда он повзрослеет.
Мэгги переполняли эмоции. Джек нежно поцеловал ее и вытер ей слезы. Он постарается все объяснить Натану, когда мальчик станет чуть постарше. Джек пообещал себе и Мэгги, что он будет объяснять это сыну вновь и вновь, пока Натан не поймет.