Первый вздох любви — это последний вздох мудрости.
Если однажды меня не окажется рядом с тобой,
запомни: ты храбрее, чем подозреваешь,
сильнее, чем кажешься,
и умнее, чем ты думаешь.
И еще кое-что — я всегда буду с тобой,
даже если меня не будет рядом.
Я смотрю на элегантного, почти хрупкого, невысокого мужчину с добрыми голубыми глазами спокойно: не успела придумать, почему стоит испугаться. Варькины зеленые глаза горят любопытством: она даже наклоняет голову, тряхнув кудрями, чтобы лучше рассмотреть уже знакомого ей человека. Сашка смотрит пристально, жестко, время от времени переводя взгляд с мужчины на тяжелые предметы в комнате.
— Не припоминаю, чтобы вы просили о продолжении вечера в приватной обстановке, — иронично выгнув бровь, бодро говорит Сашка. — И почему сразу троих? Не смогли выбрать или любите погорячее?
Николай Игоревич улыбается на Сашкину реплику с благородным достоинством, но ничего не отвечает. Голубые глаза не отрываются от моего лица.
— Сыр неплохой! — хвалит угощение Варя, отправляя в рот кусочек сыра, который она искупала в жидком меде. — И виноград чудесный!
Варя берет гроздь нежно-зеленого винограда и, деликатно отщипывая ягодки, ест их.
— Лера… — в интонации Виноградова-старшего тоже жидкий мед. — Валерия Ильинична! Мне нужно было поговорить с вами без свидетелей. Ни Илья, ни Никита не поймут меня так правильно, как это сможете сделать вы.
— Других способов встретиться со мной вы не придумали? — спрашиваю я, мучительно думая, каким образом в этой странной истории участвует кошмар моей школьной юности — Сергей-Филипп.
— И почему без свидетелей? — капризно спрашивает Варька.
Изумрудные глаза подруги детства блестят в предвкушении… Чего? Словесной баталии? Приключений? Вспоминаю, на какие выходки Варька с Вовкой были способны в детстве и мысленно улыбаюсь. Чувства страха и ощущения опасности по-прежнему нет. Почему?
— Судя по тому, как именно мы были сюда приглашены и доставлены, от свидетелей вы будете избавляться? — спрашивает Сашка, вытягивая ноги и снимая, наконец, туфли на высоком каблуке.
— Свидетелей чего? — вдруг задает вопрос Варька. — Похищения? Или у вас, кроме статьи сто двадцать шестой УК РФ, наполеоновские планы на сто двадцать седьмую? На все три части?
Улыбаюсь, оценив юридическую шутку жены адвоката Быстрова.
— Я могу пригласить вас на конфиденциальный разговор? — настаивает Николай Игоревич, не ответив на слова моих подруг и глядя на меня.
— Я могу быть уверена, что с Сашей и Варей всё будет в порядке? — отставляю чашку ароматного чая.
— Даю слово, — без пафоса, устало говорит мужчина, слегка отодвинувшись и показывая мне путь на выход. — Девушек, конечно, придется ненадолго закрыть, но вы скоро к ним вернетесь. Вы все очень скоро вернетесь домой.
— Значит, не наша земная красота — причина похи… приглашения? — Сашкин сарказм оценила только Варя, подмигнув подруге.
— Увы и ах… — разводит руками Виноградов, впервые за это время отреагировав на кого-то, кроме меня.
Выхожу из комнаты в широкий коридор. За дверью Высокий и Широкий с закрытыми лицами. Николай Игоревич галантно распахивает дверь напротив, заводя меня в большую светлую комнату с окнами в пол. Что-то вроде библиотеки: глухая стена закрыта высокими полками с книгами. Это многотомники с темными корешками. Большой стол, пара кресел. Скупо, по-деловому, по-мужски.
Сажусь в кресло и молча смотрю на нашего похитителя. Он совершенно невозмутимо выдерживает мой взгляд, садясь в кресло напротив.
— С вами и вашими подругами всё в порядке? Никто не пострадал? — вежливо интересуется он, словно старый знакомый спрашивает меня о моих делах.
— Зачем я вам? — спрашиваю я, игнорируя его вопрос.
— Если хотите, я приглашу к вам врача, чтобы он осмотрел всех троих, — теперь он меня игнорирует.
— Это как-то связано с гибелью родителей Риты и собаки Верещагина? — продолжаю я.
— Вы молоды, красивы, и я переживаю, что у вас могут быть какие-нибудь травмы, — продолжает он.
— Наши травмы — меньшая из ваших проблем, — всё-таки отвечаю я на его последний вопрос.
— Я понимаю, — неизменно вежливо кивает мне Николай Игоревич. — Вы думаете, что вас ищут и обязательно найдут рано или поздно здесь. Поверьте, это будет не скоро. Я отпущу вас гораздо раньше, если мы договоримся.
— Давайте договариваться, — киваю уже я. — Что именно нужно вам от меня?
— Коньяк? Вино? Ликер? — быстро спрашивает он, вставая и отходя к установленному в стенной нише бару.
Рука его, открывающая замочек бара, слегка дрожит. Не так уж он спокоен, каким хочет мне казаться.
— Коньяк, — вдруг соглашаюсь я, неожиданно и для него, и для себя.
— Рекомендую, — Николай Игоревич ставит на стол коньячные рюмки и бутылку. — «Vieille Reserve». Элитный сорт. Выдерживается от двадцати до тридцати лет, содержит до ста пятидесяти спиртов возрастом от десяти до семидесяти лет. Илья подарил. Ваш отец.
Виноградов наливает янтарно-золотистую жидкость и подает мне рюмку. Нежный цветочный аромат успокаивает, быстро сменяясь на аромат дорогого белого вина. Опускаю язык в коньяк — вкусовые рецепторы взрываются восторгом сладости белого изюма. Грею рюмку в руках: добавляются нотки травяного бальзама и свежего персика.
Николай Игоревич неспешно пьет свой коньяк, глядя на меня с легким беспокойством. Во рту ненадолго появляется вкус свежей сливы. Он приходит и уходит, а на его место выплывают вкус и запах цветочного меда. Втягиваю носом потрясающий аромат и почти замираю от неожиданности: чувствую запах белой розы.
— Вкусно! — против воли сознаюсь я, катая во рту второй глоток.
Теплая, густая, маслянистая сладость дубовой бархатистости уступает терпкости и вкусу какой-то специи. Какой именно — догадаться не могу. Странную шутку играет со мной стресс: мне нравится — так и спиться недолго.
— Мне не нужно от вас ничего особенного, — аккуратно начинает разговор Виноградов и решается, начиная говорить многословно и горячо. — Вам ничем не придется поступаться. Мне жизненно необходимы именно вы. Вернее, ваше влияние на отца и фиктивного мужа.
— Фиктивного? — переспрашиваю я автоматически.
— Я знаю о вас почти всё, — кивает Николай Игоревич, расслабившийся, успокоенный моими спокойствием и выдержкой. — Я знаю об амбициях и целях Никиты. Я наблюдал за вами.
Верещагин наблюдал за мной. Виноградов наблюдал за Верещагиным. Но похитили меня и моих подруг.
— Илья очень любит вас, — напоминает мне Виноградов. — И Никита влюблен так сильно, как может любить сорокалетний мужчина, почти разочаровавшийся в жизни, женщинах и любви.
Я не отвечаю. Жду, не перебивая и не возражая. Николай Игоревич наклоняется ко мне и продолжает:
— Я знаю, что отец вам всё-таки дорог, хотя вы и выросли вдали от него. Я знаю, что Верещагин вам не нужен ни в качестве мужа, ни в качестве жениха.
Делаю третий глоток и прихожу к мысли о том, что попрошу отца подарить мне такой же коньяк. Нет! Заставлю Верещагина подарить мне такой же, в наказание за долгое его ожидание. И напьюсь. Первый раз в жизни.
— Недоверие и подозрение Никиты не позволили мне обратиться к нему. Но одно несомненно: он не станет выносить сор из избы. Это вредно, катастрофично в наше время для честного бизнеса, не говоря уже о политике, — Виноградов внимательно, цепко вглядывается в мои глаза, ловя малейшие оттенки эмоций.
— Я вынесла сор, которого вы боитесь? — смело уточняю я. — О Ковалевских, старшем Верещагине?
— Еще не вынесли, поэтому я и пригласил вас на разговор, — мягко отвечает Николай Игоревич. — Моя карьера развивается настолько стремительно, что я не могу рисковать.
— Это я понимаю, — действительно понимаю я. — Но вы не можете не понимать, что подобным «приглашением» поставили себя в опасное положение.
— О вашем пребывании в моем доме никто не узнает, — ласково говорит Виноградов. — Я не буду об этом рассказывать. Вы не будете. Всё хорошо.
— Вы реально думаете, что нас не будут искать? — искренне удивляюсь я. — Мои подруги. Они со мной. Вы успели узнать подробности их жизни, чтобы сейчас так спокойно рассуждать об отсутствии последствий?
— Вы имеете в виду их семьи? — уточняет Николай Игоревич. — Перед ними за всё ответит Верещагин. Нам же с вами его не жаль? Или я ошибаюсь?
— Не жаль, — соглашаюсь я, переставляя в уме отдельные пазлы, никак не получая отчетливого рисунка. — Ближе к делу, пожалуйста.
— Ваша задача — не дать отцу и бывшему мужу заниматься делом Ковалевских, делом Алексея Верещагина, — жестко говорит Виноградов. — Не дать прямо сейчас, когда я вас отпущу. Чтобы решить мои проблемы, надо действовать быстро и срочно. Вы уже зашли слишком далеко.
— Это вы отравили Ковалевских? — спрашиваем мы вдвоем, я и четвертый глоток коньяка.
— Нет, конечно! — спокойно отвечает Виноградов, подливая себе и мне чудесный алкогольный напиток, поклонницей которого я стала на раз-два-три. — Имея такой груз в прошлом, я никогда не решился бы на политическую карьеру.
— Тогда кто? — нас с коньяком такой ответ не устраивает.
— У Илья есть своя версия, у меня своя, у Никиты третья, — пожимает плечами Николай Игоревич и неспешно объясняет, словно добрый учитель ученику с задержкой умственного развития. — Но ни одну из них мы не будем перепроверять. По крайней мере, сейчас. Всё решено много лет назад. Не надо ничего ворошить. А ворошить начали вы. Вы всех переполошили. Вы внесли сомнения в стройные рассуждения Никиты. Скоро это выльется наружу. Что-нибудь пронюхают СМИ. Тем более возле Никиты эта журналистка Барон вертится постоянно… В моем случае даже дым без огня крайне вреден и недопустим.
— И поэтому вы нас похищаете? Чтобы было тихо? — не понимаю я. — Странно… А моя охрана?
— А что с вашей охраной? — вежливо интересуется Виноградов.
— Вы разоружили ее. Уложили лицом на асфальт пятерых охранников. Наружные камеры всё записали. Как вы это скроете? Мой Виктор Сергеевич… — пытаюсь доходчиво объяснить я, но меня перебивают.
— Войди! — кричит Николай Игоревич.
Дверь в кабинет открывается — и на пороге появляется Аркадий Сергеевич. Он вежливо склоняется в приветственном поклоне. Он в другом костюме, черном, таком же великолепном, как и все предыдущие, сидящем изумительно элегантно.
Я не успеваю спрятать пораженного выражения лица, поэтому и не стараюсь казаться равнодушной.
— Валерия Ильинична! — мягко окликает меня начальник охраны моего отца. — Надеюсь, у вас всё в порядке?
Впервые в жизни мне хочется выкрикнуть в лицо другого человека странное слово «предатель!», так я разочарована и раздавлена.
— Виктор Сергеевич? — тихо спрашиваю я Аркадия Сергеевича.
— С ним всё в полном порядке! — уверяет меня мужчина.
— Он… как и вы… он с вами? — выстраиваю я цепочку из слов, не сумев соединить их в предложение.
— С ним всё в порядке, — повторяется Аркадий Сергеевич. — Ваш отец, Никита Алексеевич, Ада Николаевна и Андрей Николаевич уверены в том, что вы с подругами уехали, чтобы спрятаться от Никиты Алексеевича, продолжающего вас преследовать. Пару часов назад вы написали и отправили Илье Романовичу сообщение об этом. Он поручил мне вас охранять. Что я и делаю.
— Спасибо! — кивком благодарит Аркадия Сергеевича хозяин дома, и охранник-пижон-предатель выходит.
— Мне нужны гарантии вашего молчания, вашего невмешательства в старые дела нашего круга. Мне нужна ваша помощь в обуздании Никиты, если у него сорвет предохранители, — монотонно, безэмоционально внушает мне Виноградов, словно проводит сеанс психологической реабилитации. — У вас ведь нет причин желать мне зла? Вас никак не задевает моя карьера? Мои дела? Я не имею никакого отношения к делу Ковалевских, к смерти Алексея Верещагина. Ваш нездоровый интерес к старым историям напугал Тасю, Таисию Петровну. Озадачил Илью. Возбудил Никиту. До вашего появления всех всё устраивало.
— Не всех. Не всё, — не соглашаюсь я с Виноградовым. — Никиту не устраивало. Ничего. Он решил мстить моему отцу. И вы, по-моему, у него в чести не были, как и собственная мать.
— Вы заставляете меня повторяться, — устало вздыхает Николай Игоревич, взглянув на наручные часы, но не раздражается, а терпеливо, вежливо продолжает. — Никита — представитель серьезного бизнеса. Он не станет рушить всё, что создавал его отец и он сам.
Поскольку я просто смотрю на него, не перебивая и не задавая больше никаких вопросов, Виноградов продолжает, словно уговаривает в общем-то послушного, но внезапно заупрямившегося ребенка, делая это несколько снисходительно:
— Илья давно поставил точку в старых делах. Никому не нужен этот интерес к прошлому. Но он, этот интерес, опасен. И мне, и Вяземскому, и Верещагину. Помогите себе и мне. Ради себя и своего отца. Пусть всё останется таким, каким было до того, как Верещагин обманом сделал вас своей женой и снова полез в прошлое.
— То есть… пусть Никита думает, что в смерти его отца виноват мой отец? — снова уточняю я. — А вам самому не интересно знать правду о том времени? Не важна эта самая правда?
— Жизнь столько раз не просто щелкала меня по носу за подобную правду, а била по темечку, сильно, больно, что я ценю не правду, а душевное спокойствие. Собственное и своих близких, — жестко, твердо отвечает Николай Игоревич. — Вы слишком молоды и до этого момента не сталкивались с такими событиями, которые сейчас ворвались в вашу размеренную, спокойную жизнь.
Он совершенно прав. Ворвались. Была размеренная. Все тридцать лет. Два раза только тряхануло: когда ушел от мамы отец и когда Варька Быстрова чуть не стала снова Варькой Дымовой.
В семь лет казалось, что папа совершил предательство и никак иначе. А в истории с Варькой чуть не рухнула моя система жизненных ценностей, чуть не сбились главные ориентиры. Я тогда для себя решила: если Максим действительно изменил или изменяет Варе, то про великую любовь лжет все искусство мира.
— А мои подруги? Их с собой зачем? — два последних вопроса задаю просто так, чтобы потянуть время, ответы на них знаю сама.
— Отделить их от вас было нереально, да и история с вашим совместным бегством от Никиты — лучшая версия из всего, что я до этого придумал, — честно отвечает Николай Игоревич.
— Мне не хочется вас огорчать, но ваша задумка обернется против вас, — предрекаю я. — Если бы только я и Сашка… Но Варю…
— Напоминаю: через пару часов вы будете свободны. Сейчас три часа ночи. Можете остаться в этом доме до утра, можете уезжать сразу, — уговаривает меня Виноградов. — Дайте слово.
— Вам нечем меня шантажировать? — усмехаюсь я и подсказываю. — Жизнью моей семьи? Матери? Отца?
— Лера! — Николай Игоревич смотрит на меня, как на сумасшедшую. — Вы с мамой смотрите много сериалов. Такой сценарий был бы возможен только лишь при условии моей вины. Еще раз уверяю вас, моего участия ни в одном из преступлений, если это преступления, нет. Но моему сегодняшнему положению угрожает и чужая вина. Ближний круг, Лера…
Ближний круг. И тут он прав. У меня он тоже есть. И я за него в ответе. Но Виноградов Николай Игоревич зря думает, что он всё просчитал. Насчет меня у него получилось, и сейчас он об этом узнает. Но вот с Варей Быстровой он точно промахнулся…
— Я готова договориться, — трезво, осознанно обещаю я. — Никто не узнает о вашем необычном «приглашении». Ни мой отец, ни Верещагин. Если вы сумеете это скрыть. Я почти верю, что вам это удастся.
— Почти? — перепрашивает он, заметно успокоившись, даже посветлев лицом.
— Для того чтобы поговорить со мной, совсем не обязательно было нас похищать, — говорю я.
— У меня почти не оставалось времени, — Виноградов в очередной раз вздыхает. — Елена Барон, когда вы появились возле Верещагина, начала проявлять нездоровый интерес к его прошлому. Как, собственно, и вы.
— Сомнения раздирают Никиту. Он не остановится, — охотно объясняю я очевидное.
— Он не вынесет сор из избы, — настаивает Виноградов.
— Дело не в этом, — мне странно, что Николай Игоревич этого не понимает. — Он пристрастен, горяч и может вынести приговор не тому человеку. И тогда будет не важно, что информация скрыта и ваша карьера в безопасности.
— Вот тогда и будем беспокоиться, — ставит точку в нашем разговоре Виноградов. — И… Валерия Ильинична, вы прекрасно понимаете, что об участии Аркадия Сергеевича в вашей… прогулке лучше Илье не говорить.
— Я понимаю, не беспокойтесь, — уверяю я.
Меня сейчас беспокоит совершенно другое.
— Примерно через час Аркадий организует ваш отъезд. Остановиться до утра вам стоит в той гостинице, которую выбрали ваши подруги сегодня утром, когда приехали, — Виноградов по-деловому собран и снова энергичен, просто излучает приязнь и симпатию. — Или останетесь до утра?
— Нет! Не останемся. Уедем через час, — подтверждаю я и прощаюсь с Виноградовым.
Практически бесшумно открывается дверь. За ней Аркадий Сергеевич. Мне надо пройти всего три шага, чтобы оказаться в комнате с девчонками. За эти три шага я успеваю задать вопросы и получить на них ответы.
— Слуга двух господ? У вас это семейное? Не боитесь моего отца?
— Служу одному. Не буду бояться, если вы сдержите слово, данное Николаю Игоревичу.
Девчонки лежат на кровати и садятся при моем появлении.
— Ну? — спрашивает нетерпеливая Сашка, одергивая короткий подол. — Что?
— Всё хорошо, — сообщаю я. — Договорились. Через час Аркадий Сергеевич увезет нас вашу гостиницу.
— Аркадий Сергеевич? — пораженно переспрашивает Варя. — А разве это не начальник охраны твоего отца?
— Тут какие-то странные многоходовки, — растерянно отвечает ей Сашка вместо меня. — В гостиницу — это неплохо для начала. Что ты обещала?
— Ничего, что не могла бы выполнить, — пожимаю я плечами. — Виноградов объяснил мне почти всё, кроме одного…
— Сергея-Филиппа? — догадывается Варька. — Ты про него спросила?
— Нет, — трясу я головой, позволяя прическе рассыпаться окончательно. — Сама не знаю, почему.
— Давай я тебя заплету, — предлагает Сашка.
— Я посплю часик? — зевает Варя. — С ужасом думаю о том, что Макс звонил мне, а телефон не у меня.
Варя ложится, свернувшись клубочком, и закрывает глаза. Мы с Сашкой перебираемся к туалетному столику, на котором в фабричной упаковке лежат самые разнообразные расчески, носовые платки, зубная паста и щетки.
— Приготовился к приему гостей, — цедит сквозь зубы Сашка, выбирая расческу.
— Что сделает Макс, не дозвонившись до Вари? — спрашиваю я Сашкино отражение в большом зеркале.
— Позвонит тебе и мне, — быстро отгадывает загадку Сашка. — Но ночью он звонить не станет. Последний раз Варька с Максом разговаривала сегодня, перед тем как мы поехали к тебе, на презентацию Виноградова.
— Хорошо, — успокаиваюсь я. — Через час нам отдадут сумки и телефоны, а к утру мы доберемся до гостиницы. Очень не хочется, чтобы во всё это вмешался и Макс.
— Виноградов тебя шантажирует? — осторожно спрашивает Сашка, начиная расчесывать мои волосы.
— Нет, — задумчиво смотрю я на свое отражение. — Он меня просто убедил. В чем-то он прав.
Эта странно спокойная молодая женщина в роскошном вечернем платье пугает меня тоскливым выражением больших серых глаз.
— Чего тоскуешь? — догадывается о моих чувствах проницательная подруга. — Его ждешь?
— Это так заметно? — шепчу я, чувствуя, что могу испортить остатки макияжа.
— Еще как заметно! — шепчет с кровати Варька.
— Что планируешь? — смеется Сашка, услышав Варькины слова.
— Первое — уехать отсюда, — смеюсь и я. — Второе — не встретиться с ним…
— Появление Сергея-Филиппа вообще за ранью моего понимания! — сетует Сашка, заплетая мне косу.
— Если ты, математик и шахматистка, ничего не понимаешь, то мы с Варькой вообще выпали из реальности, — ворчу я нежно, отдаваясь ласковым умелым рукам подруги.
Ровно через час в комнате появляется Аркадий Сергеевич с нашей верхней одеждой. Еще через пять минут мы садимся в большой черный внедорожник. Один автомобиль впереди. Один сзади. На огромной скорости движемся по шоссе.
— Не настолько мы торопимся! — почти кричит водителю испуганная Сашка. — Соблюдайте разрешенную скорость!
Водитель не обращает на Сашкины крики никакого внимания. Кроме него, в нашей машине Высокий, сидящий впереди и так и не снявший маски с лица.
— А почему водителя мы можем видеть, а вас нет? — спрашивает Варя, сверкая любопытством в зеленых глазах.
— Молчи! — толкает ее локтем в бок Сашка.
Через полчаса наш кортеж внезапно останавливается. И снова всё быстро, нереально, странно и удивительно.
Мы с девчонками стоим на обочине, вытащенные из автомобиля Широким. Водитель и Высокий лежат на обочине в свете фар с заложенными за голову руками. Чуть дальше в такой же позе Аркадий Сергеевич и водитель первой машины. Успеваю злорадно усмехнуться и почувствовать бесчеловечное удовлетворение. Обернуться и посмотреть, что с третьей машиной и людьми в ней, мне не дает Сашка. Она хватает меня и Варьку в объятия и шепчет:
— Спокойно! Сергей-Филипп!
Быть спокойной после объявления этого имени я не могу. Моя дрожь передается и девчонкам. Медленно оборачиваюсь.
Широкий приглашающим жестом указывает нам на третий автомобиль, возле которого стоит Сергей-Филипп.
— Быстрее! — хрипло командует Широкий, кивая нам.
Сергей-Филипп молча ждет, пока мы быстрым шагом дойдем до его автомобиля. Ждет, пока сядем на заднее сиденье. Потом что-то говорит Широкому и людям, положившим нашу охрану на обочину. Затем садится за руль и, резко крутанув руль, выезжает на шоссе.
В машине нас четверо. Я с подругами и мой главный кошмар.