Я наяву вижу то, что многим даже не снилось,
Не являлось под кайфом, не стучалось в стекло.
Мое сердце остановилось, отдышалось немного
И снова пошло.
— Я буду искать тебя в тысяче миров
и в десяти тысячах жизней, пока не найду…
— Я буду ждать тебя в каждой из них…
Написана от имени Александры Тимофеевой, подруги Валерии Князевой и Варвары Быстровой
— Белые изящны, желтые горячи, — удивленно говорит мне Вовка, разглядывая бар бутоньерок. — А красные просто царственны. Красота! Супер идея, Сашка! Чья?
— Варькина! — улыбаюсь я другу, такому важно красивому в черно-сером костюме и нежно-пепельной рубашке. — Это она придумала и бар бутоньерок, и пиянту, и печенье с предсказанием. В общем, мой сценарий проходил Варькину цензуру и ее же творческую обработку. Так что, если ты надеешься на бутылочку, лопание попами шариков и похищение невесты, то извини…
— Вот уж нет! — смеясь, возражает Вовка. — Похищение обговорено и подготовлено. Красиво, безопасно, недорого. Варюха одобрила.
— У тебя, конечно, кулаки ого-го! — сомневаюсь я, откровенно издеваясь. — Но Никита покрупнее будет.
— Откупится — получит обратно! — обещает Вовка, привычным жестом приглаживая тщательно уложенные кудри.
— Перестань! — окрик Вари, появившейся в фойе ресторана, заставляет Вовку испуганно и резко отдернуть руку от головы. — Испортишь прическу!
Варька чудо как хороша! Наша задумка, белые платья для подружек невесты и обязательно не белое роскошное платье для самой невесты, кажется мне потрясающей.
У Лерки вообще-то три платья.
Первое для церемонии — и это точно воспроизведенный свадебный комплект Грейс Келли, он серебряно-белый, изысканно нежный и целомудренно кружевной.
Второе — для фотосессии и для ресторана — роскошное платье императрицы, черно-серо-белое, с пышной многослойной юбкой и замысловатой черной вышивкой на нежно-сером лифе.
И третье — дерзкое красное, короткое, для дискотеки, кажущееся простым, но так идущее великолепной фигуре Лерки, что я опасаюсь, как бы Верещагин раньше времени не утащил в свою берлогу нашу невесту, и танцевать мы будем уже без нее.
Нашими с Варькой белыми платьями мы обменялись на стадии второй примерки. Варя, поначалу привычно вцепившаяся в идею платья-рубашки, долго, пристально смотрела меня, потом решительно вылезла из своего платья и сказала:
— Тебе, Сашка, оно больше пойдет!
Я с сомнением надела ее заказ: рубашечный верх и пенно-белый ярусный низ, черные перламутровые пуговицы и длинный разрез впереди. Вот никогда бы такое не выбрала! По-девичьи кокетливое и сладко намекающее. Я ж солидная молодая женщина, имеющая сына, одинокая, но свободная и всего добивающаяся сама.
Отразилась в зеркале и замерла. Несколько минут я любовалась собой, глупо представляя себя невестой. Той Сашкой, которой я была всего лишь пять лет назад. А потом жизнь меня раздела и засунула в джинсы с футболкой, столкнула с назойливым Портным, заставила бороться за свободу и независимость.
Будь проклят тот день, когда… Стоп! Нет! Тот день подарил мне Ваню. Лучшее, что я сделала в этой жизни.
Варька, примеряющая мое платье, строго простое, кремово-белое, с широкими рукавами, обтягивающим силуэтом, длиной ниже колена, интеллигентное и скромное, неожиданно меняет задуманный на другом платье легкомысленно фривольный образ на таинственно строгий.
— О! — нежно округляет губы моя подруга. — Удивительно! Меняемся?
— Поразительно! — восклицает Лерка, которая смотрит на нас в некотором оцепенении. — Как вам пришла в голову такая удивительная идея? Вам так шли ваши платья. Отражали характер, буквально подписывали вас: вот Варька, вот Сашка. Но наоборот… Это фантастика какая-то!
Лерка дала нам с Варей полную свободу в подготовке свадьбы. Муж и отец жены-невесты оплачивают наши идеи, не возражая и не глядя на требуемую сумму.
— Эх! — говорю я Варьке, придирчиво работающей с флористом, который будет оформлять бутоньерки. — Может, гардероб себе сошьем за счет Вяземского и Верещагина? На все сезоны?
— Мне не надо, — отмахивается Варя и продолжает выбирать цветы. — Вот такие каллы, белые, желтые и красные. А для обмоточки вот эту бечевочку. Чтобы цветы были разные, а стиль один.
— Скучная ты! — упрекаю я Варьку. — И честная! Плохо.
Варька оборачивается ко мне, вежливо напоминая:
— Беру пример с тебя, Сашка! Ты меня за всю жизнь ни разу не обманула, ни копейки не попросила и только один раз двадцать пять рублей занимала. В десятом классе. Занимала, занимала и не заняла!
— Никак не могла придумать, куда потратить, — ворчу я. — Сумма то бешеная!
Мы смеемся, очаровывая флориста, молодого мужчину, отвечающего за цветочное оформление всего праздника.
— Букет невесты хочу сделать из сухостоя, — сообщает Варя. — Смотри, какие образцы красивые! Это ко второму платью. К первому только розы. Верещагин уже выбрал совершенно чудесный букет.
Мы долго рассматриваем альбом флориста, выбирая для Лерки второй букет, вернее, букет ко второму платью.
— Теперь надо Лерке показать! — говорит довольная Варя. — Всё-таки это ее букет!
— Ловить-то мне! — логично возражаю я. — Она это знает и не будет против.
— Они прекрасны! — констатирует Варя, разглядывая букеты из сухостоя. — Только хрупкие очень. Как их кидать-то? Рассыплются в полете.
— Как-как?! — возмущаюсь я. — Нежно! Будем репетировать! Лерка не должна промахнуться! Хотя… Что с нее возьмешь? Волноваться будет. Глаза будут косить, руки дрожать. Ладно! Сама метнусь — поймаю!
Мы живем в городской квартире Верещагина. Почти каждый день к нам приезжает Лерка. Мы обговариваем детали свадебной церемонии, болтаем о главном и о пустяках, вспоминаем, выспрашиваем Лерку о ее отношениях с Никитой.
— Я сразу, как Никиту увидела, поняла, что что-то у вас будет, — хвастается Варя. — Он так на тебя смотрел!
— Как собственник на уплывающую из рук недвижимость? — вредничаю я, вызывая Леркину улыбку. — Как голодный хищник на жертву?
— Глупости! — жизнерадостно возражает Варя. — Как влюбленный и страдающий мужчина! Но по серьезности взгляда было сразу понятно, что Лерку он никому не уступит!
— Это было понятно и самой Лерке, — констатирую я и обращаюсь к сидящей на диване перед камином подруге. — Ведь было?
— Было, — спокойно, с достоинством соглашается Лерка. — Никита сразу показался мне необычным, не похожим на тех мужчин, которые пытались за мной ухаживать. Но эта история с его отцом, с тайным браком, со штампом в паспорте…
— История нестандартная! — восклицает Варя, устраиваясь на диване рядом с Леркой. — Как опытный читатель, дипломированный журналист и профессиональный редактор тебе это говорю! Просто сюжет для книги. Романтической, приключенческой.
— В жизни все обычнее, проще, — вздыхая, возражаю я.
— Вот уж нет! — заводится Варька. — Жизнь такие сюжеты подбрасывает, что человек нарочно не придумает! От комизма до отчаянного трагизма. На долю живых людей столько испытаний или столько счастья может свалиться, что поневоле удивишься и спросишь: за что?
Да. За что? Подкинула Варя дровишек в костер моих сомнений и разочарований. Мы сидим на диване втроем, прижавшись друг к другу, как в детстве и юности сидели у Варьки дома, а ее бабушка Елизавета Васильевна устраивала каждый раз чаепитие со свежей выпечкой. И сахарные ее булочки, и сливочные сухарики, и шоколадное печенье — всё было настолько вкусным, что мы с Леркой не хотели уходить домой. Вообще у Дымовых было так уютно, так спокойно, что мы с Леркой точно знали — хотим так же.
У Лерки была только мама, которая не могла в одиночку заменить дочери полноценную семью, а у меня не умеющий готовить отец и мама-аллергик, которую я в двенадцать лет заменила на кухне. Хотя… Что жаловаться? Маму я нежно люблю, а опыт ежедневной готовки более чем пригодился.
— Переживала за тебя, старуха! — сердито говорю я Лерке, хлопая ее по плечу, и сама слышу прорывающиеся рыдающие нотки в своем голосе.
Подруги синхронно смотрят на меня, взглядами выражая искреннюю тревогу.
— Почему же? — мягко и спокойно спрашивает Лера, демонстрируя гордую посадку головы и чувство собственного достоинства, аромат которого входит в базовые нотки ее чудесного парфюма.
— Ну как? — пытаюсь я разрядить ставшую вдруг напряженной обстановку. — Тридцать лет как-никак! Вдруг бы никто больше не взял! Сидела бы у нас с Варькой на шее до глубоких седин!
Лерка и Варя смеются, но как-то осторожно, по-прежнему вглядываясь в меня. И я отчетливо ощущаю, как мои глаза наполняются слезами.
— Сашенька! — откровенно паникует Варя, отбрасывая плед и спуская ноги с дивана. — Милая…
Я понимаю, что шанса увидеть меня плачущей у них до этого практически не было. И сама не могу объяснить, что со мной сейчас случилось.
— Это я от зависти! — вру я срывающимся голосом. — Варька замужем. Лерку еле-еле пристроили, даже парней пришлось подключать, чтобы она своего Верещагина, кстати, тоже не первой молодости мужика, не проворонила.
Варя сочувственно смотрит на меня, не реагируя на грубую шутку. А взгляд Леркиных хрустально-серых глаз меня пугает: в них знание, понимание того, что со мной происходит. Откуда? Об этом невозможно догадаться!
— Я сейчас вернусь, — неловко обещаю я и ускользаю в ванную комнату.
В зеркале отражается неприятная мне молодая женщина с длинной тонкой шеей, короткой дерзкой стрижкой и пустыми глазами одинокой женщины. То, что она выглядит лет на десять моложе своего возраста, нисколько меня не утешает.
И что из этого? Да ничего! Мне тридцать. У меня хорошая работа. Я, наконец, получаю за нее достойную зарплату. Правда, шеф мой, Валерий Альбертович Портной, нагрузка в придачу, назойливая, надоедливая, но поднимающая мою самооценку до заоблачных высот.
У меня славный сын Ваня. Лучшее, что сотворила на этом свете Сашка Тимофеева, отличница, золотая медалистка, краснодипломница. Я лишила его отца сознательно, понимая, что делаю. Возможно, он никогда не простит меня за это. Но я постараюсь, чтобы он не узнал о том, что его отец жив и здоров. Хотя… Может, не жив и не здоров! Было бы хорошо…
Напитавшись кровожадными мыслями и значительно улучшив настроение, возвращаюсь в гостиную к подругам.
Теперь и в Варькиных зеленых глазах странное понимание. Паникую. Что происходит?
— Давай расскажем Лерке все наши идеи и предложения флориста! — фальшиво бодрым голосом подтверждает мою догадку Варька, бросающаяся к столу за фотоальбомом.
Лерке всё нравится. Она вообще с нами практически не спорит, соглашается с нашим выбором, получая удовольствие от нашего энтузиазма.
Каждый раз за Леркой приезжает Верещагин, как будто Виктора Сергеевича, сидящего во дворе в машине, недостаточно, и он боится, что Лерка потеряется. Интересный всё-таки он мужчина. Высокий, мощный, широченные плечи, гордый взгляд темно-карих глаз. И лицо такое… взрослое что ли… Нас всех на десять лет старше, и это чувствуется в глубине взгляда, в выражении лица, в реакции на нас и наши слова.
Верещагин смирился с тем, что в комплекте с Леркой получил еще пятерых друзей. У нас иначе никак. Он вообще первый «чужой среди своих». Некстати вспоминаю, как однажды Варя, мы еще на первых курсах учились, мечтательно предположила, как было бы здорово, если из нашей шестерки образовалось бы три пары.
Но… Исходные данные не те. Это я, как математик и экономист, точно знаю: Максим любит Варю. Варя любит Максима. Вовка любит Варю. Варя любит Максима. Игорь любит Варю. Варя любит Максима. В нашем уравнении ничего не сойдется. Уже никогда.
— Ты готова? — тепло поприветствовав нас, Никита обращается к Лерке.
— Да! — сияет она улыбкой королевы. — Поехали!
Никита подозрительным взглядом окидывает гостиную, заставленную букетами цветов.
— Макс! — быстро реагирует на его ревнивый взгляд догадливая и тактичная Варя. — Каждый день курьеры приносят.
Никита понимающе кивает, и они с Леркой уходят.
— Завтра порепетируем ловлю букета! — обещает мне она, послав напоследок воздушный поцелуй.
Каждый вечер мы с Варькой где-то на полчаса, а то и на час расходимся в разные комнаты огромной Верещагинской квартиры, чтобы поговорить с домашними по телефону.
Варя обязательно звонит Михаилу Ароновичу справиться о его здоровье, а потом ей звонит Максим. И Варька зависает во времени и пространстве.
Я звоню родителям, у которых мой Ванька эти две недели, и иногда отвечаю на звонки Портного. Хотя бы на один из десяти пропущенных. Чтобы не злить, но и не потакать. Чтобы ничего не учудил. Он может.
Сегодня Ваня настроен философски и спрашивает меня шепотом, чтобы не услышали бабушка и дедушка:
— Мама! Если Лера выходит замуж за Никиту, то я теперь не ее жених?
— Нет, Ваня, не ее. Никита успел жениться первым, — ласково смеюсь я над своим влюбленным сыном.
— Это я понимаю, — не обижается Ваня. — Но я же могу жениться на Лере потом, когда не будет Никиты?
— Почему его не будет? — удивляюсь я.
— Ну, он же старый, — терпеливо объясняет Ваня, — и скоро умрет.
— Что ты такое говоришь! — повышаю я голос на сына. — Как можно такое говорить? Зачем ему умирать? Я шутила тогда про его старость. Дядя Никита молод, здоров и проживет с нашей Лерой долгую счастливую жизнь! Я ты встретишь новую невесту.
— Значит, мой папа был совсем старый? — поражается Ваня. — Или его застрелили на войне?
— Почему старый? Почему на войне? — теряюсь я. — На какой войне?
— Тогда почему он уже умер? — настаивает мой сын. — Ты сказала, что он умер.
И я вспоминаю недавний разговор с отцом. Я привезла родителям Ваню, и папа воспользовался ситуацией, чтобы прочесть лекцию о моем статусе матери-одиночки:
— Александра! — водрузив очки на нос, начал он. — Прекрати от меня бегать и скажи, наконец, когда ты решишь вопрос об отце для мальчика?
— Папа! — умоляюще поморщилась я. — Не начинай! За первого встречного я не пойду, а абы за кого не собираюсь.
— К нам приезжал твой начальник, — продолжал нападать отец. — Интересный, состоятельный человек.
— Папа! — нервно смеялась я. — Портной не человек! Портной — стихийное бедствие. И он женат!
— Он сказал, что это временно! — строго наставлял меня отец. — И готов жениться на тебе, и взять ответственность за Ивана, но ты…
— Но я против? — я почувствовала приближение смеховой истерики. — Папа! Он не просто женат! У него и детей двое! Тебя это не смущает?!
— Он сказал, — папа отреагировал на мои слова о детях совершенно спокойно. — И этих детей он не бросит. Его доходы это позволяют.
— Папа! — настойчиво спорила я. — Ты сошел с ума! Ты хочешь счастья внуку за счет счастья двух маленьких Портных?
— Я просто хочу ему счастья, — устало возражает отец. — Раз ты его решила рожать, должна была и об отце подумать.
— Я сама содержу себя и своего сына! — тут же завелась я мотоциклом, пыхтя от обиды и раздражения на нравоучения. — Захочу — и еще нарожаю!
— Рожай! — грубо отрезает отец, привыкший к моим эскападам. — Но чтобы у каждого был отец! У каждого! Если бы ты не была такой категоричной и скорой на необдуманные решения, то Ваню сейчас бы воспитывал собственный родной отец в полной семье!
— Ты ничего не знаешь и не узнаешь об этом человеке! — устало рассердилась я и из вредности добавила. — Считай, что он умер! Жаль, что не долгой и не мучительной смертью!
Позади меня послышался шорох. Я резко обернулась — это был Ваня, стоявший на пороге комнаты и внимательно прислушивавшийся к разговору.
— Правда, умер? — тихо спросил он, поглядев на меня серьезно и печально «его» глазами.
— Правда! — вдохновенно, искренне, убедительно соврала я сыну.
Оказывается, это прекрасно и совершенно невыносимо — видеть, как Илья Романович, отец Лерки, ведет ее, неземную красавицу, по направлению к Верещагину. «Повторение» гражданской церемонии, которой не было дважды, задумано нами по европейским стандартам.
Ретро-стиль платья «Грейс Келли» делает очаровательно изящную Леру удивительно целомудренной и отрешенно красивой. Верещагин, который никогда, в угоду примете, не видел ни одного из трех Лериных платьев, пораженно замирает и дергано, нервно сглатывает. Варькины зеленые глаза полны слез. Игорь насмешливо улыбается. Вовка задумчиво смотрит на Варю. Максим благородно спокоен и даже подмигивает мне, внезапно разнервничавшейся.
Вы замечали, как прекрасны все невесты на свете? Любые. Высокие и маленькие. Стройные и пухленькие. Молодые и в возрасте. Прекрасны не платьем, не красотой лица, не стоимостью украшений. Они прекрасны своей избранностью, именно это ощущение охватывает окружающих, по-хорошему завидующих им. Они прекрасны неизвестным будущим, которое кажется им и всем нам обязательно счастливым. Иначе… зачем всё это? И даже если в дальнейшем всё сложится совсем не так — сегодня все уверены в том, что у молодой семьи в жизни будет так, как задумано.
Наша Лерка полюбила. Наша холодная гордая красавица встретила того, кто полюбил ее, робкую маленькую девочку, умную и порядочную, по воле бога и родителей попавшую в это великолепное тело, получившую это неповторимое лицо и фантастически завораживающие хрустальные глаза. Получившую не как награду или наказание, а как испытание, которое она с честью и достоинством прошла и будет проходить.
Валериана, подлитая в шампанское, творит чудеса. Я хочу плакать, но смеюсь. Я хочу завидовать, но восхищаюсь с любовью. Я хочу любить, но не могу.
Глядя на появившихся в ресторане мужа и жену Верещагиных, встречаемых небольшой группой гостей, я снова чувствую потребность любить, размытую до мутных слез.
Гостей немного, только близкие и друзья. Никаких нужных людей. Так обещал Никита Верещагин Лере и сдержал свое слово.
Рассматриваю гостей.
Родители Леры, так не подходящие друг другу, но такие спокойно счастливые, словно они и не сомневались, что дочери так повезет.
Мать Никиты, очень красивая женщина, выглядящая, как его старшая сестра, лет на сорок пять — пятьдесят, не больше. Она отрешенным взглядом смотрит на Леру, но глаза ее полны настоящей материнской любви, когда она видит своего единственного сына.
Торжественно мила наша Варя Быстрова, которой так подошло мое строгое платье. Оно сделало ее похожей на бабушку Елизавету Васильевну. Та была удивительно тонким и чувствительным человеком. Максим ни на секунду не упускает жену из вида, чем бы ни был занят.
Мы встаем, образуя проход для мужа и жены Верещагиных. Под живую игру скрипки, на которой пьесу Рахманинова исполняет молодой скрипач, они проходят к столу, принимая поздравления друзей и близких. Лера в черно-серо-белом платье, превратившем ее в королеву, приподняв пышные многослойные юбки, широко улыбаясь, идет под руку со своим мужчиной. И это тоже удивительно прекрасно.
Мы с Варей очень переживали, какой получится Леркина свадьба. Она должна была стать прекрасной, как и сама Лера, наша лучшая подруга. Наши девичьи сердца отданы друг другу давно, еще в детстве. И сейчас Лерка делится своим счастьем с нами, а мы с ней.
Все проходит так, как мы с Варей задумали. Свадьба получается уютной и трогательно красивой.
Федор пришел с молодой парой, Евгенией и Евгением, друзьями Верещагина, и обезьянкой по имени Тимофей.
— Твой тезка, Сашка! — весело представляет зеленую мартышку в элегантном смокинге Лера.
— Александр? — удивляюсь я. — Странное имя для обезьяны.
— Нет! — смеется Лера, которую за руку цепко схватил маленький модник. — Он твой тезка по фамилии. Ты Тимофеева. Он Тимофей.
Поздравление молодоженов начинается с эффектного номера официантов. Если на девичнике заказанные нами молодые люди танцевали, то на свадьбу мы наняли в качестве «подсадных» официантов вокальную группу. Как только прозвучал первый тост за молодых и гости дружно зазвенели бокалами, эти официанты, одновременно разлив шампанское в уже пустые бокалы, развернулись к молодоженам и запели:
Разложенная на три голоса, знакомая всем песня звучит неожиданно и очень сильно.
Под последний куплет песни Верещагин приглашает Леру на первый танец молодоженов, к которому присоединяются немногочисленные гости. Секстет играет живую музыку о любви самых разных композиторов. Мы танцуем и поем, подпевая официантам. Это совершенно потрясающее ощущение.
— Не можете без толпы молодых красивых мужиков! — усмехается Игорь, танцующий со мной. — То поют они для вас, то танцуют.
— Но ведь красиво? — спрашиваю я лукаво. — Скажи, красиво?
— Очень! — улыбается Игорь, прижимая меня к себе. — А что, Сашка, может, мы с тобой, как тоскующие одинокие сердца, соединимся во второй половине жизни?
— Думаешь, уже вторая? — искренне расстраиваюсь я. — Черт! Я только всё более-менее устроила в своей жизни — и уже только половина?
— Давай поднатужимся и проживем еще два раза по тридцать? — предлагает Игорь, усмехаясь и подмигивая мне. — И вместе до девяноста? Родим Ваньке братика и сестричку? Можно и по две штуки того и другого.
— Не искушай! — смахиваю с плеча Игоря несуществующую пылинку и рисую улыбку уставшей многодетной матери, которой сегодня еще стирать руками, гладить чугунным утюгом на углях и полночи качать в колыбели пятого, а то и шестого младшенького, мучающегося коликами. — Что будешь делать, если соглашусь?
— Держать слово, — лукаво, но в то же время серьезно шепчет Игорь мне на ухо и, скромно закатив глаза, признается. — Я очень честный. Есть за мной такой грешок.
— Я знаю, — нежно шепчу я в ответ, чувствуя, как Игорь теплым ласковыми движениями гладит мою спину, и традиционно вступаю в словесный спор. — А как же любовь?
— Я тебя люблю, — погладив мой позвоночник и примерив самый искренний взгляд, парирует он. — Всегда любил и всегда буду любить.
Его умные глаза, приласкав мое лицо, перемещаются на Варю и Максима, танцующих рядом.
— Всегда, — тихо повторяет он, но я понимаю, что именно я здесь ни при чем, и его «всегда» синоним слова «никогда». — Не согласишься — умрем одинокими и недолюбленными.
— Значит, так суждено! — твердо констатирую я, на мгновение, на секундочку подаваясь ближе, реагируя на приятную, но не трогающую мужскую ласку. — Супруги-друзья? Поверь, мы достойны лучшего!
— Теоретически ты права, — соглашается Игорь, целуя меня в нос, как котенка. — Но практически это маловероятно.
— Маловероятно, что мы встретим и полюбим? — не сдаюсь я. Я вообще редко сдаюсь.
— Не совсем, — серьезные карие глаза друга детства сверкают грустными смешинками. — Всё, к сожалению, печальнее и замысловатее. Уже встретили и уже…
— И уже полюбили? — отдаю Игорю порцию своих смешинок, но веселее не становится. — Я — нет!
— Просто ты противная и вредная, — пожимает плечами милый и покладистый Игорь. — Не хочешь признавать очевидное!
— Настолько очевидное? — проговариваюсь я. — Кому очевидное?
— Думаю, только мне и Вовке, — успокаивает меня Игорь, поцеловав мою ладонь. — Остальным невдомек. Ты прекрасная актриса!
— Не поэтому, — прижимаюсь я к Игорю. — Просто они счастливы и любимы. А взаимная любовь человека слепым делает.
— И глухим! — подыгрывает Игорь.
— И глупым! — радуюсь я возможности поговорить открыто, не стесняясь.
— И недогадливым! — понимает мою игру Игорь, поддерживая и расслабляя одновременно.
— Слышали бы Варька с Максом и Лерка с Никитой! — откидывая голову назад, хохочет Игорь. — Наши слепые, глухие, глупые и недогадливые друзья!
Меня тоже разбирает смех, такой же глупый, как и наш разговор.
— Неудачники держатся вместе? — оборачиваемся мы на вопрос Вовки.
— Третьим будешь? — радостно спрашивает Игорь, хлопая друга по плечу и передавая меня в танце.
— Буду! — обещает Вовка. — Но со мной будет еще три человека!
— Три? — удивляюсь я. — А четвертого куда денешь? Их же теперь четыре!
— Забыл! — врет Вовка, ероша светлые кудри. — Привычка считать до шести!
Привычка считать до шести. Да. Теперь нам всем надо учиться считать до семи.
Наше поздравление молодоженам становится гвоздем вечера. Мы устраиваем «допрос с пристрастием» Никите, экзаменуя его по теме «Лера» по полной программе.
Конечно, многого о своей жене и нашей Лере он не знает. Ни того, что на всех утренниках в начальной школе она была не Снегурочкой, а Бабой Ягой. Ни того, что из всех пирожных на свете она предпочитает шоколадно-вишневый пирог. Ни того, что врачом захотела стать из-за того, что не смогла остановить кровь из рассеченной брови у подравшихся из-за нее одноклассников, по-моему, в классе пятом.
Зато он безошибочно назвает сорт ее любимого кофе. По вкусу с завязанными глазами узнает любимое вино. Знает и любимый фильм, и любимую книгу, и любимый фрукт.
— Ты посмотри! — восхищаюсь я, обращаясь к Варьке. — Либо кто-то слил информацию о вопросах, либо они не только… целуются, но и разговаривают! Уже ответил больше, чем на половину вопросов. Придется приз вручать!
— Сашка! Не жадничай! — упрекает Варя. — Мы его для этого и покупали!
— Я не жадничаю, — вздыхаю я. — Я…
— Ревнуешь? — понимающе спрашивает Варька и шепотом сознается. — Я тоже!
Вовка с Игорем поют старую добрую песенку, музыканты быстро подстраиваются под известную мелодию, и она звучит просто, трогательно, как-то по-мужски.
В этот момент я еще раз осознаю, что нам уже по тридцать. Неужели, правда, половина жизни?
Чем я заслужила то, что у меня есть такие друзья? Ничем… Мне просто повезло.
Свадьба, которая должна стать точкой отсчета для Леры и Никиты, становится для меня своеобразным экватором. То ли разговор с Игорем, то ли сама свадебная атмосфера, то ли ревность к Никите, забирающего нашу Лерку, — не знаю, что послужило толчком. Но я трезво и ясно понимаю: надо что-то менять в этой самой второй половине жизни. Чёрт! Ну почему уже половина? И половина ли?
В перерывах между поздравлениями и танцами мы ходим в фойе, где работает приглашенный Варькой карикатурист. Она вызвонила его уже здесь, в Москве.
— Сашка! Это удивительный человек! — восторженно убеждала она меня, хотя я с ней и не спорила. — И гостям какой подарок! Чудесный дружеский шарж! Необидный! Яркий! Просто портрет!
— Да согласна я! — смеялась я над эмоциональностью подруги. — Если ты говоришь, что это никого не обидит…
— Что ты! — Варя долго рылась в памяти телефона, чтобы показать мне фотографии. — Берегла эту идею до нового года, но лучше потратить ее на Леркину свадьбу. Смотри, какие рисунки!
Черный, белый, серый и… синий или зеленый. Такие цвета использует неизвестный мне карикатурист, создавая цветным мелками свои маленькие шедевры.
Вот Варя. По-жирафьи длинная благородная шея. Мягкие кудри. Иронично-счастливые губы. И глаза. Омутно зеленые глаза земной женщины, любящей глубоко и долго.
Вот Максим. Художник ухватил и его строгость, и утонченность мужских черт лица, и серо-голубые глаза, в которых ум и мужская тайна. Образ несколько гиперболизирован, но на то и карикатура.
Ее зеленые и его голубые глаза — самая яркая капля на серо-черно-белом фоне. Смотрят, поражая живым, натуральным блеском.
— Представляешь, как он нарисует Лерку?! — с придыханием спросила меня Варя. — Если мои бутылочные так преобразил?
— Очень красиво! — согласилась я. — Мне тоже захотелось нарисоваться!
— Я с Вадимом на презентации книги Анны познакомилась. Он ее последнюю книгу оформлял. Такие иллюстрации — дрожь пробирает! — передернула плечами Варька. — Причем рисует очень быстро. За несколько часов всех желающих изобразит!
Названный Вадимом художник оказывается Вадимом Павловичем, возрастным мужчиной с проседью в усах и в аккуратной бороде. Работает действительно быстро и интересно. Решившийся на карикатуру гость, замерев, ждет результата, а собравшиеся вокруг него гости восклицают, смеются, поддакивают. Вадима Павловича это нисколько не раздражает. Наоборот, он сыплет шуточками, заставляя объект улыбаться и показать настроение.
Вдоль стены фойе на подставках уже стоят готовые портреты. Мы подарим их гостям в конце вечера. Медленно передвигаемся, разглядывая карикатурно вытянутые или сплюснутые лица, то с большими ушами, то с крупным носом, то с улыбкой-оскалом. Но какие все они… добрые что ли… Художник ухватил в каждом самое хорошее, самое приятное, самое очевидное его глазам. И глаза — цветные капли, заглядывающие если не в душу, то в твои глаза точно.
— Оригинально он придумал, — шепчу я Варе, разглядывая портрет Лериной матери, потрясающе красивой в этом карикатурном исполнении. — Всё такое черно-белое, даже приглушенное, а глаза неожиданно яркие.
— Это фишка Вадима! — говорит Варя, идущая впереди меня и запнувшаяся взглядом (так, наверное, говорить нельзя, но это именно так: запнулась взглядом) за следующую карикатуру. — О! Не знаешь, кто это? Как будто выросший Ванька.
Произнося последние слова, побледневшая Варя поворачивается ко мне и, распахнув глаза, испуганно смотрит на меня. Я тут же пугаюсь ее испугу и подхожу ближе. Нет… Не может быть…
Нет! Не может быть!
Я поворачиваюсь вокруг своей оси, пытаясь сделать это не резко, а плавно, как бы равнодушно, но меня выдают дрожащие руки и, видимо, некрасиво выпученные глаза. Где он?
Где он!
Варя разговаривает с Леркой, отведя невесту вглубь зала, к барной стойке. Я сижу на своем месте и смотрю на бокал томатного сока, который кажется мне бокалом моей крови, в один момент выкаченной из моих вен.
Обеспокоенный чем-то Верещагин прерывает разговор Вари и Леры, зачем-то оглянувшись на меня и сурово сжав губы. Варя виснет у него на руке, чего-то требуя. Лера тянет с другой стороны, пытаясь обратить внимание на себя, нахмурившись и кусая губы. Верещагин не знает, на кого из двух моих подруг реагировать в первую очередь, и логично выбирает жену. Лерка явно сердится за что-то на мужа, который оправдывается, но не может оправдаться. Потом все трое смотрят на меня с тревогой и даже жалостью.
— Что происходит? — спрашивает мое сердце у моего мозга.
— Ты знаешь! — усмехается черствое сердце.
— Даже не догадываюсь! — откровенно лжет сердце.
— Врешь! — догадывается мозг.
— Боюсь, — сознается сердце.
Как меня вымотал их постоянный диалог… Мозг уже сообразил, в какую сторону бежать, а сердце отчаянно забилось, мешая мозгу работать чудовищным шумом, давящим на уши и на глаза.
— Может, в обморок? — предлагает находчивое сердце.
— Еще чего! — оскорбляется мозг. — Никогда в жизни не отпускал и сейчас не отпущу!
— Куда? — глупит сердце, не понимая смысла последней мозговой атаки.
— В обморок не отпущу! — ворчливо шути мозг. — Не наш стиль! Не наш способ!
— Дверь? — робко предлагает сердце, задыхаясь от предчувствия.
— Думаю, не мешай! — ругается мозг, теряя драгоценное время.
Варя, не скрываясь, вертит головой по сторонам, привлекая внимание Максима.
— Я не знаю, как это произошло, но его никто не видел! — говорит мне подошедшая Лерка, приобняв меня сзади.
— Кого его? — придуриваюсь я, не сдаваясь очевидному.
Лерка не отвечает. И я не слышу ненавистного имени, на произнесение которого мною же наложено табу.
— Вадим сказал, что рисовал его давно, — к моей спине прижимается теперь Варя. — И принес с собой в качестве рекламного образца.
— Кого его? — по-прежнему молодцом держусь я.
— Сашенька, — Варька садится рядом. — Что мы можем для тебя сделать?
— Не говорить о нем! — мгновенно вырывается у меня, но это не я, это мозг.
— Не хочешь поговорить? — Лера спрашивает мягко и осторожно.
— Нет! — грубит мозг.
— Да! — стонет сердце.
— Завтра! — обещаю я. — Всё завтра!
— Когда вы его рисовали? — допрашиваю я Вадима Павловича, отдыхающего в фойе с чашечкой кофе.
— Этого? — вежливо переспрашивает он, кивая в сторону портрета. — Варвара про него спрашивала. Совсем недавно.
— Он здесь? — вырывается у меня. — Здесь?
— Я не знаю, — теряется художник, по-тараканьи пошевелив усами. — Я видел этого человека один раз в жизни. И нет… Сегодня здесь я его не видел.
— Гостей у нас мало, — пытается внушить мне Лера. — Он не может прийти и пройти незамеченным.
Даже если бы гостей было раз в пять больше, думаю я, он незаметным бы не остался.
Варя читает стихи в конце своего поздравления проникновенно, ее удивительный тембр проникает под кожу, отравляя последние остатки хорошего настроения.
Ничего не кончится… А ты, Сашка, как думала? Так иногда случается…
Третье переодевание невесты сопровождается конкурсом с пиянтой. Торжественно строгий Верещагин и Лерка в коротком красном коктейльном платье с завязанными глазами пытаются разбить каждый свою пиянту: у Никиты это полая черная лошадка с белым хвостом, а у Лерки белоснежная с черным.
— Кто умудрится сделать это первым, — объявляю я, — тот будет держать в своих руках ваш семейный бюджет. Будет самым богатым и самым щедрым!
Как ни старался Никита уступить Лере, как ни жульничал, намеренно не торопясь, выиграл всё-таки он. Бельгийская карамель золотым дождем посыпалась на паркетный пол. Серебряный дождь из разбитой Лерой пиянты хлынул на несколько секунд позже.
Праздник продолжается. Тосты. Танцы. Песни. Чудесная музыка. Негромкие разговоры группами. Гости постепенно разъезжаются. Мы остаемся вшестером. Нет… оговорилась… всемером…
— Ну что? Тянем? — спрашивает нетерпеливая Варя, когда около пяти утра мы переходим за небольшой столик, накрытый только для самых близких.
Каждый уходящий гость тянул печенье с предсказанием. Корзинка с оставшимся печеньем стоит в центре стола.
— Мы последние! — предупреждает Лерка всех. — Нам что останется!
— Вообще-то вы должны были быть первыми! — упрекаю я нарушителей моего сценария. — Надо было, чтобы самый широкий выбор был невесты и жениха!
— Мы уже выбрали самое лучшее, — серьезно говорит Никита, прижимая к себе нашу Лерку. Ладно… Свою Лерку. — Так что после вас!
— Уговорили! — Варька хватает выбранное печенье. — Это мне!
Ребята быстро разбирают разноцветное печенье, угощая и музыкантов.
— Делимся или прячем? — хитро улыбается Варя, которая не дала мне положить внутрь печенья банальные пожелания, а подобрала для этого десятки поэтических строк, смешных и трогательных, нежных и пафосных.
— Конечно, делимся! — смеется Вовка, теребя светлые кудри.
— Вуаля! — поддерживает его Игорь и разворачивает свое предсказание. — Что бы это значило?
— Аккуратно ходи в гости! — ласково говорит Варя. — Будь внимателен!
— В гостях ждет меня она?! — делая страшные глаза, шепчет Игорь, пугливо оглядываясь по сторонам.
— Паяц! — смеется Варя.
Вовка символически чокается кулаком с Игорем и читает свое:
— Ребят! Я счастлив! Правда! — обманывает нас Вовка, а мы обманываем его, что верим.
Читает нам Максим Быстров.
— Шекспир? — спрашивает Варю муж, улыбаясь.
— Он! — важно подтверждает Варя и читает свое.
— Ну! — подначиваю я. — Жених с невестой! Не хотите поделиться с друзьями?
— Хотим! — сверкает хрусталем глаз Лерка и читает.
Мы застываем. Вот и не верь после этого предсказаниям…
Никита Верещагин, внезапно ворвавшийся в нашу жизнь и судьбу, медленно, словно опасаясь чего-то, разворачивает голубую полоску бумаги:
Мы молчим, понимая, как точно и выверено сыграла с нами наша судьба сегодня, спрятавшись в это вкусное хрупкое печенье.
— Стойте! — возмущается Варя. — Сашка не гадала!
Я держу в кулаке свое печенье, рискуя его раздавить, и смотрю на Варю, вкладывая в этот взгляд всё, что могу.
— И не надо! — тут же соглашается Варя. — Пусть останется одна тайна!
— Пусть! — подхватывает Лерка.
Никто не спорит.
— Сашка! — скребется в мою дверь Варя. — Уже пять часов вечера! В семь мы должны быть готовы.
Сегодня второй день свадьбы Верещагиных. Вечер для друзей. Только для друзей.
— Не выспалась? — зевает Варька, наливая мне кофе.
— Выспалась, — говорю правду. — Но не отдохнула.
— Иди в душ! — советует Варя. — Меня разбудил только он. Поторопись. Мальчики скоро заедут.
Она непроизвольно хихикает:
— Как в юности! Мальчики и девочки отдельно!
Быстров и Зорин ночуют у Жданова, в его московской квартире.
— Ага! — глубокомысленно отвечаю я, на большее не способна.
Теплые сильные струи душа избивают меня, буквально оставляя синяки. Терплю. В кармане банного халата обнаруживается целое предсказательное печенье. Ломаю его мокрыми руками.
В одно окно смотрели двое. Один увидел дождь и грязь.
Другой — листвы зелёной вязь, весну и небо голубое.
В одно окно смотрели двое.********
=========================================================
*сл. М. Танича, муз. H. Богословского
**Вероника Тушнова
***Эдуард Асадов
****Ирина Самарина
***** Омар Хайям
******Розалия Мартысь
*******Галина Нижник
******** Омар Хайям
КОНЕЦ