Я вспоминаю детство,
и у меня заболевает нежностью сердце.
Первое правило детектива:
хорошая зацепка ведет к другой зацепке.
— Надо сказать Максиму, — робко предлагает Варька, у которой мы собрались на поздний завтрак, чтобы не потерять ни минутки из последнего дня моего пребывания в родном городе.
— Ни в коем случае! — не разрешаю я, поливая сметаной горячий сырник.
— Ага! — дуется Варька, тряся кудрями. — А меня всю испилили за мои тайны. За то, что помощи никогда ни у кого не прошу!
— Глупо втягивать Макса, — трезво спорю я с подругой. — Что я ему расскажу? Про папки? То, что отец собрал информацию на всех моих друзей и даже их родственников, это абсолютно логично. Макс даже не удивится. Сашка верно говорит: у самого Макса на нас еще больше информации, причем из первых рук. А отец за мной всю жизнь третьим глазом наблюдает.
— Дело не в папках на нас. Дело в восьмой папке! Почему мужик из этой папки материализовался возле тебя? Не просто же так? Что за триллер? Смотрит. Молчит. Не подходит — прячется. Надо попросить Макса что-то узнать об этом человеке. У Макса связи и возможности! — горячо убеждает меня Сашка. — А мы доморощенные сыщики. Тем более, тебя везде этот Виктор Сергеевич пасет!
— Кому-то надо было, чтобы ты эти фото увидела, — повторяется Варька, но она права. — И твой Виктор Сергеевич — ключ к этой информации. И разговор его телефонный с кем-то о тебе и фотографиях совершенно однозначен.
— Вчерашний кипиш в клубе — проверка действий Виктора Сергеевича. Он мне сам сказал, — вспоминаю я важное.
— Так и сказал? — поражается Варька.
— Значит, что-то знает точно! — Сашка решительно отправляет в рот кусочек горячего сырника. — Хочешь-не хочешь, а надо с него и начинать!
— Я пробовала — бесполезно! — сокрушаюсь я. — Вчера перед сном вывела его на разговор о случившемся, напомнила его собственные слова.
— А он? — Варька от любопытства чуть на падает со стула.
— А он ответил: "Вам, Валерия Ильинична, совершенно незачем опасаться чего-либо. Это была проверка моей способности вас защитить", — делюсь я самой свежей информацией. — А на мой вопрос, кто же его проверяет, осторожно ответил, что отец.
— Но ты не веришь? — уточняет Сашка. — Варька! Сырники — блеск! Георгошины?
— Сама! — трясет кудрями довольная Варя. — Галина Семеновна научила, конечно, но я всё сама: от теста до жарки.
— Умница! — хвалит Варьку Сашка. — Я тоже умею, но так вкусно не получается. Научи теперь меня — буду Ваньку баловать.
— Первый секрет — идеальная консистенция творога, — смеется довольная комплиментом Варя. — Второй — форма в виде маленьких шайбочек. И надо именно жарить, а не запекать. Еще добавлением муки или манки не увлекаться.
— Не увлекаться добавлением… — задумчиво повторяет за Варькой Сашка. — Это знак! Реально! Не надо пока никого привлекать. Надо выяснить, с кем твой охранник разговаривал.
— А это может быть маньяк? — вдруг пугается Варя. — Как твой Сергей-Филипп?
— Не мой, — привычно отрицаю я.
— Не-е-ет! — решительно вмешивается Сашка. — Я насчет Сергея давно передумала. Он не маньяк. Он несчастный мужчина, влюбившийся не в ту женщину. Он за столько лет Лерку пальцем не тронул. Даже целоваться не лез! Ведь не лез?
— Не лез, — подтверждаю я. — Но он меня очень напрягает!
— Остается только следить за твоим Виктором Сергеевичем, — резюмирует Сашка. — А что еще придумаешь? Что-то где-то скажет, проболтается… Как-нибудь себя выдаст.
Проболтается — это не про Виктора Сергеевича. Его статус — "непоколебимо невозмутимый". Только если случайно, как в первый раз.
— Какие планы на день? — живо интересуется Сашка, отвлекая себя и нас от темы разговора.
— Обедаю с мамой, — рассказываю я. — Ужинать надеюсь с вами.
— Я попробую всех собрать! — обещает Сашка. — Когда еще по-нормальному увидимся?
— Давайте только не в клубе! — просит Варя. — Давайте прогуляемся по местам боевой славы!
Глядя на наши удивленные лица, Варька довольно хихикает:
— По городу погуляем! К школе сходим. В "Пельменную". На лавочке в сквере посидим! — и с лукавой улыбкой читает стихи. — Чем пахнет детство? — мы забыли. Ириской, смехом, молоком… Чем пахнут взрослые? — банально. Парфюмом, грустью, коньяком.
— Твои? — смеется Сашка. — Я пахну Ванькой, цирковой лошадью и недосыпом.
— Нет. Не мои. Прочла где-то, не помню даже, где именно, — зеленые Варькины глаза сверкают нежностью и юмором. — Тогда я… я пахну…
— Максимом, фарфором и снова Максимом! — перебивает Варьку Сашка. — И по поводу фарфора Макс будет не согласен. А ты, Леруся?
Я? Я теряюсь, не зная, как ответить на этот вопрос. Сашка — молодая мама, в одиночку растящая сына. Она работает в нескольких местах, еще и подрабатывает по мелочам. Помощи ни у кого не просит. Варя — тонкая творческая натура, человечек, которого мы все, не сговариваясь, всю жизнь оберегаем. От чего? Да от всего, что может ей навредить. Как так получилось — мы и сами не знаем. Как говорится, исторически сложилось. Они с Максом с двенадцати лет влюблены друг в друга. А "запах" фарфора у нее от коллекции, которую всю жизнь собирала ее бабушка Елизавета Васильевна с другом Михаилом Ароновичем. А я?
— Лерка пахнет хрусталем, надеждой и одиночеством… — вдруг говорит Варька, испугавшись того, что сказала, и покраснев.
— Почему хрусталем? — недоумеваю я. Надежда и одиночество меня никак не задевают. Это абсолютная правда. Я никогда не вру лучшим подругам.
— Ты прозрачная, — быстро объясняет Варька. — И фигура хрупкая, и глаза хрустально-серые. И потом… Кто с хрусталя ежедневно ест и пьет? Только по праздникам.
— Разве что… — усмехаюсь я. — Надежный одинокий хрусталь. Так бывает?
— Ну ты же есть, — пожимает плечами Варя. — И не надежный, а надеющийся. Это разные слова.
— Правда, Лерка, — серьезная Сашка отставляет кофейную чашку и утыкается подбородком в сложенные замком руки. — Сколько мужчин вокруг! Неужели ни разу сердечко не екнуло?
— Не помню, — искренне отвечаю я.
— Значит, ни разу! — Сашка грустно смотрит на меня. — Так и останемся мы с тобой старыми девами.
— Старая дева — мать-одиночка? — смеюсь я печально.
— Старая дева — это состояние души, а не физиологический недостаток, — насмехается над самой собой Сашка. — Я статистику смотрела: каждая третья семья с матерью, одной воспитывающей ребенка. А ты старая дева, потому что довериться никому не хочешь.
— Не могу, — коротко объясняю я.
— Вы меня расстроили, — обижается на нас Варька и, покраснев, спрашивает у Сашки. — Ты нам когда-нибудь расскажешь про отца Ваньки? Ой! Баба Лиза ругает меня за этот вопрос, чую левой пяткой!
— Расскажу, — угрюмо врет Сашка. Точно врет! Я ее двадцать три года знаю.
— Ты, Сашка, пахнешь, конечно, Ванькой. Но еще ответственностью и доверием! — важно заявляет Варька и начинает нас тормошить. — Ну так как? Гуляем?
— Гуляем! — дружно отвечаем мы с Сашкой, приводя Варьку в восторг способностью синхронизироваться.
— Куда уходит детство? В какие города? — шутит Вовка, когда наша шестерка встречается возле заветной лавочки в пришкольном сквере в семь часов вечера.
Старые липы едва шелестят золотисто-желтыми листьями. Вечер теплый и солнечный. И мы странно смотримся сейчас: шесть взрослых людей, собравшихся ненадолго вернуться в свое школьное детство.
— Ужинаем в "Пельменной"! — распоряжается довольная Сашка. — Для натурализации.
— Только на троллейбусе я не поеду! — паясничает, паникуя, Игорь. — Моя охрана с ума сойдет!
Мы радостно и свободно смеемся, оценив шутку Игоря.
— Помните, как мы играли в гадание на любимых? — спрашивает Варька, вырвав руку из руки мужа и усаживая нас на длинную деревянную скамью. Ее зеленые глаза сверкают от предвкушаемого удовольствия. Их загадочный блеск действует на нас, как всегда, парализующе и гипнотизирующе. Варька в коротком зеленом платье-пальто, цвет которого углубляет знакомую зелень ее удивительно красивых глаз.
— Варька! — хихикает Сашка. — Мы уже другие! И гадание другое получится.
— Вот и хорошо! — поддерживает Варькину идею Вовка. — Мне точно надо уточнить координаты любимой, а то мой навигатор сбился.
Вижу острый взгляд, брошенный Максимом на лучшего друга, неизменную усмешку Игоря, округлившиеся глаза Сашки и счастливую улыбку Варьки. Дурочка! Она радуется тому, что Вовка хотя бы в шутку строит новые планы на свою личную жизнь.
— Я уже нашел любимую! — сопротивляется Максим. — От добра добра не ищут!
— Нет! — капризно хмурится Варька. — Поиграем! Не сбивай меня с плана. Я всю ночь не спала, его придумывала. Сегодня я ваш экскурсовод и аниматор!
— Вот именно! — с нежностью ворчит Максим, лаская серо-голубым взглядом возбужденную происходящим жену. — Нашла себе задание на ночь замужняя жена! А молодой муж один ворочался с боку на бок и заснуть не мог!
— Не смущай меня! — тут же смущается стыдливая Варя. — Мы же не одни!
— Да ладно, Быстровы! — хохочет Сашка, аккуратно разглаживая на коленях ткань коричневых брюк. — Тоже мне секрет! Мы и так догадываемся, чем вы по ночам занимаетесь!
Успеваю увидеть, как приподнимаются брови Максима, как каменеет лицо Игоря и как легкая тень ложится на веселое лицо Вовки. Когда ж это закончится… Так хочется, чтобы наши мальчишки нашли свое счастье…
— Доставайте телефоны! — командует Варя, встав перед нами, рядком сидящими на скамье. — Будете писать в них. Итак… Сейчас, хорошо подумав, вы должны написать столько прилагательных, отражающих главные, приоритетные качества вашего избранника, сколько придет в голову. Их не надо вымучивать, брать с потолка. Это должны быть нужные вам качества.
В течение нескольких минут каждый из нас что-то пишет, уткнувшись в свой телефон. Оглядываюсь: и справа, и слева в нескольких десятках метров стоят охранники Игоря. Метрах в пяти от скамьи, на которой мы так дружно расположились, находится Виктор Сергеевич. Да… Реконструкция школьного детства страдает серьезными изъянами.
— Готовы?! — жизнерадостная Варька с любопытством смотрит на нас, и мы киваем. — Теперь сократите свои наборы до трех слов.
Вовка мучительно хмурит брови. Игорь легкомысленно усмехается. Сашка озабоченно стонет:
— Блин! Все жалко! Я такие классные напридумывала!
— Да уж… — поддерживает ее Варька, которая тоже играет вместе с нами. — Трудно, но надо!
— Готово! — докладывает Игорь.
— Теперь сокращайтесь до одного слова! — отдает распоряжение Варька. — И мы готовы вас слушать!
Через пару минут первой начинает Сашка, с некоторым удивлением глядя на собственноручно выбранное слово:
— Терпеливый.
Варька наклоняет голову, вглядываясь в Сашкино лицо, тоже удивленная таким выбором. Мне же всё понятно. Сашка — женщина-стихия, часто неуправляемая. С такой справится только очень терпеливый человек, иначе поубивают друг друга. И сама Сашка это подсознательно чувствует.
— Честная, — это уже Максим.
Паталогически прямолинейный человек. Надежный, воспитанный и порядочный. Мальчик, у которого было сложное детство, трогательно-трагическое из-за обмана отца. Несмотря на профессию адвоката, он не приемлет обман и предательство. Варька слегка краснеет и улыбается мужу. Недавняя история их временного расставания и мнимой измены мужа еще свежа в памяти.
— Женственная, — прилагательное Игоря, сопровождаемое усмешкой.
Да. Нашему человеку-празднику, ни в чем не нуждающемуся, но в раннем детстве получившему не те уроки семейных отношений, имеющему, кроме матери и отца, еще и "мачеху с отчимом", очень хочется, чтобы рядом был образец женственности: чувствительная, сострадательная, нежная, мягкая, жертвенная. Ни я, ни Сашка под такое описание совершенно не подходим. Такая женщина совсем как… Варька. Ох…
— Верный, — глядя прямо в глаза Максиму, негромко говорит Варя.
Максим прикрывает глаза, давая понять жене, что он слышит ее. Да… Это лето началось с почти детективной истории "измены" Максима*.
— Искренняя, — называет свое слово и наш жизнерадостный заводила Вовка, исподтишка глядящий на Варьку ласково-предупредительно, нежно-внимательно.
Твою ж… Эх, Вовка, Вовка! Ничему тебя жизнь не учит… Чистосердечная, откровенная, правдивая, Варька всегда без всякого притворства выражает свои подлинные мысли и чувства.
Эх, мальчики… Теперь будут искать похожую на Варьку, ни за что на меньшее не согласятся.
— Леруся? — ласково напоминает мне Варя о том, что я осталась последней, кто не назвал главное, определяющее качество.
— Я не смогла, — честно отвечаю я. — Вернее, смогла, но с "не".
— Как это? — не понимает меня Сашка.
— Каким он не должен быть? — быстро соображает Варька. — Очень любопытно, каким же?
— Огласите весь список, пожалуйста, — просит насмешливый Игорь, вытягивая длинные ноги. — Я буду запоминать, каким я не должен быть. Вдруг пригодится!
— Дарю! — смеюсь я, теплое чувство любви к лучшим друзьям окутывает домашним одеялом. — Не высокомерный, не эгоистичный, не вспыльчивый, не авторитарный, не безразличный, не безжалостный, не властный, не лицемерный и не мелочный, не ревнивый.
— То есть не такой, как твой отец? — догадывается сообразительная Сашка, грустно вздохнув.
— Дайте слово адвокату! — в ученическом жесте подняв руку, просит Максим.
— Говори! — важно разрешает ему Варька и артистично добавляет. — Слово предоставляется адвокату мужчин Быстрову Максиму Константиновичу.
Максим встает перед нами, коротким кивком поблагодарив Варьку за предоставленное слово:
— Хочу обратить внимание присутствующих на то, что к большей части названных Валерией Ильиничной мужских качеств можно подобрать синоним "равнодушный".
— Неправда! — горячо возражает филолог Варька юристу Максиму. — К высокомерному — смиренный, к эгоистичному — альтруистичный, к вспыльчивому — спокойный, уравновешенный.
— К авторитарному — демократичный! — подхватывает Сашка. — К безразличному и безжалостному — милосердный и сочувствующий.
— К властному — мягкий или безвольный! — усмехается Игорь, поддержав Максима.
— К лицемерному — прямой! — упрямится Варька, встряхнув тщательно уложенными кудрями. — К мелочному — щедрый, к ревнивому…
— Равнодушный! — веско перебивает жену Максим, взяв ее воинственно сжатый кулачок и поцеловав его.
— Нет! — возмущается Варя. — К ревнивому — доверяющий.
— Может, доверчивый? — играет словами улыбающийся Игорь.
— Вот! — Сашка вскакивает со скамьи. — Даже в подборе слов мужчины кичатся чувством превосходства над женщинами. Доверяющий — тот, кто безусловно доверяет.
— А доверчивый — позволяющий себя обманывать! — вторит ей Варя.
— Лера! — обращается ко мне Максим. — Тебе нужен смиренный, уравновешенный, демократичный, сочувствующий, мягкий, прямой, щедрый и доверяющий альтруист?
— Наверное, — растерявшись, пожимаю я плечами. — Вы всё так вывернули… Ты такой портрет нарисовал…
— Не я, — смеется Максим. — Ты.
— Хороший портрет! — хвалит всех Вовка. — Легко узнаю себя!
Мы смеемся, и я снова ловлю себя на мысли, как мне в жизни повезло: у меня есть такие удивительные друзья.
— Я с трудом, если честно, — вдруг говорит Сашка, — представляю рядом с тобой такого человека.
— Согласна! — присоединяется Варька. — Такой тебя ни за что не удержит!
— А зачем меня держать? — удивляюсь я. — И в чем?
— Всех женщин надо держать в ежовых рукавицах! — напыщенно и важно говорит Игорь. — А то распуститесь!
— О! — загадочно-зеленые глаза Варьки округляются вслед за губами. — Игореха! Ты женоненавистник? Мизогонист!
— Кто? — теперь округляет глаза Игорь.
— Мизогиния — неприязнь к женщине, их дискриминация по гендерному признаку.
— Красиво! — соглашается Игорь. — Но нет. Я любитель женщин.
— Ты наш любимый донжуан, казанова, ловелас, волокита, сердцеед, плейбой, женолюб, повеса! — тянется к Игорю с объятьями и поцелуем Варька.
Максим встает у нее на пути:
— Я не Леркин идеал, — шутит он с серьезными глазами. — Могу и не сдержаться, а назвать бабником, кобелем и распутником!
— Фи! — морщит носик довольная Варька. — Какие грубые слова! Лерка! Ты нарисовала Максима, если все "не" убрать.
Максим берет Варю за подбородок и нежно целует, ворча:
— Все поцелуи мои, Варвара Михайловна!
— Как скажете! — ласково отвечает покрасневшая Варька и снова командует. — Теперь в "Пельменную" ужинать!
— Папа второй сойдет с ума! — хохочет Игорь. — Когда ему отчет придет, где я провел вечер.
— Ты еще и сноб! — Сашка берет Игоря под руку.
— Не я! — возражает он. — Мамин муж.
— А я Ваньку несколько раз сюда водила. Ему страшно понравилось! — рассказывает нам Сашка, когда мы садимся за столик в углу зала. — Правда, тут уже и ремонт был капитальный, и дизайн другой, но этот столик на месте нашего.
Официантка в легком шоке смотрит на нас, испуганно переводя взгляд с одного охранника на крыльце на второго у дверей. Виктор Сергеевич располагается за соседним столиком, заказав себе кофе.
— Мы серьезно будем ужинать пельменями? — недоверчиво переспрашивает Игорь.
— Да! — настаивает Варька. — Это историческая реконструкция, как ты не понимаешь!
— Ну, если реконструкция… — Игорь категорически настаивает. — Тогда плачу за всех я! Доставьте удовольствие, друзья мои!
Сейчас, стоя в роскошном огромном зале ресторана, где проходит праздничный ужин в честь юбилея отцовского партнера, я вспоминаю тот дружеский пельменный ужин, щедрого Игоря, спокойно-благородного Максима, трогательную Варьку, смешливую Сашку, доброго-предоброго Вовку.
— Лера! Ты сегодня вечером сопровождаешь меня на юбилей очень важного для меня человека! — говорит мне за завтраком отец. — Будь готова к семи часам. Хватит времени почистить перышки?
— Хватит, — спокойно отвечаю я, отпивая глоток апельсинового сока. — Они у меня не грязные.
Отец смеется и подмигивает мне.
— Поедете в магазин или будете заказывать на дом? — спрашивает меня Виктор Сергеевич.
Да. Еще одно преимущество жизни с отцом. Всё и вся можно получить на дом, стоит только захотеть.
— Нет, хочу пройтись по магазинам, — возражаю я, и со мной тут же соглашаются.
Молоденькая продавец со слегка подкачанными губками и милым курносым носиком обращается ко мне, хлопая накладными ресницами, которые ей очень идут, делая похожей на дорогую куклу:
— Есть предпочтения по цвету, материалу, фасону?
— Что-нибудь серебряное, платиновое, — говорю я, вспомнив свои новые туфли, к которым подойдет что-то серое. Да. Обязательно серое.
— Вы знаете, есть в новой коллекции перламутрово-ежевичное платье! — радостно восклицает девушка с бейджем "Татьяна". — Сейчас вынесу. Чай? Кофе?
Поблагодарив, отказываюсь и сажусь на маленький розовый кожаный диванчик в ожидании. И платье превосходит все мои ожидания. Фасон "Рукав епископа". Просторный рукав расширяется книзу и собирается на манжете. Платье с закрытой грудью, высоким глухим воротником и открытой спиной. Длина до середины икр. Чудесный цвет спелой, даже переспелой ежевики разбавлен серым перламутром.
— Примеряем? — с надеждой спрашивает Татьяна и, получив согласие, удаляется со мной за ширму. — Помочь?
— Да. Спасибо! — благодарю я ее, с наслаждением гладя чудесный материал и получая удовольствие от тактильного контакта.
— Вам очень-очень идет! — хлопает ресницами Татьяна. — Но надо подгонять. Чуть-чуть на талии широковато… Это займет пару часов. Зову портного?
— Да, — немедленно соглашаюсь я, влюбившись в платье с первого взгляда.
— У меня самая красивая дочь на свете! — говорит отец, восхищенно глядя на меня, церемонно целуя мою руку и подавая мне бокал холодного шампанского.
— Хороший отец должен был бы гордиться любящей дочерью, — спокойно упрекаю я его, получая удовольствие от того, что он досадливо морщится.
— Лера… — устало начинает он. — Я понимаю, что не был настоящим отцом в том смысле, какой в это слово вкладываешь ты… Но я старался им быть. Правда. Только это было непросто.
— Потому что ты обидел маму? — не хотела этого говорить, но сказала.
— Потому что я обидел тебя, — честно отвечает отец, такой элегантно красивый в сером костюме и серой, на пару тонов светлее, рубашке.
— Вы не первая и не единственная пара, которая развелась, — спокойно пожимаю я плечами. — Мне не семь лет, чтобы расстраиваться по-настоящему. Я выросла, папа.
— Я вижу, дочь, — улыбается мне отец. — И я горжусь тем, какой ты выросла.
— Зачем я здесь? — лениво интересуюсь я, оглядывая зал ресторана. — У тебя нет спутницы?
— Ты хочешь знать, нет ли у меня женщины? — тихо смеется отец, время от времени салютуя бокалом разным людям в зале. — За все эти годы у меня было немало женщин, но ни одна не подошла на роль постоянной спутницы. Не знаю, почему так получилось.
— Может, ты был слишком требовательным? — вдруг спрашиваю я, встречаясь глазами с глазами отца. — Хотел идеала, но не встретил?
— Не думаю, — не соглашается он. — Я с юных лет знал, что идеал не существует. Всё проще, Лера. Я так никого и не смог полюбить. А жить без любви оказалось невозможно.
Наверное, мои глаза стали больше возможного размера, так я удивилась этим словам отца. Мои представления о его жизненных целях были совершенно иными.
— Поэтому ты один? — осторожно предполагаю я.
— Поэтому я с тобой, — смеется отец, еще раз салютуя бокалом, но теперь уже мне. — Дочь — это другая любовь и другая гордость, не менее сильная, чем любовь к своей женщине. Иногда и более сильная, поверь мне.
Я не могу поверить. Пока не могу. Слишком долго отец был не со мной. Да и сейчас я с ним хоть и не по принуждению, но по договору. Просто я держу слово.
— Сейчас я познакомлю тебя с именинником, — переходя на деловой тон, говорит мне отец, жестом предлагая взять его под руку.
Мы подходим к невысокому изящному мужчине лет шестидесяти, который стоит возле фонтана из шампанского. Рядом с ним эффектная блондинка младше спутника лет на сорок, в коротком золотом платье. Пока мужчина смотрит на меня с неприкрытым восхищением, блондинка делает это же равнодушно, но очень внимательно.
— Николай! Позволь представить тебе мою единственную дочь Валерию, — тепло в голосе отца подсказывает мне, что между мужчинами по-настоящему дружеские отношения. — Валерия! Это Николай Игоревич, мой друг и партнер долгие годы.
— Очень приятно! — отмечаю я, не лукавя. На этого мужчину смотреть приятно. У него открытое лицо, добрая улыбка и мягкий взгляд светло-карих глаз.
— Потрясающе! — выдыхает Николай Игоревич. — Я, конечно, имел некоторое представление по фотографиям, но действительность превзошла все ожидания! Вы красавица, Валерия Ильинична Вяземская!
— Спасибо, — равнодушно отвечаю я на комплимент. — Князева. Валерия Князева.
— Да-да, простите, забыл, — искренне извиняется мужчина. — А это моя дочь Ада.
Блондинка кивает мне, продолжая дотошно рассматривать.
— Германия или Швейцария? — вдруг спрашивает меня девушка.
Приподнимаю бровь, показав легкое удивление.
— Нет, Ада! — гостеприимно улыбается ее отец. — Валерия приехала не из-за границы. Она с рождения живет в России с матерью, но в другом городе.
— Я спрашивала, где Лера делала пластику, — недоуменно глядя на отца, объясняет Ада, дернувшись оголенным плечиком. — Думаю, что Швейцария.
— Господи, Ада! Что на тебя нашло? Это некрасиво! — испуганно глядя на меня и моего отца, отчитывает дочь именинник. — Простите еще раз, друзья!
Ада смотрит на отца и всех нас совершенно невинным взглядом, мол, "что такого особенного я сказала?" Решаю не удостаивать ее ответом. Зачем? Сашка бы сейчас влепила ей если не пощечину, то крепкое слово. Варька нашла бы что ответить, интеллигентно, но емко. Я же промолчу.
— Красота моей дочери природная, это позволяет здорово сэкономить, — неожиданно вступается за меня отец, и я вижу, как темнеют его глаза, предвещая бурю, но голос звучит мягко-иронично. — А ее воспитание выше всяких похвал. Ничего, Адочка, если ты, милая, хочешь добавить себе красоты, твой отец способен раскошелиться.
Адочка открывает рот, чтобы ответить, но Николай Игоревич цепко берет ее за локоть, что заставляет ее рот закрыть. Вижу, как Николай Игоревич еще сильнее сдавливает пальцы. Ада еле слышно пищит от злости и цедит:
— Извините, Валерия, вы меня не так поняли.
— Конечно, я вас извиняю, — улыбаюсь я, заставив Николая Игоревича судорожно вдохнуть, а Аду так же судорожно улыбнуться в ответ.
Вижу в глазах собственного отца и одобрение, и восхищение. Неожиданно всего за пару секунд эти чувства сменяются сначала тревогой, потом почти бешенством. Вряд ли завистливая Ада стала причиной такого эмоционального перепада. Отслеживаю отцовский взгляд: на другом конце зала стоит высокий широкоплечий мужчина в черном костюме, не отрывающий от нас взгляда.
Это он. Тот мужчина с фотографии. Мужчина из клуба "Лисий хвост". Мужчина, который стоял на противоположной стороне улицы, когда нас вывели из клуба во время тревоги.
Его взгляд скрещивается, но не с моим. С отцовским. И это смертельная схватка.