— Ты когда-нибудь слушал тишину, Ежик?
— Слушал.
— И что?
— А ничего. Тихо.
— А я люблю, когда в тишине что-нибудь шевелится.
— Приведи пример, — попросил Ежик.
— Ну, например, гром, — сказал Медвежонок.
Семья — театр, где не случайно
у всех народов и времен
вход облегченный чрезвычайно,
а выход сильно затруднен.
Медленно поднимаю глаза на Верещагина, сидящего напротив. Он безотрывно смотрит на меня и молчит, выискивая в выражении моего лица что-то, известное ему одному.
Шутка? Не похож он не шутника. Розыгрыш? Не вижу смысла? Ложь? Во имя чего? Правда? Как такое вообще возможно?
Не дождавшись от меня всплеска эмоций, мужчина, назвавший себя моим мужем, точнее, меня его женой, недоуменно выгибает красивые брови и недоверчиво спрашивает:
— Неужели ты уже привыкла к этой мысли или Вяземский как-то тебя успокоил? Что же он пообещал? Быстрый развод?
— Именно я ваша жена? — уточняю я, не переходя на "ты" и начиная есть мороженое, аккуратно, по ложечке.
Верещагин смотрит раздраженно:
— К сожалению, именно ты!
— Так в чем же дело? — отправляю в рот третью ложку, вкуса не чувствую. — Давайте разведемся, пока не надоели друг другу.
— Вся в отца, — со злостью выплевывает Верещагин. — Потрясающая выдержка.
— Не похоже на комплимент, — усмехаюсь я, отодвигая от себя мороженое.
— А это и не комплимент, — наклоняется он ко мне. — Это констатация факта.
Запах табака и лимонной мяты отчетливо щекочет мои ноздри.
— Вернемся к фактам, — киваю я послушно, поймав на себе заинтересованный взгляд двух молодых мужчин, пьющих пиво за соседним столиком. — Можно посмотреть свадебные фотографии?
Верещагин хмурится и резко разворачивается к молодым людям, смотрящим на меня. Они тушуются и отворачиваются.
— У меня есть кое-что получше фотографий, — из внутреннего кармана пиджака Верещагин достает… свидетельство о браке и кладет передо мной.
Так. Свидетельство о заключении брака. Верещагин Никита Алексеевич. Гражданин России. Дата рождения. г. Москва. Князева Валерия Ильинична. Гражданка России. Дата рождения. г. Санкт-Петербург. Заключили брак третьего сентября этого года. О чем составлена запись акта о заключении брака №… После заключения брака присвоены фамилии: мужу Верещагин, жене Князева. Место государственной регистрации г. Москва.
— Хорошо, что я оставила себе свою фамилию, — удовлетворенно говорю я. — Я за нее долго боролась. Не хотелось бы менять. Тем более ваша мне не нравится.
Крылья носа Верещагина слегка раздуваются, выдавая силу его раздражения. Один из молодых людей продолжает меня разглядывать, и я ему улыбаюсь. Глаза Верещагина сужаются, и он отрывисто произносит, по-моему, даже шутит:
— Будь скромнее… при живом-то муже.
— Не уверена, что я ваша… жена, — мягко возражаю я. — Может, всё-таки пару фоток? Для убедительности. Я, видимо, слегка перебрала во время торжества, и этот радостный день выветрился из моей памяти. Хотя я не пью. Вас бы расстроила жена-алкоголичка?
— Меня расстраивает сам факт наличия у меня жены, — отвечает мне Верещагин и добавляет. — Но это была превентивная мера.
— Я уже предлагала вам развод. Вы не отреагировали, — напоминаю я, вздохнув.
— Неужели правда? — самого себя спрашивает мужчина, а потом и меня. — Вы и в паспорт не заглядывали?
Паспорт. Он всегда в моей сумочке. И я его никому не давала. Помедлив пару секунд, достаю свой паспорт.
— Страница четырнадцатая, — вежливо подсказывает мне Верещагин.
"Зарегистрирован брак. Третье сентября. ФИО супруга Верещагин Никита Алексеевич".
— Убедительно, — осторожно говорю я, чувствуя дрожь в коленях и тщательно стараясь ее скрыть. — Никогда не открывала эту страницу. Нет привычки перед сном перечитывать паспорт. Оказалось, зря…
Верещагин настойчиво сканирует мое лицо в поисках фальши.
— Не знала, — приходит он к выводу.
— Не знала, — подтверждаю я, наконец, уняв раздражающую дрожь. — Это вы или мой отец?
Верещагин с досадой оборачивается на настойчиво улыбающегося в ответ на мою улыбку мужчину и бросает:
— Разговаривать будем в другом месте! Поехали!
Верещагин встает и протягивает мне руку. Игнорирую ее и встаю из-за стола без его помощи.
— Нет, — твердо отвечаю я. — С вами, господин Гагарин, я никуда не поеду. Сегодняшнее свидание закончено. До завтра.
— До завтра? — растерянно переспрашивает он.
— Мы же сторговались на ежедневные встречи? Я верно помню? — радушно улыбаюсь я теперь уже только ему. — Или вы передумали и мы прекращаем наши встречи?
— Неужели тебе не любопытно узнать, как мы поженились? — Верещагин засовывает руки в карманы и сжимает их в кулаки.
— Как вы это сделали, мне более-менее понятно, — пожимаю я плечами. — Технические детали меня не интересуют. Кто воровал паспорт, кто ставил штамп и за какие деньги… Мне, действительно, любопытно зачем. Но я дотерплю до завтра. Хорошего вечера!
Успеваю даже выйти из кафе и пройти пару шагов, когда меня крепко берут за локоть, останавливая.
— Дорогая женушка! — горячий шепот приподнимает мелкие волоски на моей шее, некстати напоминая мне, что лимонная мята называется мелисса. — Ты чего-то не поняла! У нас домострой и патриархат. Это я решаю, когда в нашей семье что-то начинается и когда что-то заканчивается.
Разворачиваюсь к нему лицом, почти приближаю губы к его губам, и шепчу парализованному моими действиями мужчине:
— Милый муж! У нас семейная демократия и полное равноправие. Я поехала домой. Верните моего Виктора Сергеевича. Встретимся завтра, и вы мне расскажете, как мы познакомились, как полюбили друг друга, как решили пожениться. У нас будет настоящая романтическая встреча. Постарайтесь меня впечатлить. Хорошего вечера больше не желаю, передумала.
Верещагин больше не удерживает меня, и я одна иду к выходу из зоопарка, специально свернув к вольерам для кошачьих. Огромный холеный тигр смотрит на меня холодно, почти безразлично. Мощные лапы восхищают меня даже больше, чем по-восточному раскосые желтые глаза.
— Я была твоим ужином, — доверительно сообщаю я животному. — Но ты перебьешься.
Тигр смотрит на меня внимательно, меняя безразличие на сожаление.
— Пока! — машу я ему ладошкой.
— Разговариваете с тигром? — в голосе подошедшего Виктора Сергеевича добрая усмешка. — Что отвечает?
— Сожалеет, что не познакомились ближе, — рассказываю я совершенно серьезно. — Я была его ужином.
Отец ждет меня ужинать, сидя над пустой тарелкой. Быстрый и острый взгляд его напоминает тигриный.
— Гуляла?
— Ходила в зоопарк, — отвечаю я, усаживаясь за стол.
— Зоопарк? — отец искренне удивлен. — Неожиданно.
— Давно не видела тигра, — сообщаю я, разворачивая салфетку.
— Понятно… — рассеянно комментирует мои слова отец. — Тебе скучно?
— Да, — киваю я равнодушно. — Я привыкла работать и проводить время с друзьями.
— Работай, проводи, — тут же реагирует отец. — Разве я мешаю?
— Нет, не мешаешь, — соглашаюсь я. — Но, живя в разных городах, трудно делать это настолько часто, как я привыкла.
— Хорошие у тебя друзья, — вдруг говорит отец, кивком благодаря пожилую кухарку за положенные на тарелку тушеные овощи. — Верные. И дружите столько лет. Ты к Жданову не присматривалась?
— Игорю? — по-настоящему удивляюсь я. — К нашему Игорю?
— Интересный человек, по моим данным, — осторожно отвечает отец, приступая к еде.
— Он прекрасный человек! — возражаю я. — Один из лучших.
— Так в чем же дело? — продолжает прощупывать почву отец. — Он тебе не нравится?
— Ему не нравлюсь я, — смеюсь, видя, как вытягивается лицо отца. — Он всю жизнь влюблен в совершенно другую женщину.
— А ты? — во взгляде отца появляется какое-то странное чувство. — Ты этим расстроена?
— Расстроена? — отцу удается меня удивить. — Игорь — мой друг, друг детства. Как Владимир или Максим. Нас связывает очень глубокое чувство. Это не любовь. Это дружба, долгая и честная.
— Глупости, — мягко возражает господин Вяземский. — В тебя невозможно не влюбиться. Скорее всего, они просто и не надеялись на успех и взаимность.
— Папа, — тихо обращаюсь я к отцу, отпивая глоток минеральной воды. — Ты хочешь выдать меня замуж?
Отец хмурится и, отложив вилку, смотрит на меня, слегка прищурившись.
— Ты не хочешь замуж? Тебе…
— Мне тридцать. Это не смертельно, — быстро перебиваю я. — И я сама буду решать, выходить ли мне замуж и за кого.
Мне показалось или отец слегка покраснел, а потом побледнел?
— Безусловно, — кивает отец и мне, и кухарке, которая кладет на его тарелку кусок белой рыбы, приготовленной на пару. — Чем планируешь заняться завтра?
— Почитать, поболтать с подругами по телефону, погулять в каком-нибудь красивом месте, пока эта странно чудесная осень не изменилась, — рассказываю я, отказавшись от рыбы.
— Хорошо, прекрасные планы, — слишком быстро соглашается отец, но я не даю ему расслабиться:
— Ты, наверное, хотел рассказать мне о том мужчине?
Отец не делает вид, что меня не понимает. Он просто молчит, пережевывая кусочек рыбы.
— О том, из-за которого ты так расстроился на юбилее друга, — терпеливо напоминаю я. А что изменится от того, что я буду нервничать?
— Я понял, — отвечает отец, — о ком ты говоришь. Повторюсь, это лишняя информация. Этот человек тебя никогда не побеспокоит.
Внимательно смотрю на отца, выискивая в выражении его лица признаки беспокойства и лжи. Не вижу. Или не знает, что я «жена» человека, который меня «никогда не побеспокоит», или держится лучше профессионального игрока в покер.
— Я хотела бы иметь информацию. Предупрежден, значит, вооружен, — стараюсь быть убедительной.
Отец перестаёт есть и откидывается на высокую спинку стула. И когда мне кажется, что он так ничего и не скажет, он начинает говорить:
— Это Никита. Никита Алексеевич Верещагин. Сын моего лучшего друга Алексея, к сожалению, погибшего десять лет назад.
Терпеливо молчу, не задавая вопросов.
— По нелепой, ему одному известной причине, Никита долгие годы считает именно меня виновником смерти своего отца и причиной настойчивого затворничества матери.
— Почему именно тебя, а не Николая Игоревича? — логичный вопрос рождается сам собой. — Он ведь тоже был другом Алексея Верещагина?
— Он тоже, — тихо отвечает отец, задумываясь, но не отвечая на мой вопрос.
Отец надолго замолкает, потом делает знак, чтобы ему налили чай.
— Как Виктор Сергеевич? — закрывая предыдущую тему, спрашивает отец. — Не докучает тебе?
— Не докучает, — закрываю тему и я.
В полной тишине мы заканчиваем ужин и расходимся по своим комнатам.
— Вам записка, Валерия Ильинична, — Виктор Сергеевич стучится в мою комнату поздним утром.
Завтракала я в одиночестве, отец уже уехал по делам. После завтрака ушла в свою комнату, забралась с ногами на маленький диванчик и позвонила Сашке.
— Лерка! — неподдельная радость в голосе Сашки греет сердце. — Как дела, подружка?
— Всё хорошо, — уверенно отвечаю я. Но Сашку не проведешь. Всё-таки дружим двадцать два года.
— Рассказывай! — зловещим шепотом приказывает Сашка. — Что он тебя заставляет делать?
— Отец ничего меня не заставляет делать, — грустно смеюсь я, делая акцент на первом слове.
Сообразительная Сашка тут же реагирует:
— Это прекрасно! Когда встретимся вживую? Поболтаем о пустяках, — Сашка ставит логическое ударение на последнее слово.
— Я же два дня назад от вас уехала, — напоминаю я, чувствуя, как успокаивающий бальзам дружеской поддержки оказывает мгновенный лечебный эффект.
— Тогда по телефону надо наболтаться! — настаивает Сашка, намекая на специальный разговор.
— Пойду прогуляться и перезвоню, — обещаю я, глядя на входящего в комнату после стука Виктора Сергеевича.
— Записка от… — я не заканчиваю фразу.
— Да, — сложенный вчетверо лист голубой бумаги оказывается у меня в руках.
Сто лет не получала настоящих бумажных записок. Только сообщения на телефон.
«Романтический вечер назначен на 20.00. Патриаршие», — сухие слова, написанные крупным мужским почерком, и маленькое сердечко, настоящей издевкой стоящее возле точки.
— Я буду готова к 19.30, - спокойно сообщаю я Виктору Сергеевичу.
— Вас куда-нибудь отвезти? — мой личный охранник смотрит на меня с беспокойством. — Или будете заказывать мастера на дом.
— Положусь на вас, — мягко отвечаю я, не понимая и не разделяя его беспокойства.
— Я бы предпочел, чтобы вы остались дома, — отвечает Виктор Сергеевич.
И это звучит так, словно его предпочтение касается не моего выхода в салон, а самой «романтической» встречи.
— Я вас послушаюсь, — соглашаюсь я. — Тогда как в прошлый раз.
В прошлый раз ко мне приезжали два мастера, которых подбирал Виктор Сергеевич.
За полчаса до назначенного времени я стою на берегу пруда, кожей ощущая таинственность атмосферы. Варька Дымова со своей бабушкой раз в год обязательно приезжала в Москву, в том числе и для того, чтобы сходить в музей Булгакова и погулять на Патриарших прудах.
— Я у Варьки. Ты на громкой связи, — предупреждает меня крайне взволнованная Сашка. — Макса нет. Он на деловой встрече. Говори свободно!
— Привет, Леруся! — слышу я приветствие Варьки и улыбаюсь от уха до уха, что, в общем-то, мне не свойственно. — Чем и как тебе помочь?
Смотрю на белого лебедя, чинно плывущего по гладкой поверхности пруда, и не знаю, что ответить. Можно ли вообще мне помочь?
— Я пока еще сама мало в чем разобралась, — негромко говорю я в трубку, оглядываясь на Виктора Сергеевича, стоящего от меня достаточно далеко. — Но с мужчиной с фотографии я встречалась и даже разговаривала.
— О! — восклицает Варька. — И что ему надо?
— Маньяк всё-таки? — паникует Сашка.
— Хуже, — вздохнув, отвечаю я на реплики подруг. — Муж.
— Чей муж? — недоумевает Сашка.
— Как выяснилось, мой… — эффектно сообщаю я.
Продолжительности наступившей паузы позавидуют лучшие театральные мастера.
— П…! — неинтеллигентно восклицает Сашка, на что Варька неожиданно реагирует словами:
— Совершенно согласна с тобой!
— Отец хочет выдать тебя замуж? — пытается понять происходящее в моей жизни Сашка.
— Мне кажется, что отец не в курсе, — осторожно предполагаю я. — Или делает вид, что не в курсе.
— Этот странный мужчина хочет на тебе жениться? — допытывается Варька. — Второй Сергей-Филипп.
— Он не хочет. Он уже на мне женился, — сознаюсь я, и реакция подруг не заставляет себя ждать.
— Когда?! — кричит Сашка.
— Почему?! — вопит Варька.
— Третьего сентября, — объясняю я. — По крайней мере, так написано в документах.
— Каких документах? — тупит Сашка.
— В моем паспорте — раз. Еще есть свидетельство о заключении брака — два, — невесело считаю я.
— Как такое возможно? — не верит мне Варька. — Как можно выйти замуж, не зная этого?
— Как вышла я, — на мой грустный и неуместный смех оборачивается стоящий спиной ко мне Виктор Сергеевич. — Когда — знаю, осталось узнать — почему.
— Он влюблен? — начинает размышлять Сашка, забрасывая вопросами. — Не смог удержаться и всё это организовал?
— Это была моя первая мысль, — сознаюсь я. — Но это точно не так. Его ненавистью можно бутерброды намазывать.
— И моя первая! — поддерживает меня Сашка. — Она самая логичная! Видимо, у него денег и власти, как у твоего отца. С такими связями и замуж взять, и ребенка выкрасть, и похоронить заживо.
— Ужас какой! — испуганно восклицает Варька, и я так и представляю себе, как округляются ее волшебные зеленые глаза.
— Как что узнаю, сразу вам сообщу, — обещаю я, безумно скучая по своим подругам.
— По моему опыту, — нервно хихикает Варька, — это может быть борьба за деньги, большие деньги.
— У меня нет больших денег, — напоминаю я, глядя, как лебедь, раскрыв огромные крылья, взлетает, но тут же снова садится на воду, словно такой полет невозможен и кто-то удерживает его силой.
— Они есть у твоего отца, — мягко напоминает Варька, чья почти детективная семейная история держала и ее, и нас в напряжении почти весь август.
— Скорее всего, — отвечаю я, оглядываясь на окликающего меня Виктора Сергеевича. — Пока, девчонки! Позвоню вам завтра.
Ко мне твердой походкой приближается Верещагин. Меня буквально накрывает волной аромат его туалетной воды: это снова табак и мелисса.
Он не здоровается. Я тоже. Несколько секунд мы молчим, разглядывая друг друга. Я его серый костюм, он — мой строгий брючный костюм цвета горчицы и длинную французскую косу, которую, сооружая мне вечернюю прическу, тщательно заплел мастер.
— У меня очень красивая жена, — вдруг хрипло говорит Верещагин, протягивая мне руку.
— Сократите свою речь на комплименты, и мы быстрее поймём друг друга, — отвечаю я, игнорируя протянутую руку.
— Ты просила романтическую встречу, — нахмурившись в ответ на мои слова, напоминает Верещагин.
Теперь болезненно хмурюсь я, реагируя на ненавистное «ты».
— Прежде всего, я просила информацию, — возражаю я.
— Продолжаете играть свою роль? — цедит он сквозь зубы.
— Не уверена, что я знаю эту роль наизусть, — не в моих привычках спорить. Он может думать обо мне всё, что ему хочется. Мне нужно понять, что происходит и как из этого выбраться.
— Прогуляемся или сразу в ресторан? — нарочито вежливо спрашивает Верещагин, предлагая взять его под руку.
— Прогуляемся, но не молча, — ставлю я условие, еще раз игнорируя его руку.
Он кивает, но не двигается с места, по-прежнему настаивая, чтобы я взяла его под руку. Кладу ладонь на его согнутую руку, и мы медленно движемся по аллее, полной гуляющих людей. Удивительно теплые и солнечные дни конца сентября словно даны нам всем в подарок.
— Что насчет нашего развода? — спрашиваю я Верещагина и чувствую, как напрягаются мышцы рук под мягкой тканью пиджака.
— Я еще не успел насладиться браком, — усмехаясь, отвечает мне мужчина.
— Давайте так! — я останавливаюсь, освобождаю свою руку и смотрю ему прямо в глаза. — Я сделаю одно предположение.
— Сделай одолжение! — продолжает «тыкать» мой «муж».
— Именно развод вы мне хотите предложить за мое участие в вашей… авантюре, — предполагаю я, не отводя глаз.
Он заглядывает в мои, в самую их глубину. Его карие умные глаза словно пытаются прочесть мои тайные мысли:
— Развод как награда? Ты умна не по годам!
— Мне тридцать, — сообщаю я, размышляя, когда успела полюбить запах табака и мелиссы. — Вряд ли это комплимент.
— Тем не менее, это действительно комплимент, — Верещагин сам кладет мою руку на свою, и мы продолжаем неспешный путь. — Предлагаю всё-таки поговорить за столом, на ходу получается плохо.
Минут через пятнадцать мы сидим за столиком в ресторане «Вино и краб» на Никольской.
— Здесь прекрасная винотека, — первые слова, которые произносит Верещагин, когда нам подают меню.
— Благодарю, — отказываюсь я.
— Тогда краб? — спрашивает Верещагин. — Это единственный ресторан в Москве, где представлены все одиннадцать видов краба.
— Спасибо. Обязательно попробую, но только один, — специально улыбаюсь «мужу», и он мрачнеет от силы моей улыбки.
После неторопливого изучения меню под сверлящим, неприятным взглядом Верещагина я останавливаюсь на черном рисе с крабом, сыром сулугуни, спаржей и черешней. Верещагин заказывает королевского краба в перечном соусе.
— Почему я? — наивно распахнув глаза, спрашиваю я хмурого собеседника. — Чтобы отомстить моему отцу за своего?
— Примитивно, — отвечает мне Верещагин. — Мой план намного шире.
— Познакомите с планом? — наслаждаюсь сулугуни, да, пожалуй, бокала белого холодного вина не хватает.
— Нет, не познакомлю. Пока, — отложив вилку, говорит Верещагин. — Еще рано.
— Что мешает мне завтра подать на развод? — ласково спрашиваю я, непроизвольно облизнув нижнюю губу.
Верещагин сглатывает, с его лица сползает маска равнодушия, сменившись живым выражением, отражающим многослойный коктейль чувств: ненависть, страсть, презрение, восхищение и… сожаление.
— У нас нет детей, совместно нажитого имущества, — продолжаю я.
— Ты уже забыла, что я тебе сказал в зоопарке? — картинно удивляется Верещагин.
— Что я ужин для тигра? — паясничаю я.
— Что в нашей семье всё решаю я, — резко говорит он.
— Смешно называть нас семьей! — позволяю себе тоже быть резкой.
— Рад, что рассмешил тебя, — пожимает плечами Верещагин. — Конечно, мы разведемся, но чуть позже, когда…
— Когда я выполню ваши условия? — перебиваю я. — Что мешает мне сделать это раньше? Вы думаете, у меня не примут заявление?
— Я думаю, что ты не дойдешь до загса, — откровенное презрение в голосе мужчины заставляет меня задать вопрос:
— Вы мне угрожаете? Думаете, это хорошая идея?
— Это лучшая идея из последних, пришедших мне в голову, — отвечает Верещагин, опуская взгляд с моего лица на шею и грудь.
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — прошу я нарочито вежливо. — Я что-то делаю для вас в качестве вашей жены. Что-то важное для вас. Против собственного отца. И за это получаю развод.
— Приблизительно и не точно. Но суть ты уловила, — Верещагин следит за мной, слегка прищурившись.
— Не боитесь, что я откажусь? — упираюсь подбородком во взятые в замок руки, которые в нарушение этикета ставлю локтями на стол.
— Не откажешь, — откровенно насмехается надо мной «муж». — Я умею быть убедительным и инвариантным.
— Чудесно! — хвалю я его, лукавым взглядом отвечая на восторженный взгляд официанта. — В обмен на мою услугу я получаю развод, я верно поняла?
Получив убийственно тяжелый взгляд Верещагина, официант фантомом растворяется в воздухе.
— В плохом переводе — да. Ты поняла правильно, — цедит он. — Странно, раньше ты не казалась мне кокеткой. Или эти представления с улыбками окружающим мужчинам только для меня?
— Раньше? — выхватываю я одно слово из потока его речи.
— То время, что я наблюдал за тобой, — ответ пугает меня по-настоящему.
— И долго? — стараюсь говорить спокойно.
— Два года, — второй ответ меня парализует, но я нахожу в себе силы спросить, сама переходя на «ты»:
— Ты маньяк?
— Не знаю, тебе виднее, — равнодушно пожимает он плечами. — Так ты готова узнать, что мне нужно на первом этапе?
— Мне любопытно, — честно говорю я этому странному страшному мужчине. — Но я передумала.
— Передумала? — не понимает он меня, выразив это непонимание удивлением во взгляде и наклоном в мою сторону, принося с собой ощущение замкнутости пространства и запах мятного табака.
— Я передумала разводиться.