Отец моего возлюбленного был чиновником Королевского министерства финансов. Несмотря на свое дворянское происхождение, он не слишком заботился о подходящем образовании для сына. Он предназначил ему военную карьеру, но у него не было ни средств, ни соответствующих связей, что, как известно, необходимо для получения офицерского звания.
Чарльз рос, как трава в поле. Ему разрешено было делать все что захочется: бездельничать, возвращаться под утро домой и вставать в полдень. Главное, чтобы он не требовал денег. Поучений отца он не воспринимал всерьез. Знал, что отцу безразличен.
Мать умерла давно. Чарльз плохо ее помнил. У отца была любовница, которая жила с ними, О Чарльзе заботилась бабушка, мать отца, которая, обладая солидным ежегодным доходом, ни в чем не отказывала единственному любимому внуку.
Это злило отца, но не потому, что старая женщина дает внуку деньги, не спрашивая, на что он их тратит, а только потому, что она не дает их сыну. Как мы скоро, к несчастью, убедимся, постоянное соперничество между отцом и сыном по поводу бабушкиных денег и ее расположения закончилось трагически, и прежде всего — для меня.
Таким образом, благодаря щедротам старой женщины, которую я не знала, Чарльз мог полностью меня обеспечить. Мне повезло, что я встретила его тогда, когда, пресыщенный гулянками и легкими романами, он решил найти девушку, которую мог бы полюбить и которая могла бы полюбить его.
У него не было выдающихся способностей. Он вряд ли стал бы гением или народным вождем. У него было доброе сердце, спокойный и уступчивый нрав, но именно поэтому, может быть, он был всеми любим.
Всеобщую симпатию он завоевал также благодаря своей мужской красоте.
Эти черты я узнала позже, и только потом уже научилась их ценить. Теперь же, на второй день нашего знакомства, я была влюблена прежде всего в его красоту, в его великолепное тело, в ту страстность, с которой он обнимал и одаривал наивысшим наслаждением.
Вернемся же в тихую комнатку в корчме, стены которой были свидетелями потери моей невинности, зарождения женской зрелости и первой ночи моего счастья.
Упоенные вихрем чувств, ошалевшие от жара наших молодых сплетенных тел, мы не заметили, как пролетело и послеобеденное время. Наступившие сумерки вернули нас к действительности.
— Зажжем свечи? — сказала я во время одного, не знаю уж какого по счету, перерыва между приступами желания.
— Зачем? — спросил Чарльз полусонным голосом.
— Я хочу тебя видеть, постоянно видеть около меня и на мне… А становится темно…
Чарльз потянулся к часам и вскочил с постели.
— Уже начало восьмого! — Он стал искать свою одежду.
— Ну и что? Мы разве спешим? — засмеялась я.
— Я должен идти.
— Куда? — испугалась я и притянула его к себе.
Чарльз засмеялся, по-отечески поцеловав меня в лоб.
— Не бойся, глупышка. Я ненадолго.
— Но я хочу знать, куда ты идешь! — повторила я настойчиво.
Мой возлюбленный лукаво посмотрел на меня и, многозначительно подмигнув, сказал:
— Я иду к очень милой даме…
— Кто она? — спросила я сурово.
— Дама доставляет мужчинам наслаждение, — заявил он.
— Боже! — воскликнула я с отчаянием. — Меня тебе не достаточно? Сколько раз тебе надо? Сто, тысячу, миллион? Дам тебе, сколько захочешь. Не отказывала ведь. Я сама хочу как можно больше.
— Видишь ли, любимая, — начал он меня поучать, — ты еще не знаешь мужчин, да и откуда? Я у тебя первый. Так вот, чтобы мужчине лучше оценить одну женщину, ему надо сравнить. Сравнить с другой. Понимаешь?
— Не позволю! — воскликнула я. — Ни за что не позволю!
— Ты такая ревнивая? Я буду с ней только один раз.
— Даже полраза! Даже четверть! Я не отдам тебя другой женщине. Да, я ревнивая! Ты только мой, только мой! — кричала я вне себя.
— Тише, малышка, ведь услышит хозяин. Может, не дай Бог, подумать, что я хочу тебя изнасиловать, лишить тебя девственности… А если бы я тебе сказал, что иду к твоей подружке, например… к Фебе, ты бы мне разрешила? Ведь она тебе нравится, ты с ней спала в одной постели.
— Нет, тем более нет! Она же отвратительная! Все время заставляла меня копаться у нее между ногами. Только это ей приятно.
— Тебе тоже, насколько я мог заметить.
— Но не тогда, когда это делает женщина.
— А кто?
— Ты!
— А если другой мужчина?
— Я бы его вообще к себе не подпустила!
— Ну, скажем, — начал он медленно, — я иду к мадам…
— К кому?.. — спросила я с недоумением.
— К твоей начальнице. К самой мадам Браун.
— Чарльз! — Я застонала от ужаса. — Ведь это старая развалюха!
— Что старая, это видно. Но это не значит, что обязательно развалюха.
— Я видела, когда она лежала с одним парнем. Страх смотреть на ее ворота, Четверка лошадей могла бы проехать!
Чарльз рассмеялся и спросил:
— А что за парень там проехал?
— Гусар гвардии его королевского величества. Огромная мохнатая горилла.
— А что он в ней находит, кроме этих ворот?
— Ничего. Она ему платит за то, что он с ней спит. Иначе он не стал бы. Ну как же ты можешь ее желать?
— Ну, я не только не возьму у нее ни гроша. А даже, наоборот, готов ей заплатить, и много.
— Ты с ума сошел! За что платить? — Я отпрянула с обидой.
Тогда мой любимый, самый дорогой, мой единственный перестал смеяться. Взял меня за плечи, поцеловал и наконец с волнением все объяснил:
— Я хочу заплатить старухе за тебя. Чтобы у нее не было ко мне претензий, что прямо из-под носа увел у нее такой товар. Ведь она, как только узнает, а она наверняка дознается, тотчас прицепится к нам. Может разразиться скандал, и мы будем у всех на языке. Я хочу этого избежать. Наша любовь принадлежит только нам. Но это хорошо, что ты ревнивая. Впервые в жизни девушка меня ревнует. Все от меня желали или денег, или чтобы я им подошел в постели. Как живу и что делаю — им было безразлично. Ты другая.
— А знаешь, почему я другая? — Я расплакалась от счастья.
— Почему?
— Потому что я тебя люблю…
Через несколько часов, когда Чарльз вернулся из борделя, он мне с подробностями рассказал о разговоре с мадам Браун.