— Мне кажется, сейчас меня инфаркт хватит, — тяжело дыша, проговорила Марина.
Она сидела на велотренажере точно мешок с рисом.
— Не хватит. Как мне кажется, — пробормотала Тереза, дрожа от напряжения.
Обе слезли с велотренажеров и повалились на пол. Прежде чем приступить к упражнениям для пресса, они неподвижно лежали какое-то время.
— Ты уверена, что нам это нужно? — спросила Марина.
Уловив в этом намек на их слабость, Тереза тотчас принялась поднимать и опускать верхнюю часть туловища.
— Конечно, нужно. Я за последнюю неделю сбросила два фунта. А ты?
— Я не уверена. Очень боюсь взвешиваться. Прибавить я никак не могла, ведь я съедаю не больше девятисот калорий в день. Но одежда не становится свободнее. И она четырнадцатого размера! У меня такое ужасное чувство, будто таблетки что-то сделали с моим обменом веществ. Я не раз читала о женщинах, которые слишком быстро худеют, и их организм начинает функционировать по схеме голодания, так что депонируется каждая съедаемая ими крошка на тот случай, если будет голод.
— Чепуха! Это научный факт. Если тратить больше калорий, чем съедаешь, то худеешь.
— Да, но весь проект с оксиметабулином основан на предпосылке, что можно впустую проворачивать обмен веществ, обмануть свое тело, чтобы оно вело себя так, будто ты худая. Поэтому мое тело, наверное, оказалось слишком умным для этого. «Меня не проведешь, — возможно, говорил мой обмен веществ. — Эта дама толстушка, и такой ей и быть!» Он может даже замедлиться, чтобы подразнить меня за мои попытки что-то сделать с ним. Как знать, что у этого чертова обмена веществ на уме!
Сосчитав до ста, Тереза остановилась.
— Зря ты нервничаешь. Я думала, мы это уже обсудили. Все в голове. Нам недостает таблеток? Все наши прежние привычки вернулись к нам? Все, что нам нужно, это сделать вид, будто мы продолжаем принимать их, надо обмануть силу воли, пусть она думает, что мы себя контролируем. И тогда мы действительно будем себя контролировать.
Марина вздохнула.
— А вот я себя не контролирую. По-моему, я превращаюсь в алкоголика.
Тереза фыркнула.
— Не смеши меня! Ну, напилась несколько раз. Я напиваюсь почти каждый вечер и не чувствую себя алкоголиком.
— Да, но у тебя на то есть причины. Мы с Энди были вместе совсем недолго. Это не греческая трагедия. И с твоей ситуацией не сравнить.
Тереза задержала дыхание и, сосредоточившись, попыталась стереть из памяти картины своего замужества. У нее ничего не вышло, поэтому она сделала еще несколько упражнений. Боль, прокатившаяся по мышцам живота, оказалась кстати и помогла отвлечься от горестных мыслей.
— У меня сейчас все в порядке. Мы теперь с Родом ухитряемся разговаривать деликатно. И не очень долго. Но если нам удается произнести три предложения без ругани или слез, то мы чувствует себя вполне зрелыми людьми.
— Тебе не хватает его?
Темп упражнений Терезы приблизился к опасной черте.
— У меня нет времени думать об этом. Я занята, занята, занята. Как только просыпаюсь, иду в бассейн, потом работаю все утро, потом аэробика в обед, счета днем, спортзал вечером. Домой на несколько бокалов вина, после чего валюсь в постель.
Марине стало больно за Терезу, ибо этому изнурительному расписанию сопутствовало одиночество.
— Ты не должна проводить вечера одна. Да я бы и сама не прочь с кем-нибудь иногда побыть.
Терезе нелегко давался темп, который она же и задала.
— Я настолько устаю, что даже телефонную трубку не мшу поднять после спортзала. Поэтому и предложила встретиться здесь. Нет, светскую жизнь я отложила, пока раз и навсегда не определюсь со своим весом. Потом снова начну жить.
— Тереза, прекрати это делать, пока ты не убила себя.
Тереза легла на спину. Какое-то время обе молчали. Тереза пыталась восстановить дыхание, а Марина думала, что бы в такой ситуации лучше сказать. И тут Тереза заплакала. Марина быстро обняла ее, и они повалились на пол, не обращая внимания на мужчин и женщин вокруг, приводивших себя в изнурение. Но поскольку присутствующие, потея и превращаясь в других людей, были полностью поглощены своими отражениями, подруги не очень-то и смущались.
— Что случилось, Терри? Ну хорошо, все будет нормально, честное слово.
— Нет, не будет. Никогда не будет. Все кончилось. Я все испортила. И упустила свой шанс.
— Да что произошло? Скажи мне!
Тереза крутила вокруг пальца обручальное кольцо. С того времени, как она стала худеть, оно вертелось свободно, но она так и не переделала его. Для этого нужно было его снять. А потом принять решение надеть снова. Самой.
— Она беременна.
Первой мыслью Марины было, что Тереза, наверное, подразумевает Сюзи, которая только об овуляции и говорит. Потом подумала о ком-то еще.
— Ты имеешь в виду…
Тереза горестно кивнула.
— Мэри.
Она с трудом удержалась, чтобы не плюнуть, когда произносила это имя.
— Род погулял на стороне. С другой женщиной. Мэри. Мэри толщиной в две двери.
Марина поняла, отчего Тереза выглядела такой удрученной, однако сравнение ей сильно не понравилось. Она не стала вызывать Терезу на дальнейшие высказывания в том же духе.
— Мне так жаль, Тереза.
Больше она ничего не могла сказать. Эта тема оставалась запретной. В самом начале их дружбы Марина как-то спросила у Терезы, почему у нее нет детей.
— Ну, ты знаешь, как это происходит. Придешь в магазин, чтобы выбрать новый диван, и видишь тот, который тебе нравится. Современный, удобный, стильный — но белый. И нужно принимать какое-то решение, тут же, на месте, не откладывая.
Марина вспомнила дом Терезы с бежевыми коврами, белой мебелью, тонким стеклом и фарфором, расставленным по всей квартире на высоте, которая доступна ребенку, начинающему ходить. Ей всегда хотелось спросить, что было первым — бездетность или обстановка, но инстинкт останавливал ее. Больше она эту тему не поднимала.
А сейчас Тереза лежала рядом с ней на полу и всхлипывала. Нужно было что-то сказать ей.
— Как ты узнала?
Они работали вместе в одном помещении. Теперь такое случается нечасто. Род старался приглашать клиентов в то время, когда Терезы нет в офисе. Точно так же и Тереза стремилась как можно больше работать дома. Но ей все же приходилось сидеть на телефоне, когда секретарши не было, и сегодня как раз выпал такой день.
Придя в офис, она с удивлением застала Рода на месте. Он явно ждал ее. Она поблагодарила свою интуицию, неизменно подсказывавшую ей, что нужно всегда следить за собой и стараться выглядеть как можно лучше, даже если не собираешься с кем-то встречаться. Она втянула в живот, понимая, что потяжелела с того рокового дня, три месяца назад, когда расхаживала перед ним в неглиже. Потом вспомнила его горячую реакцию и быстро выдохнула. Она наконец согласилась с тем, что этого мужчину не трогает вид тощей женщины. Она даже подумала, а не выставить ли ей живот, но не стала этого делать. Ее вера в его предпочтения так далеко не распространялась.
— А, привет, Род. Вот уж не ожидала тебя здесь встретить.
«Я люблю тебя. Хочу, чтобы ты вернулся. А черт, чуть не сорвалось. Надо бы поосторожнее».
— Да я ненадолго заглянул. Есть разговор.
«Ты выглядишь гораздо лучше. Пополнела. Не сильно, но вполне достаточно, чтобы у тебя снова появился здоровый вид. Ты же знаешь, я по-прежнему тебя люблю, глупая ты, глупая женщина. Почему ты не можешь сказать, что думаешь? Или к чему все это? А, все равно слишком поздно».
— Могу я чем-то помочь?
«О Господи, да я разговариваю, как продавщица обувного магазина».
— Мне нужно тебе кое-что сказать. Да, в общем-то, не то чтобы нужно, просто я чувствую, что должен…
«Да не хочу я этого делать. Это же убьет ее. Она и без того страдает, а тут еще я с ножом с горлу».
— Да говори же! Почему ты всегда тянешь?
«Что он собирается сказать? Знаю, что-то плохое. Но насколько плохое? Не хочу это слышать, что бы это ни было, но если мне надо это выслушать, то хорошо бы покончить с этим как можно быстрее».
— Мэри беременна.
«Ну вот, я же говорила. Лучше бы я этого не делала. Ну уж нет. Я сейчас потеряю сознание».
— Вот как.
«Ничего. Со мной ничего не произошло. Не считая того, что резкая острая боль лишила меня рассудка. Я сейчас рухну без чувств. Вот возьму этот нож для разрезания бумаги и всажу в его сердце, в глаза, в свое сердце, в свои глаза.
— Это все, что ты хотел сказать? — Тереза вернулась к жизни. — Ах, прости. Поздравляю! Я так рада за вас! Когда произойдет это счастливое событие? Может, тебе лучше обо всем мне рассказать? О моменте зачатия, например? Когда это случилось? Где? В нашей постели?
— Терри, не надо. Не делай этого.
— Ах какая я скверная девчонка! Только о себе и думаю, взяла и все тебе испортила. Ты, наверное, вне себя от радости. Да, тебе всегда хотелось иметь детей.
Сделав вид, что пришла в замешательство, она приставила палец к щеке.
— Да нет, это я, наверное, о ком-то другом подумала. Ну и глупая же я! Ты ведь не хотел детей. Никогда не хотел. Ни за что. Как бы сильно я их ни хотела.
— Все было совсем не так, и ты это знаешь.
Тереза быстро заходила взад-вперед.
— Ну и дура же я! Не совсем так все было? А ты скажи как! Может, я что-то неправильно поняла. Мне казалось, что, когда ты сказал: «Больше я не хочу детей», это означало, что больше ты детей не хочешь. Между тем это не первый раз, когда я тебя совершенно не понимаю. Пожалуйста, поправь меня.
Род пытался взять ее за руку, остановить ее, утешить. Но лучше бы он этого не делал.
— Не прикасайся ко мне! Ты прикасался к ней! Ты дал ей ребенка! Девятнадцать лет говорил, что любишь меня, и я тебе верила! Ты заставил меня чувствовать себя виноватой, заставил меня чувствовать, что я разрушила наш брак только тем, что села на диету. И все это время это была ложь. Ты совсем не любил меня.
— Любил, Терри. Ты должна поверить мне! Я тебя всегда любил! И по-прежнему люблю!
— Но не достаточно, чтобы дать мне ребенка!
В этот момент у Терезы подкосились колени, и она упала на пол. Юбка задралась, волосы рассыпались крысиными хвостами по залитому слезами лицу. Ей было все равно, как она выглядит. Не о чем было больше заботиться. Род опустился рядом с ней и обнял ее. У нее не было сил оттолкнуть его. Она нуждалась в утешении, ей необходимо было чье-то участие, нужно было, чтобы кто-то поддержал и не дал рассыпаться.
Ни он, ни она ничего не говорили. Оба плакали.
Наконец слезы кончились. Драма подошла к концу. Они снова оказались в офисе — двое взрослых, никто из них смертельно не болен. Просто им хотелось, чтобы жизнь сложилась иначе. Им хотелось оказаться где-то в другом месте, но сколько ни молись, в лучшее место просто так не перенестись. Чтобы выбраться из этой ситуации, нужно было пережить ее.
— Как ты?
Молчание нарушил Род.
Услышав его голос, Тереза вернулась к жизни. Она разгладила платье и бросилась к своему столу, на котором у нее стояло зеркало. Она увидела свое распухшее лицо с гнездом спутавшихся волос надо лбом.
— О Боже, на кого я похожа!
Род рассмеялся, хотя чувствовал себя скверно.
— Если бы загорелся дом, то ты бы сначала накрасилась, а потом позвала на помощь! Ты никогда не станешь другой!
— Вот тут ты ошибаешься. Я уже стала другой. Я думала, в этом вся проблема. Но похоже, я была не права.
Род повернулся к ней, чтобы она могла видеть его глаза, чтобы она могла видеть, что он говорит правду.
— Ты не права насчет одного. Я всегда любил тебя. Какой бы ты ни была, толстой или тонкой, я любил тебя. Я и сейчас люблю тебя. Именно твой отказ поверить мне разрушил наш брак, ничто другое. Знаешь, каково мне было, когда ты обвиняла меня в том, что я не люблю тебя, каждый день обвиняла, все эти годы, что мы прожили вместе?
— Мне все ясно. То, что ты выбрал такую подружку, вполне доказывает — весьма четкий показатель того, каких женщин ты предпочитаешь. Так что я была не права. Но я расплатилась сполна, не так ли? Закончила я ни с чем, а ты получил все.
— Но так быть не должно.
Терезе почудилось, будто затеплилась надежда, и она не смогла ее оттолкнуть. Не захотела. Заходи, будь как дома. Я тебя уже давно не видела, хотела она крикнуть своей надежде. У нее так давно ее не было.
— Что ты хочешь этим сказать?
На лице Рода читалась уверенность.
— Посмотри на себя. Став такой, какой ты всегда хотела быть, ты чувствуешь себя гораздо увереннее. Ты должна кого-нибудь встретить. Ты ведь такой чудесный человек. Да любой мужчина будет гордиться, что он с тобой.
— Кроме тебя, — не могла она не сказать.
Не так все должно бы быть. Он должен попросить прощения, сказать, что не любит Мэри, что не хотел ребенка, хотел, чтобы Тереза родила его ребенка, что все это надо постараться забыть…
— Ничего у нас не вышло, — постарался он сказать как можно ласковее. Но ласково не получилось.
— Лучше бы ты сказал мне об этом немного раньше. Чтобы у меня было время начать новую жизнь.
Горечь ядом выливалась из нее.
Род попытался успокоить ее. Ему не хотелось, чтобы все получилось так скверно.
— Я все время наделся, что все образуется. Я хотел, чтобы ты была счастлива, чтобы мы были счастливы. Я перепробовал все, но ничто не помогло. И я тебе ничем не помог.
— Что ж, время ты выбрал безукоризненно. Спасибо. Если ты раньше не замечал, то напомню тебе, что женщины в моем возрасте не встречают новых мужчин и не рожают от них. Они записываются в туристические клубы и принимаются плести макраме.
— Ну, не говори глупости, — нежно произнес Род. — Ты ведь не старая.
— А сколько лет Мэри?
Род не ответил. Оба знали, что ей тридцать.
Тереза сказала, точно сплюнула:
— Тридцать лет и беременна. Какая же она счастливая.
Она снова готова была разрыдаться.
— Если тебе станет от этого лучше, скажу — мне не нужен этот ребенок. И никогда не был нужен. Все вышло случайно.
Тереза посмотрела на него, точно он и сам был ребенком.
— Да ну? А тебе не кажется странным, что у тебя что-то получилось с новой подружкой, тогда как у меня за девятнадцать лет ничего не получилось?
— Если ты обвиняешь Мэри в том, что она сделала это умышленно, ты не права. Она даже сказала, что поймет, если я не захочу иметь с ним ничего общего.
— Ты что, совсем глупый? Конечно, она это сказала. Да она знает, что ты слишком порядочен, чтобы снимать с себя ответственность. Ловко она тебя заманила. Игра сделана! Хотела бы я сделать то же самое.
— Так почему же не сделала? — огрызнулся Род.
Терезу шокировал этот вопрос.
— Что это должно означать, черт побери? Уж не хочешь ли ты сказать, что мне надо было забеременеть, несмотря на то что ты ясно дал мне понять, что не хочешь детей?
Род отвернулся от нее.
— Я и сам не знаю, что говорю. Наверное, мне просто хотелось, чтобы решение приняла ты. Если бы ты просто поставила меня перед свершившимся фактом, может, у меня гора свалилась бы с плеч, и мне было бы легче принимать решение. Может, это меня и удерживало — мои обязательства.
Тереза в изумлении уставилась на него, широко раскрыв рот.
— Неужели я это слышу? Не верю. То есть мне следовало наплевать на твое весьма определенно высказанное решение, что у нас больше не будет детей? Скажи мне, каким образом я могла прочитать твои мысли и догадаться, что ты этого хотел?
Род смотрел на нее. В его глазах больше не было любви.
— Девятнадцать лет я должна была читать твои мысли про все на свете, этого ты от меня ждал? Я должна была точно знать, что говорить, чтобы привести в равновесие твое настроение, которое то и дело менялось. Любить тебя было недостаточно. Быть доброй с тобой было недостаточно. Принимать тебя, какой ты есть, поддерживать тебя было недостаточно. Что ж, теперь ты знаешь, каково это, когда тебя несправедливо обвиняют. Да, я тоже ждала от тебя, что ты будешь читать мои мысли. Да, это несправедливо. Ну не сучья ли жизнь?
С этого момента их браку пришел конец. Еще несколько минут назад они любили друг друга, но теперь поняли, что их любовь достигла последней черты, где она иссякнет или уничтожит сама себя. Оба верили, что любовь всепобеждающа, что любовь — это все. Теперь они столкнулись с жестокой правдой и узнали, что любовь — всего лишь скучное развлечение, которое мешает паре людей признать полную несовместимость, и с этим ничего не поделать, пока любовь существует. А когда любящие берут короткую передышку, вся грязь поднимается на поверхность и мутит воду.
А есть и такая грязь, которую не процедишь.
— Когда все это произошло?
Марина и Тереза перебрались в соковый бар, оставив на сегодня занятия. (Впрочем, каждая втайне была исполнена решимости продолжить вечером заведенный порядок в тиши своего дома.)
— На прошлой неделе.
— Тереза, да почему же ты мне раньше ничего не сказала? Тебе ведь пришлось все решать одной. Помимо всего прочего.
Это «все прочее» было новым камнем преткновения в поисках легкого похудения. Таблеток больше не было. Комитет выступил против внесения изменений в протокол, и женщины должны были отказываться от таблеток постепенно. Трудно было понять только то, почему Дэвид заверил их всех, что таблетки будут раздавать снова. Женщины отреагировали соответственно.
В ожидании нового нападения на увеличивающийся вес они решили позволить себе одну последнюю преддиету… впрочем, нет, это слово нельзя употреблять. Оргию. (Именно оргию, а не кутеж, потому что кутят те, кто на диете.) В течение семидесяти двух часов после объявления о том, что эксперимент закончен и их просят явиться в клинику для заключительного взвешивания, женщины прибавили в среднем по девять фунтов каждая.
Марине поручили сообщить эти новости Дэвиду. Он не проявил интереса. Все, что произошло с этими женщинами, больше не имеет отношения к исследованию (хотя с точки зрения СМИ было бы неинтересно, если бы они все остались такими же толстыми, как и в начале эксперимента). Кроме того, у него хватало и своих забот. Решение запретить ему возобновление эксперимента было опущено сверху в виде короткой записки в две строки. Никаких объяснений, только вето. В довершение ко всему эта занудная Джейн из компьютерного центра оставляла безумные сообщения на его автоответчике. Он еще не успел до нее добраться, но у него были плохие предчувствия относительно того, что она ему скажет.
Но что бы она ни сказала, он ничего не хочет слушать.
Ему нужно было сосредоточиться, чтобы свести результаты в убедительном отчете, призванном рассеять все сомнения, которые имелись у его начальства. Пока все складывалось хорошо. Пришлось поправить кое-какие цифры, чтобы преуменьшить некоторые наиболее драматические успехи, достигнутые группой, принимавшей «пустышки». Но это не проблема. Каким образом «Перрико» сможет оспорить эти результаты? Они и сами видели этих женщин. Джефф встречался со всеми женщинами, дивился произошедшим с ними переменами. Дэвид не раз обманывал, но ему не пришлось лгать насчет того, что его изобретение уникально и эффективно.
Разумеется, одного этого достаточно, чтобы выдать ему премию. А ему нужна эта премия. Немедленно. Потому что теперь он выплачивал акулам займа не только все увеличивающиеся проценты от первоначального кредита, но его плюс ко всему и шантажировали.
Он так и не смог вычислить, кто из безымянных громил, которым он принадлежал, поработал с его бумагами и пришел к выводу, что там что-то нечисто. Но кто-то ведь это сделал. Разузнал побольше насчет Дэвида Сэндхерста. Они дали в долг человеку, надеясь на возврат денег. Они знали об оксиметабулине и о том, при каких условиях ему будет выдана премия.
Пока они не собирались обнародовать «расхождения» в его бумагах и тем самым устранять возможность того, что этот господин когда-нибудь расплатится с ними. Между тем обнаружился еще один возможный источник получения прибыли.
Им было все равно, как он получит дополнительные средства. Уж кто-кто, а они-то знали, что деньги всегда можно найти, если ты действительно на мели. Ему нужно заплатить им за молчание, пока не будет получена премия. А потом, может быть — может быть! — они согласятся на сумму, покрывающую все разом, и дело закончится к удовольствию обеих сторон.
Он знал, что так не будет. Они всю кровь из него выпустят, держа над ним оружие, которое разрушит-таки его карьеру. Но сейчас он не заходил в мыслях так далеко. Днем его не покидало ощущение, будто он стоит на зыбучем песке. И только ночью Дэвид находил благословенное уединение. Надо все разложить по полочкам. И тогда, быть может, все выстроится само собой. Как уже не раз бывало. Правда, давно, очень давно.
В панику он не впадал потому, что испытывал разочарование в женщинах, которые, как ему казалось, испортили эксперимент своими обманами и неврозами. Ему хотелось убить их всех. Однако вместо этого он решил поговорить с каждой из тех, кто принимал мнимое лекарство. Ему хотелось поскорее увидеть их лица, когда они узнают, как легко их тело и разум заставили изменить модель поведения. Неужели никто не почувствует себя обманутой? — подумал он. Это будет маленькой победой, но пока он может сделать только это.
На этой стадии его не сдерживали никакие соображения этического порядка. Женщины превратили этот эксперимент в посмешище. Но его работу им не разрушить. Он знал, что оксиметабулину другого шанса не дадут. Он слышал, как кто-то говорил, что только что начались испытания двух американских лекарств. Нет, это должно сработать. Он сделает так, что это сработает.
Он был настолько занят, что совершенно забыл позвонить Джейн и узнать, чего она хочет.
Тереза, как и Марина, была обременена несколькими лишними фунтами, а химического препарата, с помощью которого можно было попробовать сбросить этот груз, у нее не было. К тому же в личной жизни у обеих наблюдался вакуум, требовавший пищи. Марина и Энди расстались не по-дружески. Энди узнал, что Марина провела ночь в номере Пола, и не поверил, что она была на краю гибели. Не поверил он и тому, что Пол всю ночь убирал за ней и спал в кресле. Он что — чокнутый? Непохоже.
Его взбесило то, что она оказалась в объятиях соперника, и произошло это лишь через несколько часов после того, как Марина отказалась от него. Еще больше его взбесило то, что и Элеонора отвергла его в ту же ночь. Это была единственная симпатичная женщина в ТНСВ, которая отказывалась переспать с ним, а то, что у нее были какие-то отношения с Полом Джеромом, вызывало у Энди неуемную зависть.
После того как Марина получила свое место в совете, напряжение в ТНСВ спало. После бурных дискуссий ей удалось устроить так, что все сотрудники, ниже уровня директора, должны были получить скромный рождественский подарок, оплаченный из дополнительных средств «Спарклиз», которые ей удалось привлечь во время афинской конференции. Это сделало ее героиней дня. Она немного волновалась по поводу продолжительного отсутствия Энди, однако приписала это приступу меланхолии. Она знала, что он не болен серьезно, потому что Пол видел его на днях. Энди выглядел замечательно и хвастался костюмом.
Марине нравились ее новые обязанности. Она была слишком занята, чтобы все время думать о ночи, проведенной с Полом. После того, как она вошла в совет, один из ее коллег (в отсутствие Энди) принялся просматривать счета день за днем. По взаимному соглашению они временно прекратили все контакты в нерабочее время.
Но она продолжала поддерживать с Полом связь. Они почти каждый день разговаривали по телефону, и Марина всегда заглядывала в дверь, когда он находился в здании. Но никто из них толком не знал, как дать ход отношениям, начало которым было положено в ту ночь в Афинах, месяцем раньше.
Марину настораживало ее собственное поведение. Когда на следующее утро она проснулась в постели Пола, одетой, волосы выпачканы рвотой, ее еще раз стошнило, но на этот раз ей стало стыдно. От его заверений в том, что он не стал хуже о ней думать, ей сделалось и вовсе не по себе. Хоть то, что одежда на ней, говорило о том, что ничего предосудительного не произошло. И потом, она достаточно хорошо знала Пола, чтобы быть уверенной в том, что он не воспользуется тем полубессознательным состоянием, в каком она оказалась.
Расстались они неловко. Марина возвратилась в номер Сюзи, куда перебралась после ссоры с Энди. Нет нужды говорить о том, что Сюзи там не было.
До окончания конференции она старалась избегать общества Пола. Он не давал ей повода чувствовать себя неловко, но в свете отягощающего ее чувства собственного достоинства ей было очень трудно принять его безупречную порядочность.
Вот так они и встретились с Терезой вечером в субботу в спортзале. Дома их никто не ждал, никто не мешал им есть всю ночь, никто не заботился о том, толстые они или тонкие. И вместе с тем Марина понимала, что ее положение гораздо лучше, чем у Терезы.
— Что ты будешь делать?
— И сама не знаю. Во взрослой жизни я не приняла ни одного решения без Рода. Я не думала, что когда-то буду жить одна. Я всегда была частью действа, где заняты двое. И это заставляло меня думать о многих других вещах.
— О детях? — осторожно спросила Марина.
— О детях. У меня было какое-то время, чтобы обдумать, что сказал Род. Поэтому я раньше и не говорила тебе об этом. Мне нужно было избавиться от гнева и вернуться к реальности.
— А в чем состоит реальность?
Тереза задумалась, поджав нижнюю губу.
— В том, что именно я не хотела детей. Род был прав. Если бы мне действительно нужен был ребенок, то он бы у меня был. Когда живешь с человеком столько, сколько я прожила с Родом, то знаешь, что к чему. Не обязательно все говорить вслух. Я знала, что, если забеременею, он примет это. Я чувствовала это в глубине души. Поэтому мне следует признать, что не сделала я этого именно потому, что не хотела.
— Еще не поздно, если ты этого хочешь.
Тереза покачала головой.
— Знаю. И еще я знаю, что это не то, чего я хочу. Скверно у него все это вышло. Надо ему было со мной поговорить. А может, мне поговорить с ним. Только я не знаю, когда это нужно было сделать. Все думаю о том, когда я должна была понять, что наш брак держится на неправде. Но не могу.
— Значит, все кончено? — спросила Марина.
— О да. Очень похоже на то.
Сказав это, Тереза не заплакала.
Скоро, думал Рик, очень скоро я ей все расскажу. У него опять застучала кровь в висках. Так больше продолжаться не может.
Сейчас, подумал он, сейчас все расскажу. И, точно его зов услышал какой-то безжалостный бог, входная дверь открылась, и он различил девичьи шаги Джилли, которая бежала к нему.
— Рик, дорогой! Я вернулась домой. Где ты? У меня фантастические новости!
— Я в кабинете, Джилли. Иди сюда. Нам надо поговорить.