Марина окинула взглядом гору одежды, которая лежала на ее кровати точно разноцветный Эверест. Она пыталась собрать вещи для поездки на конференцию в Нью-Йорк, и эта задача угнетала ее. Ее чемодан наверняка будет в два раза больше чемоданов других делегаток, поскольку для того, чтобы выглядеть безупречно профессиональной и стильной, ей приходилось прилагать громадные усилия.
В дверь позвонили. Марина никого не ждала. Она забеспокоилась и принялась носиться по квартире в поисках оберток от еды, которые обыкновенно валялись на полу. Но ничего не было. Успокоившись, Марина подошла к пульту внутренней связи. Она восхитилась тому, как контроль над потреблением пищи постепенно становится частью ее жизни, тогда как сама она и не обращает на это внимания. Три балла ТФБП.
— Алло? — произнесла она слабым голосом, чтобы в случае чего сказаться больной и избавиться от торговых агентов, Свидетелей Иеговы или убежденных сторонников либеральных демократов. Любой из этих вариантов был возможен, поскольку никто из ее знакомых никогда не явится без приглашения — все знали, как она ненавидит сюрпризы.
Но такого сюрприза она никак не ожидала.
— Привет, Марина. Это Дэвид Сэндхерст.
Марина не сразу вспомнила отвратительную вечеринку у Сюзи, когда ей дали в пару симпатичного ученого. Шок от того, что этот человек появился у порога ее дома, был так велик, что она напрочь забыла свою хорошо отрепетированную речь во имя избавления от непрошеных гостей (очередная мигрень, потоп от стиральной машины, тропическая лихорадка — все зависит от настойчивости посетителя). Вместо этого она поймала себя на том, что отвечает девичьим голосом, к которому в первый раз прибегла при знакомстве с Дэвидом.
— А, привет! Какой приятный сюрприз!
Пауза затянулась, пока Марина с удвоенной энергией разыгрывала про себя в ролях несколько сценариев этой встречи. Когда она находилась в середине сценария, где сбросила семь стоунов и Дэвид сделал ей предложение, ее мечты прервал чуть нетерпеливый голос.
— Так вы собираетесь впустить меня? Тут снег идет.
Вздрогнув, она извинилась и быстро нажала на кнопку, чтобы внизу открылась дверь. Взглянув в зеркало и убедившись, что на косметическую хирургию нет времени, она поплевала на ладони и пригладила растрепанные волосы, после чего ловко нанесла один слой красной помады типа «ничем не соскоблишь».
Марина открыла дверь и увидела Дэвида Сэндхерста, который казался небрежно божественным. Она тотчас переняла эту небрежность, зная, что такая манера поведения располагает, и пригласила его войти. Он лениво прошествовал в гостиную, упиваясь своим огромным физическим превосходством над этой несчастной женщиной, которая не очень-то умело скрывала свой интерес к нему.
Он огляделся и нехотя признался про себя, что квартира весьма стильная. Когда у него будут деньги, он заведет себе такую же. Чтобы иметь вкус, нужны деньги, на этот счет он был уверен. Зависть материального свойства кольнула его в живот. Или это просто голод? Опять то самое время месяца. Предзарплатное.
— Хорошенькая квартира, — объявил он, проводя пальцем по вставленным в серебряную рамку нотам, подписанным Коулом Портером[21].
— Спасибо, — жеманно ухмыльнулась Марина, проклиная себя за то, что совершенно неспособна на какие-либо контакты с мужчинами вне сферы профессиональных интересов. Она решила побороть смущение, предположив, будто Дэвид — ее клиент, а заодно напустила на себя вид деловой женщины, который помог ей добиться успеха в бизнесе и в обретении друзей. Неуверенный тон девочки-подростка уступил место ее обычной манере разговаривать.
— Хотите чаю или кофе или чего-нибудь покрепче? — заговорила она. — У меня есть вино в холодильнике.
Дэвид улыбнулся, и Марина лишилась бы чувств, если бы ее врожденный здравый смысл не подсказал ей, что подобная реакция уместнее для героини Джейн Остин в корсете, препятствующем нормальному кровообращению.
— С удовольствием выпил бы стакан вина. Спасибо.
Марина устремилась на кухню, торопясь достать вино, прежде чем ее гость последует за ней и увидит содержимое холодильника. В это утро она стояла перед трудным выбором. Собрание ТФБП было назначено на вечер, и она не была уверена, сможет ли на него пойти. Дни всегда складывались нелегко, когда она собирала вещи; еще одно напоминание о том, как тяжело человеку с лишним весом.
Выбирать надо было одно из двух: либо спрятать напряжение в герметически закрывающийся тайник подальше от желез, регулирующих аппетит, пока не появится возможность просто выплеснуть его на грудь понимающих сестер, либо бесстыдно набивать рот едой, пока ужасная, до головокружения тошнота не переполнит ее, не оставив места для эмоций, случись тем зародиться. Выбор и в самом деле трудный, однако появился он впервые в жизни. И надежда была, а вот решимости, к сожалению, не было. Мысль о поездке в Нью-Йорк переполняла ее страхом, смягчить который можно было только покупкой двенадцати шоколадных эклеров. Она намеренно обходила холодильник, пока пирожные не будут срочно востребованы в качестве успокоительного средства.
— Отличная кухня!
Марина чуть не закричала, услышав в нескольких дюймах от себя голос Дэвида. Она поплотнее прикрыла дверцу холодильника и повернулась к нему лицом, держа бутылку охлажденного «шабли», как полицейскую дубинку. Увидев тревогу на его лице, она опустила бутылку с обезоруживающим смехом.
— Проверяю свои рефлексы, — слабо пробормотала она.
Дэвида, похоже, это не убедило, и он быстро ретировался из кухни. Марина воспользовалась тем, что он повернулся к ней спиной, и вытерла бутылкой лоб в тщетной надежде стереть пот, который струился по ее пылающему лицу. Глубоко вздохнув, она попыталась успокоиться и последовала за гостем в комнату.
Она разлила вино по двум стаканам, подумав, что было бы лучше, если бы она перед этим съела что-нибудь существенное, а не просто запила стаканом воды порошок для похудения и проглотила горстку таблеток с отрубями, которые должны разбухнуть и дать ей чувство насыщения. Знаю, знаю, ответила она своей совести. Что происходит с моим новым, здоровым, не болезненным подходом к еде? Да и в ТФБП я была всего-то пять минут. Дайте мне еще немного побыть в своей привычной скорлупе.
— Будьте здоровы, — произнесла она с вымученной улыбкой и пропустила полстакана вина вместо запланированного глотка.
— Вы тоже, — ответил Дэвид и по достоинству оценил вкус превосходного вина. Он уже давно не пил вина, которое поступало бы не с оптовых складов стран восточного блока. — Так-так, Марина. Рад снова увидеться с вами. Я собирался поговорить с вами после ужина у Сюзи, но вы тогда заторопились.
Он умолк, и Марина поняла, что он ждет объяснения, почему она так быстро ушла.
— Да, простите, что я не попрощалась.
Она могла бы сослаться на то, что у нее случилось расстройство желудка, но желудок расстраивается только у худых — толстые не должны признаваться в каких-либо нарушениях в организме, имеющих хотя бы отдаленное отношение к пище. Поступить так — значит спровоцировать критическое замечание.
— У меня разболелась голова.
Дэвид сделал вид, будто проникся сочувствием.
— Жаль. Да я и не знал, захотите ли вы со мной разговаривать. Если не ошибаюсь, предмет разговора вызвал у вас тогда некоторую неловкость.
Марина задумалась, услышав эти слова. Неловкость? Если бы! Да меня все глаза раздевали догола и рассматривали каждый дюйм на каждом фунте моего дряблого рыхлого ужасного тела, да я видела, с каким отвращением они на меня смотрят, объявив мою жизнь омерзительной. Неловкость? Да мне умереть хотелось. Самым настоящим образом. Это, по-вашему, неловкость?
— Вовсе нет. Я знаю, что мой лишний вес может быть предметом разговора, но это не проблема.
Здорово я повернула, подумала Марина, я и сама в это верю. Почти, но не совсем.
Дэвид думал то же самое, но он нуждался в поддержке этой женщины, поэтому не торопил ее.
— Что ж, тогда хорошо. Мне правда радостно слышать, что это не проблема, потому что именно об этом я и хотел с вами поговорить.
Марина попыталась изобразить удивление. Боже, только не это! Вы собираетесь поговорить со мной о моем лишнем весе? Да разрази меня гром! Я-то думала, что вы пришли затем, чтобы обсудить роль Квентина Тарантино в истории постмодернистского кинематографа. Она тщательно отредактировала свои мысли, так что осталось пару слов.
— Вот как?
Дэвид с жаром продолжал.
— Вы рассказывали о группе. Кажется, вы говорили, она называется ТФБП.
— Да. Хотя я и не фанатик. Я хожу к ним только несколько месяцев.
— Да-да.
Дэвид терпеть не мог, когда его перебивают, особенно когда он так тщательно подготовил вступление, не предусмотрев паузы для тех, кто любит задавать вопросы.
— Меня вот что заинтересовало. Вы сказали, что члены группы питаются нормально, ну, во всяком случае, так же нормально, как всякий, кто не… я хотел сказать… ну вы меня понимаете.
Он сделал паузу в ожидании ободряющей улыбки или хоть какого-то уверения в том, что обида не нанесена. Никакой реакции не последовало. Он продолжал свою речь.
— Видите ли, у меня проблема.
Марина подавила в себе несколько вопросов, от остроумных до оскорбительных.
— Как вам известно, у меня есть препарат, который, похоже, сможет разрешить эту самую большую в мире проб… — он откашлялся, — то есть трудность с лишним весом, при этом не нужно будет садиться на диету или заниматься какими-то упражнениями.
В этом месте у аудитории обыкновенно вырывался вздох восхищения. У Марины не осталось в легких воздуха для вздоха, поскольку вся ее энергия ушла на втягивание живота и щек. Она довольствовалась профессиональным кивком, который удовлетворил острую потребность Дэвида в поддержке, если не в поклонении.
— Так вот, сейчас мы подошли к стадии тестирования, и тут-то и возникла дилемма. Понимаете, есть определенные нормы.
Да, подумала Марина, я знаю, что такое нормы. Но клянусь, вы мне это будете разъяснять, потому что, возможно, я не только толстая, но еще и глупая.
— Нормы — это установленные правила и методологии для испытания новых лекарств, — разъяснил Дэвид. — Как и прочие правила и инструкции, — прибавил он на тот случай, если его слова могли показаться немного запутанными.
Марина оставила попытки втянуть щеки. От этого она не только не казалась худее, но явно и не умнее.
— Обычно эта процедура оговаривается. Берут группу людей с одной общей проблемой, или трудностями, как в нашем случае, — поспешно прибавил он. — Затем половине дают настоящее лекарство, а другой половине — «пустышку».
Теперь он будет мне рассказывать, что такое «пустышка», мрачно подумала Марина.
— «Пустышку» прописывают для успокоения больного, это не настоящее лекарство.
Спасибо.
— А поступаем мы так потому, что если проблемы… то есть трудности, будут уходить, мы наверняка узнаем, что приносит лечение — настоящее лекарство или же просто мощный психологический эффект от глотания таблеток, любых таблеток.
— Мне все это известно.
Марина не могла скрыть своего раздражения. Мужчина он, конечно, хоть куда, но если он не сменит этот покровительственный тон, да как можно скорее, то она ответит ему как следует.
— Ах, простите!
Дэвид быстро вошел в тот образ, над которым Марина распускала слюни. Должно быть, я теряю свой стиль, выругался он про себя. Его поразила внезапная мысль о том, что на какую-то долю секунды он внушил омерзение этой омерзительной женщине.
— Просто я хотел быть уверен в том, что вы правильно поняли, почему ваше общение с ТФБП так важно для меня.
— И что дальше? — холодно спросила Марина.
Дэвид содрогнулся, услышав этот ледяной ответ, а потом продолжал:
— Когда я столкнулся с нормами тестирования, я еще не понимал, что причуды аппетита, а точнее, неправильное питание приводит к тому, что выбрать людей для участия в эксперименте будет нелегко.
— Но вы ведь выбираете людей одного и того же веса и с одной и той же историей болезни?
Марина поймала себя на том, что этот предмет начинает ее интересовать.
— Это не так-то просто. Вы только подумайте. Каков ваш средний ежедневный рацион?
Марина шумно выдохнула. Вопрос ей страшно не понравился еще и потому, что от прямого ответа не уйти. Она решила отвечать серьезно, больше не беспокоясь о том, что о ней подумает Дэвид.
— Вас интересует то, что со мной было до ТФБП? Сейчас я срежу самые острые углы моего рациона питания.
Она скрестила за спиной пальцы, вспомнив о горе шоколадных эклеров в холодильнике.
— В прошлом, отвечу так, у меня не было среднего ежедневного рациона. Я либо сидела на диете, ограничивая число калорий до уровня голодания, либо существенно переедала.
По поводу переедания она не стала распространяться, почувствовав, что описание типичного пиршества он сочтет неправдоподобным. Остатки ее гордости, пусть и небольшие, не позволили ей детально разрабатывать эту тему.
— Именно! — возбужденно объявил Дэвид. — И это должно означать, что ваш вес все время то увеличивался, то снижался.
Боже, как же это противно, когда все только о ее весе и говорят.
— Видите ли, я много лет назад перестала взвешиваться, однако, да, полагаю, что в течение месяца он, вероятно, колебался на пару стоунов то в одном, то в другом направлении.
Это застало Дэвида врасплох. Он и представить себе не мог странный образ жизни, который провоцирует такие огромные взлеты и падения. А это подразумевает изменения в тысячи калорий каждый день. Он взял себя в руки.
— Правильно. На пару стоунов. Вот вам и трудность. Допустим, у нас есть две группы женщин, одна принимает настоящий препарат, другая — «пустышку». Как мы узнаем, оказывает ли оксиметабулин свое действие, когда вес всех женщин то увеличивается, то снижается просто из-за нерегулярного питания?
Марина начала понимать, к чему он клонит.
— Значит, то, что вам нужно, это группа, по сути, две группы женщин с относительно стабильным рационом питания, чтобы любое изменение веса можно было непосредственно приписать действию лекарства?
— Точно так! Но тут возникает вопрос: если они питаются стабильно, значит, скорее всего, не наберут лишний вес.
Марина продолжила эту мысль.
— Если только уже его не имеют, а стабильное питание позволяет им сохранять комплекцию, не уменьшая и не увеличивая ее. Это и есть философия ТФБП.
Дэвид откинулся в кресле. Его послание достигло цели и было осмыслено. Он выждал несколько мгновений, чтобы его теория была получше усвоена, прежде чем перейти к цели своего визита.
— И вот зачем я здесь. Видите ли, ТФБП — это и есть ответ. Если я правильно понимаю, группа состоит из женщин, которые принимают как есть положение вещей.
— Вы изображаете дело так, будто они смирились с неизлечимой болезнью. Они… то есть мы принимаем наши тела такими, какие они есть, и мы просто-напросто решили, что физические изменения не должны омрачать нашу жизнь и становиться навязчивой идеей. (Вот сейчас мне точно нужен шоколадный эклер.) Мы едим что хотим, когда хотим, и еда, следовательно, утратила свое значение в нашей жизни. Да, мы питаемся стабильно, или, если угодно, нормально. (Когда еще раз пойду на кухню, запихну кусочек в лифчик и съем эклер в туалете.)
Дэвид увидел, как по лицу Марины разливается мечтательное выражение, и ошибочно принял его за феминистский пыл.
— Фантастика! Именно это я и хотел услышать. И что же вы об этом думаете?
(Да в лифчик можно запихнуть и четыре эклера, если затолкать их в чашечки.)
— Как вы думаете, члены ТФБП согласятся принять участие в испытании препарата?
— Конечно, нет.
Гейл Бэтхерст с трудом сдерживала негодование.
— Не понимаю, как ты вообще явилась ко мне с этой идеей? Ты что, Марина, разве не слышала, что мы тебе говорили?
— Разумеется, слышала. А меня ты выслушала? Дэвид Сэндхерст просто попросил передать тебе это предложение, что я и сделала. Ты должна согласиться, что оно разумное. Где еще он найдет женщин с лишним весом и с относительно стабильным режимом питания?
Гейл в отчаянии воздела руки.
— А почему у нас стабильный режим питания? Да потому, что мы повернулись спиной к чрезмерному увлечению общества произвольным определением идеального веса женщин. И что ты собираешься делать? Раздашь им всем таблетки, от которых они, может, похудеют, а может, и нет? Будете взвешиваться? Соревноваться друг с дружкой, кто больше похудел?
— Да не так все будет происходить.
— Именно так! Мы годами боролись за то, чтобы наше самоуважение не зависело от веса, а теперь ты предлагаешь, чтобы мы стали подопытными кроликами, которых сажают на диету, и мы снова будем думать только о том, сколько фунтов убавилось и сколько прибавилось. Так вот, послушай меня — никто в это дело ввязываться не будет.
— А я буду.
Эти слова, произнесенные тихо, но твердо, прозвучали из уст того, от кого этого никто не ожидал. Эмма была самой стойкой союзницей Гейл, а также ее самой близкой подругой. Ее преданность делу ТФБП окрепла еще более, поскольку членство в этой организации и оказанная ей поддержка, вероятно, спасли ей жизнь. Предательство причинило Гейл острую боль.
— Что ты такое говоришь, Эм? Ты собираешься есть эти таблетки? Снова будешь то голодать, то пускаться во все тяжкие, испытывать унижение оттого, что тебя каждую неделю будут взвешивать, разглядывать твое тело во имя интересов науки?
— Просто я хочу сказать, что если есть шанс, что таблетка сделает нас худыми, то какой же в этом вред, да к тому же и голодать не придется. То есть, по-моему, именно голодание и переедание и вызывают проблемы. А с этой таблеткой мы просто будем жить, как жили, а там посмотрим, что получится. Что же в этом плохого?
— Эмма, да тут все плохо. Согласиться принять участие в этом испытании — значит признать, что вся наша философия основана на лжи. Значит сказать всему миру, что, несмотря на годы, потраченные на то, дабы убедить скептиков, что женщины могут быть счастливыми и толстыми, мы можем быть еще счастливее, если похудеем.
— Но разве это не так?
Гейл взглянула на Эмму, и прежнее взаимопонимание тотчас рухнуло. Они оказались по разные стороны барьера. Марина заговорила прежде, чем дискуссия перешла на личности и приняла скандальный характер.
— Гейл, я пришла, потому что ТФБП твоя организация, твое дитя, и ты меня любезно приняла. Я по-прежнему новый человек в группе и не до конца еще прониклась всеми ее целями и убеждениями. Я полагала, что ты можешь говорить от лица остальных членов. Но даже у вас с Эммой разные взгляды на эту тему.
— И что же ты предлагаешь?
— Думаю, нужно донести эту идею до всех членов, чтобы они сами приняли решение.
После того как Марина пересказала все это Дэвиду Сэндхерсту, тот лично захотел обратиться к женщинам. Марина быстро наложила на это предложение вето на том основании, что его нескрываемое неприятие пышных женских форм вызовет у собрания ответную реакцию. Она предложила сама выступить с обращением.
Стоя перед аудиторией, насчитывавшей рекордное для ТФБП количество собравшихся, она с благодарностью вспомнила о десятилетнем опыте работы в рекламном бизнесе. И тем не менее она нервничала и по-прежнему испытывала двойственные чувства по отношению к моральным достоинствам предложения, которое собиралась сделать.
Прием ей оказали на удивление сдержанный. Со стороны наиболее преданных соратниц Гейл послышалось несколько критических охов, но в целом реакция была обеспокоенно-аналитической. Вопросы, прозвучавшие в ходе последовавшей дискуссии, были практического свойства — сколько продлится испытание, каковы ожидаемые побочные эффекты, можно ли и в самом деле есть что хочется и так далее. Затем стали голосовать, хотя в этом едва ли была надобность. Даже Гейл недостаток жара в дискуссии истолковала как мгновенное принятие предложения. Провели голосование. Шестьдесят три женщины заявили, что хотят принять участие в испытании. Среди них — Марина, Эмма и Тереза. Пять женщин, включая Гейл, отказались. После этого все изменилось.
Американский композитор, автор мюзиклов (1893–1964).