— Послушай меня, Маги Люнель, — сурово произнесла Пола. — Ты когда-нибудь видела яйцо в юбке?
— Среди моих знакомых яиц таких не было, — ответила Маги, посмеиваясь без всякого уважения. Меньше чем за неделю знакомства она успела полюбить Полу. А тех, кого она любила, она всегда поддразнивала.
— Ты делаешь ошибку, не принимая меня всерьез, детка! Ты должна представить со всей силой своего воображения, что твое тело — это корзина яиц разной формы и цвета. Твои груди — это страусиные яйца, под волосами внизу живота прячется яйцо чайки, а твои соски — это яйца недокормленного воробышка. Голое яйцо — это самая естественная вещь на свете. Оно настолько совершенно, что даже Брилла-Саварэн не предложил его как-то украсить.
— А как насчет яиц, которые красят на русскую Пасху? — запростестовала Маги.
Гораздо скорее, чем она могла предполагать, она научилась не обращать внимания на то, что стоит обнаженной перед художниками. Сначала приятели Полы просто решили дать подработать ее протеже, но потом они устроили настоящее соревнование за ее время. Сначала, когда Маги чувствовала, как румянец стыда заливает щеки, она прикрывала лицо волосами, представляла себе яйцо и успокаивалась. Но шли недели, и вскоре она уже с легкостью меняла позы, относясь к своему телу как к предмету.
Пасэн нарисовал ее с розами на коленях, в образе чувственной властности. Шагал написал ее в образе невесты, парящей на фоне пурпурного неба. Пикассо рисовал ее снова и снова в своем неоклассическом стиле, и она стала любимой одалиской Матисса.
— Ты, дружок, — заявила Матиссу Маги, — мой самый любимый клиент. И не из-за твоих красивых глаз, а из-за твоего восточного ковра. У тебя я могу, наконец, присесть. Это просто каникулы.
На следующий день после встречи с Полой Маги переехала в комнату с умывальником, биде и камином на последнем этаже дома рядом с «Золотым яблоком», рестораном ее новой приятельницы. Она платила за нее восемьдесят пять франков в месяц, хотя там стояла только большая кровать. Маги купила новый матрас и постельное белье. Пола отдала лишнее кресло, а в лавке со старой мебелью они нашли стол и платяной шкаф. Когда все это расставили по местам, места осталось только для зеркала над раковиной. Из окна Маги видела изломанную линию крыш Монпарнаса на фоне переменчивого парижского неба и не желала ничего лучшего.
В доме, где поселилась Маги, оказалась редкая консьержка, добродушная, всем довольная мадам Пулар. Она все дни напролет просиживала в своей каморке за ножной швейной машинкой. Она шила для всех ближайших соседей. Своих детей у нее не было, но она относилась как к дочерям ко всем девушкам, для которых шила наряды. Они с Маги выискивали в «Журнале мод» фасоны, которые можно было скопировать, так как две готовые блузки и две юбки, которые девушка привезла из Тура, оказались совершенно неподходящими для ее новой жизни.
К октябрю 1925 года Маги стала достойной соперницей Кики, сравнявшись с ней по популярности. И Пола не уставала повторять, что если Кики требуется добавлять к имени уточнение Монпарнасская, то Маги хватает одного имени.
Но именно Маги, единственная и неповторимая Маги, всегда со свежей красной гвоздикой в петлице, торопилась с одного сеанса на другой, всегда в такси, потому что ей вечно не хватало времени; именно она танцевала всю ночь напролет танго или шимми в «Жокее» и «Джунглях»; именно она попала в знаменитый «Негритянский бал», где почувствовала себя совершенно чужой среди тех, кто родился на Мартинике или Гваделупе, так же как Скотт Фитцджеральд и Кокто, тоже отплясывавшие бегуэн, танец, так похожий на румбу.
Маги приглашали в Зимний цирк на матчи по боксу, длившиеся двадцать два раунда. Туда она отправлялась в сопровождении восхищавшихся ею мужчин, способных защитить ее от грубой толпы. Бывала она и на скачках с препятствиями в Отее, радовалась, когда лошадь, на которую она поставила, чисто преодолевала все барьеры. Маги охотно тратила выигрыш на шампанское для своих приятелей и редко проигрывала.
К осени Маги чувствовала себя на Монпарнасе, как в родной деревне, и устроила шумную вечеринку в честь своего восемнадцатилетия. Девушка украсила биде охапками красных гвоздик, уставила единственный стол множеством бутылок с вином и пригласила около сотни гостей. Пришли все, прихватив с собой друзей, и они сидели на лестнице, выпивали и пели песни, пока не приехала полиция.
Случалось, что Маги проводила вечер в одиночестве. Она смотрела в окно, пытаясь привести мысли в порядок. Маги улыбалась, думая, что ребе Тарадаш осудил бы ее, если бы знал, как она зарабатывает на жизнь. Он вряд ли мог себе такое даже представить, но Маги догадывалась, что она все равно осталась бы для него его маленькой мазик. Это слово на иврите означало любимого ребенка, который был умным и шустрым проказником.
Девушка не скучала по дому, она скучала по бабушке Сесиль. Она часто вспоминала, как они проводили вечера накануне субботы, когда покой и радость наполняли их домик, в гостиной горели две свечи на столе, и происходило освящение вина. Никто из Люнелей не отличался особенным благочестием, и в семье не слишком ревностно следовали древним традициям, но эта еженедельная церемония как-то по-особому успокаивала Маги. Каждый год она с нетерпением ждала того момента, когда можно будет каждый день зажигать по одной свече в бабушкином красивом семисвечнике в канун Хануки, пока все свечи не засияют ласковым светом в память о том огне, который горел в храме Иерусалима в течение восьми дней, хотя запасов масла должно было хватить только на один. Но теперь все эти воспоминания относились к той жизни, которую Маги оставила в прошлом.
Пола не уставала напоминать своей подопечной, что у Монпарнаса есть и другая, темная сторона. Здесь пили и принимали наркотики, не выходя из состояния дурмана. Но даже без ее предостережений Маги прошествовала бы без ущерба сквозь нескончаемые вечеринки. Небо, окрашенное яркими огнями ночных клубов и баров, на свет которых слетался весь Париж, не оставило своего кроваво-красного отблеска на Маги. Ее хранили неискушенность и невинность, наследие семнадцати лет, проведенных под опекой бабушки в провинциальном Type.
Очень часто Маги танцевала босиком, и не потому, что ей так было удобнее, а из-за того, что оказывалась выше большинства своих кавалеров. И еще она упорно отказывалась остричь волосы.
Маги не стригла волосы не из упрямства или каприза, а потому, что художникам, которым она позировала, не нравилась модная стрижка. Иногда она даже получала на несколько франков больше благодаря своим роскошным волосам. Живописцы получали наслаждение от всего женского тела, от кончиков пальцев до шапки волос, и никак не могли взять в толк, с какой стати женские волосы следовало стричь совсем коротко и распрямлять непокорные пряди. Но Маги следовала моде в одежде, предписывающей носить свободные платья, едва подчеркивающие линию бедер и скрывающие грудь. Своенравная художница Мари Лорансен протестовала и говорила, что женщина не может быть похожей на спичку, но Шанель, Пату и Молинё полагали, что именно к этому и следует стремиться. Так что, сообразуясь со своими весьма ограниченными средствами, Маги пыталась следовать за модой.
— Тебе совершенно не нужны грации и нимфы, — шутила она с Пикассо, косясь одним глазом на то, во что превращалось ее тело у него на холсте. — Это не ты придумал, дружок, перекроить женскую анатомию. Мы и без тебя отлично справились. Ты видел мое новое платье? Не стоит забывать, что все эти груди, бедра и другие части тела, с которыми ты так вольно обращаешься, принадлежат нам.
Для работы Маги обзавелась яблочно-зеленым шелковым кимоно и во время перерывов в работе прохаживалась в нем по мастерской, зорким оком рассматривая незаконченную картину.
— Так вот как ты меня видишь! У меня дома, конечно, нет такого большого зеркала, чтобы я могла увидеть себя в полный рост, но я уверена, что соски у меня одного цвета. Разве ты не замечаешь, что один у тебя получился цвета малины, а другой похож на перезрелую землянику? А мои глаза? Неужели они в самом деле настолько отличаются друг от друга по форме? Я слышала, что в языке эскимосов двадцать пять слов обозначают снег. Значит, ты принадлежишь к школе эскимосов? Но вполне вероятно, что у тебя особый талант. Кто знает? Я, разумеется, не эксперт.
На художниках, которым она позировала, Маги оттачивала свой сарказм, баловала их своей щедростью и изводила своим нахальством. Полу она любила и не мучила своими капризами. С ней Маги отлично ладила. Пола относилась ко всем победам Маги как к своим собственным. Иногда женщины вместе обедали в кухне «Золотого яблока», и, наблюдая за тем, с каким зверским аппетитом Маги поглощает еду, Пола понимала, что Маги все еще не нашла себе мужчину. Любовной тоской здесь и не пахло. Ничего, одобрительно думала Пола, у девочки еще достаточно времени.
Пока Маги завоевывала Монпарнас, Жюльен Мистраль пытался справиться с финансовым кризисом. В течение трех лет он очень осторожно расходовал деньги, унаследованные после смерти матери, но теперь с ужасом осознал, что они почти закончились. Только о какой экономии могла идти речь, если он так безоглядно расходовал холсты и краски?
Мистраль всегда покупал все необходимое для работы в таком количестве, что ему даже удалось уговорить владельца специализированного магазина на улице Бреа Люсьена Лефевра предоставить ему небольшую скидку. Разумеется, можно было покупать краски и дешевле, но только Лефевр сам смешивал их с маковым маслом, а не с льняным, и поэтому его краски пахли медом и обладали, по мнению Мистраля, особой насыщенностью цвета. Правда, даже с учетом скидки счет в магазине очень вырос. Что ж, ограничивать себя? Нет, невозможно!
Ограничения, экономия, сведение концов с концами, всем этим «радостям» Мистраль предавался в повседневной жизни. Он пил только дешевое красное вино, платил гроши за студию, выгадывал сантимы на еде. А женщины, думал он, собираясь на костюмированный сюрреалистический бал, куда его пригласила молодая богатая американка Кейт Браунинг, женщины обходились ему даром. Их у него было не меньше, чем блох у уличного пса, и ни одна не стоила ему ни франка.
Мистраль потянулся и едва не стукнулся головой о низкий потолок спальни. Он решил не утруждать себя, не бриться и не причесывать густые темно-рыжие кудри, так как единственным элементом его маскарадного костюма являлась старомодная черная широкополая шляпа, приобретенная в магазине подержанных вещей. Не собирался он суетиться из-за этих сюрреалистов, чье определение красоты как «случайной встречи швейной машинки и зонтика на столе в прозекторской» приводило его в ужас.
Мистраль ненавидел все эти «измы», к стану которых он относил и политические партии любого толка, все религиозные группы и всех, кто верил в любую точно сформулированную систему морали. Искусство не имеет ничего общего с моралью, оно выше нравственности, выше любых определений красоты. Почему, интересно, люди суетятся ради того, чтобы поддержать какие-то идеи, вместо того чтобы писать картины?
И все же Мистраль выкроил время, чтобы попасть на этот бал. Кейт Браунинг может вскоре приобрести еще одну картину, и уж тогда, господь свидетель, он найдет применение этим деньгам. Эту молодую женщину никто не назвал бы непривлекательной. Кейт была по-американски хорошенькой, строго воспитанной, несколько аскетичного вида блондинкой. За последние два месяца Мистраль продал ей два небольших полотна, что делало мисс Браунинг еще более привлекательной в его глазах. Вообще-то Мистралю нравились менее суровые лица.
Как бы там ни было, экономить на материалах он не станет. Мистраль торопливо вышел из дома, скатав по дороге счет от Лефевра в шарик и выбросив его в чужой сад.
Было ли в 1926 году маскарадов больше, чем в 1925-м? И будет ли их еще больше в 1927-м? Никто не смог бы с уверенностью ответить на этот вопрос в те бурные времена. Каждую неделю на чьи-нибудь деньги устраивали костюмированный бал. В апреле 1926 года русские артисты уже дали свой «Банальный бал», как и международная организация гомосексуалистов, устроившая «Бал педерастов». Так что, когда сюрреалисты организовали «Бал без причины», чтобы отпраздновать все и ничего в частности, никто не сомневался, что его ни в коем случае нельзя пропустить.
Всего за год до этого сюрреалисты устроили небывалый скандал на банкете в «Клозери де Лила», закончившийся попыткой линчевания, пресеченной своевременным вмешательством полиции. Двое из них, Миро и Макс Эрнст, создали декорации к спектаклям дягилевского «Русского балета», а их же товарищи по движению пытались сорвать представление, гудели в рожки, произносили громкие речи и нападали на зрителей, за что и были выдворены прочь.
Учитывая такую репутацию устроителей, кто из мира искусства, литературы или моды, претендующий на заметное место в этом мире, мог бы остаться дома в этот вечер?
— Сюрреалистический это маскарад или нет, я отправлюсь на него в том, что мне идет. Я всегда так поступаю, — заявила Пола за неделю до бала.
— Неужели в костюме Помпадур? Опять?! — воскликнула Маги. — Ты просто невозможна. Я устала от твоего костюма. Не понимаю, как он тебе самой еще не надоел?
— Есть только один повод появиться на маскараде, — как ни в чем не бывало продолжала Пола. — У тебя должна быть возможность продемонстрировать ту часть тела, которую ты не можешь никому показать из-за современной моды. Сейчас такие банальные времена! Я не собираюсь ничего выдумывать. Пусть этим занимаются те, кому показать нечего, у кого нет моих потрясающих белых плеч, моих восхитительных грудей и моей все еще тонкой талии. Но на этот раз, исключительно ради разнообразия, я появлюсь в костюме Дюбарри.
— Дюбарри или Помпадур, это ничего не меняет. Снова твои пышные розовые юбки из тафты, атласный синий корсаж в обтяжку, кружевная косынка на плечах, немного кружев на запястьях, пудреный парик и мушка. Ты меня позоришь!
— Что ж, меня всегда недооценивали, — вздохнула Пола. — Вместо кружевной косынки будет чучело питона. Змея будет спускаться с моего правого плеча и проходить под обнаженной грудью. А закреплю я ее на левом плече. Язык гада будет лизать мне ухо.
— Обнаженные груди?
— Разумеется. Мне кажется, я уже все объяснила.
— Поздравляю! Я тобой горжусь.
— Никаких дополнительных усилий. Только питона придется одолжить. А что наденешь ты?
— Я буду представлять вазу с фруктами.
— Какой ужас! Лимоны в волосах и платье в форме яблока? Маги, это тебя недостойно.
— Подожди, и ты все увидишь. — Маги помешала кофе и закрыла глаза.
— И с кем же ты пойдешь? С Аленом?
— С Аленом и его друзьями. Всего четверо мужчин.
— Как всегда думаешь о безопасности, верно?
Маги надула губы и дунула, как будто пытаясь убрать со лба воображаемую прядку волос. Она всегда так делала, когда смущалась. Из-за этой детской привычки ее часто дразнили. Пола, как всегда, была права.
Монпарнас представлял собой настоящий сексуальный зоопарк. Обычные семейные пары, лесбиянки, гомосексуалисты, фетишисты… Ни один из ликов Эроса не был чужим или запретным в квартале. Все было возможно и все дозволено.
В этой пугающей атмосфере Маги с самого начала куда уютнее чувствовала себя в роли зрителя, а не участника. Месяцы бежали один за другим, а она ругала себя за то, что все еще хранит девственность, о которой никто, кроме Полы, не подозревал.
Маги скрывала этот немодный, позорящий ее факт ото всех. И все полагали, что у нее должен быть любовник. Тот факт, что Маги отвергала внимание любого мужчины, как только отношения выходили за пределы легкого флирта, создал ей репутацию верной и умеющей хранить тайну любовницы какого-то неизвестного счастливчика.
У Алена и его друзей ушло полдня, чтобы создать костюм Маги. Ее правую грудь они расписали в виде грозди зеленого винограда, левую в виде кавальонской дыни, которую подают целиком с наполняющим ее сладким вином. Руки и плечи превратились в связки спелых и слегка зеленоватых бананов. На груди до пупка рос ананас, а его широкие зеленые листья скрывались в волосах на лобке. Таз превратился в ломти дыни, бедра — в связки ревеня. От колена до ступни ноги выглядели как виноградные лозы, а под мышками художники изобразили яблоки.
На лице Маги почти не было рисунка, не считая двух пчелок на лбу. Волосы удерживала гирлянда цветов. Она отказалась уступить протестам художников, в один голос уверявших ее, что зеленый шелковый шарф, который она намеревалась надеть в качестве импровизированных миниатюрных трусиков, совершенно не соответствовал общему духу костюма.
Маги внести должны были в зал на овальном деревянном блюде, выкрашенном серебристой краской. Мужчины изображали различные сыры: Андре — сыр бри, Пьер — целый камамбер, Анри — кусочек рокфора, а Ален — половину козьего сыра… Сыры были нарисованы так реалистично, что казались съедобными. Вся четверка принадлежала к реалистической школе, и их композиция «Сыры и блюдо с фруктами» должна была стать вызовом сюрреалистам с их идеей расчленения предметов.
— Подождите, — остановила их Маги, когда они попытались прорепетировать вход в зал. — Чем бы мне занять руки? Может быть, взять цветок или что-то еще?
— Нет, ты испортишь всю идею. Просто положи голову на локоть и лежи совершенно спокойно. И ради бога, постарайся не потеть. Черт побери, Маги, почему ты не разрешила нам использовать масляные краски вместо акварели?
— Потому что я не намерена провести весь завтрашний день, отмокая в ванне с растворителем, — ответила она. — И без того серебряная краска немного щиплет. Я не уверена, что она нормально высохнет. Помнится, когда-то короли покрывали тела рабов золотой краской. И если я не ошибаюсь, бедняги от этого умирали.
— Все слухи, дорогая. И потом, серебряная краска касается только твоей задницы. А теперь в путь. Бал начался уже час назад. Маги, слезай с блюда, и идем с нами. Мы составим композицию у входа в зал.
— Сейчас, только накину пальто и надену туфли.
— Зачем? На улице совсем тепло, — запротестовал Андре.
— Но до бального зала надо пройти три улицы.
— Не вздумай смазать краску, — заволновался Пьер.
— Пожалуй, я все же надену пальто и возьму такси. Встретимся там.
— Ох уж эта мне мелкая буржуазия, — поддразнил ее коротышка Андре.
Маги угрожающе подступила к нему:
— Ты хочешь умереть, москит, раздавленный парочкой бананов? Возьми свои слова назад.
— Ты бы не рассердилась, если бы они не были правдой! — крикнул он, отбегая от нее на безопасное расстояние.
— Эй, у нас не осталось времени на любовные штучки, рявкнул Ален. — Если мы затянем с появлением, все уже выпьют слишком много, чтобы нас заметить. Вперед, на баррикады!
Пятьсот человек толпились в ресторане «Бюллье» к тому времени, когда там появилась Маги. Среди присутствующих были Дариус Мило, Сати и Массин. Там были графиня де Ноайль, Поль Пуаре и Эльза Скиапарелли. Пикассо в костюме пикадора и Громэр в костюме испанского иезуита, к которому он добавил женские объемные панталоны с ярко-красными лентами. Бранкузи превратился в восточного принца с персидским ковром на плечах и в расшитых бисером шароварах.
Крики «браво!» ознаменовали появление Маги и ее спутников, которым удалось, не потеряв равновесия, поднять свою драгоценную ношу по знаменитой лестнице. Музыканты по очереди замолкали, увидев Маги сквозь сигарный дым, а потом каждый звуком своего инструмента приветствовал ее, пока она плыла на серебряном блюде по бальному залу. Танцующие останавливались, теснились вокруг группы реалистов, аплодировали, кричали что-то одобрительное. Маги была так искусно разрисована, что присутствующие не сразу поняли, что на ней, кроме шифонового шарфа, ничего нет. И это вызвало новые аплодисменты.
— Что же это такое? — спросила Кейт Браунинг у Мистраля. Ей было все отлично видно. Они сидели у столика на возвышении.
— Манифест реалистов, — пожал он плечами.
Мистраль сразу же узнал Маги. Ни у одной женщины на Монпарнасе не было волос такого яркого оранжевого цвета, которого ему никогда не забыть. Но ему никак не удавалось совместить в своем воображении образ застенчивой, неловкой девушки, которая ничего не знала о позировании, и это беззастенчиво выставляющее себя на показ создание, эту лежащую обнаженной под прицелом сотен глаз женщину, смеющуюся от души. Она смеялась!
Мистраль слышал о ней от многих художников по мере того, как она становилась знаменитой, не раз видел ее мельком на улице, но за те одиннадцать месяцев, что пробежали со дня ее появления на ярмарке натурщиков, они не обменялись ни единым словом. Если бы Мистраль был честным с самим собой, ему бы пришлось признать, что он избегает встречи. Он бы даже согласился с тем, что ему стыдно за свою грубость. Но такое отношение к жизни было ему чуждо. Что там вспоминать о какой-то провинциальной дурочке? Нет, жизнь слишком коротка, а сделать надо так много.
— Жюльен, ты умеешь танцевать? — спросила Кейт Браунинг в своей обычной властной манере.
— Да, я танцую, но не слишком хорошо, должен тебя предупредить.
— Так ты не хочешь потанцевать?
— В этой толпе?
— Идем, мне хочется танцевать. — Она не привыкла, чтобы ей отказывали.
— И что же это они сейчас играют? — спросил Мистраль.
— «Зеленую гору», забавная и милая мелодия. Ты не можешь сидеть на месте.
Мистраль неохотно встал и последовал за тоненькой американкой на площадку для танцев, где людей было так много и они так тесно прижимались друг к другу, что его умение танцевать не имело никакого значения. Он был выше всех присутствующих в зале. Несколько минут они двигались по самому краю толпы, но потом музыка неожиданно сменилась, и зазвучал пульсирующий мотив регтайма. Неожиданно Мистраля и Кейт плотно прижали друг к другу желающие получше рассмотреть Маги, приближающуюся к ним в сопровождении четверки «сыров».
А Маги, возлежащая на своем серебряном блюде, опьянела от всеобщего восхищения, окружавшего ее. Это оказалось таким освобождением. Обнаженная, но скрытая слоями краски, она была видимой и невидимой одновременно. Ей казалось, что она свободно парит над бальным залом. Со всех сторон тянулись руки, чтобы коснуться ее, но Маги ощущала себя в безопасности, потому что художники все выше и выше поднимали свою ношу, чтобы она оставалась недосягаемой.
Неожиданно кто-то громко крикнул в толпе:
— Долой реалистов!
— Долой сюрреалистов! — немедленно отозвался десяток голосов по всему залу.
Толпа, за секунду до этого пребывавшая в самом мирном расположении, ринулась в битву. Именно этого гости ждали весь вечер. Кейт Браунинг, мгновенно почувствовавшая опасность, резко развернулась и пошла прочь, заставляя Мистраля идти следом за ней.
Гости столпились вокруг четверки реалистов. Люди толкались, выкрикивали оскорбления, пихали друг друга локтями, чуть не сбив Алена и Андре с ног. Пьер и Анри, камамбер и рокфор, мужественно отбивались. Но шаткое равновесие было нарушено, и Маги с ужасом осознала, что сползает с блюда. Если она окажется на полу, ее просто растопчут. Она настороженно огляделась. Кругом была масса тел, дерущиеся мужчины, толкающиеся и визжащие женщины. Маскарад превратился в свалку.
Маги собралась в комок и, резким движением оттолкнувшись от подноса, прыгнула в сторону от толпы, стараясь долететь до единственной точки опоры, которую она разглядела. Это была черная шляпа Жюльена Мистраля.
Он охнул от удивления, но легко поймал ее, и она устроилась у него на руках, словно маленькая девочка. В ее глазах не было ни испуга, ни паники. Она все еще находилась под очарованием момента.
Маги обняла Мистраля за шею, и ее голова упала ему на плечо. Он автоматически прижал ее к себе покрепче, а она сжалась еще плотнее, инстинктивно сгибая ноги и прикрывая ягодицы, испачканные серебряной краской.
Наконец Мистраль сделал шаг в сторону. Недалеко от них находилась дверь на улицу, и он направился к ней, расталкивая всех на своем пути, как будто спасал Маги из волн бушующего моря.
Когда они оказались на улице, Маги заговорила:
— Куда мы идем?
— Недалеко.
— Я надеюсь, что это не слишком претенциозное место.
— Оно именно такое.
Мистраль перешел улицу и вошел в подъезд здания в псевдомарокканском стиле. За стойкой стояла женщина, поджидающая посетителей.
— Добрый вечер, месье. Вам на двоих или на одного? — она ничуть не удивилась при виде мужчины, несущего на руках обнаженную раскрашенную женщину.
— На одного, пожалуйста. Придется ли нам подождать?
— Нет, сегодня вечером вам повезло. У меня как раз все готово. Следуйте за мной, прошу вас.
Женщина пошла по коридору, вдоль которого на равном расстоянии друг от друга расположились двери. Она открыла одну из них и знаком пригласила Мистраля войти.
Маги увидела совершенно пустую комнату, если не считать огромной ванны, заполненной почти до краев горячей водой. На стуле возле нее лежало полотенце, кусочек мыла и салфетка из махровой ткани, употребляемая вместо мочалки. Все еще держа девушку на руках, Мистраль наклонился и пальцем попробовал воду. Удовлетворенный ее температурой, он осторожно опустил Маги в ванну.
— Убийца! — воскликнула Маги.
— Не могу сказать, что мне не понравился твой костюм, но ты перепачкала мне всю рубашку, — ответил он, яростно намыливая махровую салфетку.
— Дай ее мне.
— Ни в коем случае. Это мужская работа.
Мистраль скинул промокший пиджак, закатал рукава рубашки и опустился на колени возле ванны. Маги попыталась встать на ноги, но никак не могла обрести равновесие в глубокой посудине. Она высунулась до половины, но тут же снова сползла назад. Мистраль не обращал никакого внимания на ее попытки выбраться из воды и быстро проводил салфеткой по любой части тела, которая оказывалась в его досягаемости. Через несколько секунд вода из прозрачной голубой стала темно-серой.
И тут Маги расхохоталась. Она послушно опустилась в воду и совершенно спокойно позволила Мистралю вымыть ее плечи и ноги. Но когда он приблизился к ее груди, она неожиданно ударила его ребром ладони по шее. Шляпа Мистраля свалилась в воду, от неожиданности он выпустил из рук салфетку, и этих нескольких секунд оказалось достаточно. Маги плеснула ему в лицо мыльной водой. А пока он грязно ругался, пытаясь протереть глаза полотенцем, она закончила смывать краску с тела. Маги хохотала как ненормальная при виде свирепого Мистраля, стоявшего на коленях возле ванны в залитой водой рубашке и с покрасневшими и слезящимися от мыла глазами.
Наконец Маги бросила салфетку на деревянный пол, оставшись сидеть в мутной воде, закрывавшей ее до самых плеч. Мокрые волосы облепили ее лицо, в глазах блестели слезинки от смеха, на губах играла проказливая улыбка. Неожиданным движением она нахлобучила на себя мокрую черную шляпу Мистраля.
— Отличная работа, — похвалила она его, — но каковы ваши планы на остаток вечера?
Мистраль сел на корточки. В самом деле, что делать дальше?
— Я замерзаю и страшно проголодалась, — угрожающе заявила Маги. — А когда мне холодно и я хочу есть, у меня очень портится характер. Хотите рискнуть и проверить это? — В ее голосе, в ее глазах, в наклоне головы, даже в ее рыжих бровях притаился вызов. Да, она обнаженная сидела в грязной воде, но она бросала Мистралю вызов, бесцеремонно завладев его шляпой.
— Не уходи, — приказал Мистраль, вскочил на ноги и вышел из комнаты, забрав с собой полотенце и пиджак и не забыв плотно закрыть за собой дверь.
— Ну и сукин сын! — громко крикнула Маги.
Она с отвращением посмотрела на края ванны, где уже начала образовываться неприятная серая кайма. Девушка попыталась добавить немного воды, но кран оказался заперт. Она пожала плечами, встала и принялась сдирать с себя воду ладонями, обрадовавшись, что ее кожа не приобрела нездоровый пепельный оттенок. Маги осторожно вылезла из ванны и отряхнулась, помотав из стороны в сторону мокрыми волосами. Брызги веером разлетелись вокруг нее. К счастью, вечер был теплым, да и в комнате было не холодно.
Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге снова появился Мистраль. Маги выпрямилась, прикрывая живот его шляпой, а груди рукой.
— Ты забыл постучать.
— Прости, — он протянул ей два чистых полотенца. — Вытирайся. Да ладно тебе, я не буду смотреть. Потом можешь надеть мой пиджак. Нас ждет такси.
— Я надеюсь, что ты найдешь милое местечко для ужина.
— Обязательно.
— Ты знаешь, как обращаться с девушкой.
Она надела его пиджак, рукава оказались слишком длинными и закрывали пальцы. Пришлось запахнуться, но это одеяние скрывало ее всю, если не считать голых ног.
— Что ж, я готова и, пожалуй, отлично выгляжу, но твой вид весьма сомнителен. Рубашка вот совсем мокрая, — проворчала она.
— Я думаю, что мы оба достаточно… чистые, — ответил Мистраль, направляясь к дверям общественных бань. — А когда человек чистый, все остальное не имеет значения.
Шлепая по полу босыми ногами, Маги пошла за ним на улицу. Они перебежали к стоящему на другой стороне такси.
— Бульвар Араго, дом шестьдесят пять, — сказал Мистраль изумленному шоферу.
По-прежнему босиком, но теперь уже в ярко-красном кимоно, Маги удивленно улыбнулась, найдя его на том же самом месте, что и во время своего первого визита в мастерскую Мистраля — девушка вошла в неярко освещенную студию. Мистраль вечером всегда выключал рабочие лампы. Она поискала, где бы присесть.
Если спальня выглядела почти пустой, то в мастерской яблоку негде было упасть. У Мистраля была привычка часто навещать старьевщиков по соседству и выбирать что-нибудь среди их товара. Огромная фаянсовая миска для супа с дырой, наполовину изъеденная жучком носовая фигура корабля, несколько фигурок из когда-то потрясающего набора оловянных солдатиков, викторианское кресло, обтянутое пурпурным атласом, с бахромой, поврежденной молью.
Вещей было много, но обстановкой это нагромождение никак нельзя было назвать. Маги решила устроиться в викторианском кресле. Ее мучило любопытство и предвкушение приключения. Она никогда не думала, что снова окажется здесь, поэтому вечер тревожил ее смутными догадками.
— А суп будет? — крикнула она Мистралю, возившемуся на крохотной кухне.
— Здесь тебе не ресторан. Если я хочу супа, то отправляюсь куда-нибудь пообедать. Можешь рассчитывать на хлеб, сыр, ветчину и красное вино, и будь этим довольна.
— Ты не слишком радушный хозяин.
— Я редко принимаю гостей, — отозвался Мистраль, с раздражением глядя на ветчину, которую он пытался нарезать. Она выглядела не слишком свежей. Он торопливо собрал на поднос разномастные тарелки и два стакана, один из которых был немного надколот, и принес все в студию. Мистраль остановился на полдороге, увидев Маги в пурпурном кресле. Ее оранжевые волосы разметались по красному шелку кимоно, и Жюльену почудилось, что в углу его мастерской разгорелся огонь.
— Не стоит там сидеть.
— Почему?
— Это кресло того гляди развалится.
— И что же ты предлагаешь? Сидеть на полу?
— У меня есть небольшой столик в саду. Я думал, что мы можем поесть там.
— А поставил ли ты там еще и кресла? — со смехом поинтересовалась Маги.
— Представь себе, поставил.
— Что ж, в таком случае кто сможет устоять перед такой великолепной перспективой?
Маги вышла, и на нее обрушился аромат цветущей сирени, чьи пышные молочные гроздья нависали над деревянным столиком, выкрашенным белой краской. Два кресла из гнутой древесины со спинками в форме сердца и полосатыми подушками на деревянных сиденьях стояли в нескошенной траве. Мистраль зажег высокую свечу в низком резном медном подсвечнике. Маги присмотрелась к ветчине.
— Давай попробуй кусочек, — подбодрил ее Жюльен.
— Она не слишком… как бы это сказать… молода.
— Тогда лучше не будем ее есть, — он поставил тарелку на траву. — Думаю, что сыр вполне съедобный. Ты и в самом деле проголодалась? Я могу сходить и принести что-нибудь еще. Здесь за углом есть мясная лавка, она не закрывается допоздна.
— Нет-нет, не надо. Я просто дразню тебя. Но ты сам ужинал?
— Ну…
— Что это значит?
— Я только что вспомнил, где я ужинал.
— И?
— Я ужинал с женщиной, богатой американкой. Она коллекционирует картины, и именно она пригласила меня в тот сумасшедший дом, который устроили сюрреалисты.
— В таком случае у нее есть серьезный повод для недовольства. — Маги подняла свой стакан и знаком предложила Мистралю присоединиться к ее тосту. — Выпьем за даму, которая начала вечер с господином Мистралем. Кто знает, с кем она его закончит? Я желаю ей удачи.
— За удачу, — согласился Мистраль, их стаканы соприкоснулись с глухим стуком.
Пока он пил, из его головы испарились даже воспоминания о Кейт Браунинг. Ничто больше не существовало для него, кроме этого сумрачного уголка, наполненного сладким запахом сирени. Кроме музыкального, низкого голоса Маги, льющегося словно ручей, отгораживающий его от прошлой жизни.
Жюльен Мистраль ощутил, как прежде непоколебимая сила воли покидает его, словно падают на землю тяжелые доспехи, которые он так долго носил. Он как будто помолодел на десяток лет и снова почувствовал теплое прикосновение ночного апрельского воздуха, услышал шепот высокой травы, вдохнул сладостный аромат сирени, распробовал терпкий вкус красного вина.
Горела одинокая свеча, а от этой юной женщины исходило сияние. При самом легком движении ее кожа отражала лунный свет, от огонька свечи в зеленых глазах вспыхивали искры такие яркие, что луна стыдливо пряталась в зарослях. Звук голоса Маги лишал Мистраля дара речи, возбуждал его, смущал и очаровывал.
Неохотно, будто против собственной воли повинуясь неслышимому приказу, покоряясь непривычному, но необоримому желанию, художник опустился на траву и взял ступни Маги в ладони.
— Бедные ножки озябли, — прошептал он.
Маги не ответила. Прикосновение его крупных гибких пальцев, жар и шершавость кожи заставили ее задрожать от ощущения, доселе ей неизвестного. Она откинула голову назад, и ей показалось, что от далеких звезд исходит ровное мощное тепло.
Губы Мистраля коснулись высокого свода ее стопы легко, словно крылья бабочки. Маги затаила дыхание, боясь шевельнуться. Мистраль говорил с ней на незнакомом языке, но она его почему-то понимала. Она закусила губу. Когда его язык коснулся ее кожи, настойчивый, упрямый, горячий, Маги застонала. Бедра ее раздвинулись сами собой, стоило только почувствовать его прикосновения к тонкой коже под коленями.
— Прекрати, — задыхаясь, приказала она, — прошу тебя.
Мистраль встал, и его гигантская фигура выглядела черным силуэтом на фоне луны, и подхватил ее на руки. Он смотрел на нее, а между бровями пролегла сосредоточенная складка.
— Прекратить? Ты уверена? — Он поцеловал Маги в губы и отстранился, чтобы увидеть выражение ее лица. — Нет, она не уверена, совсем не уверена, — вздохнул он и снова приник к ее губам нежным, чувственным, неторопливым поцелуем, от которого ее рот превратился в огненный цветок.
Смущение Маги и охватившая ее тревога растаяли под этими поцелуями. Она засмеялась, и в этом смехе появились непривычные для нее самой нотки, потому что в ней проснулись новые силы, прятавшиеся так глубоко, что она их и не замечала. Ее губы отвечали на поцелуи Мистраля, ее руки обхватили его мощную шею, лаская вьющиеся волосы. Маги вывернулась из его рук и бесстыдно прижалась к нему всем телом. Они долго стояли так, чуть покачиваясь от поцелуев, а потом вдруг оба замерли. Издав гортанный звук, еле сдерживая желание, Мистраль распахнул полы кимоно, сгорая от нетерпения прикоснуться к телу, которое он до этого касался лишь взглядом, ощутить пальцами кожу, дотронуться до грудей, до тугих сосков загрубевшими от работы пальцами. Маги заговорила еле слышно, словно находилась в трансе:
— Не здесь… Идем в дом.
Спотыкаясь, расстегивая на ходу рубашку, он покорно пошел за ней в спальню. Луна освещала простыни. Спустя несколько секунд он уже стоял в свете луны обнаженный, возбужденный, великолепный в своей наготе.
— Позволь мне посмотреть, — в голосе Маги было столько настойчивого любопытства, что Мистраль послушно ждал, пока она приблизится. Вся ее игривость исчезла, когда она мягко касалась пальцами его плеч, груди, спускаясь ниже и ниже. Потом вдруг быстро скинула кимоно и легла на кровать, ожидая его.
«Наконец-то, — думала она, — наконец-то». Она не покорялась его рукам, а поощряла их. Выгибаясь и потягиваясь словно кошка, она играла с Мистралем, поддерживала руками груди и предлагала их его жадному рту, пока вдруг не вырвалась одним сильным гибким движением и не приникла губами к его соскам, подражая его движениям. Он вскрикнул и оторвал ее от себя, не в силах дольше терпеть эту сладостную муку.
— Ах вот оно что, двое не могут играть в эту игру, — пробормотала Маги и почти мгновенно получила ответ на свой вопрос. Дрожащими руками он развел ее бедра, и его язык побежал по внутренней их стороне. Молчание обволакивало их своим покрывалом. Маги едва дышала, ожидая продолжения, растеряв всю свою бесшабашность.
Мистраль резко и сильно вошел в ее тело. Она была очень влажной, и он не сразу понял, что имеет дело с девственницей, и остановился. И тут Маги, не обращая внимания на вспышку боли, сама устремилась к нему навстречу, потому что его пылающая плоть, пытающаяся соединиться с ней, стала для нее центром вселенной. Они оба застыли на мгновение, как два гладиатора, готовые продолжать схватку.
— Я не знал, — прошептал Мистраль, удивленный до такой степени, что ему на ум пришли только самые банальные слова.
— Я не сказала тебе. Какое это имеет значение?
— Никакого, никакого.
Теперь они лежали на боку и смотрели в глаза друг другу. Одной рукой Мистраль обнимал Маги за плечи, а другой нашел маленький комочек плоти, прячущийся в нежных складках, и принялся ласкать его осторожно, настойчиво, пока Маги не задохнулась от наслаждения. И только тогда он дал волю своим чувствам, но был осторожен и нежен, что только увеличивало его собственное наслаждение.