Харриет села за большой овальный стол. Рядом с экземпляром проекта объявления о выпуске акций фирмы «Пикокс», который также лежал перед каждым, она положила чистый блокнот и ручку с золотым пером, которую Кэт подарила ей на Рождество.
Харриет была единственной женщиной в комнате. Шесть мужчин занимали свои места справа и слева от нее, раскладывали свои бумаги и блокноты в деловой тишине. Харриет сложила руки на коленях и ждала. Под столом, вне поля зрения шести мужчин, она вдавила ноги в ковер зала заседаний совета директоров. Она нажала еще сильнее, пока не почувствовала судороги в подъеме ноги, но не могла унять дрожь в ногах.
После почти шести месяцев подготовки, досконального осмотра компании и работы бухгалтеров, банкиров, брокеров и юристов на этой встрече должны были быть подведены все итоги. Юрист Харриет, Пирс Мейхью, сидел слева от нее, а Джереми Крайтон, бухгалтер, — справа. Они обратились в фирму «Аллардайс», являющуюся коммерческим банком, чтобы получить оценку деятельности ее компании и сумму, на которую, как они полагают, в течение первых шести дней должны выйти на рынок акции «Пикокс».
Харриет пришла услышать, какую цену они дают за ее детище. После многомесячной работы «Пикокс» была готова к выпуску акций. Харриет предстояло стать главой официально котирующейся компании.
День этой встречи был назначен много недель назад. Все необходимые процедуры были завершены согласно правилам Сити, но теперь, когда пришел час встречи, Харриет не могла унять дрожь. Она боялась, однако, была увлечена и чувствовала себя на такой высоте, как будто ее вены были наполнены героином.
Она украдкой взглянула вправо. Полное, как луна, лицо Пирса Мейхью было бесстрастным под тяжелой оправой очков. Его белые руки были совершенно спокойны, когда он доставал документы из портфеля. По другую сторону Харриет видела, что скульптурные черты лица Джереми искажались только непроизвольным подергиванием угла рта. Харриет взглянула на одни из часов, висящих на стене напротив нее, на те, на которых было написано Лондон. «Скорей же, пожалуйста, скорей», — умоляла она про себя, в то время, как черная тонкая секундная стрелка приближалась по циферблату к трем часам.
— Господа, — значительно произнес Джеймс Хэмилтон, старший член правления банка.
Мгновенно все собравшиеся преисполнились внимания.
Хэмилтон начал свою подготовленную речь. Харриет и ее помощники подались вперед в своих креслах, чтобы лучше расслышать. Харриет была слишком увлечена, чтобы заметить это, но ее ноги перестали дрожать. Она сама выбрала этих людей. «А.Р. Аллардайс» и «Маговерн Коупер», брокеры, которые вместе с ними работали. Несколько месяцев назад Харриет и Пирс встречались с коммерческими банками, которые были готовы выступить в качестве эмиссионного дома для выхода ее компании на фондовую биржу. Особенно ей было приятно посетить банк Мортона, хотя она и не увидела на встрече трех умных обезьян. Процесс проверки интересующихся ими банков был похож на конкурс красоты, и в результате этого конкурса Харриет и Пирс выбрали банк «Аллардайс» за его энтузиазм и высокую оценку «Пикокс».
И, наконец, пришло время выяснить, действительно ли энтузиазм и выбор Харриет были обоюдно верными. В глубине души Харриет знала, что не было причин для беспокойства. Она сделала все, что можно было сделать, и она верила в «Пикокс» каждой частичкой своего тела.
После шести месяцев исследований «Аллардайс» также мог верить.
Джеймс Хэмилтон плавно подходил к существу дела. В комнате было достаточно тихо, только звуки уличного движения на Корнхилле, далеко внизу, доносились через двойные стекла.
«Для того чтобы высказать наше предварительное мнение о потенциале фирмы «Пикокс» в ее секторе рынка, мы внимательно изучили достижения конкурентов и ваш бухгалтерский отчет…» — Джеймс Хэмилтон постучал перед собой по объявлению о выпуске акций.
Харриет даже не взглянула на него. После многих недель, потраченных на помощь в составлении прогнозов, которые содержались в докладе, она знала цифры наизусть.
— … В результате многих часов обсуждений и окончательного анализа, выполненного главой финансовой службы корпорации, мы пришли к убеждению, что «Пикокс», как динамично развивающаяся компания с перспективами лидерства в своей отрасли, имеет рыночную стоимость…»
Харриет видела, что лица были бесстрастны. «Аллардайс», возможно, помогал двадцати фирмам в год выйти на рынок. Это была привычная работа для Хэмилтона и других работников фирмы. Харриет интересовало, насколько ее лицо выдавало ее чувства во время этого кульминационного момента трех лет напряженной работы.
— … Шестнадцать миллионов фунтов и дает или получает небольшую прибыль — около половины миллиона фунтов.
В комнате все еще стояла тишина. Харриет была удивлена, что комната не была заполнена биением ее сердца. Ей казалось, что оно может вырваться из ее груди.
— Ваша нынешняя торговая прибыль с учетом налогов составляет один миллион триста тысяч фунтов стерлингов, — произнес нараспев Хэмилтон, — полученные прибыли и предсказываемые их величины показывают, что отношение цен и заработка составляет 16. Поэтому мы считаем, что соответствующая стоимость акции такой значительной компании поставит ее на высокой рыночный уровень…
Он обменялся кивками с двумя брокерами, а затем посмотрел прямо на Харриет через оправу своих очков. Она ждала. Банкиры и брокеры установят цену акций чуть ниже оценки их реальной стоимости, чтобы обеспечить их подъем, как только начнется продажа. Но если бы цена их была слишком низкой, она могла бы вполне оправданно обвинить их в том, что они не дали ей более высокой стоимости.
— …составляет один фунт двадцать пять пенсов. Поэтому мы предлагаем выпустить акции по этой цене в следующий ударный день, во вторник.
Харриет вздохнула. Это было то, на что она и надеялась. И даже немного лучше. Цифры стали раскручиваться в ее голове, они закружились все быстрее и быстрее, как леска удочки, на крючок которой однажды попала большая рыба.
— Мисс Пикок?
Харриет взяла блокнот и быстро записала. Пирс и Джереми постепенно пододвигали свои стулья поближе к ней. Пользуясь их советами, Харриет должна была решить: принять ей предложение банка или нет.
Шепотом они быстро переговорили друг с другом. Ожидая, банкиры и брокеры вежливо беседовали между собой.
Харриет подняла голову:
— Два или три вопроса, — сказала она.
— С какими другими компаниями вы сравнивали «Пикокс»? И почему вы считаете, что соотношение цен и заработка ниже, чем у «Дайнемик», у которой оно составляет семнадцать?
Она внимательно выслушала гладкие ответы Хэмилтона. Наконец, она кивнула.
— У мистера Мейхью тоже есть несколько вопросов. — А затем, когда Пирс был удовлетворен, Харриет посмотрела на Джереми, чтобы услышать его одобрение. Только после этого она позволила себе улыбнуться. — Спасибо, мистер Хэмилтон, — сдержанно поблагодарила она, — ваше предложение принято. Мы будем счастливы выпустить акции во вторник по одному фунту двадцати пяти пенсов.
Они встали и все шестеро пожали друг другу руки.
— Очень хорошо, — ответил Хэмилтон. — Если все будет нормально, то мы выпустим акции на рынок в десять часов утра в следующий вторник.
Ударный день. Харриет научилась называть его так.
Вторник, двадцатое июня. Этот день был назначен банком Англии еще три месяца назад, но долгая подготовка только усиливала возбуждение Харриет. Цифры продолжали танцевать у нее голове. Продажа пяти процентов ее собственных акций принесет ей несколько сот тысяч фунтов, а оставшиеся будут иметь стоимость в ценных бумагах более четырех миллионов фунтов стерлингов. Только дивиденды по ее акциям будут приносить более восьмидесяти тысяч фунтов в год дополнительно к ее зарплате генерального директора.
Голова у нее кружилась, но она все еще улыбалась. Она оценивала все это, конечно, тысячу раз, но теперь, когда банкиры подтвердили это, у нее было чувство, как будто деньги были у нее в руках.
— Я богатая, — говорила про себя Харриет, распевая слова, как будто они были стихами. — Вдруг я неожиданно стала богатой.
Она вспомнила Крит и полушутку, которая только что стала настоящей правдой.
Она также с удовольствием вспоминала инвестиции Кэт, которые так же принесли богатство Троттам. Пока еще богатство только в ценных бумагах благодаря большому количеству акций, потому что Робин убедил семью, что им стоит придержать акции до их подорожания на бирже.
Затем неожиданно среди лиц ее друзей и членов ее семьи она ясно увидела лицо Саймона. Он был в каком-то мрачном месте, которое могло бы быть его кухней или это было ужасное воспоминание о лагере военнопленных, но черты его лица были четкими. Он смотрел мимо нее через ее плечо, словно ожидая увидеть кого-то другого.
«Для Саймона тоже будут деньги», — подумала она. Но пустота следующего вопроса: «А что это ему даст?» — привела ее в смущение. Медленно, не торопясь, Харриет снова успокоилась. Еще была работа, которую нужно было сделать. Именно это было важно сейчас.
Помощник Джеймса Хэмилтона держал в руках проект объявления. Харриет кивнула ему в знак одобрения. Цифры, которые они всемером обсуждали на встрече, только что были согласованы, и теперь будут вписаны в документ, а сам документ будет немедленно унесен, чтобы на его основании приступить к печатанию ценных бумаг.
Окончательный вариант объявления будет напечатан, и утром в ударный день «Маговерн Коупер» разошлет его их клиентам и потенциальным подписчикам.
Месяцы работы, планирования и расчетов будут оценены интересом рынка к появлению акций во вторник утром.
Была также и другая работа, на которую следовало сразу же обратить внимание. Доклад о встрече должен быть передан фирме, осуществляющей связи компании «Пикокс» с общественностью, которая выпустит материал для деловой и финансовой прессы. Будут статьи на страницах «Сити» об ожидаемом выпуске акций, люди из средств массовой информации обеспечат это. Джеймс Хэмилтон описал «Пикокс» как быстро развивающуюся компанию с реальными перспективами на лидерство в своем секторе. Материал, опубликованный прессой, повторит эти фразы, Харриет проследит за этим, а журналисты будут пересказывать их и добавлять свою собственную интерпретацию выхода «Пикокс» на рынок. Статьи попадутся на глаза инвесторам, большинство из которых видели где-нибудь «Мейзу», возможно, играли в нее или читали о «Девушке Мейзу».
Харриет верила, что сегодня полностью оправдали себя все истории из синей папки с вырезками. Сегодняшняя итоговая встреча оправдала и перерождение в «Мейзу», и «Девушку Мейзу», и даже историю британского военнопленного.
Вся работа, предприимчивость, желание понравится, изучение рынка привели к этому. Джеймс Хэмилтон из фирмы «А.Р. Аллардайс», смотря на нее поверх очков, объявил, что ее компания заработала шестнадцать миллионов фунтов стерлингов.
Харриет ощущала радость победы, которая проходила через нее, как электрический ток. Она могла принести цифры Мартину и Робину, Кэт и Кену и сказать: «Вы видите?» Это сделано. Она может даже поехать к Саймону и положить перед ним все, что бы он ни захотел, в чем бы он ни нуждался, взамен на «Мейзу».
И Харриет решила, что она так поступит.
Сразу же после выпуска акций, как только она сможет, она возьмет документы и доброжелательные, объективные выписки из деловых газет и покажет их Саймону. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз с ним виделась. Она была уверена, что деньги продолжают собираться на банковском счете, который она для него открыла. Но теперь она могла повидать его и сказать ему, что, хотя она и использовала его историю, взяла его страдания, она превратила их в успех.
Что еще там было?
Встреча закончилась. Харриет собрала свои бумаги и положила их в портфель. Джеймс Хэмилтон и его помощники пожали ей руку, а за ними еще двое мужчин из фирмы «Маговерн Коупер».
— До утра во вторник, — пробормотал Хэмилтон, — до завтра в восемь утра.
— Конечно, — улыбнулась ему Харриет. — Я с нетерпением жду этого дня.
Харриет спустилась на лифте через «кишечный тракт» банка вместе с Пирсом и Джереми. При свете дня она увидела, что круглое лицо Пирса светилось от возбуждения и что даже обычно каменное лицо бухгалтера слегка окрасилось.
— Удачно? — потребовала Харриет, готовая танцевать от счастья на городском тротуаре.
— Пока да, а вторник скажет нам об этом наверняка, — ответили они с профессиональной осторожностью.
Джереми остановил такси.
— Вы возвращаетесь в офис?
Харриет отрицательно покачала головой.
— Сначала я еду к Лендуитам. Затем сделаю сообщение для прессы. Я буду в офисе в шесть тридцать, если я буду вам нужна.
В последнее время Харриет мало бывала дома. Она обрела способность работать интенсивнее и дольше, чем когда-либо раньше. Но она делала это с удовольствием и находила, что работа повышает ее желание работать до тех пор, пока даже очень энергичный Робин не начинал жаловаться.
Она взяла такси до «Лендуит Эссоушиэйтс». Робин работал за столом в своей бело-голубой рубашке, но он надевал свой пиджак, когда секретарь докладывал о приходе Харриет.
Робин обошел стол, чтобы поприветствовать ее. Это было частью их соглашения, их ненаписанный контракт. Эта официальность сохранялась между ними во всем, что было связано с бизнесом.
Харриет села и после одного взгляда на ее лицо Робин приказал:
— Подожди. Мартин тоже захочет это услышать.
Харриет сложила руки на коленях. Пока они ждали, Робин попросил, чтобы им принесли чай.
Мартин вошел, его обычная обходительность скрывала желание услышать новости. Харриет посмотрела на них. Отец и сын с худыми, смуглыми, умными лицами ожидали, что же она принесла в их дом. Слово «дом» вызвало другую мысль. Она поняла, что, возможно, впервые она почувствовала себя здесь, как дома. Она пересекла какую-то черту и приземлилась на той стороне, где Робин и его отец.
Секретарша принесла чай и накрыла низкий столик. Харриет сложила ноги крест-накрест, пока ждала, а затем заметила, что оба мужчины смотрели на них. Они как бы улыбались про себя.
О шоке на приеме в комнате для совещаний в банке «Аллардайс» было забыто. Теперь ее тело было достаточно сильным, чтобы сдерживать ее бурное возбуждение, и она держалась так спокойно. Так же спокойно, как и Мартин, в то время, как чайные чашки из тонкого стекла издавали тихий, элегантный, воспитанный звон.
Секретарша опять вышла, и Робин разлил чай из серебряного чайника в белые с золотом чашки. Харриет была слишком напряжена, чтобы думать о еде, об этих красиво оформленных кусочках хлеба или булочках с взбитым белком, но, томимая жаждой, пила китайский чай.
— А ваши друзья из банка «Аллардайс» отдали должное фирме «Пикокс»? — протяжно произнес Мартин.
Харриет медленно опустила чашку, наслаждаясь моментом.
— Я думаю, да, — сказала она. — Я надеюсь, вы будете согласны.
Она вынула из портфеля свои бумаги и разложила их по порядку.
А затем, не сверяясь с ними, она рассказала своим партнерам, что она для них сделала.
Лендуиты предложили на продажу четырнадцать процентов своих акций и получили обратно свои первоначальные тридцать пять процентов.
Харриет не нужно было объяснять, что принесет им выпуск акций во вторник и сколько будут стоить оставшиеся у них акции после закрытия биржи.
Их инвестиции в «Пикокс» были рискованными. Теперь они с триумфом возвращались, летя на золотых крыльях.
Она заметила, как в то время, когда она говорила, в их глазах загорелся огонек. Они не улыбались, ни один из них, они также не потирали рук, но она видела, как воспарили их души. Тогда это была их общая и личная причуда. Их волновали не деньги, потому что им не нужно было больше денег. Это было просто слушанье цифр и подсчет власти и славы, которую дает прибавление денег.
Наблюдая за ними, Харриет размышляла, действительно ли они ей нравятся. Но она также знала, что нравятся они ей или нет, она с ними связана. Она перешла на их сторону, и она тоже чувствовала ответственность. Она чувствовала ее и пальцами на руках и ногах, и тем, что у нее внутри.
— Ну вот, — удовлетворенно закончила Харриет. — Робин, можно еще чашку чая?
Мартин взял чашку и снова наполнил ее. Когда он подошел к ней и протянул ей руку, Харриет пожала ее.
— Мои поздравления, — сказал Мартин. — Я убежден, вы знали, что я был менее уверен в вашем предложении, чем Робин. Я не сомневаюсь, вторник докажет, что я был неправ, и я этому рад. Отлично сделано, Харриет.
— Вторник докажет, заслужила ли я поздравления, — ответила Харриет.
Она понимала, что будут еще и другие моменты, о которых не было сказано. По тому, как он смотрел на нее, и по прикосновению его руки Харриет поняла, что он хотел ее. В прошлом она могла только делать предположения, теперь же она знала наверняка. Она также осознавала, что его желание было таким же определенным и соизмеренным, как курс на момент закрытия биржи, и одновременно было ясно, что завтра появятся новые актуальные проблемы, которые вытеснят ее.
Она приняла дань и посмотрела мимо него на Робина.
Мартин весело сказал:
— Аннунзиата ждет, чтобы я взял ее послушать Паваротти сегодня вечером. Я лучше сменю обстановку. Спокойной ночи вам обоим.
И он закрыл за собой дверь.
Робин сразу же встал и подошел к Харриет. Она заметила удовлетворение на его лице, вызванное тем, что она была с ним и что Мартин ушел не только для «Пикокс», но и для самой Харриет. Она тоже это приняла.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Робин.
Харриет улыбнулась, встретившись с ним глазами, а затем наклонилась вперед, упершись в него лбом.
— Горячо, — прошептала она.
Робин прижал ее ближе.
— Горячо, как это?
Одной рукой он расстегнул пуговицы на ее льняном жакете и бросил его на пол возле ее ног. Он расстегнул маленькие жемчужные пуговки на ее блузке и распахнул ее. Его рука коснулась груди.
— Прохладнее?
Харриет отрицательно покачала головой.
— Нет. Даже наоборот. Но это офис, Робин. Это бизнес.
— Ты думаешь слишком много об этом чертовом бизнесе.
Его лицо потемнело. Она увидела, что он не может больше притворяться.
— Сними это сейчас же, — он рванул ее шелковую блузку, и она услышала слабый звук разрываемой ткани.
Харриет огляделась — стол и экраны с котировками на час закрытия биржи, ряд телефонных аппаратов, ожидающих звонка.
— Здесь, — прошептала она.
— Здесь и сейчас, — скомандовал Робин. Он нажал на кнопку. — Никаких звонков. Не прерывать.
Потом он быстро подошел к двери и запер ее.
Харриет могла бы засмеяться, но она была возбуждена. Она сбросила блузку и спустила юбку в следующую кучу. Затем под взглядом Робина она сбросила с себя белье. Затем обнаженная она медленно повернулась на пятках, вытягиваясь и чувствуя холодный воздух на своей коже. Это было так эротично — ощутить себя стоящей здесь голыми ногами на прекрасных коврах под хорошими картинами в то время, когда котировки на час закрытия лондонской биржи мелькали на экранах Робина у нее перед глазами.
— Подойди, — тихо сказал Робин.
Он гладил ее руки, бедра и обвил руками ее талию. Когда он притронулся к ней, она почувствовала, что горит. Она ослабила узел его галстука и расстегнула пуговицы на рубашке, чувствуя свежий хлопок под своими пальцами. Ее рука опустилась, нашла молнию на его брюках и ловко расстегнула ее. Ведомая неожиданным императивом, Харриет опустилась на колени и взяла его орган в рот. Ее язык двигался вдоль него, а губы были сжаты над гладкой головкой.
По мере того, как она двигалась, поднимая и опуская свою наклоненную голову, Харриет стало совершенно ясно, чего же она хочет. Она хочет иметь и Робина, и Мартина, и «Лендуит Эссоушиэйтс» — всех вместе, получив их себе и используя для своего собственного удовольствия, как награду за свою энергию и свой успех. Она была полна энергии, и она управляла ею значительно глубже, чем Робин это когда-либо делал. Робин чувствовал ее рот и ее горло, она хотела проглотить его, уничтожить его. Он промычал над ней:
— Я кончаю, Харриет.
Она подняла голову и встала. Робин отклонился назад на угол своего стола. Его глаза были устремлены на нее жадно, с желанием, соответствующим ее собственному. Одним движением Харриет приподнялась и с изящной сосредоточенностью обхватила его за шею. Она обвила ногами его талию, и он вошел в нее, наполняя ее волнами тепла и света, которые распространялись вверх в ее сердце и голову.
Неистово Харриет получала то, что хотела, не просто Робина, а все то, что он символизировал. Это сильно, глубоко возбуждало.
Она хотела погрузить свои зубы в горло Робина, глубоко зарыть свои пальцы в мышцы его спины. Они оба были сильными, но они были также отвлеченными и изменчивыми, практика и теория сошлись вместе. Она закрыла глаза на стены и картины, а вместо них увидела уравнения, запутанные формулы, связывающие секс, энергию и деньги. Она подумала в это мгновенье, что она ясно видит мир и читает его секреты. Она также была слепа и беспомощна, сбитый с толку свидетель своего собственного страстного желания. Голова Харриет откинулась назад.
Она не вспомнила почти такой же сцены из другой эпохи — дверь в студию Лео. Но здесь не было жены, которая неожиданно появилась в тишине, и разоблачения через открытую дверь. Дверь была заперта, а секретарша Робина охраняла их, ничего не подозревая. Харриет была забывчива. Они никогда так полностью не отдавалась своим чувствам, никогда не получала того, в чем так жестоко нуждалась. Это было похоже на то, что человека разбудили и оставили одного. Она прошептала:
— Робин.
Но это была значительно больше, чем Робин, то, что она в действительности звала. Ее рот открылся в долгом беззвучном крике.
Позже они прильнули друг к другу, дыша одинаковыми короткими вздохами. Голова Харриет лежала на плече Робина. Она видела рядом со своими глазами красные пятна, которые оставили ее пальцы.
Робин приподнял ее, а потом опустил в кресло. Она чувствовала себя такой же мягкой и бессловесной, как тряпичная кукла. Робин открыл шкаф и взял рубашку в шуршащей упаковке прачечной. Он разорвал бумагу и расстегнул пуговицы. Потом он протянул ей рубашку. Харриет завернулась в нее, вновь осмотрев комнату. Она удивилась, что снова владеет собой, и почувствовала себя несколько неловко.
Робин зашел в ванную, которая располагалась рядом с его кабинетом, а затем вышел одетым с гладко причесанными волосами. Харриет поплотнее запахнула на себе холодную хлопковую рубашку и поджала под себя ноги. Робин приблизился, а потом, глядя ей в лицо, встал перед ней на колени. Харриет посмотрела ему в глаза. Она знала, что волосы ее взъерошены и что ее губы покрыты синяками.
— Харриет? — сказал Робин, — посмотри, это я, тогда тоже был я. Ты здесь, Харриет?
Она с трудом выговорила слова:
— Я знаю, что это был ты. Я здесь.
— Ты выйдешь за меня замуж?
Она изучала его лицо, знакомое ей и далекое от нее. Она не знала, Робин ли зажег в ней это пламя или она сама сделала это. Но чувство, что они здесь перешагнули через какую-то границу, которая их разделяла, осталось с ней. Она протянула руку, чтобы коснуться кончиком пальца угла его рта.
— Спроси меня после вторника, — попросила она.
Робин улыбнулся.
— Ну как, ты чувствуешь себя миллионершей?
— Пока только на бумаге.
Он наклонил голову к ее округлому бедру и поцеловал его.
— Плоть и кровь, — возразил он ей.
— Это приятно, — и Харриет запустила пальцы в его темные волосы и снова их спутала. — Робин, я должна сейчас уйти, чтобы встретиться с представителями прессы.
Он поднял голову.
— Тогда давай, ведьма.
В его ванной Харриет увидела себя в зеркале. Она не изменилась после того, как стала богатой. Она снова надела свою одежду — льняной костюм и шелковую блузку, и привела в порядок лицо. И снова появился руководящий работник корпорации. Робин уселся за свой стол. Но было еще чувство соучастия, которое заставило ее захотеть задержаться еще немного.
— До свидания, мистер Лендуит, — сказала она твердо.
— До свидания, мисс Пикок.
Харриет закрыла за собой дверь, кивнула секретарше в смежном кабинете и, счастливая, пошла на встречу со своим агентом по связям с прессой. До вторника надо было сделать еще массу работы.
Пять дней до выпуска акций, затем четыре, затем три.
Харриет проснулась, уже смотря на электронный циферблат у кровати. Она вставала в шесть утра, чтобы быть в офисе к семи тридцати. Приготовления к выпуску акций на биржу отнимали у нее столько времени, что рутинная работа была отложена в долгий ящик. Теперь она должна была наверстать упущенное.
Красные цифры сообщили ей, что было восемь часов. Сконфуженная, она потянулась за своими часами, и тогда вспомнила, что это суббота. Она специально накануне вечером не завела будильник, чтобы позволить себе подольше поспать. Теперь она, свернувшись, лежала спокойно и наслаждалась чувством, что она проснулась в особый день, как ребенок за неделю до Рождества. Это происходило с ней со времени той встречи, на которой были подведены итоги ее работы.
Брокеры «Маговерн Коупер» собирали будущих инвесторов по телефону и сообщали о большом энтузиазме. Сообщения прессы были обнадеживающими. Харриет с нетерпением ждала ударного дня, с уверенностью, приятно приправленной неопределенностью.
Но так как она совершенно проснулась, она не могла больше спокойно лежать в кровати. Ей никогда не доставляло удовольствия нежиться в постели. Сейчас она встала, надела халат и пошла наверх.
Ей действительно нравилось без дела бродить по кухне. Казалось, что прошло много времени с тех пор, как у нее было такое субботнее утро, как это.
Она взяла горсточку кофейных зерен из жестяной банки и смолола их, наслаждаясь богатым ароматом. Пока варился кофе, она поджарила хлеб в тостере до коричневого цвета и намазала его медом, а затем встала у окна и ела его, глядя вниз на розовые кусты в саду, которые, несмотря на отсутствие ухода с ее стороны, выжили и расцвели. Светило солнце.
Харриет раздумывала, пойти ли ей в «Шик» в Хэмпстед-виллидж подобрать что-нибудь грандиозное, подходящее для спонсорского завтрака во вторник, или просто провести утро, сидя в саду с газетами. С некоторым удивлением она вдруг поняла, что второй вариант сейчас был бы для нее более приятным.
Не то, чтобы ей не нравилось иметь деньги, чтобы, конечно, тратить их, однако роскошью было ходить в дорогие магазины и критически осматривать развешанные шелестящие шелка, хрустящее полотно и мягкие твиды, выбирая или отвергая фирменные знаки модельеров. Она еще не забыла то время, когда она могла ими только восхищаться, а потом ей приходилось искать что-нибудь подобное, но подешевле. А теперь перспектива нескольких часов безделья была гораздо приятнее, чем беганье по магазинам в поисках самых роскошных нарядов в мире.
Харриет услышала, как щелкнула крышка почтового ящика у парадной двери. Она вышла из дверей своей квартиры, чтобы взять утреннюю почту.
Большая часть ее почты приходила в офис «Пикокс». Сегодня утром пришли только счет, рекламные проспекты и ярко-желтый конверт, на котором адрес был написан детским почерком. Харриет взяла маленькую пачку с собой на кухню и налила чашку кофе. Затем она села за стол и аккуратно открыла желтый конверт столовым ножом.
В верхнем левом углу единственного листочка желтой бумаги был нарисован танцующий Снуппи. Справа был адрес школы близ Эскота, о которой она никогда не слышала. Нахмурившись, она перевернула лист, чтобы взглянуть на подпись. Там было написано: «С любовью, Линда».
Харриет отпила большой глоток кофе, а затем стала читать с начала.
«Дорогая Харриет,
— Линда Дженсен писала так себе, ее правописание и почерк были как у семилетней девочки.
— Вы так и не приехали ко мне, верно? А говорили, что приедете. Это нехорошо с вашей стороны. Я в этой школе как заключенная, я ненавижу все это, ненавижу, и девчонки, и учителя, все такие глупые и скучные. Папа и мама говорили, что мне здесь понравится, но они ошиблись!
Я нашла ваш адрес, что было для меня непросто, и даже позвонила вам. И все, что я получила, так это ваш автоответчик, но я ненавижу их и поэтому я повесила трубку.
Теперь-то вы приедете повидать меня? Пожалуйста! Я думаю, что вы, Харриет, должны быть верной своим друзьям, и я бы навестила вас, если бы вы были в тюрьме.
Ронни говорит, что я должна быть вместе со всеми и подружиться, а кто же захочет дружить с этими тупицами. Мама по делам в Лос-Анджелесе, а папа, как обычно, за границей снимается в фильме, так что я рассчитываю на вас, Харриет, чтобы вы помогли мне.
С любовью, Линда».
Харриет дважды с некоторым затруднением прочитала письмо. Эти повелительные и жалкие просьбы тронули ее. Она даже почувствовала себя немного виноватой. Ей следовало сделать какое-то усилие, чтобы поддерживать контакт с ребенком.
— Бедная Линда, — произнесла она.
Она смутно помнила, что она где-то читала, что Клэр Меллен завела бурный роман с новым актером, который был моложе ее. Она не знала, что делал Каспар Дженсен, но могла догадаться. А Линду поместили в — Харриет взглянула на адрес рядом с рисунком — хорошую, традиционную английскую начальную школу. Харриет предполагала, что обязанностью Ронни стало приезжать из Литтл-Шелли на уик-энд, брать ее на чай или что-либо в этом роде, что позволял устав школы.
— Бедная Линда, — повторила Харриет.
Она подошла к письменному столу в соседней комнате и, подумав немного, написала ответ на просьбу Линды.
«Дорогая Линда.
Ты совершенно права, мне следовало приехать навестить тебя, и я обещаю, что обязательно это сделаю. Я не буду извиняться за то, что не сделала этого раньше, потому что я собираюсь извиниться за другое, а одного извинения за один раз вполне достаточно.
Я не могу приехать в Сент-Бриджид на этой неделе, потому что это будет самая занятая и самая важная неделя в моей жизни. Я объясню почему и скажу тебе все об этом, когда увижу тебя. Если все будет хорошо и если в школе и Ронни разрешат мне, я обязательно приеду ровно через две недели и возьму тебя на чай.
— Харриет не могла свериться со своей записной книжкой, потому что она была в офисе. Но если бы было хоть что-нибудь, она отменила бы это ради Линды.
— В данный момент, я знаю, что ты не хочешь этого слышать, но я уверена, что Ронни права. Если бы ты присоединилась к компании и подружилась, то ты бы поняла, что в школе веселее, когда ты ни на кого не злишься. Мне, конечно, легко так говорить, потому что мне больше не надо ходить в школу, но я помню, как это было. Ты также должна верить тому, что тебе говорят друзья, если ты, конечно, считаешь меня своим другом, а мне бы хотелось, чтобы ты и считала меня свои другом. Мы можем еще поговорить об этом при встрече.
Мне жаль, что ты несчастлива. Я сделаю все, что я смогу, чтобы помочь тебе.
С любовью, Харриет.
P.S. Можешь сказать мне поточнее, что делает их тупицами? А уж если ты стала употреблять такие слова, то тебе следует научиться правильно их писать. Не звучит у меня, как у учителя?
Х.»
Она запечатала письмо и написала адрес.
Харриет решила, что она попросит Робина узнать у своей матери номер телефона того неуютного дома, который принадлежал Каспару Дженсену в Литтл-Шелли, для того чтобы она могла позвонить Ронни и обсудить с ней эту проблему. Харриет вздохнула. Она понимала, что этой женщине не понравится ее вмешательство, но ничего не поделаешь.
А затем, сделав все, что можно в данный момент, Харриет отложила письмо Линды в сторону. В конце концов, она не пошла в магазин, а только лишь просмотрела деловые страницы газет. Она открыла портфель, вынула свои бумаги и полностью погрузилась в них. Она работала, пока рядом с ней не зазвонил телефон.
Звонила Дженни Тимбелл, которая напомнила Харриет, что она обещала прийти на семейный чай, до того как пойдет в театр с Робином.
— Я буду в четыре часа, — отрывисто пообещала Харриет. — Я не забыла.
Днем Харриет поехала в дом Тимбеллов в Айлингтон. Дженни и Чарли жили в высоком, узком георгианском доме, в котором, казалось, было больше лестниц, чем горизонтальных поверхностей. Казалось также, что дом был в состоянии постоянной реконструкции, так как стены передвигались, штукатурка была обнажена, а с жалюзи сползала синяя краска десятилетней давности. Пока Харриет звонила, она попыталась определить, сколько же времени велись реставрационные работы, а затем бросила это бесполезное занятие.
Чарли открыл дверь. На нем был комбинезон, и он размахивал кистью.
— У выдающегося финансового журналиста кризис со шкафами, — провозгласил он. — Маляр не появлялся целую неделю, так как же довести кухню до следующей стадии? Ты угадала. Чарли сделает это. — Он наклонился вперед, держа кисть как можно дальше от нее, и поцеловал Харриет. — Бог мой, какой же стройной ты выглядишь. Как ты смогла прийти сюда? Но все равно входи. Дженни и малыши в саду. Я выкрашу еще один шкаф, пока не мешает Гарри, и на этом закончу.
Улыбаясь, Харриет пробиралась по коридору в заднюю часть дома. Доски пола ничем не были покрыты, а на таких же голых ступеньках были кучи детского белья в корзинах для прачечной; игрушки, книги и туфли были свалены в кучу в ожидании, чтобы их отнес наверх кто-нибудь, кто решится подняться по крутым ступенькам.
Дверь в конце коридора открывалась на маленький, полукруглый железный балкон, с которого в сад спускалась узкая железная винтовая лестница.
Дженни сидела внизу на коврике, расстеленном на траве. Рядом с ней малышка толкала ее босыми ножками, а Гарри ковырял деревянной лопаткой в песочнице.
Солнце освещало голову Дженни с гладкими светлыми волосами.
— Какая идиллия! — воскликнула Харриет.
Дженни удивленно подняла глаза.
— Харриет! Я не слышала, как открылась дверь. Спускайся сюда.
Харриет приподняла свою узкую юбку и переступила через загородку внизу лестницы. Гарри бросился к ней, размахивая лопаткой и разбрасывая вокруг себя песок. Харриет подхватила его и покачала.
— Ну, как мой крестник?
Он улыбнулся ей, показывая маленькие зубки во рту, перепачканном песком и землей. От него исходил запах сахара, горячей кожи и пеленок.
— Осторожно, Харриет, он грязный.
— Ничего, — ответила Харриет. — Как же он вырос, какой он большой. Они, что, все так растут?
— Я думаю, да, — радостно сказала Дженни.
— Как Элис? — Харриет склонилась над свертком, лежащим на ковре. Малышка уставилась на нее серьезным взглядом. Харриет представила себе, какой она должна казаться ей — огромной темной луной, закрывающей свет. И она быстро откинулась назад.
— С Элис все в порядке. Она спит лучше, чем Гарри. У нас теперь уже только одно кормление ночью.
— А это хорошо?
— Да. Кажется, что жизнь начинается снова, — Дженни сдвинула брови. — Я не хочу, чтобы это прозвучало, как жалоба, да я и не жалуюсь. Только ты и Джейн знаете, как я хотела их.
Затем она потянулась к Гарри, как если бы невидимая рука хотела похитить его, и держала его до тех пор, пока он не издал жалобного вопля. Дженни рассмеялась над самой собой.
— Сон стал просто роскошью.
— Сочувствую, — ответила Харриет. — Расскажи мне, что ты делала.
Дженни жестом указала на маленький, обнесенный стеной сад, тенистый, засаженный плющом, манжеткой и гвоздикой, с небольшим участком земли в центре, освещенным солнцем, и на высокий дом за ее спиной. Харриет посмотрела вверх на его окна и на те окна, которые простирались в обе стороны от него и на другие здания в ряду домов, в которых, вероятно, жили такие же семьи, как семья Дженни, — мужья, жены и растущие дети.
Она внезапно почувствовала, что ее вид режет глаз, когда она сидит на уголке клетчатого коврика в своем театральном наряде.
— Ну, вообщем так, — сказала Дженни. — Клуб в час дня, чай с другими матерями, парк, магазины и детская поликлиника. Это не производит особого впечатления по сравнению с тем, что делаешь ты.
Харриет не смотрела на нее. Она срывала травинки на лужайке и укладывала их в две аккуратные параллельные полоски на коврике.
— Можно поспорить, что ты делаешь гораздо более важную работу, чем я.
Это был не тот спор, который Харриет хотела бы продолжить. Она знала, что они могут бесконечно нахваливать друг друга и что эта похвала никоим образом не изменит оценки, даваемой каждой из них. Она обрадовалась, когда Элис начала капризничать, а потом заплакала по-настоящему. Дженни подняла ее, расстегнула спереди платье и поднесла ребенка к груди. Тут показался Гарри, размахивающий лопаткой, но Дженни осторожно его отогнала.
— Что ты чувствуешь? — спросила Харриет, наблюдая за жадным посасыванием.
— Удовольствие, — ответила Дженни. — Утешает то, что я могу дать ей все, в чем она нуждается. — Затем она добавила: — Сейчас.
Харриет вздохнула.
— Я думаю, что я слишком эгоистична, чтобы быть матерью, — проговорила она как бы про себя.
— Нет, это не так. Ты, может быть, эгоистична во всем, кроме отношения к детям. Ты видела Джейн? — вдруг спросила она.
Харриет отрицательно покачала головой.
— Нет. Я никого не видела. Ты ведь знаешь, я была так занята приготовлениями к приему. — Это прозвучало так скучно и озабоченно, что она добавила: — Я видела Робина. Он хочет, чтобы я вышла за него замуж.
Дженни изучала ее, склонив голову:
— А ты?
Харриет неожиданно усмехнулась:
— Возможно, но я не уверена. Я попросила его спросить снова после вторника.
— По крайней мере, он смог бы купить тебе дом, для которого не требовались бы бетономешалки, цемент и строительный камень, как для этого.
— Я бы предпочла купить свой собственный дом, — сказала Харриет, а потом пожалела, что сказала это так надменно.
Французские двери, ведущие из кухни в полуподвал, качнувшись, раскрылись, и Чарли, снявший свой рабочий комбинезон, появился с полным чайным подносом в руках. Гарри увидел его и, ковыляя, кинулся по траве, размахивая кулачками.
— Биски! — кричал он. — Биски!
— Это замечательно, когда единственная попытка вашего сыночка добиться успеха в языке сводится к слову «бисквиты», — пожаловался Чарли.
— Он же говорит и другие слова, — спокойно возразила Дженни.
— В два раза реже, чем он говорит «бисквиты». Разливай чай, Джен, ладно?
Они сидели кружком на траве, пили чай и ели клубничный торт.
— Здесь очень мило, — похвалила Харриет, но она отметила зависть в непрерывном калейдоскопе своих впечатлений от этого спокойного дня. — Действительно, мило.
Она посмеялась над несоответствием своих слов, но Чарли и Дженни не почувствовали этого. Они стали жаловаться, рассказывая о тянущих время строителях и их быстро растущих счетах, которые приходится оплачивать, но смотрели друг на друга с любовью. И снова Харриет почувствовала свое одиночество, которое бросалось в глаза.
Она подумала, что если бы она вышла замуж за Робина Лендуита, то у них могли бы быть и дети, и сад с подстриженной лужайкой, и их собственный забавный дуэт.
Она упорно пыталась представить себе, как бы это выглядело, но так и не смогла.
Чарли наклонился над ней и похлопал ее по бедру.
— Так что же, вторник — важный день? Я слышал, выпуском акций ужасно спекулируют.
— Похоже, что это многообещающе, — настороженно ответила Харриет.
— Продолжай. Ты знаешь, Дженнифер, сколько будет стоить Харриет после вторника? Можешь догадаться? Нет. Что-то около четырех миллионов. Это верно?
От изумления лицо ее округлилось и стало похоже на лицо Гарри.
— Четыре миллиона? О, я понимаю. Теперь я понимаю, что ты имела в виду, говоря о покупке собственного дома. Ты ведь можешь купить что угодно, правда? Ты богата. — Это прозвучало так же, как «ты заразная».
— Харриет будет главой компании, акции которой свободно обращаются на фондовом рынке, Джен. Высшая лига. Настоящий, серьезный бизнес.
— Я знаю, что это значит, — огрызнулась Дженни, — я не идиотка.
Наступило неловкое молчание. Чтобы прервать его, Харриет попыталась рассмеяться.
— На самом деле, это ничего не значит, это только на бумаге. Я бы получила деньги, если бы продала свои акции компании, а я этого не сделаю.
Но Дженни не отвечала. Харриет увидела, что она пристально смотрит на нее и что Чарли тоже на нее поглядывает.
— Это ничего не меняет… — начала Харриет.
Но было очевидно, что это многое изменило. Она почувствовала расстояние между ними, которое образовалось после этой новости. В одну минуту из старого преданного друга она превратилась в объект пристального внимания и стала примером женщины, которая добилась всего сама. Она уж и не знала, как извиниться за свои деньги и стереть их влияние, но потом подумала: «Нет. Я сделала это, я работала для этого, я горжусь этим». Извинение было бы лицемерием.
— Что ты будешь делать, Харриет? — спросила Дженни.
Она сразу же ответила:
— Ничего. Буду продолжать работать в «Пикокс», продавать «Мейзу» и новые игры. Если бы я продала игру, у меня были бы деньги, а также время потратить их, как я полагаю. Но теперь все это означает, что будет новое вливание средств в компанию. Моя компания будет расширяться, можно будет подумать о своей собственной фабрике.
Она продолжала краткий рассказ о сложностях изменения структуры капитала до тех пор, пока удивление на лице Дженни не сменилось вежливой скукой.
Дженни извинилась. Она наклонилась над Элис, которая спала на коврике, и положила свою руку на руку Харриет.
— Прости, я не поняла, как это важно. Я действительно горжусь тобой.
Опять наступила краткая пауза, и тогда Чарли начал лениво, но подробно излагать сплетни Сити. Тот неприятный момент закончился, но Харриет поняла, что он не будет забыт.
Солнце сдвинулось с центрального пятачка на лужайке, оно осветило окна над головой, сделав их похожими на блестящие металлические пластины. Харриет с трудом встала и подбежала к песочнице, где был Гарри.
— Пошли, Гарри. Давай построим большой замок из песка, а ты его развалишь и попрыгаешь на нем.
Немного погодя, они пошли на кухню. Харриет села за стол рядом с Гарри, который устроился на своем высоком стуле. Он сгребал яйца и кусочки тостов с блюда, раздавливал все это пальцами, а затем запихивал это в рот. Элис в ползунках сидела на полу в центре кухни и наблюдала, как кошка Дженни крутится вокруг взрослых.
Под ногами валялись игрушки, стояла корзинка с бельем для глажения, к стенам были приколоты детские фотографии. Чарли, посвистывая, очищал свои кисти, а Дженни нарезала овощи ломтиками. Харриет подумала о своей собственной квартире — чистой, элегантной и тихой. Здесь, во всей этой семейной неразберихе, было теплее и ярче.
Она выпила джин с тоником, который принес ей Чарли, а затем поймала взгляд Дженни над краем стакана, и они обе рассмеялись.
— Я не понимаю, что происходит со всеми нами, — выдохнула Харриет. — Почему мы не можем удовлетвориться тем, что имеем?
Чарли оторвал глаза от своих кистей.
— Я могу, — сказал он.
— Да, ты можешь, — ответила ему Дженни, — поэтому я и люблю тебя.
Харриет допила свой напиток.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала она наконец.
Чарли и Дженни проводили ее по пыльному коридору.
— Не пропадай надолго, приходи повидать нас поскорее, а то Гарри забудет, как ты выглядишь. Желаем удачи во вторник. — Чарли остановил ее на последней ступеньке. — Я горжусь тобой, Харриет.
Она улыбнулась ему:
— Спасибо, Чарли.
Она оставила Айлингтон позади и поехала на запад по направлению Шафтсбери-авеню, где Робин будет ждать ее в театре, в баре партера. Во время езды Харриет разглядывала машины, дома и витрины.
«Ты могла бы все купить, не так ли?» — выпалила изумленная Дженни. Уже давно в офисе Лендуитов Харриет разгадала сложные уравнения, связывающие деньги плюс власть и деньги плюс секс, хотя для себя она так и не приблизилась к их решению. Однако она никогда, насколько она себя помнила, не определяла свое возможное богатство просто количеством вещей, которые она могла бы купить.
«Что это — наивно, занимательно или превосходно с моральной точки зрения?» — думала она.
Она пожалела, что с ней не было Дженни или Джейн, чтобы поделиться с ними этой шуткой.
Я могла бы купить это. Или то, или полдюжины вон тех. К моменту, когда она достигла Уэст-Энда, она оценила и отвергла половину центрального Лондона. К ней приходили такие нелепые мысли, что она почувствовала себя легкомысленной, и к тому моменту, когда она нашла Робина, она уже хихикала. Он строго взглянул на нее, а затем спросил, сколько точно рюмок она выпила с Тимбеллами в Айлингтоне.
Два дня, а потом только один.
В ночь перед выпуском акций Харриет рано легла спать, но она обнаружила, что не может заснуть. Она опять встала, натянула теплый тренировочный костюм и вышла через парадную дверь. На улице большие дома, скрытые за липами и каштанами, были темными и молчаливыми. Издалека доносились еле слышные звуки позднего транспорта. Харриет глубоко вздохнула. На свежем воздухе она почувствовала себя лучше. Испытываемое ею напряжение, которое заставляло ее беспокойно ворочаться в постели, начало потихоньку ослабевать.
Она шагала по улице, как темная тень под деревьями, глядя на слепые окна. Уголком глаза она заметила какое-то движение и отпрыгнула. И тогда увидела, что это была кошка, проскользнувшая под изгородь. Эта ночь была для них.
Харриет дошла до конца улицы и заколебалась. Молчаливой сетью улиц с жилыми домами, расходившейся веером перед ней, владел сон живущих здесь людей. Она понимала, что ей следует вернуться, но благоухающий воздух и тишина влекли ее дальше.
Она пересекла дорогу и пошла быстрее, правда, без какой-либо цели. Она выпрямила спину и ускорила шаги, и когда она взмахнула руками, тыльная сторона руки слегка задела живую изгородь сада. Издали донеслось усиливающееся завывание полицейской сирены. Сознание того, что где-то недалеко совершается насилие или кому-то грозит опасность, заставило ее глубже уйти в тень, но шаги ее не замедлились.
Длинная дорога уходила вправо. Она пошла по ней, мимо нее проехала только одна машина. Она отвернулась от желтого луча фар, имеющего форму клина. У подножия холма она подошла к краю лесопарка Хэмпстед-Хит.
Вокруг нее была кромешная тьма. Она на минуту остановилась и замерла, глядя на дорогу. Невидимое воздушное пространство притягивало ее, но она понимала, что было бы безумием пройти через него. Поэтому она повернула и пошла наверх по холму, параллельно ему, и подальше от пучка лучей, создаваемых старомодными уличными фонарями.
Холм здесь становился круче, и она задыхалась при подъеме. Она снова изменила направление и пошла влево, подальше от открытого пространства, заросшего вереском, по более пустынным улицам.
Харриет оживилась. Спокойствие города делало его незнакомым местом, но в то же время она чувствовала, что он принадлежит ей, так как она проснулась и пошла по нему. Она шла, ни о чем не думая. Харриет успокаивал ритм ее шагов, ум ее был опустошен.
Вдруг ей показалось, что она слышит шаги за спиной. Она отступила в ворота и оглянулась назад, на дорогу, по которой она шла, но там никого не было. Когда она пошла дальше, то услышала только мягкий шаг своих собственных ног.
Наконец, не понимая, в каком она шла направлении, она дошла до угла и посмотрела в сторону своего собственного дома. Свет, который она оставила в прихожей, показался ей очень ярким, и она подумала, что это, вероятно, был единственный свет, который она увидела за часовую прогулку. Харриет почувствовала, что теперь она заснет.
Она опять вошла в квартиру, сбросила свою одежду в кучу и забралась в кровать.
В восемь часов утра следующего дня, пятнадцатого июня, во вторник, Харриет отправилась на такси в офис фирмы «А.Р. Аллардайс». В конце концов, Харриет не купила ничего нового из одежды для спонсорского завтрака. Вместо этого она вынула свой темно-синий костюм шанель от Карла Лагерфилда. На пуговицах приталенного жакета были выполнены пересекающиеся буквы «С», а лацканы были отделаны шнуром.
Под плечи почти ничего не было подложено, узкая юбка достигала середины колена. Из всех ее деловых костюмов этот был наименее вызывающим, но это был костюм, который почти безмолвно говорил о деньгах и выглядел весьма элегантно.
Харриет улыбнулась, когда надела его. Он напомнил ей шанель Аннунзиаты, который произвел на нее огромное впечатление на ланче по случаю нового года, и старую подружку Робина, Розали Феллоуз, в платье с блестками от Лагерфилда на рождественской вечеринке.
«Теперь и я такая», — сказала про себя Харриет. Она пригладила талию жакета, которая полностью совпадала с ее собственной. Он сидел как влитой. Харриет взяла сумочку, а не свой обычный портфель, потому что сегодня все бумаги были в других руках. Сегодня она была звездой. У нее через плечо висела маленькая стеганая сумочка под цвет ее костюма.
Около банка Харриет вышла из такси, пересекла полосу солнечного света, которая лежала на тротуаре, и без колебаний прошла через большие двери.
Джеймс Хэмилтон и его помощники ждали ее. Они образовали фалангу вокруг нее и ринулись сопровождать ее до директорской столовой на верхнем этаже банка. Когда наяву двери бесшумно открывались перед ней и закрывались, Харриет почувствовала себя так, как будто бы она была королевой.
Последняя пара двойных дверей, ведущих в святая святых, была открыта дворецким, таким же, как в реальной жизни, в сельском доме. На нем были черный пиджак и полосатые брюки. Харриет осмотрела, сощурившись, комнату, полную людей, которые собрались вокруг стола, накрытого белой скатертью. Они уступили ей место, улыбаясь и приветствуя ее, и усадили ее в центре стола по правую руку Джеймса Хэмилтона.
Харриет рассматривала лица вокруг себя. Собрание было расширенной итоговой встречей, а также результатом всех остальных встреч, которые проходили в течение шести месяцев подготовки.
Здесь присутствовали члены команды банка «Аллардайс» и люди из фирмы «Маговерн Коупер», юристы банка и представители их финансовых служб, руководители служб по связям с общественностью, работающие на «Пикокс», Джереми Крайтон и двое его помощников, Пирс Мейхью и Грем Чандлер, а прямо напротив нее Робин и Мартин Лендуиты. Мартин вежливо кивнул в знак приветствия, а Робин, как показалось Харриет, незаметно подмигнул.
Это была церемония встречи, доведенная до апофеоза, как празднование самих себя, за официальным английским завтраком.
Комната была обшита дубовыми панелями, как в сельском доме. Стены были увешены английскими пейзажами, менее впечатляющими, чем картины Мартина Лендуита, но они создавали нужную атмосферу, полную достоинства. Ковер был очень пушистый и новый, с эмблемой банка, искусно вытканой по краям.
Это непроизвольно создавало связь между всей этой роскошью и великолепней и техникой, гудящей за двойными дверями.
Харриет улыбнулась и развернула свою огромную накрахмаленную салфетку.
— Как вы себя чувствуете в это утро? — осведомился Джеймс Хэмилтон.
— Нервничаю, но чувствую себя королевой.
— Это важный день, — пробормотал он. — Ну а как насчет завтрака?
На буфете, простиравшемся во всю длину обшитой панелями стены, было с десяток больших серебряных блюд, за которыми следили банковские дворецкие. Под серебряными крышками лежали копченая пикша и лосось, почки и индийское блюдо из риса, яиц и лука, яйца, копченая грудинка и жареные на решетке грибы с помидорами.
Харриет почувствовала, как она голодна.
Она ела яйца и копченую грудинку, пила отличный горячий кофе. Она слушала городские новости и думала, что эти люди пришли сюда ради нее, благодаря тому, чего она достигла. На какое-то мгновение она почувствовала настоящее эгоцентрическое торжество.
В серебряных ведерках со льдом было шампанское, но когда ей предложили, Харриет отказалась. Вместо шампанского она выпила кофе — это был тайный тост за «Мейзу» и Саймона Арчера. Затем она подняла глаза и увидела, что Робин наблюдает за ней. Их глаза встретились, и тогда Харриет отвернулась, и, наклонив голову, стала слушать, что говорит Джеймс Хэмилтон.
Ровно в восемь сорок пять в комнату незаметно вошел человек из банка «Маговерн Коупер». Все двадцать голов, сидящих за столом, повернулись к нему. Он пришел, чтобы доложить о положении дел на финансовых рынках после ночи. Харриет слушала, как он сообщал, что это была спокойная ночь, без больших перемен. Токио в предыдущий день закрылось на несколько пунктов выше.
Брокеры спокойно кивнули. Харриет поняла, что на рынке не было шока, который мог бы повлиять на эмиссию фирмы «Пикокс». Ее компания пойдет на рынке так, как и планировалось. Она намазала тост густым апельсиновым джемом и продолжала есть. Ей казалось, что еда успокаивает нервы.
В девять пятнадцать зазвонил телефон. Джеймс Хэмилтон поднялся, извинившись перед ней, задвинул на место стул и пошел поговорить по телефону.
Он вернулся через минуту. Он поклонился ей, Это был церемонный официальный поклон, а затем объявил:
— Леди и джентельмены, мы нанесли удар.
Харриет не могла даже предположить, что произойдет после этого.
Раздался спонтанный взрыв бурных аплодисментов. Отодвинулось множество стульев, и мужчины в темных костюмах столпились вокруг нее, чтобы пожать ей руку и поцеловать в щеку. Пирс и Джереми обнимали, а Мартин Лендуит поцеловал почти в рот. Вот теперь с лицом, раскрасневшимся от возбуждения, смеющаяся, Харриет почувствовала себя скорее кинозвездой, чем королевой.
Робин обхватил ее руками. Он прошептал:
— Моя девочка.
«Моя?» — ничего не соображая, подумала Харриет. Голова у нее кружилась. Когда гул голосов от поздравлений немного затих, юристы и бухгалтеры собрались в отдельную группу и незаметно вышли из комнаты. Они должны были заняться менее эффектным, но жизненно более важным опечатыванием и обменом окончательных документов. Харриет понимала, что когда все будет сделано, копия объявления о продаже акций будет отправлена с курьером на мотоцикле на Лондонскую фондовую биржу.
Она взглянула на часы. Было девять сорок. Начиная с десяти часов брокеры по продаже акций фирмы «Маговерн Коупер» будут размещать акции ее компании по своим клиентам.
В момент приступа страха она подумала: «А что, если все они однажды окажутся неправы? Что будет, если никто не купит?» Не имело никакого значения, что выпуск акций был подписан. В этот момент она больше, чем когда-либо, почувствовала, что «Пикокс» — ее дитя с самых ранних дней, когда она сжалась над потрескавшейся доской Саймона в квартире в Белсайз-парке.
Пробегали минуты. Большинство завтракающих незаметно скрылись, чтобы заняться своей обычной работой, но небольшая группа осталась, собравшись в том конце стола, где сидела Харриет. Мартин Лендуит углубился в разговор с одним из брокеров. Робин спокойно сидел рядом с Харриет и маленькими глотками пил шампанское.
В десять тридцать пять вошел глава команды. Он склонился к плечу Харриет и произнес:
— На все наши акции подписались.
Все изданные акции были выкуплены. На лице Харриет появилась улыбка.
— Отлично сделано, — сказала она, — всеми вами отлично сделано.
Брокер небрежно отмахнулся.
— Мы бы могли подписать в шесть или семь раз больше, — сказал он ей.
«Это, — подумала Харриет, — момент моего наивысшего головокружительного торжества. Это был день моментов торжества, но «в шесть или семь раз больше» — это было то, что она запомнила лучше всего.
Следующим важным делом для Харриет был ланч для группы наиболее влиятельных журналистов. К своему удивлению, она оказалась в странном положении, когда, произнося речь, превозносящую прошлое и будущее «Пикокс», увидела среди других Чарли Тимбелла. Харриет вспомнила Кретан Бич. Лицо Чарли было бесстрастным, когда он делал от руки короткие заметки.
— Дай обо мне хороший отчет в газету, Чарли, — попросила она после того, как закончился ланч.
— Я не знаю, — усмехнулся он в ответ. — Я должен быть профессионально беспристрастным.
Харриет вернулась в «Пикокс», чтобы дать еще несколько интервью. Некоторые из них были серьезными, некоторые — типа «Девушка Мейзу» делает хорошо». Она весело рекламировала себя.
Ее секретарша входила и выходила с кипами поздравлений. Было доставлено такое огромное количество цветов, что приемная как бы превратилась в благоухающую оранжерею.
Харриет была слишком занята, чтобы отвечать на звонки, но она поговорила по телефону с Кэт.
— Спасибо тебе, что ты верила в меня, мама. Ты знаешь, сколько сейчас стоят твои вложения в «Пикокс»?
— Да, дорогая. Харриет, правильно ли ты поступаешь?
— Выходя на публику?
— Я скорее имела в виду, правильно ли, что ты жертвуешь всю свою молодую жизнь на это? Харриет, ты слышишь?
Харриет вздохнула. Казалось, что беспокойство Кэт становится постоянным.
— Никакая это не жертва. Сегодня самый волнующий день в моей трудовой жизни. Дай мне насладиться этим и раздели это удовольствие со мной.
Кэт быстро и виновато ответила:
— Ну конечно же. Я твоя мать, Харриет. Я только хочу, чтобы ты была счастлива.
— Но я счастлива.
Вошла Сара и принесла еще цветы. Харриет стала читать визитку и увидела, что цветы от мистера Джепсона и от всех из «Мидленд Пластикс».
В шесть часов Харриет давала прием для сотрудников «Пикокс». Они собрались в ее офисе, пили шампанское и провозглашали тосты друг за друга и за успех компании. Харриет почувствовала, что она плывет по течению. Она пробралась к низкому столику, чтобы произнести благодарственную речь.
Она сказала им, что «Пикокс» никогда бы не продвинулся так далеко и не развивался бы дальше без их помощи, она напомнила им о долгих часах их работы и о ценности совместных усилий команды. Харриет была совершенно искренна, но даже в тот момент, когда она это говорила, она была убеждена, что «Пикокс» — это ее детище. Она смотрела на лица, повернутые к ней, лица Карен, Сары и Фионы, Грэма и Джереми и других. Она чувствовала их поддержку, любовь и верность, но ее гордость обладанием фирмой «Пикокс» была безраздельна.
Позже, когда прием закончился, Грэм Чандлер завел ее в тихий уголок.
— Я хотел бы узнать, — спросил он со своей обычной застенчивостью, — не позволите ли вы пригласить вас на обед сегодня вечером. Конечно, после того, как вы сделаете все, что должны здесь сделать.
— Я искренне сожалею, Грэм. Но сегодня я встречаюсь с Робином. Действительно, — она посмотрела на часы, — он сейчас будет здесь. Мы же можем сделать это как-нибудь в другой раз?
— Конечно, можем, — его лицо слегка покраснело.
Через несколько минут пришел Робин, и служащие «Пикокс» исчезли. Он повез Харриет на машине в ресторан, где они в первый раз обедали вместе, а в конце обеда он протянул ей маленький сверток в обертке «Асприз».
— Это, чтобы отпраздновать успешный выпуск акций и успешное профессиональное партнерство. Это также для того, чтобы отметить тот факт, что я люблю тебя.
Харриет открыла маленькую бархатную коробочку. Внутри была пара бриллиантовых сережек. Холодные сверкающие слезинки, которые полностью гармонировали с ее рождественским колье.
Она подняла глаза к лицу Робина:
— Они прекрасны. Они потрясающе красивы.
Робин перешел к другой стороне стола и снял с нее клипсы. Вместо них он вдел бриллиантовые капельки.
— Совсем как ты, — сказал он ей.
Харриет знала, что она не была красивой, но в этот вечер ей хотелось поверить, что она может быть красивой.
Была полночь, когда машина Робина — порш последней модели — подъехала к дому Харриет. Она посмотрела на часы и тихо рассмеялась.
— А не исчезнет ли все это, когда часы пробьют двенадцать?
Он наклонился и поцеловал ее.
— А разве это возможно? Ты же прекрасная добрая волшебница, а не Золушка.
Когда они подошли к ступенькам, ведущим к парадной двери, Харриет увидела, как из тенистого сада перед домом выступила более темная тень. Это ей смутно напомнило вчерашнюю ночную прогулку, которая казалась теперь отдаленной от этого момента гораздо больше, чем одним днем. Затем тень выступила вперед и приняла четкие очертания.
Это оказалась маленькая фигурка в бесформенном платьице из клетчатого ситца, джемпере с треугольным вырезом и белых носках. Харриет узнала школьную форму еще до того, как увидела самого ребенка.
А затем она медленно, с удивлением сказала:
— Линда? Линда, что ты здесь делаешь?
— Я убежала, — ответила Линда Дженсен. — Я получила ваше письмо и захотела вас повидать. Я прождала здесь уже много часов.
— О, Боже, — воскликнула Харриет.
Она протянула руку к Робину за поддержкой.
— Ради Бога, Линда, — она вдруг почувствовала, как она устала. Но тут вдруг она заметила, что Линда дрожит, и устало добавила: — Пошли, нам лучше войти в дом.
В теплой светлой кухне Линда пристально и холодно взглянула на Робина.
— А что он здесь делает?
— Это я пригласила его, — многозначительно сказала Харриет. — Садись на ту табуретку, Линда. Сейчас я приготовлю тебе горячий шоколад. Ничего не говори, я ничего не хочу слышать об этом, пока ты его не выпьешь. Затем мы попытаемся разобраться.
— Можно мне еще и тост? — спросила Линда. — Я, действительно, голодная.
Закончив есть, она перестала дрожать. Но глаза ее казались огромными на худеньком личике, а плечики в темно-бордовом джерси выглядели очень узкими.
Харриет понимала, какая же она маленькая, хотя она и пыталась вести себя, как взрослая. Она могла также представить себе, через что пришлось Линде пройти, чтобы вообще добраться до Хэмпстеда, и она почувствовала сожаление, что так резко встретила ее. Она подвинула другую табуретку поближе к Линде.
— Ну, так о чем ты хочешь рассказать мне?
Линда слегка пожала плечами.
— Я уже рассказала вам. Я хотела вас видеть.
— Я собиралась взять тебя на чай. — Харриет собиралась позвонить Ронни. Только еще не позвонила.
— Через сколько недель? Я не могу оставаться в этом месте. Оно ужасное, безобразное, то, что они заставляют нас делать, отвратительно.
Поверх головы Линды Харриет поймала взгляд Робина и должна была подавить улыбку.
— Видишь ли, почти все школы такие же.
— Неужели? Ну, с этой-то покончено. Я вам расскажу, что я сделала. Я просто перелезла через изгородь и отправилась пешком через город к вокзалу. Вы же знаете, есть приходящие ученицы, не живущие при школе, так что на меня никто не обратил внимания, когда я шла. Это было перед чаем, когда все счастливчики идут домой к тем людям, которые заботятся о них.
Глаза Харриет снова встретились с глазами Робина. Она протянула руку к темно-бордовым плечикам Линды.
— И о тебе заботятся люди, ты же знаешь это. Ну, продолжай.
— Я купила билет до вокзала Паддингтон и села в поезд. В купе какая-то женщина, от которой побежали мурашки, спросила меня, что я делаю одна, а я сказала ей, что я еду на назначенный прием у стоматолога-ортодонта на Харли-стрит и что шофер моего отца встретит меня, когда я сойду с поезда, — Линда улыбнулась, вспомнив это. — И она заткнулась. В Паддингтоне, когда я убедилась, что ее уже не видно, я села в такси, которое и привезло меня сюда. Путь был долгий, на это ушли все мои деньги. Но, по правде сказать, это были не мои деньги. У Арабеллы Мейкпис их целая пачка в ее противной сумке, и я взяла у нее немножко взаймы, на время. Вы отдадите Арабелле деньги за меня? — Лицо Линды выглядело застывшим. — Я не хочу, чтобы я оставалась ей должна. Интересно, она обнаружит, что у нее что-то пропало?
— Линда, когда ты ушла из школы?
— Я уже говорила. Перед чаем.
— А сейчас половина первого ночи. Ты подумала хотя бы о том, как волнуются сейчас в школе? А Ронни? Я сейчас же позвоню всем и сообщу, что ты в безопасности.
Она снова пожала плечами.
— Звоните, кому хотите. Но я останусь здесь, с вами, Харриет. Пожалуйста, позвольте мне остаться.
Голос Линды дрожал. Ее беззащитность тронула Харриет. Она обняла Линду:
— Где твоя мама?
— Дома, в Лос-Анджелесе. Жаль, что я не там. Позвольте мне остаться, Харриет.
Харриет старалась сдержать ее.
— Ты можешь остаться, по крайней мере, сегодня вечером, — успокаивала она. — Робин, ты можешь позвонить в школу? Сент-Бриджид. Эскот. В деревне, наверное, сейчас половина полиции разыскивает ее.
— Было бы лучше, если бы это сделала ты, — пробормотал Робин. — Они еще могут подумать, что я ее похитил или что-нибудь в этом роде. Хотя, на мой взгляд, ничего не может быть глупее.
Однако он прошел в соседнюю комнату, и они услышали, как он получил требуемый номер, а затем разговаривал своим ровным голосом.
— Линда, а где твой папа? Не думаешь ли ты, что нам следует позвонить ему и рассказать обо всем этом? — спросила Харриет.
— Нет.
Ребенок сделал длинный, испуганный вздох. А затем вдруг пропали и последние следы ее бравады. Лицо сжалось, как у младенца, и она разрыдалась.
— Не говорите Каспару. Я сделаю все, что угодно, если вы не скажете Каспару. Вы не представляете, каким он бывает в гневе. Вы ничего не знаете.
Линда бросилась вперед и продолжала рыдать на руках Харриет.
Харриет гладила ее по голове. В волосах застряло несколько маленьких веточек, оставшихся после тех долгих часов, в течение которых она пряталась в живой изгороди.
Харриет вдруг почувствовала, что она сама близка к тому, чтобы расплакаться.
Она могла представить себе ярость Каспара Дженсена так же ясно, как помнила его обаяние.
— Все в порядке, — прошептала она Линде, — все в порядке. Мы сами что-нибудь придумаем.