Милый, единственный, инопланетный - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1

Annotation

Марина. Типичное дитя двухтысячных: учится на журфаке, подрабатывает ведущей на радио, страдает от лишнего веса, зависит от гаджетов, ведёт блог в инстаграме и мечтает о большой взаимной любви.

Лиза. Взросление пришлось аккурат на лихие девяностые: незапланированная беременность, предательство любимого, насмешки друзей, непонимание родных, отказ от карьеры и личной жизни.

Что объединяет их — непохожих друг на друга, принадлежащих разным поколениям, имеющих различные жизненные установки? Любовь к одному молодому человеку.

Для Марины он — возлюбленный, для Лизы — сын. Парень с синдромом Аспергера, который нередко называют “синдромом инопланетянина”.

Пролог

Мы, полностью одетые, сидим друг напротив друга на аккуратно заправленной кровати. Я искоса поглядываю на Илью, а он уставился куда-то в сторону, машинально вертя в руках спиннер. Я уже знаю: так он делает всегда, когда волнуется. Боже, да он нервничает едва ли не больше, чем я сама!..

Илья периодически перебрасывает спиннер из одной руки в другую, а я наблюдаю за вращением, как заворожённая, хотя… на самом-то деле, вероятно, просто тяну время. Мне немного страшно переходить к делу. Тому самому, ради которого я и нахожусь сейчас в спальне Ильи, чувствуя себя дура дурой.

Мы впервые собираемся переспать друг с другом, но я покривлю душой, если скажу, что атмосфера в комнате тянет на “возбуждающую” или хотя бы на “романтическую”. Ни фига подобного!

Кашляю, пытаясь привлечь его внимание. Илья не реагирует, только спиннер начинает крутиться с поистине сумасшедшей скоростью. Господи, он же откровенно не улавливает моих мысленных посылов и не понимает неуклюжих попыток подтолкнуть его к решительным действиям. Я должна всё сказать ему прямо, самыми конкретными словами…

Открываю рот и выпаливаю вовсе не то, что собиралась изначально:

— Слушай, а ты вообще-то уверен, что хочешь секса?

— Да, — серьёзный кивок, взгляд по-прежнему устремлён мимо меня, спиннер всё ещё бешено вращается.

— Но ты на меня совсем не смотришь…

Его брови приподнимаются удивлённым домиком.

— Во время секса обязательно смотреть друг на друга?

Я понимаю, что для него это мучительно. Илья совершенно не может выдержать чужой пристальный взгляд “глаза в глаза”, испытывая при этом настоящий физический дискомфорт, вплоть до тошноты.

— Необязательно, — вынужденно признаю я. — Глаза можно просто закрыть.

Он вздыхает с явным облегчением.

Я знаю, что раньше у него была девушка. Честно говоря, не представляю, как они в принципе занимались любовью — со всеми его тараканами в башке. Впрочем, неудивительно, что в конце концов она не выдержала и сбежала. Одного не пойму, какого чёрта теперь в это вляпалась и я?! Оно мне надо? Илья ведь даже целоваться не любит, наверняка в сексе у него тоже масса своих заморочек, с которыми, хочешь не хочешь, мне придётся считаться… Зачем, господи, заче-е-ем?.. Я мазохистка или просто дура?

— Может, уже начнём? — между тем деловито спрашивает Илья, словно речь идёт не об интимно-сокровенном, а о какой-нибудь скучной совместной работе. Я чувствую, как против воли заливаюсь румянцем. Чёрт! Это самая странная прелюдия к сексу, которая у меня когда-либо была. Неуверенно пожимаю плечами, понятия не имея, с чего, собственно говоря, следует начинать:

— Ну… э-э-э… давай.

— Я знаю, что девушкам обычно нравятся поцелуи во время соития, — произносит он всё тем же деловым тоном. — Если ты планируешь со мной целоваться, то тебе нужно почистить зубы.

О боже. О, боже!!!

— Может, мне ещё душ принять перед процессом? — интересуюсь я иронично. Но Илья, как обычно, не считывает иронию. С ним нужно быть предельно прямолинейной и ясной, я же постоянно об этом забываю…

— Да, это было бы замечательно, — он серьёзно кивает. — Мне будет гораздо приятнее заниматься с тобой сексом, если ты помоешься.

Ему будет гораздо приятнее… Эй, а как насчёт меня?! После этих слов я чувствую себя будто облитая помоями. Можно подумать, от меня воняет, а изо рта несёт чесноком!

Так, стоп, Марина. Стоп! Успокойся. Это именно то, о чём предупреждал Руслан — Илья маникально задвинут на чистоте и излишне чувствителен к посторонним запахам и новым вкусам, воспринимая их во сто крат острее, чем обычные люди. Он вовсе не хотел меня обидеть. Я ему нравлюсь. Ведь нравлюсь же?!

— Ты… находишь меня привлекательной?

— Я уже говорил тебе, что да, — кажется, Илья немного раздражён. Его утомляют долгие церемонии и пустые разговоры, ему хочется поскорее перейти к главному. Но я, как истинная девочка-девочка, в данный момент хочу нежности и разговоров о любви… иначе у нас с ним вообще ничего не выйдет. Я привыкла к взаимоотношениям в мире, полном условностей, недосказанностей, лицемерия и спасительной лжи, а сейчас оказалась в столь деликатной ситуации один на один с человеком, который всегда говорит только правду и ждёт того же от остальных. Илья абсолютно не понимает намёков, никогда не льстит, не обманывает и не притворяется. Быть с ним рядом — нечеловечески тяжёлое, непосильное испытание для нервной системы. Но… что поделать, если жизнь без него уже кажется немыслимой?

— А что тебе больше всего во мне нравится?

Он добросовестно задумывается, а через несколько мгновений решительно заявляет:

— Твой голос и ямочки на щеках.

Голос… ну, тут всё понятно. Он и услышал-то меня впервые именно по радио, во время прямого эфира. А вот ямочки… странно, что он их вообще заметил. Иногда мне кажется, что с тех пор, как мы познакомились, Илья ни разу толком не посмотрел мне в лицо. Как бы я ни пыталась наладить с ним контакт глазами — он неизменно отводил взгляд.

Смущаясь, я неловко тереблю краешек платья и застенчиво улыбаюсь, невольно демонстрируя те самые ямочки.

— Папа всегда говорил мне, что ночами к спящим младенцам прилетают ангелы и трогают пальчиком самых симпатичных… Ямочки — это следы, оставшиеся от их прикосновений, — даже сейчас, в двадцать лет, эта наивная легенда умиляет меня точно так же, как в детстве.

Илья протестующе качает головой.

— На самом деле ямочки на щеках — это генетический дефект, возникающий при недостаточной длине лицевой мышцы, — обстоятельно объясняет он мне. — Когда ты улыбаешься, недоразвитая укороченная мышца стягивает кожу и образует впадинку.

Я беззвучно глотаю ртом воздух. Недоразвитая лицевая мышца? Серьёзно?! Мать твою, он правда планирует переспать со мной сегодня или, напротив, делает всё для того, чтобы я ушла?!

Поднимаю глаза к потолку и часто моргаю, чтобы непрошенные слёзы вкатились обратно. Господи, и почему я всегда влюбляюсь в тех парней, которые гарантированно обеспечивают мне сплошные проблемы?! Это что, карма или просто моя потребность найти приключения на свою пухлую задницу? Сначала — женатый Карик, теперь — Илья, практически “инопланетянин”, у которого в голове творится чёрт-те что…

И тут вдруг Илья совершает невозможное. Практически нереальное, абсолютно ему несвойственное: он берёт меня за руку и бережно целует в ладонь. Я в шоке — по-моему, это первое проявление подобия нежности и ласки с его стороны за всё время, что он меня знает.

— Мариша, — говорит Илья извиняющимся тоном, по-прежнему не глядя мне в глаза. — Я знаю, что со мной… с такими, как я… другим людям приходится очень трудно. Но я и сам от этого страдаю, пойми. Я не умею нормально общаться, заводить отношения, но это не значит, что мне этого не нужно. Мне тоже бывает одиноко, хоть я и привык находиться один. Я не умею говорить правильные слова, признаваться в любви так, как это положено у вас… у остальных… но просто знай — ты нужна мне. Очень.

У меня перехватывает спазмом горло, в носу щиплет от долго сдерживаемых слёз, а ресницы начинают предательски дрожать.

— Ты тоже нужен мне, — сиплю я, — так сильно нужен, что меня это пугает… Мне трудно, Илья. Трудно и страшно. Иногда мне кажется, что я… не справлюсь. Просто не смогу.

Он делает над собой заметное усилие и, подавшись вперёд, крепко меня обнимает. Я знаю, что Илья терпеть не может все эти нежности и обнимашки, поэтому забываю даже дышать, чтобы не спугнуть его внезапный порыв, но сама так и не рискую обнять в ответ.

И что — мне так и придётся постоянно бороться с собой и своими желаниями? Считаться с загонами и пунктиками Ильи? Бояться сделать лишнее движение, не сметь обнять и поцеловать, когда вздумается? Я в стотысячный раз за сегодняшний вечер мысленно задаю себе вопрос: надо ли оно мне?

Наконец Илья негромко выдыхает, словно тоже не дышал всё это время, и осторожно отстраняется. Очевидно, за сегодняшний вечер он уже превысил свой лимит прикосновений.

— Мариша, — спрашивает он осторожно, — ты выйдешь за меня замуж?

Замуж? Замуж, чёрт побери?! Я не ослышалась? Мы даже не пробовали жить вместе, я вообще не представляю, каково с Ильёй в быту — но не без оснований предполагаю, что совершенно невыносимо. В конце концов, мы даже ни разу ещё не занимались любовью — а вдруг у нас полная, абсолютная несовместимость в постели?

Я открываю рот для того, чтобы сказать что-то вроде: “Ах, это так неожиданно, мне нужно время, чтобы серьёзно всё обдумать, мы должны получше привыкнуть друг к другу” и прочий вежливый дежурный бред, который в подобных случаях полагается лепить в качестве отмазки, но… с моего языка вдруг срывается:

— Да, конечно! Я согласна!

И только потом понимаю, как круто попала…

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994 года

— Лизюкова-а-а!.. — послышалось под балконом. — Подъём! Ну, Лиз!.. Выходи!

Что и говорить, глотку драть Берендеев умел на славу. Эти его позывные, должно быть, переполошили всех жителей двора, ещё пребывающих в сладкой утренней полудрёме.

— Я вот щас в милицию позвоню, шпана малолетняя! — раздался откуда-то сверху сварливый женский голос. — Чего разорался с ранья? Людям спать не даёшь в их законный выходной, между прочим!

Тимка незамедлительно вступил в диалог с неизвестной тёткой, проявляя чудеса дипломатии и на время отвлёкшись от основного занятия, так что Лиза, уютно обняв подушку и пристроив на ней щёку, незаметно снова поплыла в манящий мир сновидений.

— Лизка-а-а! — очередной вопль со двора заставил её вздрогнуть и в испуге открыть глаза. Сколько времени? Неужто уже восемь?.. Господи, как же ей не хотелось вылезать из мягонькой, тёплой, удобной постели и тащиться на улицу!

На соседней кровати недовольно заворочалась сестра.

— Когда-нибудь я убью и тебя, и твоего рыжего идиота Берендеева, — простонала она. — Я мечтала, что отосплюсь в субботу… А этот гад мне весь сон перебил.

— Прости, Ларис, — Лиза от души зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Это я виновата, не услышала будильник… а может, он просто не сработал. Тимка не стал к нам подниматься, чтобы не тревожить ранним визитом.

Лариска скептически фыркнула.

— Можно подумать, когда он орёт у нас под окнами — то совершенно никого не тревожит! Иди уже, заткни его чем-нибудь, или я за себя не ручаюсь.

Лиза выскочила на балкон — как была, в пижаме, лохматая и неумытая.

— С ума сошла, Лизюкова?! — поразился её внешнему виду одноклассник. — Ты ещё не готова, что ли?! Нам в девять нужно быть в школе! Одуван меня загрызёт, если подведу. Я же ей обещал…

“Одуваном” вся школа дружно называла директрису за её перманентную химическую завивку — миллион мелких кудряшек, которые забавной пушистой копной колыхались над её головой, как у молодого Валерия Леонтьева. Звали так директрису не в лицо, разумеется, а за глаза, но все — даже учителя — были в курсе.

— Ты обещал, а я должна страдать вместе с тобой, — негромко проворчала Лиза, ёжась на октябрьском холодке. — Не знаешь, почему я согласилась на эту идиотскую затею?

— Потому, что я твой лучший друг? — с обаятельнейшей улыбкой предположил Берендеев.

— Увы мне, — удручённо вздохнула Лиза. — Ладно, жди, я быстро.

Она вернулась в комнату и, наскоро набросив покрывало на смятую постель (времени полноценно заправлять не было), распахнула шкаф. Хлопанье дверцы и скрип выдвижных ящиков разбудили задремавшую было Лариску, и та снова недовольно заныла:

— Систер, совести у тебя нет! Я, между прочим, всю неделю вкалывала как проклятая, готовилась к семинарам и коллоквиуму, торчала в библиотеке до закрытия, делала доклады… На “автоматы” пашу, недосыпаю, недоедаю!

— У меня тоже в школе неделька была не из лёгких, — огрызнулась Лиза. — Извини, что не хожу на цыпочках, но это и моя комната тоже.

Она не выспалась, спешила, и раздражение, копившееся внутри, выплеснулось на старшую сестру.

— Эгоистка… — злобно прошипела та, накрываясь одеялом с головой.

Лизины отношения с Лариской всегда были далеки от идеальных. В те периоды, когда сёстры не находились в открытой конфронтации, они пытались сохранять вежливый нейтралитет, но всё же чаще общались с бесконечными шпильками, подколками и подковырками, словно нарочно провоцируя друг у друга взрыв эмоций.

Лизу откровенно подбешивала позиция старшей сестры, которая вечно строила из себя бедную овечку. Её амплуа в семье негласно именовалось “несчастненькая Лорочка” и бесконечно поддерживалось родителями, но не Лизой. Она не понимала, за что жалеть эту здоровую, как кобыла, сытую и благополучную девицу.

— Будь снисходительнее и добрее к Лоре, Лизок, — наставляла её мама, пока старшая дочь не слышала. — Ей и так приходится нелегко…

Нелегко?! Да Лариска как сыр в масле каталась!

Отцы у сестёр были разные — Лизин папа женился на маме, когда маленькой Лорочке только-только исполнился годик, а через пять лет родилась и сама Лиза. Но отец никогда не делил дочерей на “кровную” и “неродную”, обе — и старшая, и младшая — были для него бесконечно дороги и любимы. Лариска звала его папой с самого начала, хоть и была в курсе, что у неё существует ещё и биологический папаша, ничуть, впрочем, ребёнком не интересующийся.

Девочка с болезненной остротой восприняла появление в семье нового ребёнка. Младенцы, едва родившись, волей-неволей перетягивают на себя львиную часть внимания и заботы домашних, и Лора начала жутко ревновать к сестре. Она устраивала истерики и скандалы, требовала вернуть малютку Лизочку обратно в роддом, ей категорически не нравилось то, что отныне не она — центр Вселенной и всеобщая любимица. Эта сообразительная не по годам шестилетка научилась мастерски манипулировать, вызывая у родителей чувство стыда и глубокого раскаяния за своё мнимое “невнимание” к старшей. Слёзы, дрожащие губки, отказ от еды и мультиков… даже самое жестокое сердце не выдержало бы такого прессинга!

Родители всячески пытались умаслить Лариску, заглаживая свою вину за то, что стали уделять ей чуть-чуть меньше ласки и любви, а та бессовестно этим пользовалась… и продолжала пользоваться по сию пору, хотя ей уже исполнился двадцать один год.

Натянув тёплое шерстяное платье и колготки, Лиза поплелась в ванную. Там почистила зубы и хорошенько ополоснула лицо холодной водой, чтобы поскорее проснуться, а затем замешкалась перед зеркалом. Времени начёсывать чёлку по последней моде и заливать её лаком уже не оставалось, и она в который раз подумала, что надо бы обрезать к чертям собачьим свои длинные волосы — сколько с ними хлопот! Вот пострижётся, как Кати в сериале “Элен и ребята”*… А что, она тоже чернявенькая, ей наверняка пойдёт. Может быть, хоть тогда Олег обратит на неё внимание! Тяжело вздохнув, Лиза стянула волосы в хвост на затылке — а, плевать, не перед Тимкой же выделываться, тот видел её любой.

На кухне уже возилась проснувшаяся мама — уютная и заспанная, со смешным помятым лицом, в любимом байковом халате с маками. Она наполнила чайник водой из-под крана и поставила его на плиту, чиркнула спичкой о коробок, а затем, открыв холодильник, деятельно зашуршала какими-то пакетами и зазвенела склянками.

— Доброе утро, мам, — поздоровалась Лиза, на ходу отщипывая кусок от батона и засовывая его в рот. — На меня не готовь, я не буду завтракать, Берендеев внизу ждёт…

— Как это — не будешь завтракать?! — вскинулась мама, огорчённо всплеснув руками. — И вот так, на голодный желудок, собираешься куда-то по своим делам?

— Мы с ним в парк идём, — пояснила Лиза, — нужно собрать и притащить в школу мешок листьев для осеннего бала.

— Заработаешь язву, чего доброго… — заворчала родительница.

— Ничего, куплю себе чебурек по дороге, — отмахнулась Лиза. На вещевом рынке, мимо которого пролегал путь в её школу, располагался ларёк, торгующий ужасно вредными, но невыносимо вкусными беляшами, чебуреками, пирожками с печёнкой и сосисками в тесте, которые всегда так восхитительно пахли, что пройти мимо было решительно невозможно.

Мама поморщилась.

— Чебурек из собачьего мяса, который хватают немытыми руками и жарят на прогорклом машинном масле? — скептически поинтересовалась она.

— М-м-м… аж слюнки потекли, — засмеялась Лиза. Ей нравилось вот так невинно поддразнивать маму. — Да ты не переживай, к обеду я вернусь, поем нормально.

— Кстати, Лизок, — спохватилась та, — раз уж ты всё равно не сидишь дома, забеги к тёте Алле за платьем! Она звонила вчера, всё готово. Так неохота сегодня выползать на улицу, имею я право на полноценную ленивую субботу?!

У Лизы ёкнуло где-то под ложечкой, а щёки окрасились нежным румянцем.

— Имеешь, мам. Конечно, заскочу, — отворачиваясь и пряча лицо, чтобы не спровоцировать лишние вопросы и подозрения, отозвалась она. — Без проблем.

Тётя Алла была старой маминой подругой и работала портнихой в ателье при ГУМе, однако не брезговала брать заказы и на дом — лишняя копейка никому не помешает. Именно она доводила до ума Лизино платье к осеннему балу, ушивая его по фигуре девушки.

Но разволновалась Лиза вовсе не из-за готовности платья. Нет, причина была куда более деликатной и волнующей: в том же доме, где обитала портниха, жил Олег Тошин — Лизин одноклассник, а также предмет её тайных девичьих грёз и объект безмолвного обожания, чуть ли не поклонения.

Конечно, она каждый день видела Олега в школе. Но их общение было минимальным, чисто формальным — “привет-привет, пока-пока”. Лизе не хватало смелости на большее, поэтому она просто любовалась Олегом издали, а тот, должно быть, и не подозревал, какую бурю эмоций вызывает в душе своей одноклассницы.

В мечтах она рисовала себе их нечаянные встречи — где угодно, кроме школьных стен, без любопытных глаз и ушей вездесущих одноклассников. Вот тогда-то, в своём воображении, Лиза блистала остроумием и сражала Тошина наповал! Но всякий раз, когда эти случайные встречи всё-таки происходили (пусть не так часто, как ей хотелось бы), Лизой снова овладевало дикое смущение, и они с Олегом расходились в разные стороны после дежурных приветственно-прощальных фраз.

Но сама вероятность встречи… шанс увидеть Олега и поболтать с ним… всё это привело Лизу в невероятное волнение и воодушевление.

— Шапку надень! — крикнула мама ей вслед, но Лиза только страдальчески закатила глаза — ну какая шапка?! На улице не так уж и холодно, а выглядеть чучелом перед Тошиным в своей уродливой вязаной шапочке она не собиралась.

___________________________

*“Элен и ребята” — культовый французский молодёжный телесериал, демонстрировавшийся в России в начале девяностых годов. Жанр — ситком (ситуационная комедия, комедия положений с закадровым смехом), однако забавные переделки и весёлые истории, в которые периодически попадали герои, могли сменяться серьёзными молодёжными проблемами — безопасный секс, наркотики, секты, насилие и др.

Тимка поджидал её на улице, подпрыгивая от нетерпения, и дул на озябшие пальцы. Шапку он тоже проигнорировал, так что теперь кончики его оттопыренных ушей были совершенно алыми. Впрочем, как все белокожие и рыжеволосые люди, он вообще довольно легко краснел. Это служило дополнительным поводом для насмешек “добреньких” однокашников, которые с первого класса избрали Берендеева объектом травли: идеальный мальчик для битья, который словно создан для того, чтобы на нём упражнялись в остроумии, придумывая всё новые и новые унизительные прозвища.

Высмеивали и пресловутые торчащие уши, и рыжий цвет волос, и буйные натуральные кудряхи, которые вполне могли посоперничать с “химией” Одувана, и веснушки, золотой россыпью разбежавшиеся по его лицу… Правда, классу к пятому всем порядком надоело “травить Ушастого”, да и отдача была слишком мала, никакого интереса. На реплики обидчиков Берендеев незменно тоже отвечал какой-нибудь колкостью, да столь едкой и меткой (язык у него был подвешен как надо), что дураками выглядели уже они сами, а не Тимур. Мало-помалу от него и вовсе отстали, от греха подальше.

Что касается Лизы, то она никогда не принимала участия во всех этих злорадных школьных забавах, и Тимка платил ей в ответ самой искренней и преданной дружбой.

— Блин, Лизюкова, — выговорил он с досадой при виде одноклассницы, — тебя только за смертью посылать… Чуть не задубел тут, ожидаючи.

— А я, между прочим, даже не позавтракала, — отчеканила Лиза. — Так торопилась на свидание к тебе…

Берендеев с готовностью заржал, по достоинству оценив шутку, а затем полез в карман куртки, извлёк оттуда шоколадный батончик “Snickers” и протянул Лизе.

— Вот, держи. “Полон орехов, съел — и порядок!” — процитировал он строчку из знаменитой телерекламы*.

— Ух ты, спасибо! — обрадовалась она. — Я с тобой поделюсь.

Но Тимка лишь великодушно махнул рукой:

— Да ладно, жри сама… Батя вчера зарплату получил и наклюкался по этому поводу, а когда он выпьет, то сразу становится добрым-предобрым! Притащил домой целый кулёк этого добра: шоколад, жвачку, даже вафли “Кукуруку”, представляешь? По ходу, он думает, что я всё ещё малолетний сопляк, который моментально обоссытся от счастья при виде шоколадки… Ну я, конечно, слопал три “сникерса”, да только фигня всё это — “лучший способ утолить голод”, — ехидно передразнил Берендеев диктора из рекламы. — Уже через полчаса мне снова захотелось жрать, и желательно чего-нибудь нормального — к примеру, котлет с картошкой.

Лиза слушала его рассеянно, наслаждаясь вкусом молочного шоколада с жареным арахисом, нугой и карамелью. Что бы там ни болтал Тимка, а это было божественно!

Между тем одноклассник с беспокойством глянул на электронные часы на своём запястье.

— Блин, уже половина девятого… Давай быстрее, а? Не хотелось бы с трояками четверть заканчивать.

Берендеев поддержал идею директрисы украсить актовый зал настоящими осенними листьями не потому, что был каким-то особым романтиком или любителем гербариев. Он имел здесь вполне определённый, корыстный интерес: Одуван пообещала замолвить за него словечко перед некоторыми учителями, чтобы они натянули парню итоговые четвёрки.

Точные науки давались Тимке легко, Лиза порой ему немного завидовала: ни химия, ни физика, ни биология, ни даже ненавистная алгебра и не менее богомерзкая геометрия не вызывали у друга никаких затруднений. Он планировал поступать в медицинский институт после школы, и у него для этого были неплохие задатки. А вот гуманитарные предметы — литература, история, русский и английский языки… здесь Тимка принимался безбожно плавать, даже тонуть.

Лиза проглотила последний кусочек батончика и облизала губы, чтобы не потерять ни единой крошки.

— Я готова, — заявила она. — Ну что, побежали?

— Наперегонки? — хитро прищурился Тимка.

— Ну вот ещё! — фыркнула Лиза. — Просто побежали.

Взявшись за руки, они дружно помчались по направлению к ближайшему парку, на ходу резво перепрыгивая через широченнные тёмные лужи и заливисто хохоча.

___________________________

*Рекламный слоган “Полон орехов, съел — и порядок!” был популярен в России в начале девяностых годов, ещё до знаменитого “Не тормози, сникерсни!” В то время заморский шоколадный батончик активно позиционировался как замена полноценному обеду. В телевизионной рекламе “сникерса” в 1994 году снялись известный футболист Игорь Добровольский и вратарь Дмитрий Харин.

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019 года

Каждый мой будний день начинается в пять утра с писка электронного будильника. Со стоном открываю глаза и в очередной раз задаюсь одним-единственным вопросом: как получилось, что я, стопроцентная, прирождённая “сова”, ввязалась в авантюру под названием “утренняя программа на радио”?!

Тем не менее факт остаётся фактом: вот уже второй год я — внештатный сотрудник радиостанции “Молодёжка FM”, веду передачу “Утренний кофе с Маришей” в прямом эфире.

Откровенно говоря, раньше я мечтала о том, что сделаю карьеру на телевидении. Что у меня непременно будет своя авторская программа, какое-нибудь серьёзное ток-шоу, поднимающее самые острые вопросы и обсуждающее наиболее злободневные проблемы современности. Но, к сожалению, не с моей внешностью становиться телезвездой. Я, конечно, не уродина, вполне ничего, но… видео и так полнит, а я не могу похвастать излишней худосочностью. Боюсь, с моими-то габаритами я просто не влезу в экран ТВ!

На самом деле, работа на радио мне тоже очень нравится. Во-первых, она интересна сама по себе: ко мне в студию приходят известные музыканты, артисты, спортсмены, политики, писатели… Покажите мне человека, который отказался бы выпить чашечку кофе и запросто поболтать с настоящей звездой! Во-вторых, рабочий график (прямой эфир длится час, с семи до восьми утра, а затем — гуляй, Вася!) идеально сочетается с учёбой в универе. В-третьих, это отличная практика для моей будущей профессии, поскольку я — студентка журфака. Ну, и в-четвёртых, за год я уже успела обзавестись армией преданных поклонников и даже фанатов — какая-никакая, а популярность, что приятно щекочет моё самолюбие. Правда, на официальном сайте “Молодёжки FM” и в моём инстаграме выложены фото, которые, скажем так, сильно мне льстят — хорошо иметь лучшую подругу-фотографа! Полагаю, если я и мои обожатели столкнёмся нос к носу где-нибудь на улице — они меня просто не узнают! На фотках в сети я более стройная, более ухоженная, более гламурная и вообще… более шикарная, чем в реале.

Но в целом, повторюсь, работа мне очень нравится, и коллектив тоже подобрался замечательный, все относятся ко мне с теплом и уважением, даром что я там самая младшая. Вот только ранние подъёмы… ранние подъёмы — это единственное, что действует мне на нервы и заставляет каждое утро чувствовать себя глубоко несчастной.

Без четверти шесть выхожу из дома — у подъезда меня ожидает служебная машина. Пока мы мчимся по непривычно пустой утренней Москве, я заканчиваю то, что не успела сделать дома: наношу лёгкий макияж. Водитель Петька не обращает на мою возню никакого внимания — он занят тем, что с аппетитом уплетает горячие пирожки с капустой и яйцом, испечённые моей бабушкой Дусей. Бабуля неисправима! Я сто раз говорила ей, что по утрам у меня совершенно нет аппетита, что при всём желании я не смогу запихнуть в себя ни кусочка, и всё равно перед каждым моим выходом из дома она тайком (думая, что наивная внучка ничего не видит) суёт мне в сумочку очередной благоухающий свёрток с выпечкой. Я благородно делаю вид, что не замечаю бабушкиной уловки, оставляя её дома спокойную и преисполненную уверенности, что теперь-то любимая Маринушка не будет голодать.

Где-то я читала, что поколение уютных, домашних, толстых бабушек в платочках, которые пекут пирожки, варят варенье и вяжут носки внукам, скоро канет в лету. Нас ждёт поколение курящих бабушек с пирсингом и татуировками. Возможно, доля правды в этом есть, и моя бабуля — одна из последних представительниц вымирающего вида. Она толстая, домашняя, уютная и очень заботливая. Порой даже чрезмерно! На самом деле, если бы я и впрямь съедала всё, что она для меня готовит, то в жизни не влезла бы не только в условный телевизионный экран, но даже в салон автомобиля.

За год наших совместных поездок Петька стал настоящим фанатом бабушкиных кулинарных шедевров. Пирожки, шарлотка, сырники, домашнее печенье, курники, блинчики с различными начинками… Каждое утро он с нетерпением ждёт, чем сегодня мы с бабулей Дусей его осчастливим, и всякий раз радуется как ребёнок новому или старому любимому лакомству.

В половине седьмого утра я уже на работе. До эфира полчаса, мне нужно подготовиться, повторить заготовленные заранее вопросы, встретить очередного звёздного гостя… Я торопливо шагаю по коридору и здороваюсь с коллегами, которые приветливо кивают мне и улыбаются:

— Доброе утро, Маришка! Чудесно выглядишь!

Нет, я определённо люблю свою работу и всех сотрудников нашего радио. И пусть я провожу здесь намного меньше времени, чем они, до сих пор не имею диплома о высшем образовании и получаю не полноценную зарплату, а почасовой гонорар за каждую смену — мне никогда не давали понять ни словом, ни взглядом, что мы не ровня. Коллеги — значит, коллеги!

Есть, впрочем, ещё одна причина, по которой я ежедневно рвусь на работу, словно мне тут мёдом намазано. Но эта причина относится к личным и субъективным, поэтому… о ней чуть позже.

Я не знаю, в какой момент Блинчик (а если официально — то наш программный директор Роман Романович Романов… ну и шутники же его родители, давшие отпрыску столь звучное имя!) разглядел в глупой, восторженной и неопытной студентке-практикантке диджейский потенциал, но именно он предложил мне остаться на радио после завершения летней практики. И я с радостью осталась!

Конечно, Москва не сразу строилась — пилотные выпуски моей утренней программы получились совершенно кошмарными. Я мямлила, заикалась, глотала слова, тормозила и смущалась в разговорах с приглашёнными гостями и вообще вела себя непрофессионально. Но Блинчик никогда не ругал и не отчитывал меня, уверяя, что навыки придут со временем. Главное, на что он клюнул — это тембр моего голоса. Он сказал, что такие голоса бывают один на миллион, что все радиослушатели должны просто впадать в экстаз уже от самих звуков, которые я произношу, и не особо вникать в их смысл.

Само собой, было лестно, что моим голосом так восхищаются. Вообще-то, у меня нет музыкального слуха. Я с детства привыкла к тому, что все сразу принимались страдальчески морщиться, едва я начинала петь. Но оказалось, что мой голос может быть красив сам по себе, без всяких вокальных экспериментов!

Я всерьёз взялась за собственную дикцию. Ежедневные упражнения — к примеру, быстро и без запинки произносить совершенно дикий и ржачный набор невозможных звукосочетаний:

— Рлилри, рлэлрэ, рлалра, рлолро, рлулру, рлылры, рлёлрё, рлюлрю!

Или:

— Стизди, стэздэ, стазда, стоздо, стузду, стызды!

А уж скороговорка “Лигурия”* и вовсе была вызубрена мною как “Отче наш”!

Студия пока занята. Над дверью предостерегающе горит табло: “Не беспокоить! Идёт прямой эфир!” Я знаю, что там внутри Карик дорабатывает свою смену.

Мечтательно зажмуриваюсь и ясно вижу его за работой: наушники, сосредоточенное лицо, упавшая на лицо светлая чёлка, скрывающая внимательные голубые глаза, губы, чётко проговаривающие текст в микрофон…

В отличие от меня, Карик (точнее, Макар Руденский) — линейный ведущий**. Если моя программа длится всего час, то Карик торчит у микрофона не менее семи часов в сутки! Не покривлю душой, если скажу, что он настоящий Бог эфира. Карик может одинаково увлечённо вещать о котиках, проблемах экологии, геополитической ситуации, музыке, моде и погоде… да о чём угодно! У него потрясающий кругозор и возмутительно сексуальный голос. Он объявляет музыкальные композиции, рассказывает о пробках на дорогах, читает прогноз погоды, принимает звонки и СМС от радиослушателей… Его главное кредо в эфире: не быть звездой, быть человеком, этаким “парнем из соседнего двора”, и рассказывает он не о возвышенном и далёком, а о простом и жизненном, что близко и понятно каждому радиослушателю: о забавном диалоге с таксистом по дороге на работу, о том, что он любит есть на завтрак, как пытается научиться играть на гитаре (клянусь, однажды Карик даже притащил гитару в студию и сыграл в прямом эфире!) и что порою испытывает острое чувство одиночества… Если, переключая FM-каналы, вы случайно наткнётесь на нашу радиостанцию в тот момент, когда там солирует Руденский — гарантирую, что вы так и останетесь на этой волне, загипнотизированные магией и обаянием Карика.

Наверное, все уже догадались, что я по уши влюблена в него?

А я действительно влюблена. С первого взгляда, брошенного на него в студии, на рабочем месте. В тот самый момент, когда Карику в прямой эфир дозвонилась девочка-самоубийца…

___________________________

*Скороговорку “Лигурия” называют самой длинной в мире. Её используют дикторы, радиоведущие, актёры и т. д. для развития техники речи. Чтобы прочитать её без запинки в быстром темпе, даже профессиональным дикторам потребуется минимум две с половиной минуты. Начинается она так:

“В четверг четвёртого числа в четыре с четвертью часа лигурийский регулировщик регулировал в Лигурии, но тридцать три корабля лавировали, лавировали, да так и не вылавировали, и потом протокол про протокол протоколом запротоколировал, как интервьюером интервьюируемый лигурийский регулировщик речисто, да не чисто рапортовал, дорапортовывал, да так зарапортовался про размокропогодившуюся погоду, что дабы инцидент не стал претендентом на судебный прецедент, лигурийский регулировщик акклиматизировался в неконституционном Константинополе, где хохлатые хохотушки хохотом хохотали и кричали турке, который начерно обкурен трубкой: не кури, турка, трубку, купи лучше кипу пик, лучше пик кипу купи, а то придет бомбардир из Бранденбурга — бомбами забомбардирует за то, что некто чернорылый у него полдвора рылом изрыл, вырыл и подрыл…”

**Различают несколько основных типов радиоведущих:

— линейные (которые проводят больше всего времени в эфире и способны вещать буквально обо всём),

— ведущие программ (они ведут лишь определённые передачи с узкоспециализированной тематикой),

— новостные (зачитывают актуальную новостную сводку и проводят в эфире считанные минуты, их основная работа — сбор горячих, полезных и интересных новостей),

Илья, сентябрь 2019 года

Пять часов тридцать минут утра — время ежедневного пробуждения.

Открываю глаза за секунду до того, как прозвенит будильник. Эта многолетняя привычка выработалась в результате моей склонности к ранним прогулкам. Люблю гулять по улицам, пока город ещё крепко спит либо только-только просыпается — тогда можно сполна насладиться одиночеством, тишиной и покоем.

Дальнейший распорядок действий расписан буквально до мелочей, я предпочитаю ни на минуту не отклоняться от собственного графика. Многие называют меня занудой, но это не совсем справедливо: дело не в занудстве, просто я весьма болезненно воспринимаю любые незапланированные события. Терпеть не могу сюрпризы, неожиданности способны надолго нарушить моё душевное равновесие, а если меняется привычный уклад — то я и вовсе впадаю в панику. Меня пугают внезапные звонки и нечаянные встречи, необходимость разговоров, к которым я не подготовился… В общем, жить по чёткому устоявшемуся графику мне легче и проще. Проверено.

Заправляю постель и иду в ванную комнату. Там тщательно чищу зубы — не менее пяти минут, потому что не выношу ощущения утренней сухости во рту. Затем так же обстоятельно принимаю душ и отправляюсь на кухню, чтобы приготовить завтрак. Сегодня у меня по плану яичница-глазунья, а значит, мне понадобится небольшая сковорода с толстым дном.

Аккуратно разбиваю яйца, чтобы не повредить оболочки желтков, и поджариваю яичницу на трёх ложках топлёного масла в течение двух минут на слабом огне. Выключив газ, солю и посыпаю блюдо паприкой.

После еды выпиваю чашку эспрессо, приготовленного в кофемашине, затем мою посуду — и вот теперь, наконец, можно выходить из дома. Часы показывают половину седьмого. Прикрепляю к толстовке плеер с FM-тюнером, вставляю в уши наушники, беру телефон, ключи и булку для уток, которых обычно кормлю каждое утро в ближайшем сквере. Напоследок проверяю, везде ли выключен газ, свет и электроприборы.

Это моё обычное время для прогулок, и чаще всего мне удаётся удачно избежать встреч с соседями или знакомыми. Жители мегаполиса просыпаются поздно, так что улицы пока ещё относительно пусты и безлюдны.

К сожалению, сегодняшним утром мне не везёт с самого начала.

Уже на лестничной клетке сталкиваюсь с соседкой, которая возвращается домой вместе со своей глупой собакой — эрдельтерьером Лоттой. Соседка выгуливает псину всегда в разное время… поэтому, к сожалению, совершенно невозможно предугадать вероятность нашей встречи и заблаговременно избежать её.

Я внутренне напрягаюсь. Не люблю собак, они непредсказуемы, слюнявы и ужасно навязчивы. Вот и сейчас при виде меня Лотта начинает бешено молотить хвостом, обнюхивать мои ладони, а затем предпринимает попытку встать на задние лапы, чтобы передними упереться мне в грудь и облизать лицо. Пасть её широко распахнута, оттуда невыносимо разит собачьим кормом… а может быть, какой-нибудь другой гадостью, которую эта бестолковая псина только что нашла и сожрала на улице. Я невольно пячусь, чувствуя отвращение и дурноту.

— Ты чего испугался, Илюшенька? — беззаботно хохочет соседка. — Лотта ведь не кусается, ты же в курсе.

Дура. Господи, какая же она дура. При чём тут — “кусается” её собака или “не кусается”? Меня сейчас просто стошнит…

Буквально кубарем вываливаюсь из подъезда и без сил опускаюсь на скамейку, чтобы отдышаться. Сердце стучит как бешеное. Чтобы справиться с пережитым стрессом, я резко раскачиваюсь туда-сюда, пытаясь успокоиться, и машинально дёргаю себя за волосы — физическая боль отвлекает. На самом деле, меня буквально трясёт… Это, конечно, ещё не мелтдаун*, но я к нему очень близок.

— Остынь. Остынь. Остынь, — повторяю я негромко, как заведённый. Ничего ужасного не произошло. Просто незапланированная встреча и неприятные ощущения, только и всего.

Тахикардия постепенно затихает, сердце успокаивается, но я ещё некоторое время остаюсь сидеть на скамейке, собираясь с духом для того, чтобы продолжить путь. Расстояние до сквера — всего лишь квартал, пять минут быстрым шагом. Я всегда хожу одним и тем же проверенным маршрутом. Вероятность снова кого-нибудь встретить ничтожно мала, и всё же мне страшно. Очень страшно… Уровень тревожности зашкаливает, и я начинаю нервно вращать спиннер, пытаясь справиться с дрожью в руках.

Затем левая ладонь невольно тянется к плееру. До начала передачи, которую я жду, остаётся пятнадцать минут — вот то, что гарантированно меня успокоит. Вообще-то, честно говоря, я не любитель музыки и пустопорожней болтовни в эфире. Обычно, если мне нужно изолироваться от громко галдящего внешнего мира, я предпочитаю старые добрые беруши — лучшее изобретение человечества. Но только не с семи до восьми утра: тогда я слушаю радио “Молодёжка FM”, будто загипнотизированный. Наверное, все мои знакомые очень удивились бы, узнав об этом.

Всё дело — в голосе той девушки…

___________________________

*Мелтдаун (от англ. meltdown) — срыв. Многие люди с аутизмом постоянно испытывают более высокий уровень стресса и тревоги, чем остальные, и намного быстрее достигают критической точки.

Иногда эта точка проявляется через срывы (мелтдаун), иногда — через отключения (шатдаун, от англ. shutdown).

Я вообще ничего о ней не знаю, даже сколько ей лет и как она выглядит. Мне известно только имя — Мариша, и оно ей очень подходит. На самом деле, можно просто погуглить и, скорее всего, с лёгкостью найти её в соцсетях, но мне это не особо важно. Меня действительно интересует не она сама, а её чудесный голос. Он такой манящий, глубокий и завораживающий… Мне кажется, что Мариша по жизни очень добрая и славная — человек, который так разговаривает, не может быть дерьмом.

Едва я успеваю немного прийти себя после встречи с соседкой, как начинает вибрировать телефон. Кидаю взгляд на определившийся номер — это Рус. Он мой друг, я его люблю, но, поскольку он не предупреждал о том, что будет звонить, я снова испытываю неприятное чувство тревоги. Зачем он звонит? Что-то случилось?.. Внезапные звонки — это всегда стресс, и сейчас я пытаюсь справиться с разрастающимся внутри беспокойством.

Мне требуется несколько секунд для того, чтобы ответить. Собираюсь с силами и морально готовлюсь, а затем всё-таки принимаю входящий вызов.

— Привет, Илья! — голос Руса бодр и жизнерадостен, но я всё ещё не могу расслабиться, подсознательно ожидая плохого. — Я знаю, что ты не спишь, поэтому не извиняюсь за ранний звонок…

Я молчу, ожидая, что он дальше скажет.

— Между прочим, у меня сегодня день рождения! — весело говорит Рус.

— А-а, — неопределённо откликаюсь я, не понимая, какой реакции он сейчас от меня ждёт.

– “А-а”, — передразнивает он и смеётся. — Вообще-то, в таких случаях положено поздравлять, балбес!

Рус знает меня с детства и давно привык к моим “закидонам”, как он их называет. Я ценю это, действительно ценю — мне важно, когда близкие люди не просто удивляются странностям в моём поведении (кое-кто даже смеётся над ними), а всеми силами стараются помочь мне это преодолеть. Я безумно благодарен им всем за помощь: к примеру, Рус с завидным терпением регулярно подсказывает мне, что делать в той или иной ситуации, как правильно реагировать на те или иные события, что принято говорить в различных конфликтных и спорных моментах. Наверное, большинству людей эти знания покажутся элементарными, не требующими особых умственных усилий. Для меня же все эти правила и нормы абсолютно неочевидны, приходится всякий раз усваивать их с нуля.

Правило номер раз: со знакомыми всегда следует здороваться, даже если не хочется. Так надо.

Правило номер два: если это не просто знакомые, а близкие друзья, следует обязательно спросить, как у них дела, даже если это тебе совершенно неинтересно.

Правило номер три: если они в ответ поинтересуются твоими делами, не нужно честно и подробно отвечать на поставленный вопрос, достаточно отделаться дежурной фразой “всё нормально” и обязательно поблагодарить.

Всё это кажется мне глупым, энергозатратным и абсолютно нелогичным, но внешний мир вообще полон условностей и социальных реверансов, обязательных к исполнению. Мне остаётся только принимать правила игры, чтобы не слишком выделяться из толпы. Каждый день — это преодоление и борьба с собственными страхами, а также эмоциональными перегрузками. Я уже не спрашиваю, почему надо делать так, а не иначе, просто делаю.

К примеру, вполне могу понять, когда день рождения празднуют в кругу родных и друзей — с подарками, тортом и прочими угощениями. Это логично и объяснимо в моих глазах. Но я совершенно не вижу в смысла в обязательных поздравлениях в соцсетях или по телефону, для чего они? Однако полагается непременно поздравлять, причём не только с днём рождения, а ещё с кучей других, каких-то совершенно непонятных и странных, праздников…

Впрочем, раз надо — значит, надо.

— Поздравляю тебя с днём рождения, — послушно произношу я в трубку.

— Ох, спасибо, Илья, это так неожиданно и приятно! — он ржёт, и я начинаю подозревать, что в его словах таится скрытая ирония. Впрочем, мне вообще сложно даётся понимание чужих шуток, потому что я воспринимаю их буквально и всегда испытываю затруднения с тем, что принято называть “чувством юмора”. Каждый раз, когда я нахожусь в компании и слышу смех, то невольно поёживаюсь и подозреваю, что они смеются надо мной. В детстве я запоем читал сборники анекдотов, рассказывая их затем родственникам и гостям. Мне очень хотелось вписаться в общепринятую схему общения, и я изо всех сил старался запомнить, что смешит людей.

— Я, собственно, чего звоню-то… — голос Руса делается серьёзным. — Отмечать буду в клубе, с друзьями. Ты, разумеется, тоже приглашён.

Я снова напрягаюсь.

— Ты же знаешь, я… не любитель клубов.

— Знаю, конечно, — подтверждает он. — Но, чёрт побери, Илья… ты мой друг с детского сада! Я очень хочу видеть тебя на своей вечеринке. Мне это важно, понимаешь?

Я молчу.

— В конце концов, тебе же необязательно танцевать и общаться с окружающими. Можешь даже надеть беруши. Обещаю, никто не будет к тебе цепляться, я поговорю с пацанами. Просто посидим, расслабимся, вкусно пожрём, немного выпьем…

“Нет, нет, нет, нет!” — нарастает во мне внутренний протест. Но я понимаю, что в мире нормальных людей друзья не поступают так, как собираюсь поступить я.

— Ну хорошо, — соглашаюсь наконец. — Только пообещай, что позволишь мне уехать сразу же, как только я этого захочу.

— Договорились! — он явно обрадован тем, что я так легко сдался.

Вспоминаю, что на дни рождения полагается являться с подарками, и спрашиваю Руса прямо:

— Что ты хочешь, чтобы я тебе купил?

Он фыркает.

— Ой, да ладно… Заеду к тебе на следующей неделе, посмотришь мой ноут. Что-то подвисать стал. Может, вирус словил или винду переустановить надо… Будем считать, что это и есть твой подарок мне на день рождения. Сделаешь?

— Легко, — соглашаюсь я. Это и в самом деле сущий пустяк для меня — гораздо проще и приятнее, чем таскаться по магазинам в поисках подходящего подарка.

— Ну, тогда до вечера, — прощается Рус. — Явки-пароли сейчас скину тебе в ватсап.

Целый час сижу возле пруда: слушаю радио и бросаю кусочки булки прожорливым уткам.

Я люблю это место. Мама часто гуляла здесь со мной, когда я был ещё совсем маленьким. Сначала возила в коляске, а позже, когда я подрос и зашагал самостоятельно, мы вместе подолгу бродили по аллеям, взявшись за руки. Раньше это был целый Парк культуры и отдыха, но после развала СССР постепенно пришёл в запустение и перестал приносить доход, поэтому в конце девяностых его распродали “по кусочкам”. Впоследствии одна часть парка превратилась в красивый ухоженный сквер с маленьким искусственным водоёмом, другую отдали под кафе и рестораны, ну, а всё остальное просто снесли и построили на участке земли огромный торговый центр. Однако я ещё помню, как громыхали по детской железной дороге разноцветные вагончики, как возвышалось над деревьями колесо обозрения, как визжали школьники на “Сюрпризе” и заливисто смеялись малыши на цепочной карусели…

В сквере сейчас безлюдно и хорошо, можно расслабиться и не думать о том, как себя вести и что делать. Я могу просто побыть собой — таким, какой я есть и каким навсегда останусь, не притворяясь “нормальным” и не подстраиваясь под других.

Впервые ощущение, что я — инопланетянин, появилось у меня ещё в детском саду. Как будто меня привезли на Землю и бросили здесь адаптироваться самостоятельно. Это очень странное и неловкое чувство — когда ты вроде бы понимаешь местный язык и сам неплохо говоришь на нём, но при этом какие-то нюансы, скрытые смыслы и значения постоянно от тебя ускользают. А уж менталитет, культура и обычаи новой планеты и вовсе неподвластны твоему пониманию… Уже позже я узнал, что синдром Аспергера действительно часто называют синдромом инопланетянина.

Это ощущение не ослабевает, а только крепнет с годами. Совершенно очевидно, что “инопланетянином” я останусь на всю оставшуюся жизнь, сделаться “таким, как все” у меня всё равно не получится. Несколько лет назад я даже набил себе татуировку с одиноким человечком на шарике Земли.

Впрочем, говоря о собственном одиночестве, я немного лукавлю. У меня есть семья, есть друзья — их мало, но они всё же есть. Время от времени случается даже секс. Это миф, что аспи не нуждаются в общении — меня периодически тянет к людям, я испытываю потребность быть кому-то важным и любимым… Просто я никогда по-настоящему не чувствовал себя одиноким, внутренний мир с самого раннего детства был интереснее и ярче, чем внешний. Мне вполне комфортно одному, “в себе”, но при этом я не социофоб и не человеконенавистник, несмотря на все мои коммуникативные затруднения и барьеры.

В данный момент, слушая “Утренний кофе с Маришей”, я не в первый раз ловлю себя на мысли: как было бы замечательно, если бы эта девушка сидела сейчас здесь, рядом со мной. Чтобы я мог слышать её голос не по радио, а вживую…

Я по привычке мало вникаю в смысл фраз, которые произносит Мариша. Сегодняшний гость программы — какая-то писательница, я её не читал, поэтому мне всё это не особо интересно. Хотя к писателям с некоторых пор я вообще отношусь с настороженностью и предубеждением, получив не самый приятный опыт…

Передача заканчивается. Я по-настоящему расстроен — завтра суббота, а значит, ещё целых два дня я не услышу её голос, потому что по выходным “Утренний кофе с Маришей” не выходит в эфир. А ведь сегодня ещё вечеринка по поводу дня рождения Руса, на которую я, к сожалению, пообещал прийти… настроение начинает стремительно портиться.

Решаю вернуться домой и немного поработать, это всегда успокаивает.

Кстати, я — один из немногих сотрудников компании “Google Россия”, которым позволено трудиться из дома, по удалёнке. Иные знакомые, услышав, где я работаю, безмерно удивляются — ведь в глазах большинства я психопат, припадочный истерик и дурачок. Бесполезно говорить, что мой IQ равен ста тридцати пяти. Раз я не в силах справиться со своим эмоциональным состоянием — значит, дебил, и точка. Впору табличку на грудь вешать: “Я аспи, но я не идиот”.

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994 года

Все аттракционы давно уже завершили свой сезон, и парк казался непривычно тихим и опустевшим. Возвышающаяся вдали над жёлто-красными кронами деревьев громада “чёртова колеса”, окутанная туманной дымкой, выглядела нереальной, почти призрачной. Даже не верилось, что ещё каких-то пару месяцев назад здесь всюду кипела жизнь: крутились карусели, звенел детский смех, малыши рассекали по залитым ярким солнечным светом дорожкам на самокатах и трёхколёсных велосипедах, каникулярные школьники ломились за сахарной ватой или мороженым в стаканчиках, а в кассы за билетами на аттракционы выстраивались длиннющие очереди.

Впрочем, несколько маленьких кооперативных кафе, которые за последние годы повырастали на территории детского парка, словно грибы после дождя (Лиза подозревала, что не слишком законным путём), работали даже осенью. Но сейчас были закрыты и они: в половине девятого утра мало кто стремился отведать жилистого шашлыка и выпить пива, одновременно услаждая себе слух песнями Круга или Шуфутинского.

— Давай скорее за дело! — поторопил Тимка, присаживаясь на корточки и разворачивая захваченный дома большой холщовый мешок. — Быстрее начнём — быстрее освободимся…

Лиза с сомнением пошевелила носком ботинка груду опавшей листвы. Вместо ласкающего слух шуршания золотистого ковра она явственно различила противное хлюпанье.

— Слушай, да они все мокрые! — наклонившись, она брезгливо, двумя пальчиками, ухватила один лист за черешок. — И грязные…

— Тоже мне, прынцесса, — беззлобно огрызнулся Берендеев, уже резво наполняя мешок листьями. — Конечно грязные. И конечно мокрые. Ночью же дождь был!

— Но я так не могу, — Лиза растерянно пожала плечами. — Знала бы — хоть резиновые перчатки взяла, что ли…

— Чистоплюйка-неженка, — снова подколол он её, похоже, не особо удивлённый поведением одноклассницы. — Ну ладно, тогда ты просто держи мешок, а я сам буду туда всё складывать, так уж и быть.

Лиза осторожно присела рядышком и послушно ухватилась за края мешка. Тимка деятельно продолжил свою работу.

— Вообще тупая идея, если честно, — подумав, сказала Лиза. — Как можно украсить листьями зал?

— Ну почему “тупая”… — рассеянно откликнулся Берендеев, не отрываясь от своего занятия. — В принципе, есть много способов. К примеру, расставить листья в стеклянных банках, как букеты цветов. Подвесить на ниточках к потолку. Украсить ими сцену и занавес…

— А ещё врал, что мышление у тебя не творческое, — проворчала она. — Вон как фантазия разгулялась!

По небу низко прошёл самолёт. Лиза и Тимка синхронно подняли глаза и проводили его взглядами.

— Лизюкова, — спросил вдруг одноклассник, — а о чём ты мечтаешь?

— Я? — Лиза смутилась. — Даже не знаю…

На самом деле, она, конечно же, знала, но не собиралась озвучивать это перед Берендеевым. Все её мечты сейчас связывались с Олегом и были переполнены романтикой первой любви.

— Да ладно врать-то, — фыркнул Тимка. — Твоя мечта у тебя на лбу написана. “Ах, пусть сегодня на осеннем балу Олежек пригласит меня потанцевать!” — пропищал он смешным тоненьким голоском, явно передразнивая её саму, Лизу.

Она вспыхнула.

— А что, это… действительно так очевидно?

— Ну, вообще-то, нет, — Тимка почесал нос, не замечая, что там остаётся грязный след. — Просто я слишком хорошо тебя знаю. К тому же полшколы сохнет по этому придурку и зазнайке Тошину, ты не исключение…

Лизе почему-то стало чуточку обидно, что она — такая же, как все.

— Ладно, — сказала она торопливо, чтобы перевести тему. — А вот ты… сам-то ты о чём мечтаешь?

— Стать хорошим врачом, — без запинки ответил Берендеев. — И… жить в домике у самого моря. По утрам выходить из дома в собственный сад прямо босиком, есть немытый виноград с куста, слышать, как плещутся волны неподалёку… А ещё, чтобы жена пекла пирожки с орехами и абрикосами на завтрак. И с рыбой, я их тоже очень люблю, — завершил он свой монолог.

Несколько ошеломлённая такой чёткой и одновременно идиллической картинкой, Лиза посмотрела на него насмешливо.

— Жена-а? — протянула она многозначительно.

Тимка покраснел весь, не только его уши — и лоб, и щёки, и подбородок, и даже шея запылали. Друг явно пребывал в сильнейшем смущении.

— Ну да, жена. А что здесь странного? Ведь будет же она когда-нибудь у меня… Или, по-твоему, я такой урод, что вообще без шансов?

— Что ты! — торопливо заверила Лиза. — Ты очень даже ничего. Я бы даже сказала, симпатичный.

Берендеев заполыхал ещё ярче.

К девяти часам они притащили в школу обещанный Одувану мешок листьев и, пока их не запрягли заодно украшать актовый зал к празднику, быстренько свалили. Тимка отмыл перепачканные руки в туалете, а затем они с Лизой вышли на школьное крыльцо и остановились в задумчивости.

— Ну что, по домам? — спросил Берендеев. — Вечером увидимся, спасибо за помощь…

— Я не домой сейчас, — Лиза вспомнила о платье. — Нужно заскочить кое-куда по делам.

— А может, напоследок сожрём по чебуреку? — Тимка кивнул в сторону вещевого рынка. — Я угощаю.

Лиза расплылась в довольной улыбке.

— Змей-искуситель! Конечно же, сожрём!

В этот раз решено было остановить свой выбор на беляшах — сегодня они как-то особенно удались, аромат из ларька доносился просто одуряющий. Расплатившись, Тимка подал однокласснице румяный беляш в промасленной бумажке, и Лиза, стараясь не капнуть на куртку жиром, с наслаждением впилась зубами в пышное жареное тесто, пропитанное пахучим мясным соком, обжигаясь и жмурясь от удовольствия.

— Здорово, Ушастый! — раздалось вдруг прямо над ухом, и шокированная Лиза вздрогнула, моментально узнав голос, ещё даже не разглядев толком его обладателя.

— Даров, Тотошка, — невозмутимо откликнулся Берендеев, окидывая одноклассника снисходительным взором и спокойно принимаясь за свой беляш: он увлечённо жевал и с аппетитом причмокивал, только что не чавкал, и Лиза готова была поклясться, что он делает это напоказ, специально и демонстративно, в пику такому чистенькому и прилизанному Олегу, похожему на героя американского молодёжного сериала.

Это и в самом деле был он, Олег Тошин — объект Лизиной тайной влюблённости. Если его и смутило детское обидное прозвище “Тотошка”, то виду он не подал — по сути ведь, сам напросился. Взгляд Олега переместился на одноклассницу.

— Привет, Лизюкова, — поздоровался он.

Лиза хотела было ответить, но от волнения кусок беляша в буквальном смысле встал у неё поперёк горла. Она отчаянно пыталась проглотить его и сделать вдох, боясь, что сейчас просто некрасиво раскашляется и расплюётся. Тараща глаза и чувствуя, что вот-вот оконфузится (если до этого, конечно, не задохнётся), Лиза вдруг громко икнула и с облегчением почувствовала, что злосчастный кусок наконец проваливается и скользит вниз по пищеводу.

— П… привет, — выговорила она с запинкой, невольно краснея.

Некоторое время помолчали. Тимка старательно продолжал жевать свой беляш, а у Лизы же вмиг пропал весь аппетит. Как можно было есть при Тошине? Она неловко держала недоеденное, прежде такое желанное лакомство в руке и тайком выискивала взглядом какую-нибудь урну поблизости, чтобы незаметно от него избавиться.

К счастью, внезапно у их ног материализовалась тощая ободранная кошка и громко заорала, не выпрашивая, а буквально требуя еды. Лиза страшно обрадовалась и, присев на корточки, принялась скармливать остатки беляша голодной животине. Та покончила с угощением, презрительно обнюхала Лизины руки, сердито зыркнула злющими жёлтыми глазами и испарилась так же внезапно, как появилась.

Снова повисло неловкое молчание. Лиза отчаянно пыталась придумать тему для общего разговора и втянуть туда Олега.

— Ты на осенний бал идёшь? — с полным ртом промычал Берендеев, выручая подругу. Тошин ухмыльнулся.

— Ой, девчонки все как с ума посходили: “Ах, бал, бал, бал!..” Наверное, воображают, что они Золушки. Я, вообще-то, не этот детский сад, а нормальные дискотеки предпочитаю. Ты бываешь на таких?

К великому удивлению Лизы, Тимка спокойно кивнул.

— Да, иногда в “Звезду” хожу, иногда в “Юность”… Только один фиг, ничего интересного там не происходит. Музыка по ушам долбит, все курят, бухают, дерутся и трах… — он кинул осторожный взгляд на Лизу и тут же исправился, — то есть, сношаются в туалетах.

— Ну, а что там ещё делать? — хохотнул Олег.

— Так значит, ты не придёшь сегодня вечером в школу? — огорчённо спросила Лиза, не в силах скрыть разочарование в голосе.

— Приду, куда я денусь, — он пожал плечами. — Динка хочет, чтобы я непременно был, а желание дамы — закон…

Взметнувшаяся в Лизиной груди радость слегка померкла — Динка Старцева была их одноклассницей и по совместительству девушкой Олега. Они, как принято было говорить среди молодёжи, “ходили вместе” — то есть встречались. Лиза терпеть не могла Старцеву за высокомерие и кукольную красоту, отчаянно, зверски ей завидуя. Конечно, она знала, что Олег и Динка — пара. Но слышать об этом из его уст всё равно было неприятно.

— Ну ладно, — Тошин заскучал и покосился на часы. — Мне пора, увидимся вечером. Вы сейчас куда?

— Я домой, — Берендеев неопределённо махнул рукой.

— А я в Луков переулок, — торопливо вставила Лиза. Олег округлил глаза.

— Правда? Мне тоже в Луков… я там живу.

— А я… мне платье надо забрать у портнихи, — выпалила она, чувствуя себя карточным шулером. Хотя, по сути, не соврала ведь — надо ей зайти к тёте Алле и забрать готовое платье? Надо.

— Ну, тогда пойдём? — он приветливо улыбнулся, приглашая её проделать этот путь с ним вместе. Лиза чуть не умерла от восторга, одновременно замирая в ужасе: боже, а что, если от неё воняет жареным фаршем и луком?

И снова проницательный мудрый Тимка понял её затруднения. Подмигнув Лизе, он незаметно вложил в её ладонь пластинку мятной жвачки.

Лиза от всего сердца послала ему искреннюю благодарную улыбку.

НАШИ ДНИ

Марина, июль 2018 года

Наверное, нетрудно догадаться, что все звонки от радиослушателей поступают не напрямую в студию, а операторам, которые “фильтруют базар”. Но операторы — всего лишь люди, а не боги и даже не психологи. Иной раз просачивается настоящий неадекват, поскольку дозвонившиеся бывают весьма хитры и изобретательны — оператору скажут одно, а в прямой эфир выдадут нечто из серии:

— И сами вы — говно, и радио ваше — отстой, и песни ставите дебильные, и даже диджеи у вас ужасны, как на подбор!

Вот и в тот жаркий июльский день случилось непредсказуемое…

Мы с Лёлькой, только-только окончившие второй курс журфака, устроились на “Молодёжку FM” для прохождения летней производственной практики. Положа руку на сердце, ну кого интересует практика на младших курсах, тем более во время каникул? Так, формальность для галочки… Тем более, как рассказали нам по секрету ребята-третьекурсники, никто из преподов к этой практике всерьёз не относился, детального отчёта не требовал и к студентам по итогам не цеплялся, поэтому многие наши однокурсники намеревались в сентябре принести в универ липовые справки об отработке. Только самые сознательные действительно попытались устроиться в редакции газет или журналов, а также на радио и ТВ.

Не могу сказать, что мы с Лёлькой отличались какой-то особенной сознательностью и тягой к учёбе, но тут удачно совпал ряд факторов, важнейшим из которых был роман моей подруги с одним из диджеев “Молодёжки”. Лёлька крутила с ним шашни уже месяц, и в конце концов парнишка “сосватал” нас к себе на радио.

Разумеется, никто не собирался даже близко подпускать нас к микрофону и выводить в свет, то бишь в эфир. Однако мы с Лёлькой всё равно находили чем заняться: помогали ведущим делать подборку самых интересных новостей, прочёсывая интернет, иногда бегали сотрудникам за кофе к автомату, но чаще всего, конечно, просто торчали в зоне отдыха на мягких удобных диванчиках и точили лясы друг с другом и незанятыми в эфире диджеями. Хотя общалась больше я, а Лёлька всё свободное время обжималась со своим любимчиком.

Однако через несколько дней подружка заскучала и начала подумывать о том, как бы стрясти с Блинчика справку о прохождении практики и отправиться восвояси — наслаждаться летом, солнцем и свободой. Я же, наоборот, уже загорелась атмосферой радио, прониклась ею и перестала воспринимать производственную практику как простую нудную формальность.

Вот тогда-то нас и повели на экскурсию в святая святых — то есть в студию во время эфира. У микрофона был Карик; точнее, для нас обеих, зелёных наивных студенточек, он пока ещё оставался Макаром Руденским, неприступным и недосягаемым кумиром с безумно чувственным голосом, практически небожителем.

Блинчик велел нам заткнуться и не отсвечивать — дескать, внимайте молча, салаги, не мешайте и учитесь, как работают профессионалы. Мы действительно вели себя тише воды, ниже травы, даже сам Карик, заметив, как мы оробели, подмигнул поочерёдно сначала мне, потом Лёльке, но затем…

Затем в студию дозвонилась девушка, которая надрывно, с истерикой и слезами в голосе, сообщила, что стоит сейчас на крыше и собирается прыгнуть вниз.

Помню, в первые мгновения все просто онемели. А, как известно, молчание в эфире есть самое страшное из зол, и это было накрепко усвоено даже нами, неопытными юными практиканточками.

Вообще, факторы, влияющие на эфир, условно делились на технические и человеческие. Однако пункт “дыра”* относился и к тем, и к другим. Что бы ни происходило в студии, здании, городе или на целой планете — the show must go on!** Всегда, что бы ни случилось, и я сейчас не шучу и не утрирую.

Вырубилось электричество, рухнул интернет, в здании начался пожар или внутрь пробрался дикий медведь… да, чёрт возьми, даже если к Земле приближался метеорит, эфир должен был звучать!

Конечно, на самые экстренные случаи предусматривались пути спасения: резервный компакт-диск в проигрывателе, если полетели компьютеры, резервный источник питания и интернета, если упало электричество… в конце концов, резервная студия, если медведь. На “Молодёжке FM” включать резерв были обучены все, даже уборщицы и охрана. Однако самый ненадёжный фактор — как раз человеческий. Поэтому в тот памятный день даже столь опытный ведущий, как Карик, на пару секунд растерялся, услышав от радиослушательницы угрозу самоубиться.

Мы все понимали, что ни в коем случае нельзя прерывать звонок — кто знает, может, девчонка и впрямь собиралась сигануть с крыши, а не просто решила нас попугать. Если бы связь оборвалась, эта суицидница могла бы сгоряча сделать то, что намеревалась… Карик тем временем пришёл в себя и начал вежливо — о-о-очень вежливо, едва ли не почтительно, разговаривать с этой ненормальной, пытаясь заставить её расслабиться.

На счастье, звуковик Костя тоже быстро сориентировался и по-тихому вывел их обоих из эфира, запустив какую-то бодренькую музычку, а Карик, сделавшись неслышным для аудитории, продолжал убеждать девчонку не делать глупостей и не спешить сводить счёты с жизнью.

___________________________

*“Дыра” — тишина в эфире (проф. сленг)

**The show must go on — шоу должно продолжаться (англ.)

В голливудском кино подобные сцены выглядят красиво и захватывающе: к примеру, отважный, честный и добросердечный полицейский уговаривает потенциального самоубийцу остановиться клишированными фразами:

— Парень, парень, успокойся, только не прыгай, мы сделаем всё, что ты хочешь! У тебя проблемы, чувак? Хочешь поговорить об этом?..

В жизни это выглядело совершенно иначе. Мы все, в том числе и сам Карик, понимали, что, вступив в контакт с потенциальной жертвой суицида, он возложил на себя сейчас невероятную, огромнейшую ответственность. Даже если могло показаться, что девушка излишне драматизировала или находилась в состоянии стресса (чего не скажешь сгоряча?!), а может быть, она просто была пьяна — всё равно Карик не имел права относиться к этому не всерьёз. Он не мог действовать грубо, напролом, заявив что-то вроде: “Ну, раз решила прыгать — так прыгай, я не буду тебе мешать!”, подобное работает только в кино про “Титаник”, да и то лишь потому, что вода в Атлантическом океане очень холодная.

Меня всегда интересовали мотивы суицидников, которые стремились распрощаться с жизнью “на публику”. Впрочем, имела ли я право обобщать или обесценивать? Личных причин могло быть так же много, как и человеческих судеб, и ответ на вопрос “почему” доподлинно знала только сама жертва. Возможно, у дозвонившейся в эфир девушки был посыл “спаси меня”, а возможно, как раз наоборот — “не пытайся меня спасти, всё равно не сможешь, я просто хотела быть услышанной”.

Карик держался молодцом. Мы наблюдали за ним затаив дыхание, а он, включив всё своё обаяние, пытался раскрутить радиослушательницу на доверительный разговор. Постепенно она перестала всхлипывать и задыхаться и даже нашла в себе силы представиться: Женя, выпускница школы. Всего лишь на пару лет моложе нас с Лёлькой…

В общем-то, проблемы у неё оказались вполне типичными для её возраста: не понимают родители, в институт не поступила, а в довершение всех бед ещё и парень бросил. Карик терпеливо успокаивал и утешал её как мог: ну просто старший брат, заботливый отец и преданный возлюбленный в одном лице. В конце концов, он даже осмелился предложить Жене спор: они созвонятся ровно через год, чтобы убедиться, какими ничтожными и мелкими ей покажутся все эти старые проблемы.

— На что спорим? — девица шмыгнула носом, но в её голосе уже был различим отзвук слабой улыбки.

— Если я окажусь прав, то исполню любое твоё желание, — не моргнув глазом, пообещал Карик. — Ну и, соответственно, наоборот… Я даже могу заранее признаться тебе, что именно я пожелаю.

— И что же? — в тоне Жени послышался неприкрытый интерес с ноткой кокетства.

— Приглашу тебя на свидание!

В общем, мало-помалу девушку удалось успокоить. Она клятвенно заверила Карика, что сейчас же спустится с крыши (по лестнице!) и пойдёт домой, выкинув из головы все мысли о самоубийстве. Карик напоследок даже упросил её сказать пару слов в эфир, чтобы успокоить слушателей, которые успели застать начало их диалога. Женя согласилась и, когда Костя снова подключил их к прямому вещанию, долго и горячо благодарила за поддержку и помощь Макара Руденского, называя его “лучшим радиоведущим на свете”…

Наконец Женя попрощалась с Кариком и первая положила трубку. Блинчик вытер платком взмокшее лицо и показал ведущему большой палец, а в эфире снова заиграла очередная весёлая песенка. Что тут началось! Все заорали, засвистели, зааплодировали; в студию толпой ворвались остальные сотрудники, бешено трясли Карику руку, поздравляя с “успешно проведённой операцией по спасению” и стискивая в объятиях; женщины целовали его в щёчку… Карик стянул с головы наушники и жадно, залпом, выпил протянутый ему кем-то стакан воды. Рука его чуть подрагивала, лоб, как и у Блинчика, был влажным.

А я… я смотрела на него во все глаза и понимала, что пропала. Я уже была по уши влюблена в него и ничего не могла с собой поделать. В моих глазах он был и прекрасным принцем, и отважным рыцарем, и сказочным героем… Если бы он поманил меня пальчиком — я пошла бы за ним в ту же секунду.

Хоть на край света…

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019 года

Сегодня у меня в гостях — известная писательница Ольга Савёлова. Я подписана на неё в фейсбуке и инстаграме, мне очень импонируют её оптимизм, самоирония и мудрость. К тому же Савёлова ничуть не стесняется своего лишнего веса, превращая его в изюминку, достоинство, пикантную деталь образа… Я немножечко завидую ей и хочу научиться относиться к собственным лишним килограммам так же легко. Впрочем, родные и друзья в один голос твердят, что с фигурой у меня всё нормально, что я напрасно себя накручиваю, но… они просто любят меня, и оттого необъективны.

Привалившись спиной к стене, я жду, когда освободится студия, и делаю дозвон Савёловой, дабы убедиться, что та не проспала, не забыла об эфире и не застряла в пробке. За год моей работы на радио случалось разное, в том числе всё вышеперечисленное. Иногда, если гость не являлся на передачу, приходилось срочно хватать в охапку кого-нибудь из сотрудников “Молодёжки” (главное — не ведущего, чтобы слушатели не смогли узнать голос) и заставлять его изображать из себя какую-нибудь звезду. Так, охранник Славка побывал у нас однажды модным дизайнером, операторша Лилечка сыграла роль балерины, а водитель Петька, любитель пирожков моей бабушки, заделался шеф-поваром. Блинчик страшно не любит подобные подлоги и страдальчески морщится, но, к счастью, подобные накладки можно пересчитать по пальцам одной руки.

Гости бывают самые разные. Некоторые охотно соглашаются на интервью, но ставят условие: никаких ранних подъёмов, это физически невыполнимо — приехать на радио к семи утра! На подобные случаи у нас заготовлена хитрость: мы записываем интервью заранее, в удобное гостю время, а утром просто ставим банку* в эфир. Хотя в этом случае приходится исключать финальные звонки радиослушателей, но мы говорим, что гость очень спешит и не может задерживаться.

До эфира двадцать минут. Мой звонок тут же сбрасывают, но я не успеваю даже начать волноваться, потому что в этот момент вижу, как в конце коридора появляются двое: моя гостья и Блинчик, который ведёт её под руку и, кажется, рассыпается в комплиментах. Завидев меня, Савёлова успокаивающе машет рукой: мол, я уже здесь, всё в порядке.

— Доброе утро, Маришечка, — здоровается со мной программный директор. Почему ему дали такое аппетитное прозвище? Достаточно взглянуть на круглое, румяное, улыбчивое лицо этого славного полненького мужичка, и все вопросы отпадут сами собой: никакой он не Роман Романович, он именно Блинчик!

Он самый старший на радио, ему уже тридцать пять, и все мы для него — дочки и сыночки. Говорят, у него есть и родные дети, но Блинчик давно в разводе (ни одна нормальная женщина не смогла бы выдержать вечное отсутствие мужа) и редко видится с ними. Он буквально живёт на работе и живёт работой. Нередко и ночует здесь, прямо на диванчике в зоне отдыха. Даже когда он покидает радиостанцию и едет домой, всё равно остаётся на связи семь дней в неделю двадцать четыре часа в сутки. Мы знаем, что можем позвонить ему по рабочим вопросам в любое время дня и ночи, хоть в праздник, хоть в выходной, хоть во время отпуска.

Несмотря на добродушный вид, внешность обманчива: у Блинчика стальная деловая хватка и потрясающее бизнес-чутьё. Он поднимал “Молодёжку” с нуля, и всё, чем сейчас является радиостанция — на девяносто процентов его заслуга.

Карик шутит, что в должностной инструкции Блинчика крупными буквами написана одна-единственная фраза: “РОМА, СДЕЛАЙ ВСЁ!” — и тот действительно делает.

— Ольга, — писательница энергично встряхивает мою руку в качестве приветствия.

— Марина, — отзываюсь я ей в тон, хотя виртуально, конечно же, мы познакомились ещё раньше, когда договаривались об интервью.

Карик завершает свою смену, и, пока в эфире звучит добивка**, Блинчик на правах “хозяина дома” увлекает писательницу за собой в студию, чтобы помочь ей освоиться и расположиться. Я собираюсь проскользнуть внутрь за ними следом, но в дверях меня ловит освободившийся Руденский.

— Попалась! — ухмыляется он довольно, и уже через секунду я оказываюсь прижатой к стене, а он целует меня в шею, дразня, гладит по плечам, быстро скользит ладонями вдоль талии и бёдер… Мои ноги ослабевают и чуть подкашиваются.

— Я так соскучился, — выдыхает он прямо мне в губы, в миллиметре от поцелуя.

— Я тоже, — пищу я, сходя с ума от его запаха, его голоса и близости его тела.

— Свободна сегодня вечером? А ночью? — жарко шепчет он мне. — Завтра же суббота, тебе не нужно на работу… поедем ко мне с ночёвкой?

Я так теряюсь от этого предложения, что впадаю в ступор. К нему домой? Это что, неудачная шутка такая?

— А… твоя жена? — наконец срывается у меня с языка.

— Её не будет несколько дней. Ну же, Маришка, не тормози… только ты и я, нам никто не помешает!

Время поджимает, мне уже пора быть в студии, ответ нужно дать немедленно. Одна половина моего сознания протестует, крича, что это жутко неэтично, подло и непорядочно, а другая половина заманивает соблазнительными картинками — тем, чем мы с Кариком сможем заняться этим вечером.

— Соглашайся, — торопит он, крепче прижимая меня к себе. — Сколько можно мыкаться по квартирам и дачам друзей?

Он прав. Конечно же прав. Унизительно постоянно выпрашивать ключи у знакомых, а перекантовываться в “лав-отелях” с почасовой оплатой ещё унизительнее… Мы всегда находимся в поиске укромного местечка для кратковременного уединения, а тут такой шанс… целая ночь вдвоём!

— Ну хорошо, — киваю я наконец, чувствуя себя несколько неуютно. — Поедем к тебе.

___________________________

*Банка — заранее записанная программа, которая обычно выходит в прямом эфире.

**Добивка — музыкальная композиция в конце часа, которая звучит до вступления в эфир рекламного блока.

НАШИ ДНИ

Марина, август 2018

Сблизились мы быстро, буквально месяц спустя после того памятного эпизода со звонком Жени в эфир. Карик сразу же почувствовал мой интерес, который невозможно было не распознать — я взирала на ведущего как на божество, краснела, бледнела и смущённо опускала голову, если он ловил мой взгляд. А уж когда Карик обращался ко мне напрямую — то и вовсе начинала заикаться от волнения, одновременно млея от счастья.

Верная Лёлька тоже моментально просекла мою влюблённость в Руденского… и выразительно покрутила пальцем у виска.

— Ты дура, Белозёрова? — вопросила она меня, скорбно приподняв брови. — Он же женат, ты что, не в курсе?!

Конечно, я была в курсе. Вернее, когда я влюбилась в него, то ещё ничего не знала о его семейном положении. А потом, когда узнала… мне было уже всё равно, да и поздно. Невозможно же отключить в собственных настройках опцию “любить”!

Однако подруга до последнего не позволяла мне совершить грехопадение, как пафосно это именовала, и строго контролировала, чтобы Карик не позволял себе лишнего, пресекая на корню любые его попытки пофлиртовать со мной. Не могу сказать, что я была от этого в восторге, но… не станешь же сама вешаться объекту влюблённости на шею.

А затем летняя практика подошла к концу, и Лёлька с явным облегчением сбросила с шеи этот хомут. Я же лила слёзы от предстоящей разлуки с Кариком, и тут вдруг Блинчик предложил мне остаться на радио, да ещё и в качестве ведущей собственной программы. Как я уже упоминала, его пленил мой голос, а ещё подкупило умение общаться с самыми разными людьми — именно то, что нужно для формата “интервью со звездой”. Надо ли уточнять, что согласилась я моментально, ни секунды не раздумывая?!

Лёлька и радовалась за меня, и украдкой вздыхала, понимая, что без её бдительного присмотра я немедленно совершу то самое пресловутое грехопадение.

— Руденский — не герой твоего романа, — грустно говорила она мне в кафе, куда мы забежали отметить мою новую офигенную должность, — но я понимаю, что ты уже влипла по уши, так что… это твой путь и твои собственные шишки, ты должна набить их сама. Всё равно сейчас все мои советы и увещевания — как мёртвому припарки.

Я лишь счастливо и мечтательно улыбалась, потягивая коктейль через трубочку. Ну как это — “не герой”? Ещё какой герой! Самый лучший, самый настоящий, самый любимый!

Естественно, без вездесущего зоркого ока Лёльки Карик оживился и сразу же принялся оказывать мне самые недвусмысленные знаки внимания, маскируя их за “товарищеской помощью юной неопытной сотруднице”. Я, в общем-то, и не слишком долго сопротивлялась…

“Грехопадение” состоялось во время ночного эфира Карика, когда на радио не было никого, кроме нас двоих. Вернее, где-то внизу обретался охранник, но ему не было ровным счётом никакого дела до того, что происходит в студии наверху, так как сам он, по-моему, увлечённо смотрел порнушку. Даже то, что я заявилась в офис внеурочно, мало его беспокоило.

Намного сложнее было отпроситься из дома с ночёвкой — когда Карик предложил мне провести смену вместе с ним, я поняла, что скорее умру, чем откажусь от такого заманчивого предложения. Но… легко сказать, трудно сделать. За свои девятнадцать лет жизни я ещё ни разу не ночевала вне дома, если не считать поездок в детский лагерь или на турбазу. Даже за границу мы летали вместе — мама, папа и я. Пришлось прикрываться Лёлькой как щитом — та, конечно, ворчала и ругалась, но не помочь мне не могла, на то она и лучшая подруга. В итоге я отправилась “с ночёвкой к Лёле”, и бабушка традиционно снабдила нас пирожками — на этот раз с вишнёвым вареньем.

В итоге мы жевали эти пирожки в перерывах между песнями, слизывая с губ друг друга кисло-сладкое варенье, запивали шампанским и целовались так, что останавливалось дыхание, а потом Карик невозмутимо возвращался к микрофону. Я могла только поражаться его выдержке и дивиться самообладанию.

С невинностью я распрощалась в ту самую ночь, как бы это дико ни звучало, на диджейском кресле, во время “Богемской рапсодии”*. Я была пьяна то ли от шампанского, то ли от любви, то ли от волнения, а может быть, от всего сразу. Детали помню плохо, какой-то особой боли — тоже. Отдельные вспышки воспоминаний выглядели скорее как кусочки пазла, а не как целая картинка. Сколько там длится песня? Пять минут пятьдесят пять секунд?.. Этого вполне хватило, даже с избытком.

Когда началась кода, Карик уже подобрался к своему пику, а едва зазвучали слова: “Nothing really matters, nothing really matters to me” — он спокойно нацепил наушники и потянулся к микрофону как ни в чём не бывало. Молнию на джинсах он застёгивал, уже находясь в прямом эфире.

Я неловко вытерлась влажными салфетками, затем тщательно протёрла сиденье кресла (хорошо, что оно было кожаным и не сильно пострадало), подтянула трусы и спустила вниз задранный на грудь сарафанчик. Вот и всё грехопадение…

В принципе, я не испытывала ни стыда за содеянное, ни разочарования из-за того, что не умерла от восторга и экстаза. Мозг был словно… затуманен.

Когда Карик вновь “вырвался” из эфира ко мне, то очень нежно и ласково поцеловал в губы и сказал:

— Ну надо же… не ожидал. Польщён, что стал у тебя первым, это большая честь для меня. Спасибо за доверие.

И эти слова вмиг сделали меня самой счастливой на свете!

А вот песня с тех самых пор стала для меня напоминаем о нашей первой ночи — где бы я её ни слышала, щёки мои против воли начинали предательски краснеть. Когда же несколько месяцев спустя на экраны вышел фильм “Богемская рапсодия”, это и вовсе приобрело для меня тайный, сакральный смысл — стоило нам с Кариком услышать, как кто-то обсуждает нашумевшее кино, мы многозначительно переглядывались и улыбались, как заговорщики.

___________________________

*“Bohemian Rhapsody” (“Богемная рапсодия”, “Богемская рапсодия”) — песня британской рок-группы “Queen” из альбома “A Night At The Opera”. Написана Фредди Меркьюри в 1975 году и имеет необычную музыкальную форму: её можно разбить на шесть разных по стилю частей, которые не делятся на куплеты и припевы, а представляют отдельные музыкальные направления: оперу и балладу, пение а капелла и хэви-метал.

*“Nothing really matters, nothing really matters to me” — “Ничто на самом деле не важно, ничто для меня не важно” (англ.)

НАШИ ДНИ

Илья, сентябрь 2019

Работа действительно всегда успокаивает и притупляет чувство тревожности, придаёт уверенности в себе. Мысль о предстоящей вечеринке в клубе больше не кажется мне ужасной. Точнее, я и вовсе об этом не думаю: на всякий случай ставлю будильник, если вдруг заработаюсь и забуду обо всём, включая обед (со мной это периодически случается), и вскоре на самом деле забываю, погрузившись в написание нового кода и его комментирование*.

Мне совершенно очевидно, что мои коды не нуждаются в подробных комментариях, ведь, как известно, хороший код — это самодокументируемый код**. Однако я не забываю о разнице мышления у таких “инопланетян”, как я, и у земных людей. То, что лично мне кажется ясным, у других программистов часто вызывает растерянность и недоумение. Они могут часами сидеть над тем, что я написал, но так ни в чём и не разобраться. Мы можем высказывать абсолютно противоположные мнения по поводу корректности и чистоты одного и того же кода, однако руководство “Google Россия” доверяет мне и ценит то, что я делаю.

Многие интересуются, как мне удалось устроиться на эту работу, и выражают безмерное удивление, когда я честно отвечаю: изучил вакансии на официальном сайте, подал заявку онлайн, мне позвонили, пригласили на собеседование, я его прошёл. Всё! Что тут сложного или непонятного?

Да, отправляясь на интервью, я не забывал тот факт, что в реальности обычно произвожу на незнакомых людей менее благоприятное впечатление, чем при виртуальном общении. Помню, в детстве мама иногда просто совала мне блокнот с ручкой и просила сформулировать мысль в письменном виде, это помогало ей лучше понять меня, отбросив эмоции, и избежать многих конфликтных моментов и спорных ситуаций. Когда я пишу то, что думаю, я более убедителен, чем когда говорю. И всё-таки, собираясь на встречу с работодателем, я был уверен в успехе и в своих силах.

Поначалу ко мне предсказуемо отнеслись с изрядной долей настороженности, но это не стало для меня сюрпризом, я давно привык, что моя манера общения многим кажется странной. К примеру, я не могу смотреть в глаза тому, с кем общаюсь, а, как разъяснил мне однажды Рус, человек, избегающий прямого взгляда собеседника, имеет нечистые помыслы или что-то скрывает.

Нет, я абсолютно ничего не скрываю, но поддерживать контакт глазами не могу до тошноты, до нервного тика, это совершенно неописуемое ощущение. И это не просто интроверсия или робость на психологическом уровне, мне приходится ломать себя буквально физически, до полного упадка сил и перегорания. Если я всё-таки заставлю себя смотреть в глаза собеседнику — внутренних ресурсов на то, чтобы слушать, что он говорит и, тем более, поддерживать беседу, мне точно не хватит. Все силы уйдут просто на то, чтобы выдержать чужой взгляд.

Одним из кошмаров детства стала воспитательница в саду, которая заставляла меня смотреть в глаза. Буквально — хватала цепкими крючковатыми пальцами за подбородок, жёстко разворачивала моё лицо к себе и не давала отвести взгляд или опустить голову, несмотря на мои слёзы и протесты. Это было ужасно.

— В глаза! В глаза мне смотри, паскудник мелкий! Куда?! Ты слабоумный, что ли? Чего отворачиваешься? В глаза, я сказала! Да ты что, обоссался? Вот паршивец, вот говнюк…

Мне было три года, и да — я писался в штаны от ужаса и её криков, трясся и пытался зажать руками уши, зажмуриться, испариться…

Приходя вечером забрать меня из детского сада, мама присаживалась передо мной на корточки и каждый раз спрашивала одно и то же:

— Илюша, сыночек, ну почему опять штанишки мокрые? Ты ведь уже большой мальчик…

Вероятно, она бывала очень расстроена в такие моменты.

Воспитательница сказала ей однажды:

— Вы бы показали ребёнка специалистам. Он сильно отстаёт в развитии от сверстников.

— Отстаёт?! Да Илья собирает пазлы быстрее всех в группе, а из конструктора строит невероятные вещи, не каждый взрослый так сможет! А ещё он знает алфавит, и у него огромный словарный запас для трёхлетки!

— Возможно, но его поведение… порою, уж простите, оно совершенно неадекватное. Он устраивает истерики и пугает других детей, безобразно кричит, плачет без причины, бьёт себя или дёргает за волосы, падает на пол… вы слишком его избаловали.

— Это не избалованность, — возразила мама. — Он никогда ничего не делает просто так, “без причины”, просто это нелегко понять. Он другой, понимаете? А не отсталый или неадекватный. Ко многому из того, что задевает нас с вами, он относится абсолютно спокойно. И наоборот — то, что нам безразлично и привычно, он может вопринимать очень тяжело. У него просто иные реакции, понимаете?..

— Вот поэтому и нужен хороший врач, — отозвалась воспитательница. — Чтобы сделать его реакции нормальными. Как у всех.

___________________________

*Код в программировании — это специальный текст, состоящий из набора пошаговых инструкций. Компьютер считывает код, который сообщает ему, какие операции следует выполнить с данными. Комментарии к коду предназначены для тех, кто в будущем станет использовать исходный код, созданный программистом, но вряд ли сможет понять или прочитать его самостоятельно.

**“Хороший код — это самодокументируемый код” — расхожая фраза в среде компьютерщиков, означающая, что в теории код настоящего профессионала должен быть настолько ясен и удобочитаем, что ни в каком комментировании просто не нуждается. На практике же нужда в комментариях есть всегда, однако определённые техники программирования делают код яснее, что упрощает его понимание и помогает улучшить архитектуру всей программы.

Рассказать о своём внутреннем состоянии и объяснить мучения, которые причиняют мне походы в детский сад, я не мог, а выражать мысли в письменной форме тогда ещё не научился. Однако это не мешало мне устраивать бунты: я протестовал против ежедневных походов в садик всеми доступными мне методами. К примеру, по утрам, когда мама будила меня, я просто не реагировал. Она могла делать со мной что угодно: тормошить, встряхивать, уговаривать, ругать — я совершенно расслаблял все мышцы своего тела и валился обратно в постель. Если мама пыталась меня посадить — я тут же падал обратно. Если она силой вытаскивала меня из кровати и пробовала поставить на ноги — я сваливался на пол и оставался лежать там. Она не могла заставить меня ни умыться, ни поесть, ни одеться, в итоге выполняла все эти манипуляции со мной сама и тащила в детский сад на руках, выговаривая по дороге, что опоздает из-за меня на работу и у неё будут большие неприятности.

— Да что с тобой, сынок? — спрашивала она без конца. — Зачем ты всё это делаешь? У тебя что-нибудь болит?

Я отрицательно мотал головой.

— А в чём тогда проблема?

И только спустя несколько дней такого поведения она наконец догадалась:

— Ты что, не хочешь идти в сад?!

Я кивнул, обрадовавшись, что она наконец-то меня поняла и теперь мои муки точно прекратятся. Однако мама уселась рядом со мной и принялась долго объяснять, что не может оставить меня дома, что ей нужно каждое утро вовремя являться на работу, за которую она получает деньги, что у неё просто нет другого выхода…

— Давай договоримся так, — сказала она вдруг. — То, что ты ходишь в садик — это не наказание и не повинность, это такая игра. Я даю тебе задание: выдержать в детском саду весь день, до вечера. Если ты справишься — каждый раз, приходя за тобой, я буду приносить тебе “Сникерс”.

Я задумался. Эти шоколадные батончики были моими любимыми, но ради них пришлось бы продолжать посещать то невыносимое место и страдать из-за противных людей, которые меня там окружали…

— И бассейн каждую субботу и воскресенье. Обещаю! — добавила мама. Я очень любил плавать, поэтому это решило дело.

— Ну так как? Согласен? — уточнила мама.

— Да.

На самом деле, легче от этого не стало. Я просто добросовестно выполнял мамино “задание” ради желанного приза и терпел, но мои ежедневные страдания нисколько от этого не уменьшились.

Мне были совершенно непонятны и неприятны шумные игры остальных детей в группе. Они толкались, дрались друг с другом, кричали, приставали ко мне… кто-то из них первым догадался, что я боюсь щекотки, и в итоге они с хохотом наваливались на меня целой толпой и доводили буквально до припадка, скандируя хором: "Ура-а-а! Щекоти идиота!"

Щекотку я ненавижу до сих пор. Она вызывает у меня не просто дискомфорт, а самую настоящую боль. Как, в общем-то, и все остальные лёгкие прикосновения и поглаживания, я их физически не выношу.

После дня в саду на восстановление мне требовалось несколько часов. Мы приходили с мамой домой, и я мог просто упасть и лежать на полу час или полтора, набираясь сил, а потом вставал и требовал с мамы обещанную шоколадку. Иногда я замолкал и просто не разговаривал ни с кем день или даже два — это тоже было одним из способов восполнения утраченной энергии.

В старшей группе мне наконец стало легче. Не потому, что я привык или приспособился. Просто в детском саду и в моей жизни появился Рус…

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Эфир проходит отлично, именно так, как я люблю: гладенько, на позитиве, с шутками-прибаутками и чувством глубокого удовлетворения, практически кайфа от интеллекта и чувства юмора собеседницы. Савёлова сыплет остротами, байками из писательской биографии, комично и очень узнаваемо, в лицах, изображает ситуации из жизни… Вскоре живот у меня начинает болеть от смеха, а губы — от широченной искренней улыбки.

Хорошее настроение — то, что надо для нашей передачи. Принимая меня на работу, Блинчик сразу же заявил, что наиглавнейшая цель программы “Утренний кофе с Маришей” — доносить нотки радости и веселья до тех слушателей, которые собираются или уже едут на работу или учёбу.

Остаётся интерактивная часть эфира — то есть звонки радиослушателей. Тут тоже всё идёт хорошо, Ольга прекрасно общается с аудиторий, “держит” её на крючке и буквально влюбляет в себя. И всё-таки ложка дёгтя просачивается в прямой эфир в тот момент, когда наш оператор Лилечка нечаянно пропускает звонок от деловитой и нахальной, изначально воинственно настроенной тётки.

— Ольга, — вопрошает эта тётка требовательно, — скажите, а где можно бесплатно скачать ваши книги?

В первое мгновение мы с Савёловой просто цепенеем от такой наивной бесцеремонности. Или это не наивность, а наглость?

— Кхм, — прокашливается писательница, — ну, если честно, я надеюсь, что нигде.

— Шутить изволите? — ядовито осведомляется тётка.

— Да бог с вами, я вполне серьёзно.

— И зря! Если бы я прочла вашу книгу бесплатно, я бы оставила на неё отзыв в интернете. Поверьте, в наше время это дороже денег.

— Дороже денег? — переспрашивает Ольга. — Простите, а вы на работу тоже бесплатно ходите? Просто за доброе слово?

— Ну вы сравнили! — фыркает тётка. — Мою работу и ваши… графоманские штучки-дрючки.

— Действительно, — Ольга улыбается, — что это за занятие такое в самом деле — книжки писать… ни труда, ни сил, ни способностей не надо. Да ещё какая наглость — деньги за эту никому не нужную писанину требовать!

— Смейтесь, смейтесь, — отзывается тётка. — Только вы из-за своей жадности сейчас профукали шанс получить от меня отзыв. Вот и сидите теперь с горой непроданных книг!

И собеседница первой бросает трубку. Мы с Ольгой ошеломлённо переглядываемся, а потом… начинаем громко хохотать.

— Правильно, — говорит Савёлова, отсмеявшись, — не подаришь книжку бесплатно? Н-на тебе, пейсатель, оплеуху, чтобы знал своё место!

К счастью, последней дозвонившейся оказывается девушка — страстная почитательница творчества Савёловой; она рассыпается в цветистых комплиментах творчеству писательницы и едва ли не признаётся ей в любви, так что уходим мы из эфира красиво и чисто.

Тепло прощаемся с Ольгой, благодарим друг друга за приятно проведённое вместе время, а напоследок она дарит мне свою новую книжку с автографом.

Обычно после эфира я еду на лекции, как раз успевая к первой паре, но сегодня мне невыносимо хочется прогулять. Настроение приподнятое, мысли то и дело возвращаются к предстоящему свиданию с Кариком: я предвкушаю потрясающий вечер, счастливо жмурюсь и едва ли не мурлычу в голос, как разомлевшая на солнышке кошка.

Слава богу, теперь я уже “большая девочка” и мне не нужно придумывать глупые отговорки, почему я не ночую дома. Меня спокойно отпускают, прекрасно понимая, что я не с Лёлькой, а с молодым человеком. Проблема лишь в том, что домашние до сих пор не в курсе, с кем конкретно я провожу своё время…

Бабушка первая просекла, что я влюбилась. Видимо, мой блаженный вид, мечтательные глаза и сияющая довольная улыбка сказали всё за меня. Разумеется, она начала подкатывать ко мне с задушевными разговорами, многозначитально подмигивая и как бы намекая: уж любимой-то бабулечке Дусечке можно открыться.

Наконец, не выдержав мук неизвестности, она спросила напрямую:

— Когда же ты познакомишь нас со своим мальчиком, Маринушка? Приводи его как-нибудь к ужину, я приготовлю вкусненькое…

Вообразив шок родственников при виде двадцатидевятилетнего “мальчика”, ещё и женатого к тому же, я лишь внутренне содрогнулась и пролепетала какую-то глупую отговорку.

На самом деле, конечно, семейное положение Карика не могло меня не беспокоить. Время от времени я впадала в отчаяние, понимая всю бесперспективность наших отношений, но потом снова испытывала чувство эйфории и безумной влюблённости, понимая, что просто не могу с ним расстаться. В общем, кидало меня нешуточно…

Никогда и ни к кому я не ревновала Карика так сильно, как к его жене. А он, надо было иметь смелость признаться себе в этом, был тем ещё дамским угодником, вокруг него постоянно крутились девушки. Ему льстило их внимание, возбуждал их откровенный, неприкрытый интерес. И да, он ведь даже сходил на свидание с Женей — той самой неудавшейся самоубийцей — ровно через год! И я вовсе не могу дать руку на отсечение, что они тогда не переспали, хотя сам Карик, конечно же, уверял меня, что это была исключительно “товарищеская встреча”.

И всё-таки, повторюсь, ни к кому из его мнимых и настоящих девушек я никогда не ревновала так же, как к его законной супруге.

Разумеется, я давно нагуглила её странички в соцсетях и периодически устраивала себе сеансы мазохизма, бесконечно листая её фотки.

Она была красива. Очень. В ней чувствовалась порода и какая-то неуловимая манящая грация. Я же с упорством идиотки сканировала каждое их совместное фото с Кариком и прибегала затем к Лёльке со своими ничтожными находками:

— Слушай, ну согласись, что они не очень смотрятся вместе?

— Угу, — отвечала подруга, глядя на меня с плохо скрываемой жалостью.

— Прямо вот чувствуется, что между ними нет привязанности, нет настоящего тепла.

— Угу.

— Смотри, они даже улыбаются дежурно, натянуто. А глаза у обоих холодные.

— Угу.

— И обнимает от её как-то… неискренне.

— Угу.

— И вообще, они ещё с института вместе. За столько лет любая страсть поутихнет, ведь правда? Между ними наверняка давно уже нет былого влечения.

— Угу…

Почему Лёлька ни разу не остановила меня? Не промыла мне мозги? Не ткнула носом в очевидное: Карик с женой — потрясающе красивая пара и просто обалденно смотрятся вместе?

Очевидно, потому, что знала: я всё равно не стану слушать.

Я направляюсь в зону отдыха, чтобы расслабиться на мягком диванчике, выпить кофе и поболтать с кем-нибудь, втайне надеясь, что Карик ещё не уехал домой. Хотя глупо надеяться на это — после его ночной смены… Впрочем, мне грех жаловаться, всё равно я встречусь с ним сегодня вечером.

Однако на месте меня ожидает сюрприз: там вовсю идёт гулянка. Этакий импровизированный банкет а-ля фуршет. На столе накрыта скатерть-самобранка с мясной и сырной нарезками, крошечными бутербродами, тарталетками и фруктами. Все весело галдят, смеются, ходят-туда сюда, жуют и выпивают — слышу, как хлопает пробка от шампанского, и это явно не первая бутылка. Смело — на рабочем-то месте, да в восемь часов утра… О, оказывается, сам Карик на разливе!.. Моё сердце сладко сжимается от радости: он всё-таки остался!

— Мариш, закончила работу? Присоединяйся! — рядом со мной материализуется болтушка Катя из пиар-отдела и быстро суёт мне пластиковый стаканчик с шампанским в одну руку, а канапешку — в другую. — Руденский сегодня проставляется, можно пожрать и выпить на халяву! — шутит она.

— Так это Карик поляну накрыл? — удивлённо спрашиваю я, снова выискивая глазами виновника торжества, который пока что не видит меня. Он выглядит невероятно счастливым, каким-то одухотворённым, а окружающие хлопают его по плечу и что-то радостно говорят, видимо, поздравляют. — А какой повод-то?

— У него сегодня сын родился!

К счастью, меня никогда в жизни не били кулаком под дых, но сейчас я, кажется, испытываю абсолютно идентичные ощущения.

От боли трудно дышать. Я задыхаюсь. Я в шоке и недоумении. Сын? У Карика? Сегодня? Но это же бред, как такое возможно?!

Не обращая внимания на окружающих, я пробиваюсь через толпу сослуживцев к счастливому новоиспечённому отцу. Подняв голову, он встречается со мной взглядом и на секунду смущается. Но только на секунду.

Затем Карик притягивает меня к себе, смачно целует на глазах у всех (спасибо хоть, что просто в щёку) и с гордостью сообщает:

— Пацан! Богатырь на четыре кило! Полчаса назад из роддома позвонили…

— Поздравляю, — откликаюсь я страшным голосом. Мозг совершенно отказывается адекватно воспринимать происходящее и реагировать на него. Что мне делать? Тоже поздравить и дружески чмокнуть в щёчку? Или расцарапать эту наглую самодовольную рожу? И то и другое кажется немыслимым, но что-то ведь я должна сделать?

Страшная, унизительная догадка вдруг прошивает меня насквозь. Проходит навылет как пуля.

— Ты пригласил меня к себе домой, потому что… твоя жена сейчас в роддоме?

Все вокруг громко переговариваются и веселятся, не обращая на нас внимания, и это хорошо, потому что наш диалог звучит по-настоящему дико даже на мой собственный слух.

— Ну да, — невозмутимо отзывается он, — а что такого? Ведь реально классная возможность…

— То есть сейчас, отпраздновав с коллегами, ты поехал бы в больницу к жене с поздравлениями, орал бы под окнами признания в любви и слова благодарности за сына, а вечером преспокойно ждал бы меня в гости?

— Ну да, — снова повторяет он. — Что именно тебя смущает? Можно подумать, ты была не в курсе, что у меня есть жена…

— Карик, ты дебил? — горько спрашиваю я. — Ты правда не видишь, как омерзительна вся эта ситуация?

— Да брось ты, — он уже слегка захмелел. — Не надо читать мне мораль и строить святошу. Ты тоже в постели с женатым мужиком кувыркаешься, к чему сейчас изображать из себя невинную овечку? Что за лицемерие? Какая разница где, если мы с тобой всё равно это делаем?

— Даже у таких вещей есть границы. То, что недопустимо ни при каких обстоятельствах… — мне странно, что приходится объяснять ему очевидное, и от этого я чувствую себя очень глупо.

— Хрень это всё, — кривится он со скукой в голосе. — Типа по пятницам и четвергам нельзя, а по субботам и понедельникам — можно? В гостиницах — пожалуйста, а в доме у любовника — ни-ни? Что за ханжество! Марина, — взгляд его становится жёстким, а интонации — стальными. — Ты спишь с несвободным мужчиной. Раздвигаешь перед ним ноги по первому свистку. И сейчас что-то лепечешь о допустимых границах? Не много ли на себя берёшь?

Его слова бьют наотмашь, как пощёчина. Я смотрю на него и буквально слышу, с каким звоном разбивается на мелкие острые осколки моё сумасшедшее, глупое, влюблённое сердце.

Желание выплеснуть шампанское ему в лицо или затолкать в глотку канапе — так, чтобы он подавился, задохнулся и сдох — становится нестерпимым. Я через силу улыбаюсь Карику онемевшими губами, выталкиваю из себя:

— Ещё раз поздравляю! — и бегу прочь сломя голову, не видя ничего и никого перед собой.