Мне снилось, что Симбу захватили пираты.
Взяли в плен, похитили, умыкнули.
И мне предстоит спасти её, а потом — на ней жениться.
Она не может отказать своему освободителю.
Не имеет права.
Женщины любят, когда ради них совершают подвиги.
А почему именно пираты? Да какая разница!
Так приснилось.
На самом деле я в жизни не открывал ни одной книжки про пиратов, даже в далёком розовом детстве, лет этак в восемь-девять, когда такие книжки самое время читать.
И в десять-одиннадцать тоже не открывал.
И в двенадцать-тринадцать.
Тогда я уже вовсю рубился с компьютером.
Но я смотрел несколько фильмов, а кое о чём мне рассказывал папенька.
Про остров в безбрежном океане и про то, как пираты захватили красавицу.
И главный герой отправился её спасать.
Сейчас этим главным героем был я, и сон мне очень нравился.
Прежде всего тем, что всё в нем было очень живописно.
Безупречно красивое небо.
Не синее и не голубое, а голубоватое с жемчужными просветами.
Такая же красивая вода — небо отражалось в море, они становились одного цвета, и где-то на горизонте просматривалась точка: корабль с Симбой на борту.
Понятия не имею, какого класса был корабль.
Может, шхуна, может, фрегат, — для меня между ними нет никакой разницы.
Просто парусник, на котором за линию горизонта увозят женщину с ярко-красными волосами.
Наверное, могло присниться что-нибудь другое.
Из цикла «Симба и гангстеры», «Симба и индейцы», «Симба и инопланетяне».
Но мне снились море, небо, точка на горизонте, и я был уверен в том, что эта точка — пиратский корабль.
Пираты на носу и корме. На верхней палубе и нижней.
И на нижней палубе, в накрепко запертой каюте, меня ждала Симба.
Мне надо было догнать корабль и взять его на абордаж.
Это слово я услышал в кино: папенька, пересказывая мне какую-то дурацкую книжку, его не произносил — я бы запомнил, я помню всё, что со мной когда-либо случалось.
Ну или почти всё…
По крайней мере лет с трёх-четырёх я помню почти всё, а навряд ли папенька пересказывал мне книжку про пиратов в мои два года.
Сейчас он иногда пересказывает книжки матушке, наверное, и в Турции занят тем же самым.
Они идут по какой-нибудь набережной, и он бубнит у неё над ухом, а она отмахивается или, наоборот, делает вид, что внимательно слушает.
Они гуляют по турецкой набережной, а я в это время сплю и собираюсь выручать Симбу.
Мне тоже нужен корабль, но я понятия не имею, где его взять.
Не стану же я догонять пиратов вплавь — плаваю я не очень, а они далеко.
И тут я вижу бухту, в которой очень много кораблей со спущенными парусами.
Больших и маленьких, с одной мачтой, двумя и тремя.
Они стоят на якоре в бухте, отгороженной от моря двумя высокими волнорезами и по форме похожей на подкову.
К бухте сбегают извилистые улочки, застроенные двухэтажными белыми домами.
И я вдруг понимаю, что стою возле одного из этих домиков и готовлюсь спускаться вниз по узкой мостовой.
Переходить с одной стороны на другую, сворачивать, петлять — пока не окажусь в гавани.
А корабль с Симбой уже почти скрылся за горизонтом.
Симба — любовь моя…
Я могу признаться себе в этом только во сне.
Я люблю Симбу и я чувствую, что хочу её, ведь это, наверное, всегда так: если любишь — хочешь…
Я боюсь этого слова, я ещё плохо представляю, что оно означает.
Теоретически я знаю, но практика — совсем другое дело!
Я прохожу мимо крепости, которая возвышается у входа в порт, какая-то ненастоящая, игрушечная, из серого мрачного камня, с весёлым флажком, развевающимся на центральной башне.
И по обе стороны от крепости — пристань с многочисленными корабликами.
Я никогда не видел ничего подобного наяву.
Ни такого белого города, ни таких уютных домиков, ни такого красивого неба, ни такого прозрачного моря.
Различим каждый камешек на дне.
И стайки рыбок, мельтешащие возле камушков.
Рыбки странные — все будто одинакового размера, серебристые, с чёрными пятнышками у хвоста.
Пятнышко с одной стороны и пятнышко — с другой.
По идее, с берега я не могу видеть эти пятнышки так отчётливо, но я их вижу, вижу и шевелящих иглами чёрных морских ежей, и странные тёмно-синие звёзды, и губки с колышущейся бахромой щупальцев.
Я отступаю от берега, поворачиваюсь и почти бегу вдоль набережной.
Точка корабля, увозящего Симбу, уже исчезла, и времени у меня в обрез.
Белый город спит — слишком рано.
Закрыты припортовые ресторанчики, кафе и бары, ещё не спустились к морю владельцы одно-, двух- и трехмачтовых яхт.
Папенька перед отъездом долго убеждал матушку, что они обязательно должны отправиться в круиз на яхте, хоть на один день.
— Ты не представляешь, — говорил он ей, — как это здорово!
— Отчего же! — возражала матушка. — Очень хорошо представляю, посадят нас на какую-то лодку и начнут возить взад-вперед, солнце палит, я обязательно сгорю…
— А ты будешь мазаться кремом, — уговаривал папенька, — тогда не сгоришь, но зато какой воздух, какие виды!
И они опять начали ругаться, но сейчас я жалею, что папеньки нет рядом, он умеет ставить паруса, по крайней мере на словах умеет.
Он умеет, а я — нет.
Даже наберись я наглости и запрыгни на борт любого из этих суденышек, я просто не соображу, что делать дальше.
Вначале надо выбрать якорь, это я знаю.
Якорь или поднимают вручную, или включают специальную маленькую лебёдку.
Последнее, наверное, проще.
Но вот что потом?
Я опять оглядываю горизонт.
Пиратский корабль давно скрылся из виду.
Симба вне досягаемости, но я должен спасти её.
Можно попытаться найти вёсельную лодку, однако на вёслах мне не догнать корабль.
Несмотря на то, что это странное море так спокойно и до невозможности прозрачно.
И ветра почти не чувствуется, хотя как я тогда пойду под парусами?
Я останавливаюсь около очередной яхты, приткнувшейся к причалу, и понимаю, что всё бессмысленно.
Симба, любовь моя, ты навсегда исчезла за горизонтом.
Главный гад заставит тебя выйти за него замуж, а я этого не переживу.
И покончу с собой прямо здесь, на пока ещё пустынной набережной белого города.
— Симба! — кричу я. — Симба! Ты где?
Одинокая чайка кружит над прибрежной волной, стайки серебристых рыбок с чёрными пятнышками у хвоста всё вьются на мелководье, и всё шевелят бахромой своих щупальцев губки, контрастно выделяющиеся на сероватом донном песке.
Симба не отвечает, и я догадываюсь, что ей очень плохо.
Она сидит в тёмной маленькой каюте, её заперли на замок, она плачет и ждёт, когда же её спасут.
А я не могу её спасти, я не умею ставить паруса и держать штурвал — так, по-моему, называется эта похожая на автомобильный руль хреновина, которую крутят по часовой стрелке и против.
И я трачу время, я теряю кучу времени, бестолково бегая по белому берегу вдоль белых домов.
Чайка взмывает ввысь, в клюве у неё трепещет серебристая рыбёшка, кажется, я вижу даже чёрное пятнышко у хвоста.
Мне страшно, мне хочется плюхнуться в воду и улечься на самое дно, превратиться в морского ежа, или в синюю морскую звезду, или в губку, или — в цветную гальку, коричневую, белую, красную.
— Симба! — опять кричу я. — Симба!
Симба не отвечает, и я прыгаю в странную, жемчужно-прозрачную воду.
Я умею плавать, пусть и не так хорошо, как папенька.
И если я не в состоянии поставить парус, то поплыву, загребая руками.
Туда, к горизонту, где скрылся корабль, на котором увозят Симбу.
Белый город остаётся за спиной, как остаются и яхты, и оба волнолома, и вся бухта с возвышающейся над ней крепостью.
И тут я понимаю, что плыть дальше у меня нет сил.
Что сейчас я пойду на дно и никогда не увижу Симбу.
Действительно — никогда.
На самом деле — никогда.
И вообще больше ничего не увижу.
Меня просто не станет, мои лёгкие заполнятся водой, я буду лежать на дне, под толщей жемчужно-прозрачной воды, а серебристые рыбёшки, морские ежи, звезды и губки будут радоваться, что у них так много пищи.
Появятся и другие твари, которых я не заметил у берега.
Крабы и осьминоги, к примеру.
Живых крабов я видел, а осьминогов — никогда, только по телевизору и на картинке в учебнике.
Опять это слово — никогда.
Меня трясёт от него, знобит, будто я лежу в постели с высокой температурой, и рядом никого, кто дал бы спасительную таблетку.
Или натёр мне лоб разведённым уксусом, как натирала матушка, когда я был совсем маленький.
Я начинаю опускаться на дно, я не хочу тонуть, но плыть я не могу.
Мне не спасти Симбу.
И не жениться на ней.
Это плохой сон, хотя и очень красивый.
Во всяком случае, прежде мне не снились такой белый город и такое прозрачное море.
И небо, чей цвет растворяется в жемчужном цвете воды.
Мне хочется одного — чтобы сон скорее закончился, и я проснулся на суше.
В своём городе, в Симбиной квартирке у подножия горы.
Я не хочу, чтобы по мне ползали крабы и прочая морская живность, я пытаюсь последним усилием вынырнуть из сна, и — ура! — мне это удаётся.
Я открываю глаза, сквозь шторы на окне пробивается луч солнца.
Ещё совсем слабый, видимо, только-только начался восход.
Я лежу весь мокрый от пота и тяжело дышу.
Безумный сон отступил, белый город остался там, куда утром уходят сны.
И тут я вспоминаю, что должен делать.
Я напрочь забыл об этом во сне, но сейчас вспомнил.
Про гору и про то, что там, на вершине, есть нечто, что мешает всем нам.
И прежде всего — Симбе.
Вечером я чётко понял, что с утра мне надо встать пораньше и улизнуть из квартиры, так, чтобы Симба не проснулась.
Иначе она меня застукает, и мне придётся сидеть дома, а граф Дракула будет преследовать Симбу и дальше…
Теперь ясно, отчего мне снился этот бред про пиратов.
Город был на самом деле красивый, но он остался во сне, а я уже тут, наяву…
Если я выйду прямо сейчас, то к обеду, скорее всего, вернусь обратно, и Симба не рассердится.
Впрочем, что-нибудь пожрать неплохо бы прихватить — хоть пару бутербродов и бутылку с питьевой водой, в такую жару мне точно захочется пить…
На часах полшестого, я натягиваю джинсы, стараясь двигаться как можно тише.
Надеваю футболку и прокрадываюсь на кухню.
В холодильнике есть сыр, я отрезаю несколько ломтиков и делаю себе четыре бутерброда. Хлеб с сыром, но без масла, масло растает на жаре. Прихватываю из холодильника большую пластиковую бутылку с минеральной водой. Хорошо, что она без газа. Терпеть не могу газированную воду — от неё в животе урчит.
И прикидываю, куда бы мне положить провизию.
Во сне таких проблем не возникает, собираясь спасать Симбу от пиратов, я совершенно не думал о том, чтобы взять с собой бутерброды.
И воду.
И всё это упаковать.
А тут приходится, ведь высота горы — почти километр.
И сколько времени мне на неё подниматься — я не знаю.
Может быть, час, а может, и два, и три…
Так что лучше найти какую-нибудь сумку типа рюкзачка, у Симбы такая должна быть, вот только где мне её искать?
Я иду в коридор и смотрю под вешалкой.
Под вешалкой пусто, пусто и на полке для головных уборов.
Точнее, там лежит всё что угодно, кроме нужной мне сумки.
Правда, есть ещё кладовка, куда я и заглядываю.
И оказываюсь прав — маленький розовый рюкзачок с двумя лямочками и кармашком.
Такой маленький, что бутылка с водой явно будет торчать наружу, но мне это не помешает.
И нести его придётся на одном плече, на оба он не налезет.
Но и это мне не помешает, главное — рюкзак нашёлся.
И ещё — надо оставить Симбе записку.
Чтобы она не разволновалась и потом не нажаловалась родителям.
Хотя жаловаться она навряд ли станет.
Но я всё равно не хочу, чтобы папенька с матушкой узнали о том, что я собираюсь делать.
Собираюсь — и сделаю.
Потому что должен…
Просто должен — и всё тут!
Я возвращаюсь на кухню, укладываю свёрток с бутербродами и бутылку с водой в рюкзачок, завязываю его и тихо-тихо, чуть не на цыпочках, отношу обратно в прихожую.
А затем иду в комнату, обнаруживаю возле Симбиного компьютера листок бумаги, аккуратно отрываю от него полоску, беру ручку и пишу:
«Симба, не волнуйся, я скоро приду. Наверное, к обеду».
И подписываюсь: «Майкл».
Записку можно оставить здесь, но пока проснувшаяся Симба доберётся до компьютера, она уже начнёт волноваться.
А этого допускать нельзя.
И я решаю положить записку рядом с её кроватью, на тумбочку — там справа тумбочка стоит.
У двери, за которой спит Симба, я медлю.
Отчего-то я боюсь входить, но солнце за зашторенным окном палит всё сильнее, мне надо спешить, и я открываю дверь.
Окно здесь тоже зашторено, однако я не смотрю на окно.
Света и так достаточно.
Симба спит на спине поперёк кровати, сбросив простыню, закинув руки за голову.
И я вижу всё, чего мне не полагается видеть.
Я вижу её грудь и чёрную поросль между ног.
Ещё никогда я не видел этого у реальной женщины.
Пусть спящей, но реальной.
Мне не хочется уходить, мне хочется стоять и смотреть: час, два, три, всё то время, пока Симба будет спать…
Но тут она вздрагивает, сводит ноги, поворачивается на бок.
Я сглатываю слюну и последний раз смотрю на спящую Симбу.
Её красные волосы кажутся сейчас такими же чёрными, как те, которые я только что видел.
Разве лишь не такими курчавыми.
Мне вдруг становится стыдно, я чувствую, что краснею.
Меня прошибает пот.
Я осторожно кладу записку на тумбочку и, стараясь не оглядываться, выхожу из комнаты.
А потом выскакиваю в коридор, хватаю рюкзачок и оказываюсь на площадке.
Я ещё могу вернуться — дверь в квартиру открыта.
Но я захлопываю её, сбегаю по лестнице вниз.
И оказываюсь в пустынном, уже залитом солнцем дворе.
Таком же пустынном и залитом солнцем, как приснившийся мне сегодня ночью белый город.
Вот только небо другого цвета, а вместо моря — гора.
И до её подножия идти совсем недолго — каких-нибудь десять минут.
Я забрасываю рюкзачок на правое плечо и убыстряю шаг.