— Моя сестра — сумасшедшая! — заявила мать вечером.
— Ты ей всё равно позвони и попроси! — ответил отец.
— Не хочу, — заупрямилась мать. — Я ведь уже сказала тебе, что она сумасшедшая, а это значит…
— Это ничего не значит, — начал распаляться отец. — Если ты хочешь поехать в отпуск, то позвонишь своей сумасшедшей сестре, потому что иначе ты не поедешь в отпуск, ведь не можешь же ты оставить его одного…
— Я лучше оставлю его одного, чем попрошу свою сестрицу о том, чтобы эти две недели он жил у нее, — в свою очередь, повысила голос мать. — Я не хочу, чтобы мой сын жил две недели в компании безумного создания, которое ещё полгода назад резало себе вены, а сейчас, насколько мне известно, покрасило волосы в красный цвет!
Я обалдел.
Симба покрасила волосы в красный цвет — это круто.
Я бы отдал всё на свете, чтобы так поступила моя матушка.
Или папенька.
Хотя папенька лыс, а с крашеной лысиной ему не пройти по улице и двух метров. Или укокошат, или заберут в милицию.
Я не видел Симбу вблизи уже несколько лет — с того момента, как она начала жить отдельно.
Сняла квартиру и свалила от нас.
Сказав матушке на прощание всё, что о ней думает.
Матушка же заявила, что отдала ей столько лет жизни, что Симба могла бы быть более благодарной.
Именно тогда, между прочим, Симба сменила имя и стала Симбой.
По паспорту.
Всё это она провернула сама и когда пришла, гордая, домой и показала паспорт матушке, той стало плохо.
Через неделю Симба ушла.
Мне тогда было лет восемь или чуть больше, но я хорошо помню, какая Симба красивая.
Может быть, надо сказать — была.
Была красивая, хотя если была, то и есть.
И ещё я знаю, что Симба вполне обеспечивает себя сама.
Она делает сайты для всяких там фирм и контор, сидит в своей полуторакомнатной квартире и сутками не вылазит из-за компьютера.
Но матушка считает, что она не из-за этого сдвинулась, а из-за того, что у неё были все предпосылки.
Матушка так и говорит: предпосылки.
Мне трудно сказать, что она под этим подразумевает, может быть то, что Симба росла без родителей, со старшей сестрой.
То бишь с моей матушкой.
Я сижу на подоконнике и смотрю в окно, на гору.
Когда матушка родила меня, Симба должна была возиться со мной маленьким.
Помогать матушке.
Полный бред.
Она убирала за мной какашки и недовольно морщилась, когда я орал.
И никто тогда не знал, что придёт время, и она покрасит волосы в красный цвет.
Мне страшно хочется посмотреть, как это выглядит.
Хотя я был бы не прочь остаться один, но одного они меня всё равно не оставят.
Они всё ещё ругаются насчёт того, что же им делать, ведь Симба — сумасшедшая, матушка в этом убеждена и сейчас убеждает в этом папеньку.
Окончательно мать уверовала в сумасшествие своей сестры, когда Симба влюбилась в того хряка, с которым я один раз видел её на улице, в центре, прошлой осенью.
Если мне не изменяет память, в конце сентября.
Погода была прекрасная, дождями ещё и не пахло.
Есть такое дурацкое выражение: «бабье лето».
Гора стояла покрытая золотом с проблесками чего-то яркого, почти алого.
Гора у нас видна отовсюду, так уж расположен город — у самого её подножия.
Она нависает над ним, иногда кажется, что она руководит всеми нами.
Когда над её верхушкой висят чёрные, клочковато-угрюмые тучи, мы все ходим пришибленные, ведь это значит, что гора впала в мрачное настроение и скоро пошлёт дождь.
Ливень, грозу, а если это поздняя осень или зима, то — снег.
Но когда над горой солнце, всё совершенно иначе и мы довольны.
Самое смешное, что я никогда не поднимался на гору, как, впрочем, и остальные горожане.
Если мы ездим отдыхать, то в противоположную сторону.
На горе реликтовый лес, и отдыхать в нём отчего-то запрещено.
Но смотреть на него разрешается, и в тот сентябрьский день были видны даже отдельные кроны деревьев — настолько чист был воздух.
Я вышел из «Макдональдса», где сжевал гамбургер.
Гамбургер как гамбургер, хотя кетчупа можно было положить побольше.
И ещё я пил колу, а потому стоял довольный и оглядывал улицу.
А по улице шла Симба, рядом с ней тащился какой-то дядька.
Хотя на самом деле он не тащился, а шёл довольно уверенно, но мне показалось, что тащился.
А Симба подпрыгивала и скакала вокруг него козочкой.
И выглядела очень даже счастливой.
И волосы у неё были покрашены в жгуче-чёрный цвет.
Такие волосы бывают у японок: глянцево-чёрные.
Блестящие.
Как панцирь большого жука.
Я подумал, подойти к ней или нет, и решил, что не надо.
Ведь при виде меня она сразу вспомнит, как убирала моё детское говно.
И это воспоминание ей явно будет не в радость.
Вернувшись домой, я сообщил матушке, что видел Симбу, и мать сказала, что у той стало совсем плохо с головой и она завела роман а) с женатым мужчиной, б) намного старше её и в) ничего хорошего из этого не выйдет, потому что мать твёрдо знает — он никогда не женится на Симбе.
— А ей это надо? — спросил папенька.
— Не знаю, — сказала матушка и добавила: — Но вообще-то это всем бывает надо!
А через два месяца Симба порезала себе вены, хотя не сильно.
У неё не хватило порезать их как следует.
И матушка пошла к ней в больницу, а вернувшись, сказала, что Симбе совсем плохо и она вообще не разговаривает.
Ни с кем.
— А чего ты хотела? — спросил папенька. — Чтобы она, лёжа на больничной койке, рассказывала тебе, как ей было хорошо, когда она пускала себе кровь?
— Ты дурак, — ответила матушка. — Она ведь мне сестра…
— Сумасшедшая сестра, — сказал отец, — всё-таки лучше, чем никого дома, так, по крайней мере, он будет под присмотром…
— Клиническим… — вставила мать.
— Всё равно каким! — воскликнул отец. — Мы сможем ей позвонить…
— Мы не сможем ей позвонить, — возразила мать, — у неё нет телефона. У неё нет ни телефона, ни пейджера, ни мобильника, у неё есть только интернет, так что придётся писать письма, а ты терпеть этого не можешь…
— Тогда вот сядь и напиши ей, — сказал отец, — прямо сейчас…
— О чём? — спросила мать.
— Боже! — взмолился отец. — О том, что нам надо уехать на две недели. И что Михаил не может ехать с нами. И что мы просим её, чтобы он это время у неё пожил, поняла?
— Моя сестра — сумасшедшая, — очень медленно, по слогам, произнесла мать, — и оставлять с ней своего сына…
— Ты хочешь, чтобы он остался один?
Я слез с подоконника и направился к компьютеру.
Препираться таким образом они могут очень долго.
Это такая игра у них, в слова.
Слово за слово, подача, ещё одно слово, ещё подача.
Я включил компьютер и запустил почтовую программу.
— Что писать? — спросил я.
Молчание было мне ответом, они даже не посмотрели в мою сторону.
Мать всё убеждала отца в том, что Симба — сумасшедшая, а мне хотелось добавить, что при этом ещё — и очень красивая сумасшедшая.
В тот сентябрьский день, когда я увидел её напротив «Макдональдса», она была шикарна.
Роскошна, потрясающа, обалденна!
А сейчас, с красными волосами, — ещё круче!
Я вызвал бланк письма и тупо посмотрел на незаполненное поле.
Адрес Симбы был в адресной книге, в этом я не сомневался.
Но какие выбрать слова, чтобы было похоже на то, как могла бы написать мать?
Конечно, две недели можно прожить и одному, но мне хотелось провести их рядом с Симбой.
И прежде всего потому, что она была ни на кого не похожа.
Мать это прекрасно знала, потому и называла её сумасшедшей.
Знал это и отец.
Она жила какой-то абсолютно особой жизнью, и дело даже не в том, что она постоянно перекрашивала волосы и полгода назад пыталась порезать себе вены, последнее, между прочим, совсем не оригинально.
Однако ещё с той поры, когда мы жили вместе, я сохранил ощущение, что она не просто не такая, как все.
Мне всегда казалось, что Симба знает нечто, о чём никто из нас не имеет представления.
Она редко говорила со мной — повторю, когда она ушла, мне было лет восемь-девять, так что говорить нам было не о чем.
Но я помню, как она смотрела вечерами в окно, и взгляд её то ли мутнел, то ли — устремлялся на оборотную сторону.
Хотя скорее всего это лишь мои галики.
Я не знаю, что такое оборотная сторона, и, может, матушка права и Симба просто — молодая сумасшедшая женщина.
Я просмотрел адресную книгу, адрес Симбы нашёлся быстро.
В поле «тема» я набрал «привет», постеснявшись что-либо добавить.
А потом начал письмо.
«Здравствуй, сестра! — написал я, невольно обернулся к родителям, они всё спорили, и я продолжил: — Так вышло, что мы с мужем получили внезапную возможность (я убежден, что маменька использовала бы именно такой оборот) уехать в отпуск, но проблема в том, с кем оставить Михаила. У него сейчас сложный возраст (это бы маменька написала непременно!), а уже начались каникулы, и одного его оставлять мне не хочется — не знаешь, что найдёшь дома по возвращении… Не могла бы ты согласиться на то, чтобы эти две недели он пожил у тебя?»
Я подписался матушкиным именем.
И отправил письмо.
— Нет! — сказала мать. — Я категорически против, мне проще вообще остаться дома, поезжай один…
— Ты устала, — сказал отец, — тебе надо отдохнуть, мы уже два года никуда не ездили, там море, там солнце и тепло…
— У нас тоже тепло, — возразила мать, — даже жарко, посмотри в окно!
За окном действительно было жарко, гора как бы двоилась в раскалённом мареве, над ней покачивался только что появившийся убывающий месяц, и — что самое странное — одновременно с месяцем на небе играли красные отблески заходящего солнца.
— Так жарко давно не было, — продолжала матушка, — а море…
— Ты ведь любишь плавать! — механически произнёс отец.
— Я не хочу оставлять его с Симбой! — взорвалась мать. — Из этого ничего хорошего не выйдет!
— Боже! — сказал отец. — Ты что, думаешь, что она его соблазнит?
И тут вдруг матушка засмеялась.
Только как-то нехорошо, нервно.
Она смеялась долго, и отец налил ей стакан воды.
Я на всякий случай зашёл в «Отправленные письма» и удалил то, что отправил Симбе.
Как говорится, от греха подальше.
Мать выпила воду и успокоилась.
— Я так не думаю, — сказала она. — Моя сестра пусть и сумасшедшая, но не извращенка! Просто — я боюсь!
И в этот момент компьютер подал голос.
Такое негромкое, мелодичное «блямк».
— Почта пришла, — спокойным тоном сказал я, — кто посмотрит?
— Посмотри, — попросила мать отца, — у меня сил нет…
— Вот я и говорю, — сказал отец, — тебе надо отдохнуть, забыться, расслабиться…
— Лечь под пальмой, — стараясь подладиться под его тон, продолжила мать, — смотреть на море, на то, как оно лениво плещется о берег…
— Песчаный берег, — как-то неуверенно подхватил отец, — такой золотистый, такой…
— Хватит! — оборвала его мать. — Посмотри почту!
Отец подошел к компьютеру и уставился на монитор.
Я не знал, от кого пришло письмо, но догадывался.
Мне не было стыдно, однако я чувствовал, что уши у меня покраснели.
Хотя они могли покраснеть и от жары.
Окна были распахнуты, но с улицы тянуло чем угодно, только не прохладой.
— Бред! — сказал отец, прочитав письмо, и внимательно посмотрел на матушку. Та так и стояла посреди комнаты с пустым стаканом в руке.
— Она что, ясновидящая? — добавил отец.
— Кто — она? — спросила мать.
— Твоя сестра! — размеренным тоном произнес отец и ткнул пальцем в экран монитора.
Матушка молча протянула мне стакан, я безропотно взял его с тем, чтобы отнести на кухню, но не пошёл, а остался понаблюдать, что будет дальше.
Мать подошла к компьютеру и начала читать письмо.
Вслух.
Как-то очень странно шевеля губами.
«Я согласна, — прочитала мать, — пусть Михаил поживёт у меня эти две недели. Только пусть ведёт себя хорошо, а то у меня много работы и мне некогда с ним возиться. Симба».
— Бред! — сказала мать и посмотрела вначале на отца, а потом на меня.
— Как она узнала? — спросил отец.
Теперь они оба смотрели на меня, и я понял, что если признаюсь, ничего хорошего из этого не выйдет.
Они просто не поймут, а то и вообразят себе что-нибудь…
Например, что я только и мечтаю о том, чтобы Симба меня соблазнила.
На самом деле я об этом не мечтаю, я об этом даже не думаю.
Мне просто хочется две недели смотреть на неё каждый день.
Не более того.
И я постараюсь ей не мешать.
— Что будем делать? — спросила матушка.
— Собираться, — ответил отец. — Сегодня у нас какой день, пятница?
— Пятница! — подтвердила мать.
— А самолёт когда, завтра?
— Завтра вечером, — сказала мать.
— Значит, — заявил отец, — мы до вечера должны собраться сами и отправить Михаила к Симбе…
— Она ведь сумасшедшая, — неожиданно вставил я.
— Это не страшно, — заверил меня отец, — она ведь не буйная, а тихая, и потом — ты что, забыл, как она жила с нами?
— Забыл, — без запинки ответил я, — это ведь давно было…
— Вот и вспомнишь, — сказал отец, давая понять, что мне пора ложиться, потому что завтра надо будет собрать вещи и отправиться к Симбе.
На другой конец города.
И ехать туда на трамвае не меньше часа.
Можно и на автобусе, только автобусом мне не хочется.
В такую жару в автобусе плохо — слишком душно и пахнет бензином.
— Море, — мечтательно протянул отец, глядя в потолок, — как я хочу на море…
— Бедный мальчик, — сказала мать с патологической нежностью, — целых две недели…
Я сказал им «спокойной ночи», зачем-то подмигнул компьютеру, ушёл в свою комнату и плотно прикрыл за собой дверь.
В окно медленно, как волны, вползали пласты горячего ночного воздуха.