Спал я недолго, но за это время всё вокруг изменилось.
Нет, и водопад с маленьким озерцом, и густо поросшие соснами склоны были на месте, да и трава, в которой я лежал, чувствуя, как затекли спина, плечи и шея, вроде бы осталась той же самой травой.
Вот только до странности мягкой, а не колючей, с режущими острыми краями, — ведь именно в такую траву я бухнулся, сожрав бутерброды, и уснул.
А теперь проснулся и заметил, что всё вокруг изменилось.
Небо изменило цвет — с привычного голубого на какой-то зеленоватый, разве что с проблесками голубизны.
И лес стал другим: вместо прежних сосен озерцо обступили скрюченные-перекрученные деревья с чёрной корой, тёмной хвоей, кривыми густыми ветвями, растущими по всему стволу, начиная от самой земли.
И ещё — я почувствовал запах.
Запах, окутавший меня со всех сторон.
Он шёл от деревьев, от травы, от водопада с озерцом.
Я вдруг понял, что мне знаком этот запах, бред, идиотизм, но я ничего не мог с собой поделать — я знал этот запах, помнил его, папенька, наверное, сказал бы: «Ты просто вернулся в свою прошлую жизнь, Михаил!»
Я встал и огляделся.
Меня окружала моя прошлая жизнь, спасибо папеньке за то, что он так любит пудрить мне мозги.
Во всяком случае, запах подсказывал мне, что делать, звал меня в гущу странных деревьев, велел подниматься выше — к вершине.
Правда, я был безоружен, а в прошлой жизни запах всегда означал охоту.
Ведь я был охотником на оленей!
Когда папенька впервые сообщил мне об этом, я начал ржать.
Папенька обиделся и вновь уткнулся в свою дурацкую книжку с таблицами.
— Всё правильно, — объявил он. — Получается, ты живёшь всего второй раз и в прошлой жизни был охотником на оленей!
— Не забивай ребёнку голову! — сказала матушка. — У него с ней и так проблемы!
— Я и про тебя всё узнаю! — рыкнул в ответ папенька.
— Мои прошлые жизни меня не волнуют, — провозгласила матушка. — И вообще, с чего ты стал интересоваться подобной ерундой?
— Это не ерунда, — заспорил папенька, — всем нам полезно знать, которую по счёту жизнь мы живем и кем были в прошлой!
— Зачем? — спросила матушка.
— А затем, — убеждённо ответил папенька, — что так будет проще ориентироваться в этой…
— Твой отец — сумасшедший! — сказала, поворачиваясь ко мне, матушка.
— У тебя все — сумасшедшие! — обиделся папенька. — Твоя сестра — сумасшедшая, я — сумасшедший, сыночка ещё в сумасшедшие запиши…
— Сына не трожь! — окончательно взъярилась матушка, и я понял, что пора вмешаться.
— А сам-то ты кем был, — спросил я у отца, — в прошлой жизни?
— У меня их больше, — гордо ответил отец, — я живу уже пятую, а всего их вроде бы двенадцать…
— Полная чушь! — встряла матушка.
— Ничего не чушь, — возразил папенька. — Когда я узнал, кем был в прошлых жизнях, мне стало намного проще…
— А когда ты узнал? — хором поинтересовались мы с матерью.
— Неделю назад! — заявил папенька.
Я начал вспоминать, чем отец в эту неделю отличался от отца в прошлую, позапрошлую и так далее.
И понял, что ничем.
По вечерам он всё так же смотрел телевизор и препирался с матушкой.
И донимал меня поучениями.
Мол, мало сидишь за уроками, чего опять в компьютер воткнулся.
И кем ты собираешься стать в будущем?
Теперь-то я знаю ответ.
В будущем я обрету свою прошлую специальность и опять стану охотником на оленей.
Сам же мне об этом рассказал!
— Ну, — почти пропела матушка, заваривая чай, — может, поведаешь нам о своих прошлых жизнях?
— В одной из них я был женщиной! — похвастался папенька.
— Заметно! — прокомментировала матушка, доставая чашки.
Папенька не обратил внимания на её иронию и продолжил:
— Я был рыбачкой в испанской деревушке!
— То-то ты рыбу прямо с костями ешь! — не переставала ехидничать матушка.
Я подумал, что если отец и был рыбачкой, то, наверное, в очень уж давней жизни. Пару раз мы с ним ездили на рыбалку, и он вообще ничего не поймал. А я — ловил!
— Ещё я был сикхом! — разоткровенничался отец.
— Это кто такие? — заинтересовалась мать.
Спросить об этом она могла бы и у меня.
Недавно мы с папенькой смотрели программу канала «Дискавери» про сикхов.
Есть такая народность в Индии.
Воинственная.
Они носят усы и тюрбаны и обожают оружие.
Представляю папеньку в тюрбане и со здоровущими усами!
— Но самая моя замечательная жизнь была предыдущая! — продолжил отец.
Мать уже разлила чай по чашкам и теперь доставала печенье.
— Ну мели, мели, — проворчала она. — Нет чтобы помочь…
— Я был турецким географом и изучал западное побережье Турции! — спесиво воскликнул отец.
Тут я не удержался и просто зашёлся от смеха.
Скажи мне кто-нибудь, что меня зачал турецкий географ, я бы ещё подумал, рождаться мне или нет.
Слишком уж большую ответственность это накладывает на отпрыска!
— В восемнадцатом, между прочим, веке! — ещё спесивей добавил папенька.
— Боже, — сказала матушка, — я и не знала, что ты такой старый!
Отец надулся и умолк.
Кажется, именно после этого своего открытия он и начал подбивать матушку поехать в отпуск в Турцию.
Видать, стосковался по родине!
Или вспомнил, что в своей предыдущей жизни не до конца исследовал какую-нибудь речушку западного побережья. Нет, вы как хотите, а быть охотником на оленей — круче!
Отец всё молчал, обиженно уставясь в чашку.
А мать сидела довольная, и, по-моему, зря.
Конечно, папенька не сахар, но временами с ним весело.
С ней так весело не бывает, она постоянно читает нотации.
Папеньке, между прочим, тоже.
Наверное, в прошлой жизни она была воспитателем детей в каком-нибудь диком племени, надо, чтоб отец посмотрел в таблицах.
Воспитателем или этим, забыл слово, ну, который обращает какой-нибудь народ в другую веру…
Я и про них видел телепередачу…
Интересно, в какой стране я был охотником?
Хорошо бы в Англии, я смотрел фильм, старый уже, «Робин Гуд — принц воров», так они там в Шервудском лесу на оленей охотились с луком и стрелами.
Я не удержался и спросил папеньку.
Тот сердито оторвался от чашки и пробурчал:
— В Америке…
— Америка большая! — дипломатично высказалась мать.
Я понял, что она предлагает отцу мириться.
Мол, неси свою чушь дальше, а на меня обижаться не стоит.
— В Скалистых горах! — уже не так сердито конкретизировал отец.
Я почувствовал, что мои узкие плечи становятся шире.
Охотник на оленей в Скалистых горах — это, я скажу вам, не баран чихнул!
Есть чем гордиться, не каждый в своей прошлой жизни крался по девственным лесам и стрелял в оленей…
Из чего стрелял?
Зависит от того, в каком веке я жил, если в конце девятнадцатого, то из винтовки, хотя всё равно лучше из лука.
Или ещё круче — из арбалета.
Между прочим, с арбалетом на оленей охотятся до сих пор, я по телевизору видел.
Запах усилился.
Я взял пустую бутылку, тихонько спустился к озерцу и набрал воды — в горле пересохло. Есть мне тоже хотелось, но есть было нечего.
Смешно, папенька сейчас в Турции, а вокруг меня пахнет оленями.
Хотя я не слышал о том, что они водятся тут, на горе.
Если мне удастся загнать оленя, еды у меня будет навалом.
Если удастся…
Ни винтовки, ни лука, ни арбалета у меня нет.
А охотиться на оленя с голыми руками…
Лук можно бы смастерить, будь у меня с собой нож, однако нож я не захватил, да даже если б и захватил — из чего бы я сделал тетиву?
Я ополовинил бутылку, снова долил её доверху, завинтил крышечку и убрал бутылку в рюкзачок.
Небо над головой всё такое же зеленоватое, и всё вокруг по-прежнему как-то не так!
Я не представлял, сколько сейчас времени, и не мог свериться с солнцем — солнце спряталось, растаяло в этом странном небе, а темнокорые деревья будто подгоняли меня: ну давай же, скорее, в путь…
Я закинул рюкзачок на правое плечо и пошёл туда, откуда доносился запах.
Запах уводил меня вверх по тропинке, шум водопада стих, охотник на оленей начал выслеживать добычу.
Как я ни старался ступать бесшумно, ничего не получалось — наверное, это умение я оставил в прошлой жизни.
Я отчётливо слышал собственный топот, но слышал и стук оленьих копыт.
Внезапно стук копыт смолк, я остановился и прислушался.
Запах ещё присутствовал, только это был уже другой запах.
И чьи-то лёгкие, вкрадчивые шаги.
Меня обступали деревья со скрюченными стволами, тропинки под ногами почти не было видно.
Не было видно и неба сквозь кроны деревьев.
Только ветви, изогнутые густые ветви, растущие на стволах от самой земли.
Шаги вдруг затихли, и опять послышался далёкий стук оленьих копыт.
Что-то подсказывало мне, что лучше пойти обратно.
Даже не пойти — побежать.
Со всех ног, спотыкаясь о корни, падая и поднимаясь.
Хотя до вершины оставалось совсем немного — это я тоже откуда-то знал.
Знал и то, что вряд ли до неё дойду.
Что-то обязательно случится, а вдобавок я уже опоздал и Симба, наверное, сходит с ума от беспокойства.
Но я всё равно должен добраться до вершины, пусть даже там — ловушка.
Охотники на оленей не боятся леса!
Стук копыт опять превратился в шаги.
Я вновь замер на месте и приник к ближайшему стволу.
Кто-то шёл совсем рядом со мной.
Казалось, я слышу его дыхание.
Не дыхание зверя, скорее — человека, но встречаться с этим человеком опасно.
Будь у меня с собой арбалет, сейчас мне понадобилась бы и стрела с серебряным наконечником — с такими охотятся на вампиров.
Я поднял бы арбалет и тщательно прицелился в тёмное пятно, что маячит чуть поодаль, меж древесных стволов.
И пустил бы стрелу, однако сделать этого я не могу — у меня нет арбалета, а тёмное пятно движется в мою сторону, и мне приходится бежать со всех ног.
Ветви бьют меня по лицу, я спотыкаюсь о корни, но бегу.
И никакого запаха больше не чувствую, чувствую только страх.
Рюкзачок колотит меня по спине, розовый рюкзачок, который так хорошо заметен среди деревьев.
Точно белое пятно на оленьей шкуре.
Внезапно я вижу впереди просвет и понимаю, что там — вершина.
До неё осталось совсем немного, надо лишь ускорить бег, и я выскочу из этого неприятного леса.
И Дракула не догонит меня!
Ведь я давно догадался, что всё подстроено, что меня специально выманили на гору, чтобы Симба осталась дома одна и Дракула смог делать с ней что захочет, никакой это не свихнувшийся компьютер, это просто упырь, вот только у меня нет стрелы с серебряным наконечником и это не я загоняю его на вершину, а он меня, я — олень, он — охотник, хотя на самом деле должно быть наоборот!
Симба, что я натворил, Симба!
Я останавливаюсь, смотрю на просвет впереди, до вершины недалеко, но мне туда нельзя.
Он делает всё для того, чтобы загнать меня на вершину.
И, скорее всего, уже поджидает там…
Сидит на камне, осклабившись — мне кажется, я различаю его поблёскивающие клыки.
Хорошо папеньке, он гуляет по Турции и вспоминает прошлую жизнь.
И матушке неплохо рядом с ним, неужели я их больше не увижу?
Одно из двух: либо я иду к вершине, где меня ждут, либо поворачиваю обратно.
И вдруг я понимаю, что не всё потеряно, надо вооружиться, ведь когда-то я был охотником на оленей!
Я озираюсь по сторонам — всё те же деревья с чёрной корой и густыми изогнутыми ветвями, растущими от самой земли. Выбираю ветку потолще и принимаюсь её откручивать, отрывать, отдирать от дерева.
Древесина крепкая, но я добиваюсь своего — сам не знаю, как!
Ветка у меня в руках, ладони горят, но я вооружён!
Я поворачиваюсь лицом к вершине и замираю.
И вновь чувствую запах, только теперь мне точно известно, кому он принадлежит!
— Дракула! — кричу я. — Я убью тебя!
И, размахивая веткой, бегу к вершине.
Кажется, я слышу смех — этот гад смеётся надо мной, ему весело, он добился, чего хотел!
До вершины рукой подать, солнце вновь светит вовсю, небо опять стало нормальным летним небом — голубого цвета.
Да и странные деревья превратились в обычные сосны, хотя корни под ногами всё такие же бугристые, я убыстряю бег, запинаюсь о корень, не могу удержаться на ногах, падаю, кубарем качусь по земле, ухаю куда-то вниз…
И больно ударяюсь спиной.
Внезапно становится темно, я теряю сознание.
Но теряю не до конца — на самом деле я что-то чувствую и даже вижу, как высоко-высоко надо мной голубеет кусочек неба.
Надо вставать, но мне очень больно, хорошо ещё, что выпустил из рук ветку, а то бы напоролся на неё, когда падал.
Падал и упал, понять бы — куда…
С трудом, но поднимаюсь на ноги.
И вижу, что влип…
Я в какой-то дурацкой яме типа оврага, со сходящимися кверху стенами.
Из стен торчат корни, но они тоненькие, ни за один как следует не ухватишься.
Можно поступить по-другому — подпрыгнуть и уцепиться за край.
Только сначала прийти в себя, у меня всё болит, я не чувствую ни рук, ни ног.
Хитрый Дракула знал, что делает, будто нарочно вырыл эту яму и загнал меня в неё.
Это не я охотник на оленей, а он.
И из этой ямы мне уже не вылезти.
Никогда.
Я произношу слово «никогда» вслух и вдруг понимаю, что это почти правда.
Если сейчас я подпрыгну, но не смогу уцепиться за край, получится действительно — никогда…
Я достаю бутылку с водой, жадно отпиваю глоток, потом ещё один и заставляю себя оторваться от горлышка.
Эта бутылка с водой — всё, что у меня есть.
Я в какой-то дурацкой яме, из подручных средств у меня лишь бутылка с водой. И абсолютно бесполезный розовый рюкзачок. Больше ничего!
Ничего и никогда!
Никогда и ничего!
Я смотрю вверх, туда, где угадывается небо, зачем-то выдыхаю воздух, а потом вновь набираю его в лёгкие — так делают ныряльщики, вот и мне не мешало бы вынырнуть на поверхность земли…
Я подпрыгиваю, вскользь касаюсь пальцами края ямы.
И вновь оказываюсь на дне.
Сверху падают камушки и сыплется земля.
Я кладу рюкзачок на дно, сажусь на него и прикидываю, что делать дальше.
Всё бы отдал, чтобы услышать сейчас шаги.
Чьи угодно.
Даже графа Дракулы!