Весь следующий день после отъезда Драко и Гермионы Гарри не находил себе места. Игра в квиддич смутила его, взбудоражила его чувства, и некому было его успокоить. От Драко он получил лишь коротенькую записку, сообщавшую, что они благополучно добрались до мэнора. О Гермионе там не было ни слова — впрочем, это как раз Гарри еще мог объяснить. Только почему от самой Гермионы он не получил ни строчки, он не понимал. Зато Джинни с утра ушла к себе в комнату и долго читала чье-то длинное письмо.
Они с Джинни встретились за обедом — в доме больше не было никого, близнецы снова уехали в город. Гарри теперь чувствовал себя крайне неловко в ее присутствии — увиденное на игре не давало ему покоя. Вся Джинни — такая знакомая, но в то же время чужая, огненная, игривая, дерзкая — в один миг будто превратилась из обычной девчонки в сказочную фею.
Все в ней было чуждо ему, все неизведанно — эти голубые пронзительные глаза, смотрящие на него внимательным взглядом, эти алые губы, сомкнутые в дружескую улыбку, эти нежные девичьи руки с холеными пальчиками, эти рыжие волосы, рассыпанные по спине и ярким пламенем отливающие на солнце.
Гарри вдруг захотелось сказать ей что-нибудь, касающиеся только их двоих, но он не мог. Мысли о Гермионе все еще занимали его, все еще не отпускали — он верил, она вернется, и все станет на свои места. Он не знал еще о помолвке лучшего друга и любимой девушки, не ведал об их секрете. Его все терзало то письмо, что поутру получила Джинни, и он подумал спросить ее о нем.
— Джинни, — немного робко начал он, все-таки решившись прервать установившуюся тишину. — Джинни, я видел, утром ты читала письмо... От кого оно?
— От Гермионы, — спокойно ответила Джинни, но ее улыбка отчего-то спряталась в самые уголки губ, а плечи нервно дернулись.
— И что же она пишет? — продолжал Гарри, а в сердце ему закрался неприятный холодок: отчего Гермиона написала Джинни, а не ему?
— Пишет, что они с Драко удачно доехали до мэнора... — Джинни вдруг замерла на полуслове и с какой-то нерешительностью взглянула на него. — Гарри, она попросила меня ничего тебе не рассказывать, так как хочет сделать это сама, но я уверена, что ты должен знать заранее. Ты должен подготовиться, — Джинни перевела дыхание.
— Говори, Джинни, — немного резко попросил Гарри.
Джинни судорожно кивнула и быстро отпила воды, прежде, чем начать говорить.
— Ты знаешь, она приехала сюда не для того, чтобы увидеться с тобой. Она приехала сюда из-за Драко, — Гарри вздрогнул от ее слов, но с удивлением обнаружил, что это не стало для него великим открытием. — И в мэнор она поехала вовсе не для того, чтобы продолжить подготовку к экзаменам, ведь все нужные книги были у нее с собой, — продолжала Джинни. — Когда вы с Драко уехали из мэнора, она осталась там фактически одна — Сириус и Нарцисса мало уделяли ей внимания. У нее было время, чтобы переосмыслить свои чувства к тебе и понять, что дружеская, сестринская любовь — это еще не есть все. То же самое сказал мне перед отъездом Драко, — Джинни перевела дыхание, лихорадочно провела рукой по лбу. — И все-таки им обоим не давал покоя тот факт, что они предают тебя. Однако, когда выяснилось, что Драко вполне может лишиться владений, если не женится не позднее, чем через год после своего совершеннолетия — у них не оставалось выбора, и...
Джинни вдруг снова перестала говорить, будто отводя Гарри немного времени на раздумья. Он сидел, замерев на стуле, сжимая деревянные подлокотники с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Он отчаянно не желал верить во все сказанное Джинни, он отчаянно не хотел признать факт — он всегда будет для Гермионы кем угодно — другом, братом, но никогда — любимым.
Он понимал, что бессмысленно сейчас будет пытаться удержать ее — так он не только лишит ее должного счастья, но и не сможет обрести свое. Ведь разве можно быть счастливым с девушкой, которая всем своим нутром, всеми порывами сердца рвется к другому? Зелье, что соединило Гарри и Драко, сыграло и страшную отрицательную роль. Не будь всего этого, Драко бы никогда не полюбил Гермиону, никогда бы она не стала принадлежать ему.
Но, с другой стороны, тогда сам Гарри не обрел бы столь верного друга — пусть и предавшего его теперь. Но разве человек может ставить дружбу выше любви, правильность своих действий выше собственного счастья? Как бы поступил сам Гарри, будучи на месте Драко? Все его нутро разрывалось от противоречий, но он знал только одну истину — Гермиона никогда по-настоящему не будет его, даже если добьется этого силой.
— Они помолвлены, Гарри, — вдруг прервала молчание Джинни, выдергивая Гарри из клубка тяжелых мыслей.
Он кивнул и поднялся из-за стола.
— Думаю, мне надо на воздух, — сказал он, смотря Джинни в глаза. — Хочу разобраться в себе и привести в порядок мысли. Чтобы принять то, что ты мне сейчас поведала, требуется время.
Джинни кивнула.
— Иди, конечно.
Гарри быстрыми, стремительными шагами вышел из столовой в прихожую, а из нее — на дорожку, ведущую прямиком на пляж. Он разулся, и раскаленный песок нещадно жег ему ноги, ступать было больно и горячо, но Гарри не обращал на это внимания. Он шел к воде, будто думая, что она принесет ему спокойствие и ясность мыслей. Вода была ему уже по колено, все выше и выше, а он все шел, будто желая утопить в ней все свое горе, все свои тяготы и печали. Наконец, когда стало так глубоко, что идти было уже невозможно, он поплыл. Он вбирал губами теплую, соленую, горькую воду, стараясь забыться.
Джинни, уже к этому времени тоже вышедшая на берег, наблюдала за ним. Он поплыл обратно, вышел из воды ей навстречу — мокрая одежда приятно холодила тело. Он не сразу увидел ее, все еще думая о рассказанном ею. Гермиона, его любимая, родная, такая нужная — была для него теперь потеряна навсегда. Он не желал в это верить, но, с другой стороны, понимал — если он любит ее и желает ей счастья, то должен простить и отпустить...
— Гарри, — неуверенно прервала тишину Джинни, — ты в порядке?
Гарри поднял на нее свой чистый, прямой взгляд, но ничего не сказал. Даже не пошевелился.
— Прости, наверное, я не должна была тебе говорить, — Джинни виновато посмотрела на него.
Гарри еле заметно покачал головой.
— Нет, я даже рад, что ты рассказала мне всю правду, — он умолк на секунду, а затем продолжил: — Знаешь, самое интересное, для меня это не стало неожиданностью. Как, думаю, и для тебя.
Джинни удивленно подняла брови. Гарри повернулся и посмотрел ей в глаза.
— Ты ведь тоже заметила, как сильно они сблизились в последнее время.
Секунду Джинни растерянно смотрела на Гарри, а затем кивнула.
— И поняла все, едва только Гермиона переступила этот порог, не правда ли?
Джинни задумалась на миг и вновь кивнула.
— Я тоже ощутил ее — эту незримую связь между ними, — Гарри перевел взгляд на бескрайнюю морскую гладь. — Гермиона приехала сюда не за мной, она приехала, чтобы вернуть его. Прозвучит странно, но... — он запнулся, — я сразу это осознал. Осознал, что мне придется ее отпустить, если я на самом деле желаю ей счастья. Я отпустил ее, Джинни. Я смог. Быть может, я и сам не сразу это понял, но это так.
На минуту воцарилось молчание — оба они думали о сказанном.
— Знаешь, — тихо начала Джинни, — а я ведь тоже его отпустила; еще тогда, когда сбежала. Просто сама себе смогла признаться в этом только когда сюда приехала Гермиона. С ее приездом я уяснила одну вещь: он никогда не принадлежал мне. Они оба принадлежат лишь друг другу. Больно, но честно...
Джинни повернулась к Гарри и встретилась с его серьезным взглядом.
— Джинни, как думаешь, мы способны теперь помочь друг другу, спасти друг друга? — в голосе Гарри звучало не отчаяние, но слабая надежда.
Джинни кивнула.
— Ты ведь знаешь, Гарри, я всегда восхищалась тобой, восхищалась твоим необыкновенным героизмом и духовной силой. Ты противостоишь истинному злу с рождения, Гарри, — далеко не каждый способен на это. Ты — настоящий герой, Гарри, ты спас не только нас, ты спас целый мир, победив Темного Лорда. Я всегда буду восхищаться тобой, всегда буду благоговеть перед тобой, — она слабо улыбнулась и коснулась рукой его ладони.
Он сжал ее.
— Джинни... — он запнулся, — ты... Ты способна полюбить меня?
— Да, Гарри. Да. Я любила тебя, будучи маленькой девочкой, я благоговела перед тобой до этой самой минуты, а теперь я вновь буду тебя любить. Любить человека без взаимности можно, если он достоин твоей любви. Драко не стоит моего чувства, он не в силах оценить его — к чему тогда жертвовать возможностью быть счастливой ради него, зачем жертвовать собой? Ты, Гарри, достоин самой возвышенной, самой верной любви, и я подарю тебе ее. Ты способен понимать чувства других людей, принимать их выбор, прощать непрощаемое. Я любила в Драко его непонятность, его загадочность характера и мыслей, но когда он открылся мне, когда я поняла его суть, я осознала, насколько бессмысленна моя любовь. Да, я все еще люблю его, и, возможно, это чувство останется со мной всю мою жизнь — но это чувство пылкой девочки, желающей найти счастье там, где оно невозможно. Моя любовь к тебе, Гарри, будет осознанным чувством повзрослевшей девушки, которая лишь теперь начала понимать жизнь, — Джинни вдруг замолчала и нерешительно посмотрела на Гарри, словно боясь его слов в ответ на ее неожиданную исповедь.
Гарри не раздумывал ни секунды, в нем вдруг проснулась его решительность, его привычка стремительно менять свою жизнь, его привычка совершать серьезные поступки без долгих раздумий. Он наклонился к Джинни и поцеловал ее. Поцелуй этот отдавал спокойствием и надежностью — тем, что они так отчаялись найти в своих возлюбленных. Гарри прервал поцелуй, крепко обнял ее Джинни, прижал к себе.
— Мы спасем друг друга, Джинни, и будем счастливы. Я обещаю, — прошептал он. — Все будет хорошо.
— Я верю тебе, — на ее губах вдруг заиграла солнечная улыбка. — Знаешь, по-моему, ты — единственный человек в моей жизни, который никогда не давал повода усомниться в его словах.
Гарри опустил взгляд вниз, а затем снова поднял глаза на Джинни.
— Идем, — кивнул он головой в сторону пустынного пляжа.
— Куда? — слегка растерявшись, спросила Джинни.
— Гулять, конечно, — ответил Гарри и тут же добавил: — Давай просто жить и наслаждаться тем, что у нас есть сейчас.
Он отстранился и протянул ей руку.