Та взяла с любопытством развернула и охнула:
-Это же... я такие тольки один раз и видела у Москве, кагда у тридцать восьмом...
-Чаго там, Ефимовна? - шустро слетел с печки Гринька, а за ним скатился Василек, успевший незаметно подмигнуть Варе.
А в кульке были обычные рожки, которые в наше время продавались в любой палатке и не имели совсем никакой ценности. Шустрая Стеша быстренько закинула их в чугунок, Варя сказала, что они быстро варятся, и вскоре все с большим аппетитом уписывали неведомые рожки с тушеными грибами.
Варе же кусок в горло не лез, если ребятишек она уже видела, то вот таких умученных женщин... было невыносимо жаль.
-А ведь и мои: отец будущий, дед, дядьки - все сейчас такие же замученные-полуголодные. Да, никакой фильм или книга не могут передать всего, что я сейчас вижу. А мы там зажрались... Муж бросил, денег не хватает, с работы уволили, из-за более молодой и сговорчивой? Три ха-ха, как говорится, а вот здесь и сейчас... жутко становится, что пришлось вынести вот таким бабенкам и ребятишкам. А в сорок четвертом, поди, на себе пахать будут, после освобождения-то? Эх, и почему никто не может догадаться там, в нашем времени, придумать и поставить на той же Поклонной горе памятник обыкновенным русским бабам. Воистину: РОССИЯ ДЕРЖИТСЯ НА БАБАХ! Не будет баб - именно, что - баб, которые всю жизнь тянут неподъемные ноши, выживет ли страна??
Василек, незаметно подобравшийся под бочок, доверчиво прижался к ней, а Ефимова и Стеша выпучили глаза.
-Чаго это деется - наш Василь... ён ни к кому не подходя даже, а здесь гляди-кась?? - изумленно глядя на улыбавшегося Василя, воскликнула Стеша. - Наш дитёнок тябе признал - значит, хорошая ты тетка, а ён не ошибается, вот как гаворить перястал, так у людях ни разу не ошибся.
Варя ,радуясь этому, тут же посадила своего крестника на колени и крепко обняла.
-Такой славный мальчонка разве может не понравиться. За одни глаза-васильки, да, Василёк?
Тот радостно кивнул и покрепче прижался к Варе. Вот так и уснул у Вари на коленях, а Ефимовна прослезилась:
-Вот ведь война проклятая. Без мамки детей оставила, батька гдесь воюёть, жив если, дед пропал перед уходом наших... Сколько сейчас по всей стране такого горя... Хвашисты проклятые, не жилося им там у Европе.
-Ничего, - аккуратно подбирая слова, сказала Варя, - русский медведь...он ведь, пока его сильно не разозлишь, а потом во гневе-то, ух, и пойдут клочки по закоулочкам.
-Точно! - обрадованно поддержал Варю Гринька. - У любой сказке так и бываеть, а как ты гаворишь Ефимовна: сказка - ложь, да в ней намек... От дождуся батька, як прийдеть он у медалях...
-А тут Гринька - всякую гадость курит, - дополнила Ефимовна. - И батька тагда спрося - отчаго ж, ты, Гринь, ня вырос совсем, вон Василь який большой стал, а ты...
-Я, бать, у Никодима-деда пошел, а Василь - чистый ты, - тут же вывернулся Гринька.
-Что верно, то верно, чистый Никодимушка. Тот усю жизнь верткий як уж, никагда ня виноват, от порода, Крутовская.
Варя осторожно переложила спящего Василька, улегся Гринька, уснула Ефимовна, а Варя слушала негромко говорящую Стешку - ужасалась и любовалась одновременно ею и в её лице остальными женщинами, выживающими вот в невыносимом, казалось бы, времени - оккупации.
Стешка то печалилась, то посмеивалась, то откровенно плевалась - это когда речь зашла о этих гадах-полицаях. Варя порадовалась, что у них есть такой вот защитник - немец Ганс, который недвусмысленно говорил всем полицаям -' Стьеша ест - майн швистер'. Зоммер считал это чудачеством и смотрел сквозь пальцы - Ганс был честнейший малый, продукты этим оборванцам не таскал. А то что бабенка нравится, так это даже хорошо.
Агашка было понесла по деревне сплетни, что Стеша путается с немцем, но даже самые падкие на сплетни бабы высмеяли её.
-Стешка до ночи у Краузе в имении, постоянно у людях, а вечером еле ноги тащить, и никто ня видел, штобы она куда-сь мимо хаты шла, у городе можеть и ня видно, а у Бярезовке усе як на ладони. Не бряши, - осекла её тут-же свекровь Стешина, - а то я ня погляжу, в момент вальком перетягну.
Стеша рассказывала про пленных...
-Фридрих хотел было заменить их, гаворя, что разожралися они - это на баланде-то такой? - горько усмехнулась Стеша. - Да Карл Иваныч не позволил, ругался с ним, вот к этим уже пригляделися, а новых пригонить, хто знае, что ёни сотворять, энти-то уже изученные. Они у нас, и правда, уже не совсем дохлые, понямногу стали побойчей, да и пользы от них много - студенты, ешче один постаршей их да пячник, постоянно чтось Карлу Иванычу предлагають, спорють с ним, доказывають чагось, вона насос придумали, трубы тянуть у дом, кажут - воду таскать не надо будеть. У нас-то у Бярезовке тихо, а у Радневе, там да, страшно. Ну да Ядзя Казимировна сама расскажеть больше, чай, там живёть. А мы до войны-то увсягда на неё глядели, красивая ена, як картинка и такая... ну как из благородных, что ли.
Наутро у Вари ни с чего поднялась температура, и пришлось ей пару дней отлежаться у хате. Тот давешний полицай, что проверял документы, не поленился прийти проверить чужачку, а та заходилась в кашле: -Чаго ты, Ярема, припёрси? - заворчала на него Ефимовна. - Можно подумать, мы чужачку у сябе оставим? Вот ноги замочила, и кашель лютай. Травки пьет, день-два, и уйдеть, не ходи, нечаго тябе здесь делать.
-Ох, Марь Ехвимовна, не будь ты учителкой... я бы!!
-Иди-иди, вон Шлепень руками машеть!
Шлепень изо всей мочи влепил Яреме подзатыльник:
-Ежли из-за тебя опоздаем, рожу вмиг начистю!
Ярема, недавно пошедший ув полицаи старался как-то да выслужиться, повсюду ему мерещились враги, чуть ли не партизаны. Даже Еремец его уже одергивал, пресекал излишнее рвение. Если вначале, Ярема пояснял всем свое желание пойти в полицаи лишь тем, чтобы не угнали у Гэрманию, то, получив повязку и винтовку, этот восемнадцатилетний хлопец вмиг преобразился - откуда взялась заносчивость, старался выслужиться перед немцами, по-тихому стучал на всех остальных, особенно, когда у полицаев была пьянка, а она бывала часто... Его в силу сопливого возраста на свои пьянки старались не брать, взяли один раз, а потом полночи приводили в чувство - непривычный пацан сначала орал, потом пытался устроить разборки, от него отмахивались, как от дурной мухи, потом, выпив целый стакан самогону - сомлел. Пришлось посреди ночи будить Стешку, которая до войны частенько помогала их Самуилу, и полицаи точно знали, имелся у неё бережно хранимый пузырек нашатыря. Было дело, помогал он им и не раз очухаться по-быстрому... Ох и костерила наутро Стешка 'этага сопляка'.
Варя пробыла у Крутовых аж три дня. Чувствуя легкое недомогание, все же пошла в Раднево, с нею увязались мальчишки, проводить приболевшую, забрать отданную у рямонт, старую керосинку - имелся у Стешки небольшой запас керосину и редко-редко, но пользовались они ею, особенно в жаркие дни.
Вот и шли неспешно - уставшая женщина с синяками под глазами и два худеньких ребятенка, и мало кто обращал на них внимание, сколько их, таких бедолаг, еле передвигающих ноги, было в те тяжкие годины. Перед самым Раднево остановились на посту, Варю проверили тщательно, вытряхнули её котомку, велели вывернуть карманы.
: -Сволочи, ещё бы под юбку залезли! - злилась Варя,покраснев.
Немец, уже знавший этих двух киндеров, спросил у Гриньки
-Варум фрау красный?
-Фрау ист кранк.
Немцы мгновенно закончили осмотр и чуть ли не взашей вытолкали их.
-Боятся болезнь якую подцепить, - пояснил Гринька.
Ядзя жила неподалеку от Дома Культуры, превращенного немцами в 'веселый дом', там был и ресторан для господ офицеров, и отдельные нумера - с вечера и до самого утра оттуда слышались звуки музыки и веселья.
Варя шла, незаметно приглядываясь к поведению простых людей, настораживалась, завидев серую, мышиную форму, но немцы проходили мимо, не обращая на них никакого внимания, раза четыре навстречу шли полицаи, Варя поразилась их возрасту - молодые здоровые жеребцы - им бы сейчас на фронте надо быть, а они со стариками да бабами воюют.
Ребятишки, привыкшие за восемь месяцев к оккупации, шустро жались к заборам, уступая место идущим 'господам', Варя тоже старалась делать все как и они.
А неподалеку от дома Ядвиги пришлось остановиться и ждать, пока высокий сухощавый немец в майорских погонах, стоя посреди улицы, что-то выговаривал двум полицаям, те раскорячились по всему проулку и две бабенки с той стороны, а Варя с мальчишками с этой, терпеливо ждали, когда эти разойдутся.
Немец пару раз ткнул пальцем в полноватого полицая, тот чуть ли не в пояс поклонился:
-Яволь, герр майор! Все исполним!
-Лизоблюды, пакостные!- подумала Варя.
Наконец-то разошлись, полицаи пошли вперед, а немец шел навстречу, за ним шагал пожилой с нашивками унтер-офицер (Леший дотошно рассказывал и рисовал Варе их звания и обозначения )и ещё один с автоматом, помоложе. Гринька и Василь поклонились майору и поздоровкались.
Немец дернул уголком губ, что по-видимому означало улыбку, и прошел дальше.
С высоты своего роста, а было в этом сухостое под метр девяносто, едва взглянул на Варю, она спокойно встретила его взгляд - разошлись.
-Варь, это тот самый, што из Берлину, я слыхав, як Еремец гаворил, што якаясь темная лошадка. Ён, Пауля Краузе, нашего барина Карла Иваныча младшаго сынка большой друг, - шепотом поделился Гринька. - Ён меня тагда и спас от Бунчука-то.
Наконец-то пришли к Ядзе, Варя в изнеможении опустилась на сундук в небольшой прихожке: