Толик упаковал купленный товар, проводил фрау Эмму - на новый лад теперь звалась мадам, до дверей, открыл ей дверь, отдал пакеты сопровождавшему её немцу и пожелал доброго пути и прекрасного вечера.
Распрощались довольные друг другом, а Толик, зайдя в свою ненавистную коммерцию, скривился:
-Ох, видеть таких профур не могу. Здорово, Николаич. Я буду тебе товар взвешивать по чуть-чуть, вон, бургомистр ползет с полицаями, ты повыпрашивай пожалобнее, чтоб их, сук продажных!
И выпрашивал Николаич, добавить хоть немного крупицы, а Толик истово, как настоящий жлоб, жадничал, немного правда прибавил.
Но бургомистр, это вам не баран чихнул, и хозяин быстро, чуть ли не в шею вытолкал Ищенко, заодно отправив и Варю, и вернувшуюся после вручения заказа вторую работницу - Меланью по домам.
На следующий день прибрели из Березовки братики Крутовы. У Гриньки на плече в сидоре, бултыхался и позвякивал бабский хозяйственный инвентарь, он выложил его и забрал отремонтированный. Полицаи опять для чего-то торчавшие поблизости, абсолютно не обращали на пацанов внимания, и Ищенко, принимая все это барахло, тихонько сказал Гриньке про фон Виллова.
Гринька забежал до Ядвиги, передал ей насушенной травки пастушьей сумки - кашель у неё был сильный, и вялел подумать, "штоб у Бярезовку до бабки Мани и деда Евхима прихОдила, ён маненько прополису припас, да и бабка Маня як-то по свояму ряцепту кашель вон лечить у бане с травами, помогая усем." -Хорошо, Гриня. Я, может, соберусь, только ведь устану идти-то.
-А мы потишае пойдем, до тямна и добрядем.
Слушавший это Руди поинтересовался, о чем фрау Яда договаривается с этим киндер? Ядзя пояснила.
-О, гут, гут. Руссиш банья - ист вундербар!!
И в вечеру уже знал Панас о том, что фон Виллов квартирует у Ядзи, и очень волновался за Варю, как бы не прокололась она со своими непривычными замашками, немец-то непростой! Ну, да он очень надеялся, что все будет нормально.
А Герби незаметно приглядывался к этой Варье. Он заметил, что она в доме всегда держится прямо, с каким-то, он бы сказал, достоинством, впрочем, как и пожилая фрау-пани. Они обе ему начали нравиться - если даже они были в хате, готовили себе немудрящую еду, никогда ничего не падало, не гремело, все было прилично. Ещё - поражала чистота, не было ни закопченой посуды, ни каких-то худых ведер и корзин непонятно с чем, все старенькое, посуда с трещинками, но чистая, и приятно было брать в руки. В кухне, на стене возле окна висели пучки каких-то сушеных трав - и запах в хате от них был весьма приятный. Фон Виллов спросил у Руди, что за травы, тот сказал, что большая часть для лечения, а в дальнем углу - те для банья, для пар. А в сенях, не захламленных и не заставленных ничем -висели веники, исправно притаскиваемые уже знакомыми пацанятами.
Варя и Ядзя привыкли к своему постояльцу, он оказался нелюбопытным, малоразговорчивым и, что удивляло, вежливым. И где-то через месяц, Герби стал замечать, что Варья - очень даже приличная фрау. Все что надо в плане женственности - у неё имеется.
А Лавр - Леший озаботился переводом своих мальчишек в дальний лес.
У Кляйнмихеля и Фридриха горело - им приспичило на охоту, а шеф гестапо загорелся идеей высмотреть зверя с самолета... рама-разведчик сделает фото попутные, мало ли где кабаны пробегут или ещё какая крупная живность, а они потом вместе с Лешим устроят знатную облаву.
Вот и прибирали ребятишки за собой на дальнем схороне Лешего, а то что грядки самолет сфотографирует, так Леш и не скрывал, что у него имеется огородик для своих нужд. А то что далековато от его хаты, так оно по принципу:"подальше положишь - поближе возьмешь, людишек негодных развелось.."
И опять пригодились Никодимовы заначки. Гринька, этот мелкий шпендель и Василь как-то незаметно стали связными между лесом и райцентром - они с Василем исправно приносили инвентарь для рямонту, забирали, запоминали усе, что им кажеть дядька Николаич, забегали проведать Варю с Ядзей, Гринька ешче и перекуривал с Карлом, когда тот был на посту.
Варя потихоньку говорила, что нужно доставить для коммерциии, и Сергей Алексеевич (владелец нескольких торговых центров - сдавал их помещения в аренду), окольными путями привозил небольшие партии товара. И кто бы сейчас признал в нем успешного бизнесмена, так, мужик неопределенного возраста.
Матвей, Иван-младший и Игорь с Панасом поздно вечером уходили в дальний лес, нагруженные под завязку всем нужным, они ждали Лешего, что с утра пошел в Бярёзовку - Гринька сказал, что дед Никодим опять же "у крайнем случАе, оставил для свояго друга якусь непонятную записку, вялел отдать, як нужда припреть."
Ну и приперла нужда, сейчас Леший держал в руках четвертушку серой оберточной бумаги и поражался дальновидности Никодима, - "вот ведь не голова, а Дом Советов."
-Лешай, - корявым, каким-то прыгающим почерком писал Никодим, - от ув двадцатом годе славная была охота. Як вспомнишь усе там было... дальше шли какие-то корявые кружки и черточки.
Гриня признался, что много раз пытался угадать, чаго тут дед рисовал, но не понЯл ничаго.
А Леший понял сразу, была у них в двадцатом году "славная охота" - развелось тогда в дальнем лесу много всякой нечисти: дезертиры, бандюги, шваль, стали шалить на дорогах, грабить, а кого и вбили. Вот и помогли тогда Никодим с Лешим чекистам - неделю выслеживали их лагерь, который оказался в непролазной чаще. Ободранные, искусанные комарьем, обросшие они потом ещё с неделю приходили в себя. Родька, тогда совсем малой, увидев их, пришедших из леса, испуганно заорал и спрятался за Ульяну.
И проверяли Леший с Никодимом периодически то место года до тридцатого - мало ли... Леший обосновался в ближнем лесу, а Никодим частенько ездил на лисапете у дальний, у грибы... Вот и оставил писульку, понятную только Лешему...
Лавр аккуратно сложил бумажку в несколько раз, как на самокрутки, засунул в кисет с табаком и поспешил к Краузе-старшему.
Если он сейчас рванет напрямки домой, то мало ли кому покажется подозрительным его приход, а так все как всегда - навестил Ефимовну, выкурил самокрутку с дедом Ефимом и пошел к Карлу Ивановичу.
Краузе-старший, весьма сдержанный в похвалах мужик, просто гордился своим молодым садовником Костей и мастеровым Иваном. Благодаря им местность возле усадьбы преобразилась.
Карл, когда-то бывавший в селе Архангельском, что принадлежало князьям Юсуповым, восхищавшийся бесподобным парковым ансамблем, задумал хоть и не так, но хотя бы частично украсить территорию вокруг усадьбы.
А Костя и Иван, как никто схватывали и старались воспроизвести его придумки. Так был выкопан небольшой прудик, посажены вдоль его бережка плакучие ивы, полощущие свои ветви в воде. Пленные сажали кусты и копали канавки для труб, по которым должна будет подаваться вода в два небольших бассейна с фонтанчиками, бабенки разбивали цветники, сажали и пропалывали прижившиеся цветы.
Карл в этих заботах непрестанно суетился и не вылазил с улицы - посвежел, загорел, похудел и чувствовал себя намного бодрее.
-Вот, Лавр, что значит воздух родины! Никому там не говорил, если только Пауль догадывался, что дико скучаю по Родине, снилась она мне часто. Сколько поколений предков тут жили...эх, проклятые большевики, все порушили!
Никто, кроме Лавра и не знал, что Пауль - Пашка наполовину русский, матерью его была умершая в родах, горячо любимая Карлом гувернантка Фрицци - Серафима Егорова. Карл тогда, в тринадцатом году, увез свою семью на воды, оттуда отправил Фрицци с его матерью в Фатерлянд, а сам безумно влюбленный в Серафиму, якобы совершая вояж по Европе, безвылазно жил с ней в Чехии.
Эльза его, мать Фрицци, отличалась завидной скупостью, экономила на всем, вот и застудилась, выйдя пару раз в город одетая не по сезону. Карл забрал их с Фрицци в Чехию, не жалел денег на лечение, но случилась у Эльзы скоротечная чахотка, и приехал Карл Иванович на родину уже с двумя сыновьями, но без жены. Многие пытались обратить на себя внимание местного богача, а он был безутешен, два года носил траур по жене, фактически женой ему была Серафима. Так и остался Карл вдовцом, не показывая своей любви к младшему сыну, который уродился в покойную матушку.
Поговорив, кой чего присоветовав Карлу, пошел Леший не спеша к себе, а как стемнело, незаметно повел своих ребятишек дальними лугами на новое место. Гринька сказал, где искать в том лесу ещё одну ухоронку с оружием.
Игорь только головой крутил:
-Леший, да этим двум Никодимовским уже можно медаль вручать, глянь, сколько пользы от них.
-Ну это к Панасу, он у нас по этим делам. А я - лесной житель, ежели уцелеют те два НКВДешника, что мне инструкции давали, и объявятся после освобождения, то да, обскажу как есть, не промолчу.
На новом месте обустроились быстро, Панас с Иваном-младшим в первый же день пошел разведать -присмотреться, что и как, может, попадется укромное глухое место для запасной базы. Наслышаны все были о карательных операциях и о засылаемых к партизанам предателях. Панас столько раз благодарил своих друзей из того далекого, что на шестьдесят с лишним лет, впереди, за подсказки. Они воспитанные на книгах и фильмах, честно рассказывающих и о победах, и поражениях, знающие печальные уроки войны, многое видели совсем с другой позиции, другого ракурса, и это помогало избежать таких иногда нелепых ошибок. Да и не планировал он начинать боевые действия поблизости от Раднева, а тем более родной Бярезовки, опять же с подачи Вари, которая смолоду много читала именно про войну, он знал, что даже за одного убитого в селе немца, те могли полностью спалить деревню, хорошо, если только хаты, а то и людей - живьем. По имеющейся у него карте он примерно знал, что километрах в семидесяти есть такой хитрый поворот железнодорожного пути, и вот там-то, тщательно все разведав он и хотел устроить "Гросс алярм" для фашистов. Пустить под откос эшелон, да желательно с техникой и живой силой - все хоть мизерная, да помощь нашим.
Видел же Панас, бывая в Раднево, сколько воинских эшелонов движутся лишь в одном направлении - Nach Stalingrad!! Из пролетающих по станции все лето эшелонов из вагонов с солдатами слышались звуки губных гармошек и веселые возгласы, как же, завоеватели готовились к ещё одной победе - утопить русских в Вольга, а дальше Кавказ, Каспий, Иран. И мало кто в сорок втором мог предположить, что в январе-феврале 43-го будет трехдневный траур в Фатерлянде, а на полях останутся лежать сотни тысяч немцев и их союзников - венгров, хорватов, итальянцев, румын... Рус медведь собирался с силами.
А хитрющий Руди раньше своего обожаемого Герби каким-то внутренним чутьем угадал его заинтересованность в этой руссфрау, которая может быть тем и зацепила Герби, что нисколько не интересовалась им. Сухарь и молчун Герби стал спрашивать у обеих фрау значение того или иного слова, старшая - полячка довольно-таки бегло говорила по-немецки, они вели нейтральные житейские разговоры... помогал Руди, постоянно влезая в разговор и направляя его в нужную сторону. Приходившая перед самым комендантским часом Барбра, заставала их, сидящих за столом в кухоньке и 'гоняюштших тчаи'. Тчай заваривала пани Яда, а Руди приносил сахарин или иногда какие-то ледентсы - ох и сложный этот язык - руссиш.
Пани Яда погожим осенним днем собралась в Березовку, её замучил кашель, и она хотела хоть недельку полечиться у известной всей округе травницы Марии. Так получилось, что Герби поехал с Фрицци на охоту - его она совсем не привлекала, но надо было поприсутствовать. Кляйнмихель - идиот, подозревал всех и вся в чем-то, вот и подвезли медленно бредущую по дороге пани до деревни. Пани Ядвига долго благодарила герра майора, как-то странно посматривая на него, Герби посчитал, что это ему почудилось.
Охота захватила всех, кроме Герби. Ну, не было у него азарта от убийства ни людей, ни зверей, он умудрился попасть в какую-то ямину, промочить ноги и после полудня почувствовал, что начинает заболевать. Леший предложил было свою баньку, но Герби, ненавидевший болеть и показывать свою слабость кому-либо кроме Руди, вежливо отказался, и Кляйнмихель, всучив ему чудо-порошок от простуды, приказал своему водителю и одному из автоматчиков, доставить герра майора домой и самим как можно быстрее быть здесь.
Герби уже дома, выпив порошок, завалился в кровать. А Руди видя его такое состояние, развил бурную деятельность - пошел в коммерцию, с удовольствием пообщался с фольксдойч герром Шефером, объяснил что его герр майор нуждается в руссиш банья, и Барбра должна пойти с ним истопить и приготовить все для герра майора. Толик, конечно же, отпустил.
Варя и сама уже пару дней шмыгавшая носом, планировала назавтра баньку, тем более у Ядзи она была выстроена скорее по-белому, чем по черному. Небольшая, мыться в ней одновременно могли только двое, с приспособленной и переделанной в давние уже тридцатые, рукастым Никодимом - буржуйкой, с чистыми, не закопчеными потолком и стенами, мыться в ней было в удовольствие, не боясь вымазаться в копоти.
Немец спал, кашляя и постанывая во сне, банька была готова, травки запаривались в маленьком тазу.. Варя решила помыться, пока есть возможность. Собрав свое чистое белье, завернула в старенькое, видавшее виды полотенце и пошла в баньку, прихватив с собой чугунок с заваренными вместо чая, травками. Первым делом проверила как запарились травы в небольшом ведерке - мята, хмель и полынь. Осторожно поставила чугунок с запаренной отдельно хвоей и хреном - болеть-то не некогда, да и кто знает, как к такому отнеслись бы квартиранты. А то чихнешь вот на герра, и выгонят на улицу, чтобы инфекция не попала - были такие прецеденты уже в Радневе, наслышаны.
Щедро плеснув на горяченные камни настоянной воды, напустив побольше пару, взяла дубовый веник и потихоньку начала париться.
Герби проснулся от грохота упавшего ведра, с тяжелой головой и болью в горле - не помогли хваленые порошки Кляйнмихеля, покряхтывая встал и поплелся на кухню, а там возился Руди, у него упало ведро, он собирал воду с пола, неловко задевая то табуретку, то дребезжащее ведро.
-Руди! Я тебя прошу - прекрати брякать, голова разламывается!
- Герби, у тебя нездоровый вид, иди в баню, там Барбра её уже приготовила.