Герберт насторожился, а Варя возмущенно взмахнула руками, попав ему по носу:
-Ужас, что вы все такие зашуганые? Во всем подвох ищете, что ваши, что наши - тотальная слежка, доносы, анонимки - стукачи, блин. Я тебя спросила не с целью шпионажа, вот доведешь своей подозрительностью - будешь спать один, или с девочками в веселом доме.
-Найн, Варья, прости, привыкать подозрително, много яре.
- -Ужас, сам себе-то хоть веришь?
-Я, я - тебье тоже верить!
-Я спросила про Пашку вот почему, - как маленькому начала говорить Варя, - после войны, особенно к концу двадцатого века - началу следующего, фармакология - лекарства, то бишь, будет очень прибыльной отраслью, одной из самых - многомиллионные прибыли... Ты Пашке своему намекни как-нибудь, чтобы переходил на разработку лекарств, тот же пенициллин - за ним после войны будущее. Этот пенициллин уже есть, пока самый лучший препарат, это антимикробное средство - америкашки начнут массово производить лекарства, а уж после войны... - мази, таблетки, уколы, дальше - больше. Я тебе дам несколько таблеток антибиотиков - так они станут называться, пусть твой Пашка поэкспериментирует, что-то да выявит, что-то да собразит. Если живы останетесь - начинайте производить лекарства. Пашка как ученый-разработчик, а ты как аналитик. Изучай рынок сбыта, спрос и все такое прочее, там долго рассказывать, но не прогадаете, точно!
Герби обнял Варью:
-Я подумать - потом. Я не знайт как, но как это... слух геен - идти, на две неделя в Раднево прибудет истребителни баталён, за партизанен. Много острожност - Гринья унд Васильёк не приходит!
-Ох, Герби, спасибо, я за мальчишек очень каждый раз волнуюсь!
ГЛАВА 12. Гринька сидел дома не высовывая носа по нескольким причинам. Сначала три дня жутко завывал ветер и сильно мело, казалось, что во всем мире только они трое и остались у живых и у своёй хате... Темнело, наверное, с полудня, за окном не было видно ничего, они сидели, не зажигая каганец, ребятишки тесно прижавшись к такой уже родной-привычной Евхимовне, Ядзя - рядышком, и вели бесконечные разговоры, благо Гринька, перенявший от Никодима много чаго полезного, за несколько дней до бурана натаскал у сенцы много сучьев, коряг и всяких обрезков-обрубков, топить печь было чем. Говорили обо всем: о погоде, об учебе, горевали, что нет с ними Стеши, и конечно же, львиная доля разговоров начиналась с Гринькиной фразы:
-От, як прийдуть наши...
-Гриня, все равно будет сначала трудно, война-то ведь не закончится после освобождения Березовки и даже Брянска.
-Як так?
-Ну, Гриня, смотри, там, за нами: Орел, Курск, Белгород, Харьков, Запорожье, Крым, Украина вся, Белоруссия - нашим до их гадского Берлина ещё через пол-Европы шагать и шагать, надо гадов выморить, вон как тараканов, а то опять полезут.
-Эх, - сокрушался Гринька, - а я уж думал...
-Географию надо знать, ты совсем на уроках ничего не слухаешь.
-Слухаю я, да чаго-то вылетаеть усё, это вон Василь усё зная, от и вправду прохвессором станеть, если говорить зачнеть. Ну, да дядька Самуил прийдеть - поможеть.
-Ох, Гринь, только бы живы были наши, только бы живы!
Пани Ядзя рассказывала истории, усякие пьесы, як по радиво читала - мальчишки слушали, замерев. Когда утихло за окном, Ефимовна утром ужаснулась:
-Гляньте-ка, замело нас по самые окна, не вылезем теперь на улицу.
Дверь входная и впрямь не поддавалась под напором двух пожилых женщин и малосильных пацанят, упарились и стали ждать, надеясь на то, что в школе хватятся Ефимовны и отгребут снег от дверей. Так и вышло, после обеда их откопали дед Ефим и дядь Егорша. Уставшие, взмокшие они посидели, попили витаминного чаю, и поведали про новости.
-В имении Краузе лютует Фридрих: пленные, прибив одного конвоира, того самого, что Стешку хотел ссильничать, второго - постарше, огрели по голове и связали, а механика и молодого садовника, над которым так тресся старший Краузе, увели с собой.
-Наверняка порешили где-нито, на Ивана-то многие косились - и не из пленных хто, нашенские завидовали, что ён у Краузе на особом положении был! - подвел итог дед Ефим.
-Жизнь человеческая одной копейки теперь не стоит! - вздохнула Ефимовна.
Стукнула дверь в сенях - ввалились Шлепень с Яремой.
-Чаго расселися, давайтя вона Лисовых откапывайтя! - с порога заорал Ярема.
Деды не шелохнулись.
-Я чаго вялел!
-От, молокосос, я ж яго два года як, крапивою уваживал, кагда он у сад залез, а шчас ореть...Ты на кого, паршивец, глотку рвешь, а? Ты за что позоришь свою матку и бабу, а? Узял винтовку и думаешь, усё могёшь? От я до Фридриха дойду, расскажу, як ты службу нясёшь у Агашкиной Кланьки!
-Хто поверить?
-Поверють, я завсягда правду гаворю, Карл Иваныч зная!
Шлепень подтолкнул Ярему к выходу:
-Хади уже, хозяин хренов. Нет бы як нормальные люди сказал, допрыгаесси ты!
-Чаго мне бояться? Партизанов нету, а свои мяне усе боятся!!
-Дурррак! Пошли!
-Деды, вы этта... як у себя прийдите, Марью спомогните откопать - ей до Краузе надо, тама ничаго не осталося, подъели усё за три дня.
- От, учись, шшанок, як надо с людьми гаворить!
Шлепень вытолкнул Ярему, а сам на минутку задержавшись, спросил:
-Стешка не появилась?
-Ежли б появилась, куды бы мы яё спрятали, под лавку не войдеть, - ответил Гринька.
Три дня откапывали занесенную Березовку, потом на кое-как расчищенном небольшом пятачке перед комендатурой всех жителей Березовки долго и нудно пугали и стращали Фридрих и 'рыбий глаз'- Зоммер.
Все стояли повесив головы. Одно радовало, пленные не контактировали с местными, и для Березовки это было просто счастьем. Обошлось без расстрелов и арестов, но Фридрих остервенело пролаял, что все работники имения теперь будут под особым контролем, "за малейший нарушений орднунг - ершиссен!"
Вот и сидел Гриня дома как приклеенный - в Раднево идти в их худой обувке было невозможно, по едва расчищенной дороге почти непрерывно ползли немецкие машины. На обочине пережидать их движение не было возможности - едва сделав шаг в сторону от дороги, можно было провалиться в снег по пояс.
Местные полицаи и приехавшие откуда-то из Бряньска или, может, Орла, какие-то немцы с собаками, попытались определить, куда могли уйти пленные, но снег надежно укрыл их следы.
Кляйнмихель, радостный от того, что фон Виллов уехал на четыре дня - тот дотошно и скрупулезно отправлял все данные в Берлин, недолго думая, сообразил, как выпутаться, чтобы от вышестоящего начальства не было выговоров-замечаний...
Доехал до ближайшего лагеря с пленными, договорился с давним знакомым - комендантом, и глубокой ночью все провернули как надо. А через день нашли в дальнем овраге заледеневшие трупы всех пленных, вот только механика и садовника с ними не было - похоже, где-то по дороге удавили их, а сами заблудились и замерзли - официально это звучало так. На самом же деле вывезли из лагеря двенадцать умерших пленных и инсценировали их смерть от непогоды.
Варя что-то сильно волнуясь, ждала Герби из поездки, и вроде поехал недалеко - в сторону Орла, а тревога не отпускала. Варя изредка заходила на базар, перекинуться хоть парой слов с Ищенко, Толик был, можно было хоть пообщаться, сейчас же единственные, с кем Варя могла не опасаясь разговаривать, были Николаич и Гринька. Но Гринька пацан, а так не хватало живого нормального общения. Это там, в далеких теперь двухтысячных, Варя уставала за день от общения, а здесь было тошно. Перекинувшись несколькими словами с совсем стройным Николаичем - тот быстро пробормотал, что все живы, все нормально, Варя задумчиво, не оглядываясь по сторонам, пошла к дому, не видя, как за ней нагло прется здоровый рыжий немец, среднего возраста.
Едва зашла в калитку, как этот верзила, мгновенно забежав во двор, ухватил её, зажал лапищей рот и потащил к дому. Варя мычала, пыталась брыкаться, но какой-то озверевший немец тащил её в хату. Она умудрилась зацепить ногой оставленное утром ведро, оно, загромыхав, покатилось по сенцам. Как молила Бога Варя, чтобы Руди оказался дома, этот здоровый, чем-то воняющий мерзавец вызывал рвотные позывы.
И Руди, на счастье, оказался дома...