- Не знал я, сын, что ты зародился, раскидало нас тогда. ...я вот тут долго провалялся, еле выжил, рана долго не заживала, гноилась. Если б не Самуил... меня бы не было, да и тебя тоже старый ворчун спас. А чтобы ты не сомневался...
Леший заголил плечо, и повернулся спиной.
-Как у меня, такие же родинки? - удивился сын.
-Да, у нас в роду Лаврицких все мужчины гренадерского роста, крупные с таким родинками рождались. И имена были только Лавр и Ефим, чередовались. Ты вот только - Матвей. Я же и помыслить не мог, что у меня есть сын, и Нэличка здесь осталась. Думал, она с родителями эмигрировала.
Ты маму любил?
- Больше жизни, сынок, ни одна из женщин с ней не идет ни в какое сравнение. Правда, её родители- твои дед и бабушка по материнской линии, меня терпеть не могли, я же из захудалого дворянского роду. У меня за душой только небольшая усадьба в деревне имелась, а те, Вересовы, были весьма небедными, вот и ставили палки в колеса. Мы хотели пожениться ещё в пятнадцатом, когда Нэличке исполнилось восемнадцать - куда там. Потом меня на фронт... А в конце семнадцатого - начале восемнадцатого, когда все рухнуло, у нас с твоей мамой была всего неделя счастья. Я присягал на верность, отправился в армию, вот так и потерялись. Простишь ли меня, сын? Позволишь ли так тебя называть?
И столько боли и ожидания было в таких одинаковых глазах, что Матвей не выдержал, сорвался с места и изо всех сил стиснул своего могутного отца. Леший обнимал своего сына, и по заросшему лицу катились слезы, он и не помнил, когда у него они появлялись, может, только в детстве? Даже когда увидел тяжелораненого, беспомощного, бессознательного сына и тогда слез не было.
Долго вот так стояли отец и сын, Лавр не хотел размыкать объятий, но сын всхлипнул, и он нехотя разжал руки:
-Сын, мы с тобой теперь неделимы, подожди-ка, - он открыл дверь, за которой царапался Волчок.
Тот ворвавшись в землянку, втянул воздух и, как-то радостно взвизгнув, подпрыгнул, ткнулся носом в грудь своего Лешего и опять начал вылизывать лицо Матвея.
-Видишь, как радуется волчище, все ведь он понимает, не говорит только.
Впервые за все время существования отряда было всеобщее построение. Негромко и веско говорил Панас, пояснил, зачем они собрались, зачитал кой какие выдержки из записок Ляхова-Ляховича, в ряду стоявших послышался ропот, и Сева эмоционально сказал:
-Расстрелять сволочугу!
Его поддержали всеобщим гулом. Привели Ляхова, который почему-то уверовал, что ему - особисту, ничего страшного не грозит, побоятся связываться с его ведомством. А когда Осипов зачитал приказ по отряду, что он, Ляхов, приговаривается к расстрелу... вот тут полилось...
Он обошел своим вниманием всех, каждому грозил карами, каждого обещал сгноить в северных лагерях, проклинал Осипова... эту девку, которая во всем виновата, ну дала бы по-тихому - жалко что ли, или убудет? А он, весь такой идейный борец с врагами должен страдать.
Полюшка сжалась, а Сергей молча сделал несколько шагов и с огромным удовольствием врезал Ляхову по морде.
-За базар надо отвечать, тем более, за мою невесту!
Тот взвыл, из разбитого носа потекла кровь.
-Так, - прогудел Леший, - нечего эту мразь слушать, кроме него тут людей нет! - Он передернул затвор верного карабина. - Командуй, Никитович!
И через три минуты все было кончено. Громко сказал Женька:
-Шакалом жил, шакалом и помер.
Панас хотел дать команду, чтобы люди расходились, но его удержал Сергей.
-Я хотел бы сказать перед всеми вами - Полюшка, пойдешь за меня замуж?
Смущенная, пунцовая Полюшка растерялась...
-Но я...
-Ай не люб тебе мой друган? - с озорством спросил Игорь.
-Нет, он мне очень нравится, но как-то все неожиданно.
-Война идет, милая, вот и спешит Серега, - прогудел довольный Леший. - Так как?
Все повернули к ней головы, а стоящая возле Игоря Стешка заорала:
-Да согласная она, согласная, ей Сярега с первого дня приглянулся, она стесняется просто.
-Ну вот! - Серега подхватил свою без пяти минут жену на руки.
Мужики заулыбались, окружили молодых, поздравляя, а насупленный, казавшийся старше своего возраста, боец Климушкин неожиданно для себя и, тем более, для всех, выдал целую речь: -Война, она когда-никогда закончится, а после неё ох как много надо будет нашим бабам рожать, народищу-то полегло, так что пусть у вас в жизни всегда будет совет и любовь и много детишков!
-Вот, истинно так!
Вечером был праздничный ужин, и как-то никто не вспоминал Ляхова - избавились от дерьма и хорошо. Наоборот, эти два события сплотили людей, и пришел к Ивану Климушкин с исповедью.
-Почему не к Панасу? Да ты, Иван, постарше, попонятливее будешь... Вкратце так: старший политрук Разгуляев, Западный военный округ. Осужденный в конце сорокового по статье 58-10, пропаганда и агитация против партии и правительства, на двадцать пять лет. Арестован был в Гродно, к лету должен был по этапу отбыть в Сибирь, долго раскачивались товарищи, по дороге эшелон разбомбили, ранило осколком в ногу. Провалялся пару дней в кустах, пока на меня такие же бедолаги не наткнулись-отступающие красноармейцы, растерянные, деморализованные, почти безоружные. Документов никаких, а когда побрели дальше, старшина, прибившийся с двумя пацанами дня через три, Сидоров, светлая ему память, потихоньку ото всех сунул мне красноармейскую книжку вот этого Климушкина, Ивана Иваныча. Сказал, что вместе на действительной были, что этот Иван, он безродный, детдомовский, и вряд ли будут тщательно проверять такого. На вопрос, почему мне помогает, сказал:
-Нашего комроты - светлого и умного человека, по доносу арестовали, а тот, кто донес... Ну плюгавый, поганый человечишко был... да, ему в первый день войны в спину прилетело, за командира. И ты, я вижу, из таких же, как наш командир. Живи вот за Ивана, если суждено в этой бойне не погибнуть. Получилось, что стал у них старшим, сначала шли ночами, на гул орудий, потом начали мелкие диверсии организовывать, заимели два автомата, налетел на протянутую веревку их мотоцикл, собирали все брошенное оружие, потихоньку наладили дисциплину - в открытый бой не вступали, с нашим ли вооружением, но покусывали фрицев чувствительно. Дал маху я, признаю, принимал многих, радовался, что если к нашим выйдем, почти роту приведу, да вот, сдал нас один, за самогонку... Взяли сонных. Сидоров тогда и погиб, схватил этого Иуду за горло да так и не разжал рук, даже мертвый. Вот, Иван, делайте со мной что хотите.
-А что с тобой делать? Воюй, живи, детишков вон рожай, если дойдешь до Берлина. Панасу я скажу, а Осипову и знать не надо, он хороший мужик, но партиец до мозга костей. А я... я немного по-другому смотрю на все это. Приносишь пользу своей стране, не побежал к ним в полицаи, значит, русский -Родину любишь больше, а не себя! Будь похитрее, никому больше не говори, что политрук, грамотность свою тоже не сильно выказывай, так - самородок из деревни Подмышки, Пскопской, - вспомнил Шелестов давний фильм о войне. - Живой останешься - езжай куда подальше, вон Дальний Восток, там народу мало, знакомых вряд ли встретишь, да и, наверное, мало кто тебя сейчас узнать сможет. Правильно тебе твой старшина сказал - живи за того Иван Иваныча, всяко лучше здесь зубы фрицам выбивать, чем баланду хлебать.
Герби ломал голову, как лучше обставить поездку Варьи к своим родственникам, чтобы, по выражению Вари, 'комар носа не подточил'. Герби, правда, не совсем понял это выражение, но раз она сказала, значит, так правильно. Помог, как ни странно, Леший, пришедший в Раднево к Фридриху, с сообщением, что к охоте все готово - нашел берлогу медведя, но в дальнем лесу. Дальний лес - это чужая территория, и он не может гарантировать безопасность, и это проблема Фридриха, если, конечно, они захотят на эту охоту. Фрицци, конечно же, загорелся - ещё бы, руссбира завалить, это дорогого стоит. Кляйнмихель, естественно - тоже, глаза горели азартом, и решено было через десять дней при усиленной охране поехать на медведя.
-Фрицци, мы с твоим фатером стали мучиться коленями, - начал разговор Леш.
-Вас? - не понял Фридрих.
-Колени, говорю, болят у нас - крутит и выворачивает, сил нет, спать невозможно. Тут неподалеку, в Дятьковском районе есть пасечник один, дед Григорий, делает мазь с пчелиным ядом, очень уж она хороша, помогает. Ядзя-то, с довоенных времен у него эту мазь приобретает, тоже мается суставами. Надо бы её приживалку к деду отправить, баба честная, все как надо сделает. Выпиши ей документ, может, за неделю-десять дней обернется. Григорий - мужик нелюдимый и мало кому верит, а вот то, что эта приживалка Ядзина подруга - поможет. А пошлешь кого незнакомого - хоть пытай его, ни за что не поверит, мазь-то долго делать надо. Да и скорее всего, сейчас и не из чего, если только где зачуток хранит.
Фридрих было заартачился, но через день, приехав к фатеру, застал того сидящим в кресле, с ногами, укутанными двумя одеялами, и едва доходившего до туалета и обратно.
-Гут! Леш, приводи эту приживальку!
Леший пошел до Вари, тщательно проинструктировал, что и как говорить Фридриху.
И пошла Варя в комендатуру... После происшедшего с ней, она на самом деле боялась...больше всего сорваться и с ненавистью посмотреть на этих завоевателей.
Все обошлось. Краузе-сын, не заморачиваясь, пролаял:
-Фрау дается разрешение унд документ на посещение и покупку мази для фатер и косподин Леший. Документ можно получить в канцелярий.
Документ был выписан на десять дней, за это время Варя должна была дойти до Клетино - так называлась деревушка, и вернуться обратно, отметившись по приходу в комендатуре.
Леший снабдил Варю небольшим запасом продуктов, вытребовав у Фридриха разрешение: