-Давайте его мне, где один там и второй вырастет, не хвашисты же мы в самом деле.
-Точно, не та мать, что родила, а та, что воспитала! Ай, девочка, какая ты молодчина! Поймите, сельчане, он в своей жизни ничего не сделал плохого, разве только меня обмочил, - засмеялся старшина, и вслед за ним засмеялись сначала робко, а потом все смелее и сельчане.
-Вот и хорошо, мы тебе, девочка, чем сможем - поможем, как назовешь-то сынка?
-А как Вас!
-Ох, ты! - подкрутил ус старшина. - Тезка, значит, будет мне, жив останусь - навещу непременно после войны. А зовут меня Андрей Никитович.
-От и будет у тебя, Пелагеюшка, Сергей и Андрей у сыновьях, бабы, неуж не поможем ростить мальцов? - воскликнула Ефимовна.
-Чаго уж тама! - Поддержала её Марфа Лисова. - Где усе, тама и энтот, приблудыш! Дитё и в самом деле - безвинное. А сироту пригреть - дело Божие!
Долго не могла уснуть взбудораженная деревня, и спали впервые за два долгих жутких года - спокойно, теперь можно было ходить с поднятой головой - наши же у деревне!!
Поутру провожали танкистов, низко кланялись им, желали уцелеть и возвращаться хоть поранетыми, но живыми, у родные хаты.
Андрей-найденыш оказался светленьким, с голубенькими глазками.
-Ну вот, Полюшка, - гудел Леший, - один внук на Сяргея помахивает, а второй на тебя, я теперь такой богатый дед - четыре внука и одна девочка.
-Як чатыри? - спросил Гринька.
-Так, ты с Василем, и два Гончаровых - Сергеевича, и Дуняша.
К обеду в деревне появились партизаны - Панас, Матвей и Иван - пришли до завтрашнего утра.
-Утром у Раднево, на призывной пункт и на хронт.
Иван пошел с Гринькой до деда Ефима, тот довольнешенек, крутился возля солдатиков, ведя любопытные и познавательные разговоры - все уже знали что скрипить и воеть новая орудия - "Катюша", которая даёть хрицам прикурить.
Гринька закричал:
-Дед, хади сюды. Тута твой крестник пришол!
-Який ешчё крестник? - пробормотал дед, повернулся и застыл, потом отмер:
-Командир, живой? Егорша, Егорша хади сюды! Ай, и впрямь крестник. Ребяты, ён жа у сорок первам не живой совсем был, ёны вон тама на бугре хрицев до последнего стреляли, мы жа их, - дед всхлипнул, -усех тута схоронили, молодыя усе. А яго, - он кивнул на смущенного Ивана, - яго по стону определили, взрывом у кусты закинуло, от, жив остался.
Дед обнял Ивана, а тот горячо благодарил его.
-Ай, сынок, знать, не суждено тебе погибнуть, вот увидишь, жив останешься. Примета есть такая - у гостях у старухи с косой побыл и вярнулся, значить, жить будешь долго!!
Ефимовна потрясенно переводила взгляд с Лешего на Матвея...
-Леш, это же..? Невероятно?? Одно лицо, только мальчик худенький!
-Да, Марья, это мой, чудом найденный и чудом же выживший - сын. Спасибо Варе с её таблетками, они не только Василя, а ещё многих поставили на ноги.
Гринька и Василь дружно вздохнули.
-Ничего, ребятки, вы-то точно доживете! - произнес непонятную фразу Леший, а Гринька, неунывающий и не лезущий в карман за словом - только огорченно покачал головой.
Как тяжело было отпускать Лешему своего сына... знает только он сам. Отец и сын, молча обнявшись, стояли долго-долго.
-Ждать буду, Матюша, всю оставшуюся мне жизнь, может, и сбережет тебя моя отцовская любовь, ты, сын, пиши мне, вон, на Крутовых.
Как смотрел Лавр на уходящих ребят, долго потом кряхтел и утирал глаза - пока никто не видел.
Жизнь сразу же завертелась колесом. В освобожденных районах начали разминировать поля - торопились по сухой погоде успеть засеять озимыми, чтобы рожь уродилась. Первыми в Березовке саперы проверили все поля усадьбы Краузе, а вот в самом доме обнаружили много чего из тех сюрпризов, что взрываются.
-От гад, змеюка, Фридрих, гаденыш, яго это работа, то-то ён усё туды и приезжа! - ворчал вездесущий, забывший про прострелы, дед Ефим, некогда стало на печке ворчать, надоть дела делать.
-Счастье, что мальчишки не залезли, - попыхивая дедовым самосадом-горлодером, говорил пожилой уже старшина, старший у саперов. - Мальчишки, они любопытные, всегда стараются нос засунуть, куда не следует.
-Да они, можеть, и наладилися, так энтот, сынок хозяйский до последнего бывал тута, а хто ж станеть лезти, зная его поганую натуру.
Саперы разминировали все и через неделю уехали, а бабенки, ребятня постарше и деды взялись за пахоту. Наезжал к ним однорукий, болезненого вида секретарь райкома - Илья Никифорович, назначенный только что, бывший у мирное время агрономом у Беларуси, што ешче под немцем была - бабы его жалели, а он, толковый мужик, присоветовал, как лучше вспахать и засеять поля. И пахали до самых поздних сумерек, две их худые, лядащие лошаденки выбивались из сил, но тянули плуг.
Стешу назначили бригадиром, а вот правой её рукой стал Гринька. Стеша убегала покормить Дуняшку, а Гринька, с неизменной цигаркой командовал бабами. И так лихо у него получалось, что как-то незаметно его стали звать Родионычем.
Особенно после того, як до них приехали хфотограф и корреспондент газеты, аж из самого Бряньску.
Панаса в армию сразу не отправили, он, что называется - сдавал дела. Долго и тщательно рассказывал про действия своего отряда, про пленных, про погибших семерых заброшенных диверсантов - горевал, что они погибли - не мог ведь он сказать всей правды. Осипов предоставил все записи их удачных подрывов и всех проведенных операций против фрицев, вклад оказался внушительным, и особист откровенно удивился, что в отряде погибло столько мало партизан, в соседнем, вон, напротив, были очень большие людские потери.
Приглашали и Лешего, тоже долго вели с ним разговоры, все - и Панас, и Осипов, и Леший в один голос говорили о погибших дивовцах и двух мальцах Крутовых только самые хвалебные слова. Панас с Осиповым долго сидели и писали представления к награждению самых отличившихся своих партизан, конечно же первыми шли ребята, которые ушли к себе, потом Гринька с Василем, Стеша, Пелагея, остальные партизаны. Мужики включили в список почти всех.
Гриньку с Василем тоже расспрашивал особист - его интересовало все.
Гриня, не мудрствуя, рассказывал, Василь кивал головой или наоборот, мотал, когда Гринька что-то не точно говорил.
-От, ён у меня як прохфессор, усё помнить, доисконально! - хвастался братом Гриня
Василя осматривали в больнице. Врач, усталая такая тетка сказала, что мальчик заговорит, может, совсем скоро, а может, к весне.
Особист сильно смеялся, когда Гринька рассказывал про дедовы схороны и записки.
-И как ты так долго молчал, при твоей-то болтливости??
-А дед сказал, никому, от я и молчал, я чаго ж, не понимаю что ли? Мы с Василем у Радневе часто бывали, на нас уже внимания не обрашчали, ну, носют малые усякую дрянь у ремонт, а Василь, ён совсем не вызывал подозрениев, усе же знали, что ён нямой, а про яго память забыли, от мы и ходили.
-А с немцем зачем курил?
-О, уже докладали? А чаго не покурить, правда, сигареты у их дярьмовые, слабы, но иной раз от и услышишь чаго дельное в перекуре. Курт, ён старый был, сколь раз гаворил - Гринья, нихт геен. От мы с Василем и не ходили тагда.
И про то, как подслушали они с Колькой замысел хрицев - сжечь деревню, для устрашения, тоже. Особист долго с уважением пожимал им руки с Василем. Но все закончилось, и разговоры, и расспросы-допросы.