На дачу мы приезжаем первыми.
Девять утра, день солнечный и теплый, но прогноз обещает дождь во второй половине дня, так что мама с самого утра развела панику. Все пропало, гости приезжают к четырем, если делать мясо утром, оно остынет, если оставить на потом — дождь.
Отец держится из последних сил, так что как только заезжаем на территорию участка, пулей вылетает из машины и хватается за сигарету.
— Мам, хватит, — «включаю» взрослую дочь. Иногда у нас вот так: мне приходится разъяснять ей вещи, которые мне интуитивно понятны и видны, хоть у меня опыта в отношениях — гулькин нос, помноженный на ноль. — На чердаке есть летний зонтик, поставим над мангалом, если что. Не паникуй. Не порти отцу настроение.
И чтобы успокоилась, даю ей глоток кофе из моей термокружки. Кофе у меня «с секретом» — двумя столовыми ложками оригинального «Бейлиса». Просто чтобы не встречать Сашу с его женой совсем уж дерганой. Хоть это скорее эффект плацебо.
Мы быстро наводим порядок: подготавливаем гостевые комнаты, меняет постельное белье, развешиваем полотенца и туалетные принадлежности. Папа, как настоящий Челентано, методично курит и колет дрова. Судя по стопке, их хватит до следующей зимы, но мы обе помалкиваем.
Первыми, около трех, приезжают Сашины родители. Мужчины сразу обнимаются, отец довольно ворчит, разворачивая полученный в подарок какой-то модный спининг. После обмена любезностями Сашина мама, Анна Павловна, несется на меня с распахнутыми объятиями.
Я чувствую себя неловко, пока она тискает меня, словно дорвавшийся до любимой куклы ребенок. Потом отодвигает, рассматривает со всех сторон, качает головой и снова тискает. Только теперь уже охает и причитает без вступления:
— Солнышко мое хорошее, что ж вы с Сашенькой-то так, а?
— Анечка, вам нервничать нельзя. — Она всегда молодилась, даже двадцать лет назад одевалась под стать студенткам-первокурсницам, и жутко злится, когда к ней по имени отчеству. — Саша теперь в хороших руках и о нем есть кому позаботиться.
«Его жена — та его сука, но я не могу этого сказать вам».
— Ой, какая я растяпа! — Женщина всплескивает руками и убегает к машине.
Тоже одна из ее странностей — она абсолютно не способна фокусироваться на чем-то больше десяти минут. Исключение — вязание и выращивание фиалок. Так что, когда вручает мне бумажный пакет с бантом, могу поспорить, что внутри либо очередной шарф, либо очередная фиалка.
На этот раз — шарф. Большой, мягкий, бежевый с белыми полосами и длинными пушистыми кистями. Мне нравится, и я с удовольствием буду его носить. В конце концов, это просто подарок крестной.
К четырем, когда мужчины уже вовсю заняты мясом, а моя мама изображает пятачка и все время приговаривает, что вот-вот пойдет дождь, приезжает Вика с семьей.
— Так, засранка, держи будущего крестника! — Подруга вручает мне шестимесячного Пашу, хватает у мужа перевязанную красивым бантом коробку и несется поздравлять моего отца с Днем рождения.
Пашка уже совсем большой и характером весь в Вику: такой же любитель посмеяться надо всем на свете и охотно хвастается целыми двумя зубами на нижней челюсти. А еще он вкусно пахнет молочными смесями и детским печеньем, так что хочется таскать его, пока не отвалятся руки. А это недолго, потому что он тот еще упитанный мужичок.
— Хорошо выглядишь, Йени, — слышу мужской голос в спину. — Даже еще лучше стала.
— Врешь ты все, Колесников, — немного натянуто пытаюсь шутить я. — Бледнее бледной поганки, зубрилка с передней парты.
— Да ну брось, ты правда до сих пор дуешься?
Я поворачиваюсь и передаю Пашку отцу — Вадику. Когда-то мы втроем учились в одном классе.
Минуту смотрю на них с мальчишкой — похожих, как близнецы.
— Как живешь, Йени? — Вадик как обычно улыбается одними губами. — Я тебе писал пару раз, но ты, кажется, меня игнорируешь.
— У меня столько спама каждый день, прости. Действительно могла просто не заметить. — Я умею притворяться. В особенности, когда дело касается Вадика. В особенности, когда вру ему в лицо, потому что действительно нарочно игнорирую и его письма, и сообщения.
Он понимающе кивает.
— Сашка долбоеб, — говорит чуть погодя, когда мы обмениваемся парой вежливых вопросов и ответов. Паша у него на руках смеется и пытается затолкать в рот веревку от капюшона отцовской спортивной кофты.
— Вадик, не надо. Пожалуйста.
Я осторожно вынимаю шнурок из пухлых детских ладошек, ссылаюсь на то, что мне нужно помочь матери, и быстро ухожу.
Год назад, на их с Викой свадьбе, Вадик признался мне в любви. Сказал, что любил меня чуть ли не с первого класса, а с ней начал встречаться только чтобы быть поближе, чтобы найти ко мне — молчаливой и угрюмой — волшебный ключик понимания. А когда я начала жить с Сашей, у него опустились руки, и он сделал предложение Вике. Потом одумался, но Вика уже была в положении. А ключ ко мне так и остался на дне самого глубокого колодца.
С тех пор я даже рада, что мы с Викой как-то потихоньку перестаем быть лучшими подругами. Хоть ничего не сделала, а в глаза ей смотреть стыдно.
Когда мы с мамой и Викой в три пары рук быстро накрываем на стол на веранде, под навесом, в тишине и без опасных сквозняков, подъезжает третья машина. Сашин новенький внедорожник-«мерседес». Еще одна покупка в кредит, в счет будущего успеха. Еще один повод для ссоры, когда я не оценила и не подержала его счастья по поводу приобретения, и поинтересовалась, зачем ему еще один автомобиль в долг, если первый на ходу, и если от дома до офиса — двадцать минут на метро.
Саша как всегда приезжает «богато».
Я смотрю на зачем-то притащенный огромный букет роз, которые мой отец принимает со словами: «Я те баба что ль?» В подарок — «Паркер» с золотым пером и красивая подготовленная речь о том, что этим пером он должен подписывать только самые важные документы. Моей матери — тоже цветы, только белые. И пока Саша расцеловывает ее в щеки, его жена вручает бумажный пакет с надписью «Иль де Ботэ».
Даже не пытаюсь подойти, чтобы поздороваться.
Хорошо, что она не знает, кто был в доме Антона. Темный взгляд в мою сторону такой… подозрительный, что нетрудно догадаться — меня тоже записали в круг возможных новых женщин ее бывшего. Записали — и тут же вычеркнули.
— Йени, иди к нам! — подзывает рукой Анна Павловна — и я потихоньку присоединяюсь к их компании. — Ты в порядке? — С искренней заботой проверяет ладонью температуру моих щек и тут же отправляет Сашу в дом, чтобы сделал чай с лимоном и медом.
Она милая и славная женщина. С причудами, где-то такая же «не от мира сего» как и я.
Но эта мизансцена — она для нелюбимой невестки. Показательный щелчок по носу. Громкое красное на белом: «Не для тебя я сыночка растила».
Наташа корчит огромные губы, делает такое движение бровью, как будто от этого зависят наши жизни, и вдруг смотрит куда-то вниз.
На мои ноги.
Долго и пристально, даже не реагируя на попытки Вики сгладить материнский фокус и перевести тему на то, как проходит их с Сашей медовый месяц.
Что не так с моими ногами?
— Знакомые кроссовки, — медленно, буквально взламывая взглядом мое дышащее на ладан душевное равновесие, произносит Наташа.
Кроссовки? При чем тут кроссовки?
Господи.
В них я ездила к Антону.