Michael Jackson — Give in to Me
Застолье как всегда затягивается. Чтобы в День рождения отца мы встали из-за стола раньше часа ночи? Когда это произойдет, отец отметит день красным в календаре как дату, когда началась его официальная старость. Он до сих пор считает, что двужильный, и мы с мамой старательно оберегаем эту веру, украдкой пряча нашего вояку от бытовых сквозняков.
— Я постелила вам на мансарде, — говорит мама с видом заговорщицы. — Там удобно, и я еще подушек набросала.
Она тоже выпила по случаю, иначе не проявляла бы столько рвения по поводу удобства постели, в которой ее дочь проведет ночь с мужчиной.
Точнее, не совсем постели.
На мансарде у нас совсем небольшая комната — там из всей мебели только тумба из ротанга и пара кресел — мешков. А основное пространство занимает конструкция из огромных матрасов, брошенных прямо на пол. Полы у нас с подогревом, так что спать здесь, особенно зимой, одно удовольствие: можно валяться всю ночь и через окно в потолке смотреть, как падает снег.
— Йени, солнышко, только… — Мама потихоньку забирает тарелку из моих рук и чуть не силой заставляет посмотреть ей в глаза. — Ты бы сказала ему… Знаешь… Мужчина должен…
Я поджимаю губы.
Понимаю, что все ради моей заботы, но эти слова сейчас — как увесистая оплеуха, которая отбрасывает меня назад на десять лет, и все выпитое внезапно подступает к самому горлу.
Ванна здесь рядом.
Успеваю добежать до нее, но не успеваю закрыть дверь.
Вместе с выпитым выталкиваю из себя отвращение, стыд и боль, сдавливаю колени до хруста костей. Я до сих пор ее чувствую. Каждый раз, когда закрываю глаза, когда случайно в толпе натыкаюсь на глаза того же цвета или такой же шрам на лбу.
Я отравлена этим на всю жизнь.
Можно сколько угодно прикидываться нормальной и верить, что мои сексуальные фантазии могут стать реальностью, но я всегда «откатываюсь» назад в эту точку.
— Малыш? Что с тобой?
Как слепой котенок тянусь на знакомый голос, чувствую, как Антон присаживается рядом на колени, притягивает к себе. Мотаю головой — меня же только что вырвало, и неважно, что только вином и горечью.
— Все-все, я здесь…
Такая ерунда — «я здесь».
Два слова.
Мне кажется, что у бесконечной пропасти, куда я падаю, наконец, появился конец.
Не разбиться бы, если там острые камни.
— Перебрала, писательница? — Я чувствую улыбку мне в волосы, заботливую помощь, чтобы мы оба встали.
Если и была немного хмельной, то сейчас во мне все слишком трезвое.
Но я лучше откушу себе язык, чем признаюсь.
Поэтому я снова прячусь за ложь. В ней безопаснее. По крайней мере выпившая писательница — это совсем не то же самое, что скрывается по ту сторону вранья.
— Твоя бывшая так на меня глазела, что я и кусочка не смогла проглотить, — вру я. Точнее, я говорю правду. Но не всю и не до конца.
— Трусишка.
Это так… тепло. Приятно. Как солнечным зайчиком по сердцу, даже щекотно в груди. И хочется глупо, как маленькой, хихикать и кивать, кивать и хихикать.
— А теперь, малыш, попытайся перестать дрожать и сосредоточься, потому что мне очень важно услышать ответ на свой вопрос.
Я смотрю в его всегда смеющиеся карие глаза, пытаюсь понять, что за напасть могла случиться в… кажется, уже три часа ночи. Ну, кроме того, что мой уставший майор в наше третье свидание увидел меня в обнимку с унитазом. Господи, стыд какой!
— Мне бы душ и зубную щетку, — улыбается Антон. — Я вообще ни хрена с собой не взял.
— Душ вот, — тычу пальцем в душевую кабинку, которую установили только в прошлом месяце. — А вот запасная зубная щетка… Надо поискать.
Дача для отца, как он сам любит говорить, вторая обитель. Тут неподалеку речка, и они с друзьями часто приезжают на ночную рыбалку. Мыло, станки для бритья и всякие гигиенические штуки в одноразовых упаковках мать покупает регулярно.
Так что щетка точно должна быть.
Пока копаюсь в тумбе под раковиной, за спиной раздается возня.
— Вот, наш…ла.
Антон стоит сзади, уже без толстовки, с взъерошенными волосами и руками на ремне джинсов. Я, должно быть, выгляжу очень глупо, когда приклеиваюсь взглядом к его пальцам, от которых совершенно точно как-то по-особенному схожу с ума.
— Запрешь дверь? — Ремень распадается на две стороны, молния расстегнута до упора. — Изнутри.
Я делаю это меньше, чем за секунду.
Мой мужчина усмехается, запросто стаскивает джинсы вместе с трусами и берет зубную щетку из моих ослабевших пальцев.
— Не такая уж и трусишка, как оказывается.
Я не знаю, как назвать то, что происходит.
Помешательство? Персональное солнечное затмение на мою голову?
Все плохое, что торчало в моей голове несколько минут назад, потихоньку сползает куда-то на сторону, как черные тучи грозы, которая прошла мимо. Не ушла совсем и все равно висит нехорошим предупреждением, но я могу попробовать не замечать ее. Тем более, когда рядом пара татуированных рук, широкие плечи, грудь, по которой хочется провести пальцами, живот с деликатной полоской волос вниз от пупка.
Я закрываю глаза.
Видела же голого.
Видела, как он дрочил передо мной, а все равно стыдно. И тянет в животе.
— Мы можем просто принять душ вместе, Йен. Йени, — тянет мое имя, странно улыбаясь и немного жмурясь. — Так больше нравится.
Киваю. Мне тоже больше нравится, как эта форма моего имени звучит в его исполнении.
— Раздеться не хочешь?
У меня деревянные пальцы, но я кое-как справляюсь с молнией кофты.
Он не трогает меня даже пальцем.
Просто наблюдает.
Я спускаю кофту по плечам, вздрагиваю, когда по оголенной коже локтей пробегает непонятно откуда взявшийся прохладный сквозняк.
Неуверенно берусь за нижний край футболки, но на этот раз Антон все-таки протягивает руку. Не для того, чтобы помочь с одеждой: просто снимает запутавшуюся в моих волосах заколку.
Выдыхаю. Вспоминаю, что была смелой мгновение назад.
Все будет так, как я захочу? Как нужно мне? Если я скажу «стоп» — он остановится?
Стаскиваю футболку, остаюсь в бюстгальтере и джинсах.
Медальон колдуньи на мне — я не снимала его с того дня, и не думаю, что захочу снять в ближайшее время.
Мне так страшно, что только упрямство не дает остановиться на полпути и сбежать, спрятавшись в углу.
Мне так страшно, что единственный способ побороть панику — сжечь все мосты.
Я даже на экзамены всегда ходила первой.
Стаскиваю джинсы вместе с трусиками, переступаю через них и глупо дергаю ногой, потому что проклятая штанина не хочет отпускать лодыжку. Почему в книгах и фильмах все это выглядит сексуально и чувственно, а в реальности я в итоге стою в одном носке, лохматая и красная, как рак.