публичность к минимуму. Они спросили, что будет на могильной плите, - что мы опубликуем в
финансовой прессе в конце сделки. Мы сказали, что публикация нужна, конечно (просто как
сувенир, на память), но никакой рекламы, избави Бог. Они согласились на публикацию, но только
чтобы наверху не было германского орла. Мы в шутку предложили заменить орла свастикой.
Видимо, эта идея не показалась им забавной. Это был наш единственный прокол, когда
рассудительность немножко отказала.
Когда сделка наконец прошла, получился оглушительный успех. Salomon Brothers и мой
клиент вели себя просто как бандиты. Александр и я заслуживали почестей. Оппортунисту тоже
причитались аплодисменты. Вот тут и начались неприятности. В тот же вечер, когда сделка
состоялась, в Лондоне и Нью-Йорке появился меморандум с описанием нашей сделки
(конструкция получилась очень умная, и ею можно было похвастать). Но при этом в
меморандуме не было ни словечка ни про меня, ни про Александра, ни про нашего клиента.
Единственная подпись - Оппортунист.
Трюк получился очень удачный. Посторонним трудно в это поверить, но ни один из наших
боссов, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке, толком не понимал смысла того, что мы сделали. Всякий, кто знаком с бизнесом, знает, что это норма. Оппортунист описал схему операции, объяснил ее
руководству и тем самым присвоил все лавры себе.
Это было такой несправедливостью, такой дикой и предательской ложью (до сих пор не
понимаю, как он мог рассчитывать, что это ему сойдет с рук?), что стоило бы просто посмеяться
над ним. Но в тот момент мне было не до смеха. Я метнулся к его столу, чтобы вздуть как
следует. Швыряться телефонными трубками - это было нормально. Выкрикивать оскорбления -
нормально. Но вмазать коллеге в пятак - этого не допускалось. Я надеялся, что до мордобоя
дело не дойдет, а если я все-таки ему вмажу, он мне ответит. Тогда нас обоих уволят.
Но тут выяснилось, что Оппортунист сумел меня опередить. Как только его меморандум
отксерокопировали, он рванул в аэропорт и первым же «Конкордом» махнул в Нью-Йорк. Вряд ли
он сделал это, чтобы избежать встречи со мной. Думаю, ему даже в голову не пришло, что
теперь меня нужно опасаться. Насколько он знал, я не был знаком ни с одной шишкой в нашей
фирме и не смог бы испортить ему удовольствия. Но если бы он просто хотел исчезнуть, ему
вполне хватило бы билета в первый класс на стандартный коммерческий рейс.
В тот самый миг, когда я остолбенело стоял перед его пустым креслом на лондонском
торговом этаже. Оппортунист исполнял то, что Александр удачно обозвал «кругом победы», по
всему 41-му этажу в Нью-Йорке. По пути он останавливался и рассказывал всяким вроде
Штрауса и Гутфренда, как здорово прошла сделка. Он, естественно, при этом не говорил: «Я это
все провернул, и, когда придет время, меня нужно наградить как следует», хотя именно это имел
в виду. Не было нужды опускаться до столь вульгарных подробностей. Его меморандум все уже
получили. Раз он появился в Нью-Йорке, все и так поняли, что он провернул эту сделку, а раз он
никого при этом не помянул, значит, то была только его заслуга.
Скорее всего, каждый знаком с яростью, возникающей, когда тебя ограбили. Но настоящая
горечь знакома только тому, кого уделала система в целом. Именно это и происходило со мной.
Никто из начальства даже не подозревал всей правды. Председатель Salomon Brothers International подошел к моему столу со злосчастным меморандумом в руке. «Я хочу
поблагодарить вас за помощь, - сказал он. - Оппортунист не смог бы провернуть эту свою сделку, если бы не ваши контакты с этим клиентом».
Свою сделку? «Ты. идиот, - хотелось мне выкрикнуть. - Тебя одурачили». Но вместо этого
я только улыбнулся и сказал спасибо.
Как рассказывал потом Александр, в Нью-Йорке все говорили только о том, что за умница
наш Оппортунист. У Александра было не меньше моего оснований злиться из-за этого. Но он
был настроен философски. «Не стоит злиться, - урезонивал он меня. - За ним такое и прежде
водилось. Что делать!» Мое участие было отмечено хотя бы на местном уровне, а у Александра
и этого утешения не было. Его вклад в финансовую историю фирмы остался незамеченным. Мы
стояли перед выбором: обозлиться или махнуть рукой и оставить как есть. Решение я
предоставил Александру. Настроение у нас было - колесовать негодяя. Что за радость быть