сразу почувствовал себя нашкодившим школьником. Пришлось напомнить себе, что передо мной
- вор.
Может быть, я недооцениваю себя и преувеличиваю роль фирмы, но думаю, что мне нигде
и никогда в других обстоятельствах не пришло бы в голову то, что меня осенило, когда я уселся
в кресле над торговым этажом. Короче, я решил его сделать. Во мне неожиданно открылись
ресурсы макиавеллизма, о которых я прежде и не подозревал. Меня охватило радостное
предчувствие мести. Исчезли малейшие следы нервозности, тревоги или злости. Я наслаждался
предвкушением расчетливой схватки. Мне было ясно, как следует себя вести: самому говорить
как можно меньше и дать ему возможность сказать что-то такое, чего произносить не следует.
У Оппортуниста была возможность собраться и успокоиться, но он с самого начала был в
болезненно напряженном состоянии. Он был человеком разумным и здравым во всех
отношениях, кроме непристойно разбухшего самомнения. Должен отдать ему должное, он был
ловок и силен. Но при этом не допускал и мысли, что остальные не хуже. Он забросил одну ногу
на стол и пристально уставился на что-то, что было у него в руке. Думаю, он крутил в руке
карандаш. В глаза он не смотрел.
- Я был о тебе лучшего мнения, - начал он. - Большинство других здесь тупицы. Думал, ты
получше.
Большинство людей в Salomon никак не были тупицами, но это был его стиль. Он, вероятно, и в самом деле так думал.
- Что ты имеешь в виду? - спросил я.
- Мне позвонил босс и сказал, что ты распускаешь слухи о японском варранте, - ответил
он.
- Ну и что?
- А почему ты мне ничего не сказал? Как по-твоему, кто ты здесь на самом-то деле? - Он
начал напирать. Выдержав секундную паузу, он продолжил: - Тебе ведь без моей помощи не
провернуть эту сделку. Мне достаточно разок позвонить, и все застопорится ...
Тут он пустился в воспоминания о миллиардных сделках, которые прошли или не прошли
только потому, что он решал, что и как будет.
- Но чего ради мешать моей сделке, если она обещает приличную прибыль? - недоуменно
спросил я.
Я точно знал ответ. Я знал, почему он готов помешать прибыльной операции. Если лавры
за нее достанутся не ему, то лучше, чтобы ее вовсе не было. Иначе разрушится выстроенная им
иллюзия, что он один владеет новой логикой использования варрантов. Но если он сумеет эту
иллюзию удержать, то в конце года его ждет очень большая премия. Все это я прекрасно
понимал. И он знал, что я все понимаю. Из-за этого он злился. И злость была его самой большой
ошибкой.
- Один мой звонок, - мрачно пригрозил он, - и тебя уволят. [По всему видать, телефон был
любимой декорацией его интриг.] - Достаточно позвонить моему [боссу] или Джону [Гутфренду], и
тебя здесь не будет.
Я выиграл. Я вытащил из колоды четвертого туза. Оппортунист блефовал, и это было
написано у него на лице. Когда целые дни проводишь на торговом этаже, приобретаешь особую
чувствительность к блефу. Здесь почти всегда все прозрачно. И стоит поймать кого-то на блефе, он твой, как рыбка, плотно севшая на крючок. После этого можешь спустить ее с крючка либо
подцепить сачком. В этом случае я уже понимал, что буду делать дальше. Оппортунист
заигрался. Он не мог меня уволить. Он не мог даже остановить мою сделку. Более того, многие
очень разозлятся, узнав о его угрозах. Он попал в беду, хотя такого поворота я и не ожидал.
Никогда прежде мне не удавалось так эффектно кончить интригу и расстроить чьи-либо планы.
Впрочем, никогда прежде мне и не приходилось расстраивать чьи-либо планы.
Не было смысла продолжать наш разговор. Я принял озабоченный вид. Я сказал ему - да, никогда впредь, а если в будущем мне опять придет в голову хорошая идея, я мигом прямо к
нему. Похоже, что он поверил мне.
В своей схеме Оппортунист не учел только всезнающего, всемогущего и всепожирающего