- На моих глазах многие начинали здесь карьеру и блестяще проявляли себя в первый год,
- тут он назвал имена нескольких молодых директоров групп. - Но еще никто не добивался таких
успехов, как ты. Ни Билл, ни Рич, ни Джо, - перечислял он. И вдруг: - Ни даже [Человек-пиранья].
Ни даже Человек-пиранья? Ни даже Человек-пиранья!!!
- Мне нечего добавить, - завершил он свою речь, - кроме поздравлений.
Он говорил минут пять и добился нужного эффекта. Когда он умолк, я готов был заплатить
ему за честь работать на Salomon Brothers.
А я-то думал, что уже стал профессиональным и умелым продавцом. Босс показал мне
настоящий класс продажи. Он нажал на все нужные кнопки. Почти все накопившиеся за год
циничные и горькие чувства по отношению к организации бесследно растаяли. Я испытывал
глубокое благоговение перед фирмой, моими многочисленными боссами, Джоном Гутфрен-дом, маклером по облигациям AT & Т - буквально перед всеми, кто имеет отношение к организации, за исключением, быть может, одного только Оппортуниста. Мне стали безразличны деньги. Мне
хотелось только, чтобы этот замечательный человек еще раз подтвердил высокую оценку моих
достижений. Я начал понимать, почему перед тем, как выдать человеку деньги, ему произносят
речь.
При раздаче денег в империи Salomon следовали отработанному, почти церковному
ритуалу. Деньги возникали только в самом конце, да еще в виде загадки, которую ты должен был
разгадать.
- В этом году ты заработал девяносто тысяч долларов, - услышал я.
Жалованье - сорок пять. Значит, и премия - сорок пять.
- В следующем году твое жалованье составит шестьдесят тысяч долларов. А теперь
позволь мне объяснить эти величины.
Пока он объяснял, что мне платят больше, чем кому-либо другому из моих одноклассников
(позднее я узнал, что еще трое получают столько же), я переводил 90 тысяч долларов в фунты
стерлингов (66 тысяч) и пытался выстроить перспективу. Это было явно больше, чем я, говоря
абстрактно, стоил. Это было намного больше того, что я сделал для общества. О Господи Исусе, если бы оценивали пользу для общества, меня следовало бы оштрафовать. Какая уж тут плата!
Это было намного больше, даже с учетом инфляции, чем зарабатывал в 26 лет мой отец. Это
было больше, чем у любого известного мне сверстника. Ого! Я богат! Я любил моего
нанимателя. И он меня любил. Я был счастлив. На этом наша встреча и окончилась.
Потом я начал размышлять заново и решил, что вовсе не так уж и доволен. Вам кажется
это странным? Но не забывайте, что я имел дело с Salomon Brothers. С теми самыми людьми, которые помогали мне взрывать клиентов с помощью небезопасных облигаций AT & Т. Они
могли с такой же легкостью развернуть огонь на меня. Я целый год выполнял для них эту
грязную работу и в конце получил только несколько жалких тысчонок. А ведь мои деньги попали
в карман как раз тому, кто вот сейчас пел мне дифирамбы. И он знал это лучше меня. Слова
мало что стоят.
В конце концов я пришел к выводу, что меня обдурили, и до сих пор считаю, что это был
совершенно верный вывод. Не знаю точно, сколько миллионов я сделал для фирмы, но по
любому счету я заслуживал намного больше, чем жалкие 90 тысяч. По нормам нашего
монопольного бизнеса девяносто штук были чем-то вроде пособия на бедность. Меня
облапошили, и я был возмущен. А что еще мог я чувствовать? Я мигом вспомнил множество
людей, которые не заработали для фирмы ни цента, но получили при этом намного больше, чем
я.
«В этом деле ты никогда не станешь богатым, - урезонивал меня Александр, когда я
решил поделиться с ним своей обидой. - Ты будешь все время переходить с одного уровня
относительной бедности на другой. Думаешь, Гутфренд чувствует себя богачом? Пари держу, что нет». Мудрый мужик, Александр. Он изучал буддизм и любил ссылаться на него для
объяснения своей отрешенности. С другой стороны, он работал на фирму уже три полных года, и
для него уже не существовало верхней планки премиальных. Фирма как раз в эти дни выплатила
ему фантастическую премию. Он мог позволить себе это надменное бесстрастие.
Впрочем, он совершенно точно отметил эту ненасытную жажду получать все больше, которой был отмечен каждый, добившийся успеха у нас, а скорее всего, и в любой другой уолл-
стритовской фирме. Неуемная алчность проявлялась в нескольких формах, и некоторые из них в