больше интересовало, сколько мы выдоим из наших клиентов, чем сколько времени мы отдаем
процессу доения. Дэша поражало, что мне хватало наглости появляться на работе после 7.45, и
время от времени он озвучивал мой приход через матюгальник: «Хочу поблагодарить Майкла
Льюиса за выход на работу. Выразим ему нашу огромную признательность, леди и
джентльмены».
Затем мы погружались в своего рода бессознательное общение. Если мы не
разговаривали о нашем будущем, или о том, как обыграть рынок, или о судьбе Salomon Brothers, или о том, как воспитывать недавно появившихся в нашей группе трех новых геков, мы болтали
между собой, как еврейские мамаши на лавочке у дома. Вот образец такого, с позволения
сказать, диалога.
Дэш. Видел сегодня картину в Сотби. Может, куплю.
Я. Где ты добыл этот костюм?
Дэш. Куда оно пропало?
Я. Можно позаимствовать у тебя [журнал] «Atlantic Monthly»?
Дэш. Купил в Гонконге. Четыреста баксов. Здесь такой не меньше восьмисот.
Я. Кто художник?
Дэш. Да, только не забудь вернуть. А то убью.
Я. Они собираются дать нам премию в конце года?
Дэш. Майкл, а они нам разве платили прежде в конце года?
24 сентября 1987 года порядок нашей жизни был разрушен. Дэш, как обычно, сложился и
скрылся под столом ради тайны телефонных переговоров. Я, как обычно, ждал, когда он оттуда
вылезет с готовой сделкой и я смогу отмочить очередную безвкусную шуточку. Но пошутить мне
не удалось. Пока я сидел так и ждал, кто-то крикнул: «Нас поставили на кон!»
Дэш, заткнувший пальцем свободное ухо и целиком поглощенный подробностями сделки, ничего не услышал. А я прильнул к экрану. Когда люди не могут поверить тому, что видят, они
начинают протирать глаза. Вот и я так же поступил. Во весь экран светился текст, извещавший, что Рональд О.Перельман, долговязый (1,95 метра) муж нью-йоркской обозревательницы
светской жизни, знаменитый наездами на корпорации, последним подвигом которого был захват
производителя косметики компании Revlon, намерен купить большой пакет акций Salomon Brothers. Финансовую поддержку ему оказывала фирма Drexel Burnham, а консультантами были
Джозеф Перелла и Брюс Вассерштейн из First Boston. Такое на Уолл-стрит было впервые - атака
на одного из своих.
Все мои телефоны заработали одновременно. Звонили клиенты с соболезнованиями, что
наша фирма попала в передрягу и теперь какие-то скверные хищники ее изувечат. Но все эти
слова сочувствия звучали не очень-то искренне. Им просто было интересно прикоснуться к
свеженькой катастрофе - точь-в-точь зеваки, которые собираются вокруг разбитого автомобиля и
не могут оторвать глаз от искореженного металла и стонущих жертв. Довольно многие считали, что вот, свершилось, большая и плохая фирма Salomon Brothers наконец наткнулась на еще
большую и еще худшую силу; при этом людей забавляло, что захватчиком оказался
производитель дамской косметики. Мой француз отреагировал на это меланхоличным
остроумием: «Скоро каждому, купившему облигаций на миллион долларов, вы будете вручать
бесплатный набор губной помады, так что у меня окажется изрядная ее коллекция». Сострил и
повесил трубку.
Чего ради на нас наехал производитель помады? Самый интригующий ответ заключался в
том, что это не его идея. В затее Перельмана легко было предположить проявление личной
ненависти со стороны Майкла Милкена, короля мусорных облигаций из Drexel Burnham, который
и стоял за спиной Перельмана. За Милкеном такое числилось - сводить через рынок личные
счеты с теми, кто плохо с ним обошелся. А Гутфренд обошелся с ним скверно. В начале 1985
года Милкен приехал в наш офис, чтобы позавтракать с Гутфренд ом. Здесь Милкен быстро
завелся, потому что Гутфренд отказался говорить с ним на равных. Кончилось все криками и
оскорблениями, и Милкена выставили из здания наши охранники. После этого Гутфренд свел к
нулю взаимодействие с Drexel на рынке облигаций.
Потом Drexel оказалась в центре обширного расследования, предпринятого Комиссией по
ценным бумагам и биржам. Вместо того чтобы послать цветы в знак сочувствия, директор