худо бы в этот раз дать премию побольше. Приемы бывали разные. Можно было, скажем, бодро
пожелать боссу веселых рождественских праздников, а на вопрос, как жизнь, как делишки, отвечать голосом подавленным и вид сделать несчастный. Мой проводник по джунглям
буквально выпихнул меня в эту поездку, что было с его стороны очень любезно. Он заботился о
моих интересах, и это, я полагаю, хорошо характеризует нас обоих.
Понедельник, 19 октября 1987 года: День седьмой. Поскольку выступать перед студентами
предстояло только назавтра, у меня образовался совершенно свободный день для обхода 41-го
этажа. Обычно я терпеть не мог этого занятия. Даже создав себе определенную репутацию, я
всегда чувствовал себя в этом гигантском торговом зале неуютно, как будто я голый, как будто я
оказался в толпе тупых и перевозбужденных футбольных болельщиков. Но в этот раз все было
иначе. Казалось, что жизнь оттуда ушла. Похоже было, что вместо шумного и пьяного бара я
попал в музей или в город призраков. Вокруг рабочего места Гутфренда была жуткая пустота -
прежде там сидели люди из отдела рынка денег. Вместо шума и суеты воцарилась пугающая
тишина, чем-то напомнившая лондонские улицы в предыдущую пятницу. Прежние обитатели
покинули свои места в явной спешке. На пустых столах еще виднелись старые надписи и
наклейки. «На завтрак - стресс», - гласила одна. Всё так же были приклеены скотчем рисунки
приятелей и частные послания. Написанный неряшливым почерком, к тумбе стола, принадлежавшего прежде даме-продавцу, был при-кноплен афоризм: «Мужчинам, называющим
своих подруг лапочками, детками или рыбками, следует отрезать их крошечные пестики».
Все эти люди были принесены в жертву, хотя внешне ничего жертвенного в них не было. В
Нью-Йорке, как и в Лондоне, было уволено поразительно большое число женщин. Не то чтобы
они менее ловко выбирали себе работу, просто у них было меньше возможностей для выбора.
По неким причинам после окончания учебных курсов женщин распределяли в самые слабые
отделы. В течение нескольких лет в качестве главной клоаки служил отдел рынка денег.
Женщины составляли примерно 10% среди специалистов торговой площадки в целом, но почти
50% среди специалистов рынка денег. Поэтому их было так много среди уволенных.
Мой нью-йоркский ребе и его конгрегация переезжали на места, освобожденные
уволенными специалистами рынка денег. Наезжая в Нью-Йорк, я всегда, и обычно с чувством
облегчения, усаживался рядом со своим ребе. Но в этот раз меня передергивало от мысли, что
они двинулись на новое место с какой-то неприличной поспешностью. Все равно как въезжать в
дом, когда еще не вынесли гроб с телом предыдущего хозяина. Мне было неприятно думать о
судьбе тех, на чьем месте я теперь сидел. Впрочем, особо размышлять об этом было некогда.
Место, где я уселся, оказалось совсем рядом с Джоном Гутфрендом. На его столе в рамочке
стояло объявление 1981 года о продаже Salomon Brothers компании Phil ips Brothers. Рядом
дымилась сигара. Символ, бля! Метафора! Все пепел, и т. д. С этой удобной позиции я и
наблюдал за крахом 1987 года.
Рынок акций, разумеется, рухнул. Он упал, как не падал никогда прежде, задержался, а
потом еще упал. Я был в постоянной беготне между своим местом на 41-м этаже и отделом
акций на 40-м. В результате краха рынка акций произошло перемещение денег из одних рук в
другие, и два этажа по-разному отреагировали на это событие. Везунчик из отдела акций
выставил на продажу без покрытия (иными словами, поставил на то, что рынок упадет) фьючерсы на индекс S & Р в пятницу, а в понедельник, когда пришла пора закрывать ставку, курс
фьючерсов был на 63 пункта ниже, и он очистил 27 миллионов долларов. Можете себе
представить его восторг! Все остальные в отделе акций были где-то между отчаянием и
замешательством. В начале дня торговля еще шла. Я слышал множество перекрикивающихся
голосов с явным бруклинским акцентом: «Эй, Джо!», «Хай, Элфи!», «Как оно, Мэл1», «Джордж
Балдуччи, можешь взять двадцать пять тысяч „телефонов" (акции AT & Т) за половину». Но
позднее поток торговли пересох, что было предвестником близящегося оцепенения рынка.
Инвесторы застыли, как лось, попавший в луч прожектора. Время от времени кто-нибудь вставал
и выкрикивал, безо всякой надежды на ответ: «Господи Исусе!» Они беспомощно наблюдали, как
вымирает их любимый рынок.
В это самое время мои европейские клиенты теряли последнюю рубашку, но я ничем не