— Руссо-Балт, «эска», восьмидесятый мотор. — Дед Федор уселся в жалобно скрипнувшее кресло и легонько постучал по торпеде. — Наша, отечественная — не французик какой-нибудь!
Эмблему на руле я узнал — а вот саму машину определенно видел впервые. В моем мире предприятие после революции переключилось на выпуск сначала броневиков, а потом самолетов по немецкой конструкции — и до серьезных высот автомобилестроения по вполне понятным причинам так и не добралось.
Конечно, бричка деда Федора не дотягивала ни до роскошного лимузина Кудеярова, ни до «ракеты» его преподобия капеллана Дельвига — и все же выглядела уж точно посолиднее своей скромной родни из самого начала знакомого мне двадцатого века. Да и агрегат под капотом имела, похоже, приличный — судя по звуку и тому, как груженая гимназистом, таежным великаном и целым чемоданом наличных машина тронулась с места. Двигатель тянул без суеты и спортивного задора, но и без каких-либо серьезных усилий. Ни надрыва, ни дикого рева, сотрясающего салон — ничего подобного. Мы просто ехали. По набережной вдоль Екатерининского канала, мимо златокрылых грифонов на Банковском мосту и дальше, к Невскому. Ничего похожего на запрещающие знаки по сторонам как будто не имелось, так что я внаглую проехал прямо под колоннами Казанского собора и свернул направо — как показал дед Федор.
И уже на проспекте дал машине волю и придавил акселератор, обгоняя трамваи, грузовики, таксомоторы и запряженные лошадьми экипажи. Мотор отзывался недовольным гудением, но слушался, а я понемногу втягивался в процесс. Конечно, и в городе, и уж тем более на бездорожье я бы предпочел свою старенькую карбюраторную «Ниву». Коротенькую, юркую и привычную. Не слишком могучую и быструю, зато способную проползти там, где хваленые заграничные «танки» с пневмоподвеской, адаптивной системой, бортовым компьютером и прочими электронными наворотами завязли бы хорошо если не по самую крышу.
Впрочем, по местным меркам даже она оказалась бы тем еще чудом техники.
Но и «Руссо-Балт» справлялся неплохо, понемногу набрав сначала пятьдесят километров в час, а потом и все семьдесят.
— Тихо ты, Володька. — Дед Федор вжался в кресло могучей спиной и даже немного сполз вниз. — Угробишь…
— Не должен, — усмехнулся я. — Куда дальше, на площадь?
Меня никогда не тянуло ни на гонки, ни на лихачество, зато стаж в силу возраста имелся запредельный — побольше обычной человеческой жизни. А юное тело определенно добавляло темперамента, и я шпарил по Невскому так, что остальные участники жиденького движения с сердитым визгом клаксонов шарахались от меня во все стороны.
Кроме одного. Темно-синий автомобиль с хромированной решеткой радиатора и круглыми фарами на крыльях следовал за мной если не от самого «Медвежьего угла», то от угла Невского уж точно. И даже не думал отставать — ни когда я прибавил ходу, ни когда принялся шнырять между попутных машин, на даже когда свернул, миновав площадь. В моем мире к северу от треугольного перекрестка уходил один-единственный Суворовский проспект, но здесь улиц почему-то оказалось целых две. Широкая тянулась прямо, а вторая — чуть поуже — круто загибалась в сторону Александро-Невской лавры.
Туда-то мне и указал дед Федор, всю дорогу исправно работавший штурманом. Он сам толком не водил авто и вряд успел выучить хотя бы центральную часть города — зато путь к конторе уважаемого Соломона Рувимовича, похоже, знал как свои пять пальцев.
— Вот сюда, Володька. Встанешь где-нибудь.
— Ага… — Я еще раз заглянул в единственное мутное зеркальце под крышей салона. — Не нравится мне та машина. От самого Казанского за нами едет — а как я гнал, сами видели.
— Ну, так выйдем да спросим, значит. А если будут плохо вести, — Дед Федор откинул полу пиджака, — так и у нас аргумент найдется.
Я успел разглядеть куцую рукоять обреза — вероятно, того же самого, что неделю назад изрядно проредил популяцию каторжан в окрестностях Апраксина двора. Суровый таежный вояка наверняка мог уже сто раз обзавестись игрушкой посовременнее, но упрямо таскал архаичный огрызок двустволки, заряженный картечью. Впрочем, на небольших расстояниях эта штуковина творила такое, что даже эффективность самого крупного пистолетного калибра на ее фоне… скажем так, несколько терялась.
В конце концов, человек в машине сзади был всего один, а у меня тоже имелось оружие.
— Выйдем да спросим. — Я щелкнул ручкой и толкнул дверцу. — Чего ему надобно…
Таинственный гонщик словно только этого и ждал: не успел я выбраться наружу, как он и сам уже был на улице и даже шагнул вперед… И мне вдруг захотелось на всякий случай отступить — а заодно и проверить «браунинг» под курткой.
Нет, у незнакомца не было никакого оружия — в руках, во всяком случае. Он двигался спокойно и неторопливо, без всякой угрозы, да и габаритов оказался совершенно обыкновенных: постарше нынешнего меня — лет на пять, вряд ли больше. Повыше, пошире в плечах. Назвать его хрупким язык бы точно не повернулся, но рядом с дедом Федором парень смотрелся… нет, пожалуй, все-таки не смотрелся.
Но менее опасным от этого не стал. От него буквально веяло силой Владеющего. И не той, что я без труда чувствовал в Дельвиге или Вяземской, а какой-то другой. Неровной, дерганой, разве что не вопящей в эфире. Сырой, грубой, рвущейся наружу — но не от избытка, а скорее оттого, что хозяин не слишком-то ею управлял. И даже более того — сам становился чуть ли не рабом собственного недоброго Таланта.
На мгновение я почувствовал себя запертым в клетке с крупным хищником. И не обычным животным, которое без необходимости не станет трогать человека. А то ли оголодавшим до потери разума, то ли больным, взбесившимся, способным напасть просто так, от захватившей разум злобы.
Впрочем, все это пряталось так глубоко внутри, что любой другой на моем месте вряд ли бы заметил хоть что-то: внешне господин из темно-синего авто выглядел более чем респектабельно. Тонкое весеннее пальто, дорогой костюм, породистое лицо, аккуратная рыжеватая бородка — такой человек вполне мог оказаться и серьезным дельцом, и чиновником.
И даже наследником какого-нибудь древнего рода.
— Доброго дня. — Незнакомец изобразил что-то отдаленно похожее на поклон. — Волков, Владимир Петрович, верно?
— И он тоже. — Дед Федор хлопнул дверцей и встал со мной рядом. — Вам чего надобно?
— Ходят слухи, что вы… скажем так, взяли то, что вам не принадлежит. И я считаю своим долгом предупредить, что подобное ни в коем случае не…
— Угрожать изволите, сударь?
Великосветский этикет, который старательно пытался изобразить незнакомец, требовал, пожалуй, иного ответа, но дед Федор — впрочем, как и всегда — не полез за словом в карман. Да еще и подкрепил его весьма недвусмысленным жестом: вложил здоровенный кулачище в левую ладонь и хрустнул костяшками так, что слышно было на той стороне улицы.
— Отошел бы ты в сторонку, любезный, — усмехнулся незнакомец. — Много чести — тебе угрожать. У меня с его благородием Владимиром Петровичем беседа, а с лапотниками разговоров вести незачем.
Я бы не удивился, вздумай дед Федор тут же схватиться за обрез. Или шагнуть вперед и одним ударом вбить зарвавшегося пижона в асфальт по самую шею. Но, на наше счастье, великан уже успел сообразить, что не все проблемы можно решить пудовыми кулаками — и особенно в столице. С его стороны раздалось сердитое сопение… и все.
Впрочем, оставлять такие слова без ответа уж точно не стоило.
— С лапотником? — Я нахмурился и чуть подался вперед. — А вы, вероятно, считаете себя человеком благородным, ведь так? А сами даже не потрудились назвать собственное имя.
Глаза незнакомца сверкнули. И не только от гнева в переносном смысле, но еще и в самом что ни есть прямом. Дикий Талант рвался наружу, явно желая расколоть благообразную оболочку и выпустить что-то или кого-то весьма неприятного.
— Мое имя — Михаил Тимофеевич Грозин, — буркнул незнакомец — и с нажимом уточнил: — Барон Грозин.
Надо же, целый титул… хоть и не первого сорта. Если в этом мире дела обстояли так же, как и в моем старом, баронское достоинство появилось в России только при Петре Великом. Оно или переходило через границу вместе с иностранцами из знатных семей, или — по большей части — жаловалось промышленникам и банкирам из состоятельных и полезных обществу и короне граждан. Судя по фамилии, происхождения Грозин был местного, так что похвастать по-настоящему крутой и древней родословной определенно не мог.
Впрочем, делиться своими догадками вслух я не стал — иначе дело определенно бы закончилось стрельбой или по меньшей мере мордобоем.
— И что же нужно вашему благородию от простого гимназиста? — поинтересовался я. — Если уж вам зачем-то было угодно мчаться за нами от самого Казанского собора.
— Ничего особенного… — Грозин многозначительно скосился на чемодан в руках деда Федора. — Просто хотел посоветовать осторожнее выбирать друзей. Даже с человеком ваших способностей может случиться беда… Особенно если этот человек перейдет дорогу по-настоящему влиятельным людям.
Завуалированные намеки и изящные фигуры речи давались Грозину на двойку с минусом — сказывались то ли пробелы в образовании, то ли буйный нрав, то ли самое обычное врожденное скудоумие. Зато выводы были яснее некуда: спалив «Каторгу» и обобрав покойного Прошку, мы с семейством Кудеяровых изрядно наступили на хвост кому-то из сильных мира сего. Похоже, какая-то часть криминальных денег в чемодане деда Федора должна была идти наверх, прямиком в карманы титулованных аристократов… Или скорее кого-то из их окружения — лично замазываться в подобных делах их сиятельствам все-таки не с руки.
Прямо как в моем родном мире.
— Совет я услышал. Выводы сделал. — Я коротко кивнул. — Благодарить, уж извините, не буду. Ваше благородие.
— Уверяю, у вас еще будет такая возможность. А вот извиниться… извиниться, боюсь, может оказаться уже поздно. Доброго дня, судари.
Грозин снова изобразил поклон и тут же развернулся и зашагал обратно к машине. Дед Федор проводил его благородие барона таким взглядом, будто всерьез подумывал всадить ему заряд картечи между лопаток. И даже я сам… скажем так, задумался: уж не знаю, был ли Грозин тем самым бенефициаром Прошкиных капиталов, или только представлял интересы нечистого на руку аристократа рангом повыше, чутье подсказывало: мы непременно еще увидимся.
И следующая встреча запросто может оказаться весьма… насыщенной.
— Ладно, Володька, пойдем, — проворчал дед Федор, поправляя полу пиджака. — Дела сами себя не сделают.