- Ты? – выдохнула она исступленно.
- Я, Любовь Михайловна, - побелевшими губами проговорил Макаров, продолжая бороться с желанием немедленно уйти. Потому что уже сейчас чувствовал – остались секунды до чего-то страшного, что неминуемо обрушится на него. Но вместо этого он продолжил настойчиво и спокойно говорить: - Я знаю, я виноват, но мне очень нужно видеть Алису. Пожалуйста, я вас прошу… Мы должны поговорить.
- Ты виноват? Ты виноват! – мрачно протянула она в ответ. – Потому что ты здесь! А ее нет! Никогда больше не будет! Почему ты здесь, когда должен быть там? – истерично вскрикнула она и разрыдалась. – Девочка моя!
Илью шугануло в сторону, но теперь уже уйти не мог. Его словно бы пригвоздило к этой площадке перед квартирой, где жили Алька и ее мама.
- Где Алиса? – хрипло спросил он.
- Там, куда поехала с тобой, - вдруг перестала всхлипывать Любовь Михайловна. Голос ее стал глухим и потусторонним, как и взгляд. – Только не вернется больше. Никогда не вернется.
Она развернулась и побрела в квартиру, громко шаркая тапочками по линолеуму.
Илья ломанулся за ней. Влетел в коридор. Потом в комнату, в другую, на кухню. Замер перед ванной. И вдруг понял. Это он Алису по комнатам сейчас искал. А не видел ничего, кроме окон, света и идеальной чистоты по углам. Квартира была пустой. Мертвой. Илья сглотнул и медленно обернулся к Любови Михайловне. Она тоже была пустой. Мертвой.
- Где Алиса? – тяжелым голосом повторил он.
- Нет Алиски, - сказала Куликовская. Она сидела в кресле и медленно раскачивалась вперед-назад. Такими же раскачивающимися получались ее слова. – Они сказали, бензовоз врезался. Большой… в автобус… Сказали, взрыв был… пожар потом. Алискин рюкзак под сиденьем валялся. А она… она… сказали, обгорела сильно. Привезут, ее потом привезут. Девочку мою привезут. Сказали, смотреть надо. А как смотреть? На что?! А они говорят – надо.
- Кто они? – пролепетал Илья, почти ничего не понимая, но странным образом понимая главное. Только цеплялся за детали, будто те могли что-то изменить. – Какой автобус? Куда она ехала? Любовь Михайловна!
- А это ты мне скажи, куда она ехала! – закричала женщина, уставившись на Илью. – Она говорила, ты ее одну не отпускаешь. Говорила, вы вместе едете. Потому что ты взрослый, ты ответственный! Я виновата, я, - она отвернулась и снова стала раскачиваться. – Не надо было ее к тебе отпускать. Знала же, видела… А она все твердила свое. Он хороший, мама… Он хороший…
- Хороший? – Илья медленно поднял руку ко лбу, чувствуя, что внутри, в самой черепушке, все горит. И как выбить это пламя, не представлял. Несколько раз стукнул по голове, но не помогало. Медленно подошел к старому серванту у стены. Оттуда на него смотрела Алька – со множества фотографий. С самого детства. На руках у родителей, с букетом цветов и портфелем, в форме стюардессы с огромными бантами – так раньше фотографировали в первом классе, где-то на море – на катамаране, постарше – за городом в смешной панамке и шортах. И везде она смеялась. Везде – смеялась ему. Потом он замер в ужасе. Одна из фотографий была свежей, новой, из последних. Из тех, что он делал на Диво Острове. С большим облаком сладкой ваты. И в эту секунду будто почувствовал эту вату у себя во рту.
Снова посмотрел на Куликовскую и тихо спросил:
- Когда это случилось?
- В среду. Утром.
Его накрыла слабость. Сначала в ногах, потом – во всем теле, и он едва не осел на пол – бог знает каким чудом остался стоять. Повторил про себя: «В среду утром». И посчиталось само собой – ее не было уже три дня. Он перемалывал все в себе. Ненавидел ее. Обвинял. Прощал. Надеялся. Строил планы. А ее не было уже три дня. И все это оказалось никому не нужным. Даже его любовь – никому не нужна.
Он все-таки нашел в себе силы поднять глаза и снова заговорить:
- Можно я помогу вам… хоть чем-то?
- Ты сможешь ее вернуть?
- Нет, - прохрипел Илья.
И медленно, шатающейся походкой, не помня себя, пошел к выходу.
У двери снова остановился. Посмотрел на женщину, сидевшую в кресле. И никак не мог понять, как так вышло, что он, и правда, не может вернуть Альку. Ведь последние часы жил мыслью, что она снова будет с ним.
Выскочил на лестницу. И, ничего вокруг не видя, бросился вниз. Будто бы бежал от собственного ужаса.
***
Логинов медленно курил, выпуская дым в потолок, и выслушивал историю ссоры Макаровых-старших с непутевым наследником. Прекрасное начало субботнего дня! Суровый голос Евгения Степановича вместо сладкого утреннего сна под теплым одеялом.
- Ты можешь себе представить, в каком мы с твоей теткой состоянии? – пыхтел дядька. – Он который день носа не кажет! На звонки не отвечает. Просто послал нас подальше – забыл, что родители у него имеются, со своей шалавой малолетней!
Никита беззвучно вздохнул, потушил окурок и переместился к столу – включить кофеварку.
- Да что с ним станется, дядь Жень, - примирительно буркнул он в трубку. – В первый раз, что ли? Объявится.
- Так – в первый! На Валентине лица нет. Порывалась ехать к нему сегодня – я не пустил. Он вообще признаков жизни не подает! Сгонял бы ты к нему, а? Хоть удостовериться, что он там еще живой.
Никита вскинул бровь, удивляясь как Макаров-старший умудряется попадать в жизненную струю. Он и сам подумывал о том, что в выходные надо съездить к Илье. Им есть о чем поговорить и что обсудить. Не дураки оба, чтобы не найти выхода из ситуации, в которую себя загнали. Хотя… сама по себе эта ситуация подрывала уверенность в обоюдном наличии ума.
- Что живой – это я вам и так скажу, - Логинов вернулся к разговору. – Что ему сделается?
- Да черт его… Я всерьез думаю отправить его к наркологу. Мало ли – может, эта дрянь его на что подсадила, кроме секса.
- Ну эт вы загнули! – не сдержался Никита и быстро добавил: - Ладно, съезжу сегодня. Посмотрю.
- Спасибо, родной. И к нам загляни. Ей-богу, на тебя вся надежда. Может, все-таки на международные контракты, а?
- Я думаю, Евгений Степаныч, думаю, - дипломатично отозвался Ник.
И со вздохом облегчения и чашкой кофе в руках вернулся в спальню – доспать было необходимо. Из кровати он выбрался спустя несколько часов, когда Мураками, в конце концов, был отложен в сторону. Долго торчал в душе, с наслаждением подставляя лицо под прохладную струю воды. Процесс приготовления завтрака продолжился его неспешным поглощением. С тем, чтобы часов около трех решительно сесть в машину и отправиться к Макарову. «И Алисе», - долбило в ребра.
Пока поднимался на четвертый этаж, сосредоточенно думал о том, кто откроет дверь. И только когда услышал звук звонка, неожиданно понял – неважно, кто. Потому что здесь живут они. Вместе.
Дверь распахнулась.
И в него уперся до черноты страшный взгляд, какого он никогда в жизни не видел. Ни у Макарова. Ни у кого. Только потом понял, что это Илья так глядит. Глядит и молчит. Несколько длинных, тянущихся секунд. Как смычком по струне – протяжно.
Потом Илья развернулся и прошел в квартиру, оставив дверь открытой. Скрылся в комнате, из которой орал телевизор. Выпуск новостей, кажется.
Никита прошел за ним, уменьшил громкость.
- Привет, - развернулся он к брату. – С каких пор увлекся новостями?
Илья головы не поворачивал. Но теперь глаза были пустыми. Будто бы он не слышал вопроса, да и не видел того, что показывали в экране. Но все-таки ответил:
- Сегодня. Надо.
- Ааа… Алиса где? На работе?
Теперь Макаров дернулся, будто получил удар. И загнанным зверем уставился на Логинова.
- Нет. Алиса погибла, - произнес он ровно.
- Это шутка? – выдохнул Ник. Хрен! Таким не шутят. – Как? Когда?!