- Я не врач, Илья, - выдохнула она, потирая запястье.
- Я помню… архитектор, прости Господи… Как тебя вообще занесло? Ты же экономический хотела!
- Да я много чего хотела…
Она хотела на эконом, расписать его стену и быть с ним. Осознание этого дернулось в нем и тут же застыло. Макаров отвел глаза и посмотрел под ноги, собираясь с мыслями. Потом проговорил:
- Тебе это все идет… Наверное, твое.
- Мое! – уверенно сказала Алиса.
- Что еще у тебя есть своего? Семья, дети?
Если бы взглядом можно было испепелить, то Макаров должен был загореться от ее возмущенного взгляда. И наверняка ему даже в голову не приходит, что его вопросы возвращают ее туда, откуда она так отчаянно выбиралась много лет, пока научилась со всем этим жить. Чтобы однажды стоять с ним посреди веселого летнего парка и пропускать через себя снова глубоко спрятанные чувства и воспоминания.
- У меня есть муж и ребенок, - как смогла спокойно проговорила она. – Хотя я и не понимаю, какое это имеет для тебя значение. Работе это не помешает.
- Да при чем здесь работа, Господи! – пробормотал Макаров и отвернулся. По земле в нескольких шагах от него мчалась белка, добежала до дерева и взлетела наверх по стволу, скрывшись в кроне. Алиса тоже проследила за белкой. Секундная пауза, которая позволила ему хоть немного очухаться. И он не имел ни малейшего понятия, как вылезать оттуда, куда загнал себя – все, что бы он ни спросил сейчас, прозвучало бы глупо. По одной-единственной причине – она не простила. У нее нет оснований для прощения. А у него по-прежнему нет права о чем-то просить. Как если бы она не воскресала.
Макаров посмотрел на нее и, больше уже не приближаясь и не позволяя себе никаких эмоций, сказал:
- Я просто хотел знать, все ли у тебя хорошо… Может быть, мне нельзя о таком спрашивать. Если тебе неприятно, больше не стану.
- У меня все хорошо, - кивнула Алиса в подтверждение своих слов. – И мне пора домой.
- Да, конечно… Извини, что выдернул…
- Ты всегда умел настаивать на своем, - грустно улыбнулась Алиса и повернулась, чтобы уходить. – Я постараюсь не задерживать с эскизом.
Она попрощалась и пошла вдоль аллеи, иногда поднимая голову и глядя в небо, и облака ей сегодня казались мостами. Их разрывал ветер и разбрасывал клочьями по голубой глади, так что они больше не могли соединиться.
***
Следующие два дня он провел в странно подвешенном состоянии. Ему нужно было куда-то бежать и что-то делать, но не выходило – просто вдруг оказалось, что некуда и не для чего. Жажда деятельности почти сводила с ума. Он готов был браться за все что угодно, лишь бы не думать.
Контракт в очередной раз сброшен на проверку юристам, хотя «рыбу», состоящую из основных пунктов, они изучили еще до его отъезда. Оставались детали.
Сам Макаров засел за работу, которую ему с большим удовольствием подбрасывал Юра, стенавший, что эта его командировка – как ножом по сердцу. Но даже накопившегося за время отсутствия хватило всего на сутки.
Потом была очередная бессонная ночь – с сигаретами и кофе. С ноутбуком на коленях, который горел ярче ночника, и с наушниками в ушах. Он пытался уйти от себя, но понимал, что уже никуда не денется. И крутил в голове раз за разом их с Алисой разговор в парке, отчаянно собирая воедино все, что разбросал за эти годы.
Сколько их всего было… Двенадцать лет зря…
А рано утром отправился бродить по городу. Пытаясь привести мысли и чувства в порядок, и сознавая, что они давно уже не в порядке и едва ли когда-то будут. Если бы можно было не чувствовать, он, пожалуй, согласился бы. Черт, он даже на лоботомию согласился бы, лишь бы не чувствовать!
Алиса не умерла.
Алиса выжила.
Это действительно она.
И он не сошел с ума.
Повторяя это раз за разом, Макаров все больше убеждался в том, что когда-то в его жизни произошла ошибка. В его жизни и в ее жизни. И как это исправить – одному Богу известно. Должно быть известно. Иначе он не попал бы сюда сейчас, с этим чертовым кораблем!
Почему он не искал ее могилу? Почему так никогда и не пытался узнать, где она похоронена? Почему он жил с этим всю жизнь, но так боялся действительности?
Нет, справедливости ради, порывался. Дважды порывался.
Сначала – по возвращении из Германии. Он тогда ни о чем думать не мог, кроме этого. Увидеть своими глазами, пусть и спустя столько времени. Вроде как удостовериться, что последние дни в Питере не были сном. Тогда снова цвела весна. Третья без Альки. Он почти решился, отправился во Всеволожск, к ее дому. Остановил машину у торца. И просидел, наверное, несколько часов, думая о том, как увидит глаза ее матери. И как услышит от нее точное место. Он смотрел на струи дождя, бегущие по лобовому стеклу, слушал, как из магнитолы орет Led Zeppelin, и выгрызал из себя остатки прошлого, зная наперед, что никогда не сможет этого сделать. Потому что помнил ее только живой – не мертвой. Глаза Любови Михайловны – вот доказательство Алькиной смерти. И ему было страшно видеть эти глаза. Наверное, не хватало мужества и смелости. Не умел идти до конца. И за это ненавидел себя тоже, потому что иначе Алиса была бы жива. Может быть, дело в том, что и любил недостаточно? Не так, как следовало. Не так, как она любила его.
В тот день Макаров развернул машину и уехал. Чтобы никогда больше не возвращаться в тот двор. И так и не узнать, что на его совести еще и смерть Алькиной мамы. Судьба его берегла.
Второй раз его пробрало еще лет через семь. Когда появилась Вика. Задержалась рядом чуть дольше, чем другие женщины. И ее ненавязчивое присутствие не сразу обнаружило любовь, что она питала к нему. В целом им было хорошо вместе. Он был старше ее, и она умела заглядывать ему в рот и внимательно слушать весь бред, который он выдавал. И глаза у нее горели, а это не самое мерзкое чувство – когда сознаешь, что заставляешь гореть чьи-то глаза. Мать втихомолку радовалась и надеялась на скорый брак. Даже отец проникся. Это было тем более смешно, что Вика пришла к нему в «Sky Tower» секретаршей, учившейся на четвертом курсе университета. И без родителей-олигархов. Но, видимо, секретарша была чуть лучше заправщицы. Хотя тогда он об этом не думал. В его жизни появилась постоянная партнерша, друг и девушка, которая сумела вернуть ему ощущение давно позабытого тепла.
А потом все оборвалось. Через полгода Вика начала мечтать вслух. О семье, о детях. О том, чтобы жить с ним. И Макаров вдруг очнулся. Он никогда ни с кем не жил, кроме Алисы. И отдавал себе отчет в том, что с Викой он так долго лишь потому, что она напоминает ему о прошлом, о том, какими они были когда-то.
Секретарша была отправлена на повышение, переведена к отцу и вычеркнута. Мать оказалась раздавлена. А сам Макаров в очередной раз почувствовал себя мудаком. Но знал и то, что если бы все дошло до логического завершения в ЗАГСе, то мудаком был бы еще бо́льшим. Потому что не любил – пользовался. Кажется, тогда же он смирился и с тем, что живущая в нем любовь к давно умершей девушке никуда и никогда уже не денется. И почти радовался этому открытию. Алька с ним навсегда.
Нет, он не очень часто ее вспоминал – просто она оставалась рядом каждую минуту. Иногда это напоминало ожидание. Ожидание встречи, которую они обещали друг другу. Может быть, потому что человек, заглянувший в бездну, всегда стоит возле нее, пусть и не отдавая себе в том отчета.
Второй раз он уже не ездил к ней домой. Он просто влез в интернет и половину ночи провел за прочтением статей об авариях в феврале 2005 года. Подходящий к нужной дате взорванный бензовоз нашелся только один. Автобус следовал в Пермь из Москвы. А он до этого даже не знал, что она ездила в Москву. Хотя как раз это было на нее похоже.
Искать какие-то другие следы снова не смог. Убеждал себя, что это ничего не изменит. А в действительности был все тем же двадцатилетним мальчишкой, который сунул голову в петлю, не справившись с тем, что натворил.
Наверное, он и сейчас не изменился. Бродил улицами чужого города, слушая чужую речь и удивляясь тому, насколько все здесь чужое для него, но ей близкое и знакомое. И еще больше удивлялся, что вообще может рассуждать о ней, как о живой. В настоящем времени – не о том, что ей нравилось, а о том, что ей нравится. Не о том, чего она хотела, а о том, чего она хочет. Не о том, что она любила, а о том, что она любит. И понимал, что ничего не знает. Совсем ничего.
Радости тоже не ощущал. Он вообще не знал, что ощущает вот уже несколько дней.
Очередной Юркин звонок застал его, когда он стоял где-то у Одры и понятия не имел, где находится. Тот начал сходу, толком не здороваясь.
- Слушай, а среди твоих родственников Логиновых нет случайно? – резко спросил он, будто свалился с верхней полки в плацкарте. – Чего-то знакомое…
- И тебе здравствуй, - отозвался Илья. – Ну есть. Чего случилось?
- Да короче, тут прикольно. Ты про архитекторшу узнать просил, да?
- Ну?
- Так вот мне тут уже нашептали немного… Она замужем за директором вроцлавского представительства нашего Метпрома. Он русский, из Питера. И зовут его Никита Александрович Логинов, тридцать пять лет. Переехал в Польшу больше десяти лет назад.
Макаров крепче сжал трубку и пропустил вдох.
- Тридцать пять? – зачем-то спросил он.
- Ну да… тридцать пять, вроде. У них ребенок, девочка. Могу узнать точнее, если надо. Ну больше ничего такого интересного, по мелочам. Закончила Вроцлавский политех. За плечами несколько крупных проектов. Мелькала на каких-то престижных презентациях. С «ArchSpace» сотрудничает три года без малого, но работает не в штате. Есть еще пара фирм, если интересно… И, кстати, тоже из Питера, представляешь. У тебя чутье, Илюха!.. Ты чего? Уснул там, а?