Вернее, Францевича привез в Мюнхен еще отец. И Илья частенько не без удовольствия представлял себе, как сам Евгений Степанович Макаров, крупный бизнесмен, владелец корпорации, озабочен оформлением документов для беспородного кота с порванным ухом. А за фотографиями он сам приезжал. Много позднее.
Квартира в Кузнечном переулке все еще числилась за ним, и избавиться от нее он не позволил. Ему была отвратительна сама мысль о том, что кто-то когда-то вздумает переставить там мебель или закрасить стены, когда-то разрисованные Алькой. И неважно, что с годами те тускнеют. Он и сам тускнел с годами. И понимал, что не всегда может вспомнить ее лицо. Лишь черты в отдельности. И это тоже было его наказанием.
Что ему оставалось от нее, кроме фото и стен, в которых он жить не может?
Фотографии увез с собой, не задержавшись в квартире ни на секунду дольше, чем нужно было, чтобы их найти. Они валялись там, где их и оставил когда-то – на журнальном столике, забитом до отказа выпусками «Роман-газеты», в бумажном пакете, в каком их забирали из печати. Только вспомнить не мог, кто заказывал. Он сам или Алька уже позднее, когда понадобилось менять пленку в фотоаппарате.
После этого Макаров ездил в Кузнечный еще один раз, едва замаячила свадьба с Викой. Даже на крышу вскарабкался. Только вот неба не видел по-прежнему. Не было у него больше неба. Но запахи он помнил – пыли от мебели, Алькиных духов из флакона – оставалось немного еще на дне. И застоявшегося воздуха.
Иногда он думал, что это все наваждение. Любил ли он ее в действительности так сильно, как ему казалось? Или просто память подводит, возводя прошлое в культ?
А сейчас, листая страницы альбома с ее фотографиями, Макаров в очередной раз задавал себе прежний вопрос. Только теперь у него уже был ответ.
Алька, выглядывавшая из-за облака сладкой ваты. Алькин профиль на фоне Невы. Алька на крыше в Кузнечном, прятавшая нос в большом пушистом шарфе, и ее дурацкая шапка, из-под которой торчали косички.
Если в его жизни что-то и случилось, то это Алька.
Однажды осенним днем на Диво Острове. Когда он впервые почувствовал то, чему названия тогда еще не знал.
Соня
***
Алиса считала часы до момента, когда сядет, наконец, в самолет. Позади останутся Петербург, «Sky Tower» и Макаров.
В офисе она больше не бывала. Аллилуйя Интернету – всю необходимую информацию она получала от Юрия Павловича и всегда в самые короткие сроки с момента запроса. Однажды, впрочем, ей понадобились оригиналы некоторых документов, но и тут господин Тё оказался понятливым и исполнительным. Они встретились на Дворцовой – Алиса вела Соньку в Эрмитаж, а Юрий Павлович любезно согласился подъехать туда, где будет удобно пани архитектору.
Алиса ходила по городу, вспоминая пылившееся на антресолях памяти за ненадобностью, показывала Соньке парки и улицы, открывала для себя новые места и с каждым днем все яснее осознавала то, что раньше не позволяла себе признать. Она скучает. Скучает по своей молодости. Скучает по Илье. Скучает по тем нескольким месяцам беззаботного счастья, которого больше никогда у нее не было.
Никогда потом она не мчалась сломя голову после работы или занятий домой. Не таскала в рюкзаке странные вещи, пристраивая их в самых неожиданных местах и порой совершенно не по назначению. Не заводила домашних питомцев, обычных, как у всех нормальных людей.
И рисование для нее стало работой, приносящей хороший стабильный доход, но не доставлявшей того удовольствия, которое наполняло Алису, когда она разрисовывала стену старой квартиры в Кузнечном.
Однажды вечером, рассматривая фотографии в старом серванте, Сонька указала на одну из них пальцем и спросила:
- А это где?
Алиса подняла голову от ноутбука. Она с коконом сладкой ваты в руке.
Застывший кадр из прошлой жизни, оборвавшейся почти не начавшись.
- Парк аттракционов на Крестовском. Диво Остров. Хочешь?
- Агааа, - протянула радостно дочка.
И на следующий день Сонька радостно позировала у каждой сказочной фигуры, показывала коричневый от шоколадной глазури эскимо язык и задумчиво выбирала аттракционы.
- Как ты могла отсюда уехать? – выдала она вдруг, глядя на мать совершенно серьезными, даже взрослыми глазами. Она часто так делала, когда Алиса этого ожидала меньше всего на свете.
- Меня всегда тянуло в новые места.
- Тогда мы как-то мало путешествуем, - рассмеялась девочка, наблюдая, как мальчишка лет трех впереди них выпустил в небо воздушный шар, а потом ударился в плач, что тот улетел.
- А ты хочешь, чтобы мы разъезжали каждый месяц?
- Папе это не понравится! На колесо обозрения со мной пойдешь?
Алиса посмотрела в сторону медленно ползущих по кругу кабин.
- Пойду, - сказала она и неуверенно добавила: - Там как на небе.
- Да прям! Как на небе – это если в самолете или на парашюте!
- Ты права. Но пока ограничимся колесом. Идем?
- Да!
Сонька схватила мать за руку и потащила к кассе. Она очень быстро адаптировалась. И казалась старше и умнее, чем можно было рассчитывать в ее возрасте. Польский акцент был милым, забавным. Как и вечно падающая на глаза светлая челка. Ладошки маленькие, меньше материнских. И очень горячие. Девчонка, но с непередаваемым характером, граничившим временами с наглостью. Наверное, поэтому она никогда так и не стала близка с Никитой. Все в ней было слишком узнаваемо.
Устроившись в кабинке, Сонька крутила головой по сторонам и просила: «Сфотографируешь меня на самом верху?»
А Алиса фотографировала, ловя себя на мысли, что здесь, на Диво Острове, на этом чертовом колесе обозрения сходство дочери с Ильей стало несоразмерным, словно на высоком лбу под светлой челкой, в серых глазах, изменяющих цвет от настроения хозяйки, отражалось родовое клеймо Макаровых.
- Как же красиво! – взвизгнула Сонька, когда они, и правда, оказались на вершине. – А давай и я тебя щелкну?
- Ты же знаешь, я не люблю фотографироваться, - улыбнулась Алиса, протягивая ей фотоаппарат.
- Но если не будет фотографий, то это как будто тебя здесь и не было!
- Тогда сделай так, как будто я здесь была.
Сонька взяла из ее рук камеру и принялась крутить зум.
- Улыбнись! – скомандовала она, а потом несколько раз щелкнула. Чуть сдвинулась, перемещаясь на другой ракурс, и добавила: - Давай будто ты вдаль смотришь!
Алиса послушно позировала, дважды зная о бесполезности споров. И чувствовала, как спираль ее собственной жизни становится кругом, сжимающимся вокруг нее, лишающим свободы действий.
- Скачи осторожно, - запоздало сказала она дочери, когда та в очередной раз кинула себя в противоположную сторону.
- Я не боюсь высоты! – отмахнулась Сонька, облизнув губы и продолжая возиться с камерой, пока колесо начало опускаться.
- Кто бы сомневался, - проворчала Алиса и посмотрела вниз.
- Еще мороженого хочу, - снимая с шеи фотоаппарат и упаковывая его в сумку, важно сообщил ребенок, съевший до этого две порции.
- А придется есть нормальную еду, - сказала Алиса.