В приоткрытое окно залетело хриплое покашливание. Тихий разговор и шелест, плеск. Я выбралась из-под тяжелой руки Егора. Он что-то пробормотал и обнял подушку.
Миша-молочник и его лада седан-баклажан, цЫган. Кристина его так звала. С ударением на первую гласную. Слухи про него ходили самые фантастические. Будто бы он колдун, многоженец и мильонщик. Интересно поглядеть.
— Вот это красавица! Где же ты пряталась? Почему я ни разу не видел тебя? — хрипел вопросами Миша. Громадный смуглый мужик за шестьдесят. Линялые синие галифе в мягких, рыжих сапогах. Зад подбит потертой кожей, как у кавалериста. Рукава полотняной рубахи закатаны по локоть. На левом кулаке следы плохо вытравленной наколки. Седые кудри жестко свиваются в кольца. Неожиданно темная щетина на лице и светлые губы. Нос прямой. Глаз явно черный. Дедом его язык не поворачивался назвать. — Тебе какого молочка? Парного или вечернего со льда?
— Кипяченого! — отрезала Кристина. Достала ярко-красное портмоне, стала расплачиваться.
— Не любишь ты меня, Криста. Молоко мое берешь, а слова доброго жалеешь. Нехорошо, — Миша зажал сигарету в золотых зубах. Чиркнул спичкой.
— Молоко у тебя отличное. А тебя я терпеть не могу, сам знаешь. Забирай деньги и двигай дальше, — Кристина высыпала в коричневую ладонь молочника бумажки и мелочь строго под расчет.
— Ни копейкой лишней не поблагодарила, добрая женщина. А я вот глянь, масла сливочного тебе принес. Девочка! Подойди, возьми, — Миша говорил и курил сквозь зубы. Ухмылялся яркими черными глазами. Подмигнул.
— Я сама. Сколько стоит? — сказала Кристина.
— Очень ты нужна со своими деньгами! Пусть молодая подойдет. Если не потрогать, так хотя бы поглядеть, — рассмеялся мужчина. Открыл заднюю дверь фиолетовой своей пятерки. Сквозь дыру в полу глядел в салон асфальт. Дух тут стоял настоящий. Сырный. В белом пластиковом ведре покоились шары, слегка неровной формы, как драконьи яйца. Молочник выбрал то, что побольше, завернул в чистую шуршащую бумагу и протянул мне. Разглядывал плотно, словно запоминал.
Я стояла перед ним придурковатой спортсменкой: синяя майка и шорты, в руках холоднющее масло, как мяч.
— Гадать, что ли собрался, старый брехун? — рассмеялась вдруг Кристина. — Перестань глазеть, дырку протрешь!
— Вынеси мне воды, девочка, — попросил Миша.
Я посмотрела на Кристину. Та кивнула головой, разрешая.
— Тебе говорить ничего не буду, не проси, — услышала я, возвращаясь обратно. Криста смотрела на Мишу обижено, но он не сдался. Помотал для верности отрицательно цыганской башкой. — Ни-ни!
Молочник взял у меня из рук кружку с водой. Обнюхал. Ухмыльнулся.
— Че те рассказать, зеленоглазая? Сколько у тебя мужей будет? Или сколько детей?
Я не люблю никаких гаданий. Я не верю в откровения всех этих волшебных людей и магических штук. У меня есть собственная примета: любая гадательная ерунда — не к добру. В смысле, жди скорых неприятностей.
— Не надо мне ничего такого, — сказала я и хотела вернуться в дом.
— Боишься? — усмехнулся Миша. Заглянул неожиданно близко прямо в лицо. Глаза у него оказались темно фиолетовые. Я никогда в жизни не видела таких глаз. — Не уходи.
— Эй! А ну-ка отойди от нее, старый черт! — Кристина схватила меня за руку и выдернула, буквально, к себе за спину.
— Ты чего? — я пораженно посмотрела на женщину. Она крепко держала меня за запястье, словно боялась, что я убегу.
Раздался неожиданно молодой, чуть грубоватый смех. Мужчину откровенно веселило поведение Кристы. Он причесал пальцами седые кудри, ощупал многодневную щетину на подбородке. Подмигнул нам обеим откровенно нахально.
— Боишься, что уведу? А, хозяйка?
— Черт тебя знает?! Тьфу-тьфу-тьфу! — женщина громко поплевала через левое плечо точно в направлении молочника.
Он присел небрежно на багажник своей пятерки. Как на край телеги или артиллеристский лафет. При его росте это совсем не сложно. Руки засунул в карманы. Я глядела на мужчину с неподдельным интересом. Да. Такой определенно может. Что-то в нем было. В молодости за ним, поди, женщины караваном ходили. Запах моря, далекого костра, настоящий мужской дух. Ветер странствий. Цыган Миша напомнил мне отца. Я забыла сомнения и открыто улыбнулась.
— Вот так-то лучше, — золотая улыбка на смуглом лице. Не страшно ничуть. — Зря ты так переживаешь, хозяйка. Трех жен я еще могу прокормить, но четыре — это очень дорого.
— У тебя три жены? — я открыла рот от удивления. Не заметила, как перескочила на «ты».
Мы все как-то непостижимо-загадочно оказались в кухне. Рассаживались вокруг большого стола. Криста уже ставила кофейник на плиту.
— Три, — легко сказал Миша, забирая у меня драконье яйцо сливочного масла. — Так уж вышло, девочка.
— Расскажи, — мне было здорово интересно. Краем глаза я видела, как оглянулась Кристина. Знала наверняка эту историю. Версию цыгана желала услышать. Поставила на стол тарелку разогретых вчерашних пирожков и села на стул рядом.
— Моя жена захворала. Я потыркался сам, ничего не выходит. Пошел по человеческим докторам. Три месяца и конец твоей Земфире, сказали мне врачи. Я взял девчонку с улицы. Ухаживать за больной, варить суп и мыть полы. Сама понимаешь: жена болеет долго, смерть ходит рядом, спать холодно ну и все такое. Кофе! — вдруг громко скомандовал Миша. Мы с Кристиной вздрогнули обалдело. Я подорвалась и успела снять вскипающий кофейник с плиты.
Разнокалиберные бокалы, ложки, тарелки, сахар. Горячие пирожки и хлеб. Мужчина вынул большой выкидной нож из бездонных карманов галифе и аккуратно отрезал сегмент от каменно-холодного желтого шара. Остаток спокойно, словно делал это тысячу раз, пожил в холодильник.
— Ну, — нетерпеливо подтолкнула я рассказчика. Глаз от него оторвать не могла.
Миша неторопливо насыпал сахар. Кружку он выбрал поллитровую, прозрачную, кофе в ней казался угольно-черным. Восемь ложек, я считала. Помешал. В одну сторону, в другую. Никуда не спешил. Сделал глоток и причмокнул звонко от удовольствия.
— Ты научилась варить кофе. За последние двадцать лет, — он усмехнулся и подмигнул мне.
— Я всегда его готовила прекрасно! — сварливо заметила Криста. — Ври давай дальше, а то выгоню.
— Дальше? Дальше все, как в жизни. Жена выздоровела. Девчонка с животом. У меня от первой четверо, вторая пятого готовит. Вот такая арифметика! Сел я, подумал и решил оставить все, как есть. Флигель за лето пристроил, чтобы Таньке, это вторая моя, было, где с пацаном жить. Через два года она села в маршрутку и уехала.
— Совсем? — я намазала домашним маслом теплый пирожок. Вкусно! — А ребенок?
— Что ребенок? Ромка мой со мной остался. Потом Зима мне говорит: с пятнадцати лет я на тебя ишачу, изверг, надоело! Села в мой гелик и только пыль из-под копыт. Остался я один с шестерыми. Младшему еще года нет. Подождал недельку, вдруг одумается? Все-таки дите малое, грудное. Нифига! Делать-то че? Говорю своим дояркам: выручайте, хозяйка мне нужна! Те поржали надо мной: выбирай любую! Я прикинул и говорю Оксане, самой молодой из них: Пойдешь за меня? Она глазками своими семнадцатилетними обвела все хозяйство кругом и согласилась. А потом и эти шалавы вернулись. Земфира с животом и без гелендвагена. За ней Танька приперла в подоле, — он рассмеялся снова хорошим, мужским голосом. Так звучит спокойный уверенный человек, которого трудно удивить или напугать хоть чем-то в этой жизни.
— Ты их взял назад? — я положила лицо на свою ладонь. Оперлась левым локтем о скатерть. Готова была слушать его бесконечно.
— Взял. А куда им идти, этим дурам? Да и дети общие у нас, — Миша допил остывший кофе.
— Сколько их у тебя сейчас?
— Детей? Одиннадцать душ. К Рождеству будет двенадцать. Привет, пацан!
Кирюша заспано вбрел в ароматную атмосферу нашего завтрака. И сразу преобразился.
— Дед Мишка! Наконец-то я тебя застал! Ура! — мальчик с разбега прыгнул на грудь цыгану. На моей памяти так горячо он встречал лишь одну Кристину.
Пепа выбежала следом из детской. Учуяла чужака и зашлась визгливым сердитым лаем. Припадала на передние лапы, рычала и ближе, чем на метр, к столу не приближалась.
— Ух-ты! Какая смелая! — улыбнулся Миша, усаживая Кирюшу удобнее на левое колено. — Подойди ко мне не бойся, красавица.
— Пепка очень смелая! Она меня всегда защищает! — хвастался ребенок. — Ко мне, Пепа, ко мне!
Собака сделала вперед пару осторожных шагов. Продвинулась в своем роде. Сантиметров на десять. Заткнулась на мгновение, щупая носом воздух вокруг. И тут же залаяла с удвоенным рвением. Цыган явно не производил на нее правильного впечатления.
Я встала, чтобы забрать собаку на руки. Молочник вдруг наклонился, быстро щелкнул по черному собачьему носу.
— Помолчи.
Пепка опустилась на лапы, положила мордочку на пол и замерла. В первый миг тишина оглушила.
— Она умерла? — спросил робким шепотом Кирилл. Глаз не мог отвести от рыжего тельца на полу.
— Она просто спит. Пусть помолчит пока, — цыган погладил ребенка по голове.
— А со мной так можешь? — загорелся Кир. — Сделай, дед!
— Зачем? Ты ведь не лаешь, — пошутил Миша.
— Ну сде-е-елай! Я хочу узнать. Я буду спать или все видеть, только не шевелиться. Ну давай, дед! Ну пожалуйста! — Кирюша заныл не хуже Пепы. Стукнул с силой в плечо мужчины.
— А ты любопытный парень, молодец внучек! И сильный! Дырку во мне хотел пробить? Вот я кофеек дохлебаю и покажу тебе, кто сильнее. Внучок!
Кир вдруг снова ударил его в руку. Нервно. Со всей дури саданул. Миша легко поймал его кулачок в следующем полете и сжал. Мальчишка стал вырываться. Не тут-то было. Цыган не шутил и поддаваться не собирался. Кирилл сделался красным, дергался с ожесточением.
— Пошел на х… старый пердун! — выкрикивал он полузадушено от слез и злости. — Зае…л, колдун проклятый!
Я слова вымолвить не могла. Застыла приморожено. Не знала, как реагировать на это. Странно спокойная Кристина гладила растаявшее масло широким столовым ножом. Хотела сделать из него идеальный куб. Бледно-желтая масса не слушалась. Расползалась.
Кир не сдавался. В ход пошли пятки. Внезапно цыган разжал ладонь.
Мальчик упал на ноги. Вскочил. Лицо мокрое от слез. Помчался к себе. Хлопнула дверь. Вдруг вернулся. Подхватил собаку с пола на грудь и убежал. Пепа быстро-быстро слизывала капли с его рассерженного лица. Очнулась.
— Вот как тебя в дом пускать, цыганская морда? Что ты вытворяешь с ребенком каждый раз? — тихо, не отрывая глаз от столешницы, проговорила Кристина. Устало.
— Отдай его мне, дорогая. Я ему дело передам. Он способный. Богатым человеком станет, — мягко ответил мужчина.
— И чего ты к нему привязался? — Кристина тяжело поднялась. Охнула. Взялась за сердце. Опустилась обратно на табуретку. — У тебя сыновей пятеро. И это только законных. А сколько еще…
Я испуганно подхватилась, чтобы бежать в ее комнату за лекарством. Женщина мягко махнула рукой, останавливая.
Миша обошел стол. Взял Кристину за руку, застыл. Пульс считал, ей-богу.
— Сыновьям я не хочу ничего отдавать. Пусть живут, как могут. Я сам еще в силе. До ста точно протяну. Вот внук — в самый раз, — он положил широкую ладонь на затылок женщины. Она откинулась назад с облегчением. Миша скривился на мгновение, как от зубной боли.
Я, застыв, глядела на все это. Никогда так близко я не попадала ни во что подобное. Чудеса!
— Нарожай себе еще пацанов! Твоей младшей жене, говорят, еще тридцатник не пробил, — засмеялась Криста. Лицо из пепельно-серого сделалось розовым. Легчало ей волшебно-быстро на моих изумленных глазах. Отвела руку цыгана от себя. Поправила волосы на голове изящным женским движением.
— Это — само-собой. Но мне Кирка нравится, чую, мы могли бы сговориться, — Миша взял со стола свой нож и аккуратно вытер его о полотенце. Уходить собрался.
— Ничего не знаю, над ним теперь Лола начальник, — Кристина уже мыла кофейник для новой порции.
Семь, проблямкал будильник в чьем-то телефоне. В недрах гостиницы просыпалась жизнь.
— Лола? Это ты что ли, зеленоглазая? Хорошее имя у тебя. Наше, — ухмыльнулся цыган мне через стол.
Я зачем-то встала. В его взгляде я не чуяла надоевшего мужского интереса. Он был просто очень теплым. Мало кто так умел смотреть в моей жизни. Хотелось медленно повернуться вокруг себя, чтобы согреться. Волшебник Миша продолжал усмехаться светлыми губами:
— Ладно. Жизнь длинная, земля круглая. Поглядим…
— Доброе утро! — в кухню вошел Егор. Умытый и слегка помятый. Влажные волосы он пригладил моей щеткой. Вот побриться ему не удалось. Улыбался.
— Доброго вам утречка, Егор Аркадьевич! Присаживайтесь. Я заезжал к вам сегодня, — ухмыльнулся цыган и плотно опустил кожаный зад на табурет. Уходить передумал. — Подлей мне горячего кофейку, девочка.
Я послушно подошла к плите. Егор, проходя мимо, обнял меня за плечи и поцеловал куда успел. Я следила за кофейником. Как за самым важным делом в моей жизни.
— Здравствуй, Мигель! Молоко привозил? — голос Егора за моей спиной усмехался.
— Да. В соседний дом, к генералу. К вам заодно стукнулся, поздороваться хотел, — цыган Мишка усмехался в ответ. — Как там ваша знакомая поживает?
Я обернулась к столу с готовым кофейником в руке.
Они сидели строго друг напротив друга. У обоих руки на столешнице в замке. Губы смеются. Светлые глаза глядят в черные.
— Спасибо, Мигель. С моей знакомой все хорошо. Я заеду к тебе перед отъездом, — Егор попытался взглядом удалить тяжелую фигуру прочь.
Щас. Молочник положил ногу на ногу. Один коричневый веллингтоновский сапог на другой. Вынул из кармана золотую папиросницу. Прозрачный листок, желто-черный табак. Потрясающе ловко скрутил грубыми пальцами тонкую сигарету. Улыбнулся мне на свежий кофе в стеклянной чашке.
Доктор взял из стопки чистую тарелку. Четыре пирожка, хорошая порция сливочного масла. Натуральный черный кофе в китайской кружке и белый сахар. Все правила сегодня явно отправились по известному адресу.
— Миша, расскажи еще про жен, — я присела на краешек стула рядом.
Егор ел, прикрыв глаза от удовольствия. Масло текло по небритому подбородку. Он едва успевал ловить его полотенцем, которое ему вовремя подсунула Кристина.
Я видела, что она не довольна продолжением разговора. Но интересно мне было.
— Христос с ними, — махнул легкой рукой цыган, поднимаясь на ноги. — Гляди веселей на жизнь, Лола! Если что, то мой дом вон на той горе. Приходи. Эй, доктор! Я прощаю тебе долг, не мучайся.
— Не надо! — тут же вскинулся Егор. Бросил полотенце на стол и встал.
Они были где-то равного роста. Только молочник вдвое шире в плечах.
— Ну как знаете, Георгий Аркадьевич, дело ваше. Не забудьте отдать деньги до отъезда. Будьте здоровы, — ответил равнодушно Миша. Кивнул Кристе и пошел к входным дверям. Вдруг оглянулся в дверном проеме, как в раме. Усмехнулся и громко цыкнул золотым зубом:
— Опоздал ты здесь, парень. Ничего не поделаешь. Судьба!
Пауза. Что-то мечтала спросить я. Для чего-то открыла рот Кристина. Но.
— Лола! Я в сад сегодня пойду? — звонко влетел в кухню знакомый голос.
Кир стоял готовый и недовольный проволочкой. Пепа громко сказала «гав».
Из-за его спины появился Давид. Следом пришли Айк и Гарик. Неожиданно притащилась Лариска. Все заговорили разом. Таскали еду пальцами прямо в рот, без вилок-тарелок. Выдули кофейник за пару минут. Кто-то из соседей окликнул Кристину с улицы. Нормальный день раздвинул занавес на привычной здешней сцене. От огромного цыгана не осталось ничего, даже запаха.
Це-це-це. Группа черноволосых мужчин расселась на корточках кругом раненного мерседеса. Блондин стоял в центре, скрестив руки на груди. Все здесь молча пялились на автомобиль, как будто оплакивали его.
— Так! Время не ждет, — объявил Егор.
Убрал покалеченную решетку радиатора в багажник, кивнул благодарно Гарику на протянутый кусок проволоки. Сообща они подвязали бампер, что бы не гремел по асфальту. Нашлась даже лампочка для угробленной фары.
— Повезло, крыло целое, — философски заметил Давид. Успел уже смотаться с Киром в детсад. Залез нахально за руль. Распоряжался: — Георгий Аркадьевич, вы с той стороны подойдите, иначе не получится.
— Иди в жопу! Вылезай, — прохрипел его брат. Пунцовые от натуги мужики пытались оторвать колеса мерса от земли. Нифига.
Мы с Кристиной наблюдали, как они стараются снять полуторатонную машину с какой-то железяки в асфальте. Бесполезно.
— Время не ждет! — повторил Егор. Выглядел раскрасневшимся, энергичным, уверенным в себе. Таким же, как всегда, только на уровень проще. Улыбался. — Сделаем так, ребята.
Доктор распорядился перегнать автомобиль на ремонт. Велел выдать ему в аренду знаменитый кабриолет. Сказал, что я должна одеться прилично и сесть за руль для того, чтобы возить его сегодня по делам и в аэропорт, потому что у него похмелье, голова болит, и он боится нашей красной зверь-машины до судорог. Шутил.
— Я не очень твердо помню вчерашнюю ночь, прости, — Егор снял мои руки с руля и поцеловал обе по очереди. Ворота виллы безупречного доктора медленно ползли вверх.
— Что же ты помнишь? — я высвободилась. — Загонять?
Имела ввиду кабриолет. Загонять машину во двор или нет?
— Я помню отлично, что закончилось все просто прекрасно. Не надо. Пойдем в дом, — доктор стал вылезать из низкой машины. — Все дело в том, что прекрасный конец в твоем варианте совсем не означает хэппи энд, золотце мое.
Он выкарабкался из плена кабриолета.
— Я иду в душ, потом… — он не смотрел на меня. Сосредотачивался.
— Хочешь я пойду с тобой? — я спросила быстрее, чем подумала.
— Нет. Мне надо столько успеть сделать до отъезда, — сразу отказался мужчина. Шел через пустое пространство холла быстрым шагом. Чаша бассейна синела пустотой. И окна задвинуты наглухо. Егор скрылся в своей спальне за лестничным маршем.
Я стояла забыто у входных дверей. Автомат дергал створки туда-сюда. Надо выйти из зоны датчика.
— На тебе нет кольца, — я едва не подскочила от неожиданности, не услышала, как он вернулся. Егор глядел мне в лицо с каким-то детским отчаянием. — Я не помню, что ты мне ответила.
— Ничего, — я провела пальцем по его губам. — Я не успела.
— Понятно. Ясно, — он облегченно расхохотался, — Конечно, ты не успела! Когда тебе было успеть? Пошли.
— Куда?
— В душ, ты же хотела.
— Но ты хотел…
— Обойдется. Это все не важно, по большому счету!
— Я люблю тебя, — сказал Егор. Наверное, в двадцатый раз. Мерял припухшими губами мое размазанное тело по простыням. Ему очевидно доставляло удовольствие звучание вечной формулы. Он словно заново каждый раз пробовал слова на вкус. Вкусно, интересно?
Еще интереснее: во сколько вылет? Не опоздает ли доктор из-за наших игр на свой рейс?
— Ничего не ответишь? — прилетел неотвратимый вопрос. Куда же без него?
Я встала, подошла к своей одежде, брошенной небрежно на ступень подиума, где возвышалась постель. Вытащила из кармана джинсов известный футляр. Положила на буковую консоль в изголовье. Села на дальнем углу матраса.
— Лола! Как я должен это понимать? Как да? Как нет? Как встань на колено и попроси еще раз? — неожиданно вскипел доктор. Он странно вел себя в эти сутки. Кидало его в разные стороны, как настоящего влюбленного.
Пауза. Посмотрел на меня плотно. Успокоился явно.
— Подойди ко мне, — велел своим обычным взрослым голосом. Руку протянул.
Я залезла к нему головой в подмышку. Запах мужской кожи мешался с моим дешевым шампунем, индийскими редкостями и чистым, глаженым бельем. Больше всего на этом свете мне хотелось спрятаться.
— Рассказывай. Ну! Я знаю, тебе есть, что сказать. Говори, я хочу знать, что ты думаешь, — он убрал мое колено со своего живота. Проложил между нами одеяло для верности. Стратег!
— Егор, я очень впечатлена твоим предложением, — я села и начала нудным, равнодушным голосом. — Это большая радость и честь для меня. Принято считать для аграрных цивилизаций и патриархальных обществ, что женщина непременно желает и должна выйти замуж. Статус замужней позволит ей…
— Лола! — перебил меня Егор.
— Что? — я повернулась к нему спиной.
— Ты любишь меня? — он тоже сел и обнял меня сзади.
— Я не знаю, прости. Хотя, честное слово, не понимаю, за что извиняюсь. Замуж я не хочу. Я даже невестой твоей быть не могу-у, — я зачем-то разревелась. Жаль вдруг стало себя непонятую и доктора никому не нужного до ужаса потного и горя холодного.
— Почему? — спросило медицинское светило и нормальный идиот. Глядел честно мне в лицо своими ореховыми глазами.
Слезы втянулись обратно. Я откинула одеяло прочь, обнажив правду жизни. Поцеловала звонко в поднимающий голову конец безупречного доктора. Что еще тут нужно объяснять?
— Я понял, — усмехнулся он, откидываясь обратно на подушки и подставляясь довольно моим поцелуям. Перевернулся на живот. Я нежно провела широким языком по левой крепкой ягодице. Потом по правой. Похлопала ладошкой: — прогибайся в спинке, мой хороший!
— Не-ет! — простонал он. Вдохнул глубоко и обреченно, словно на казнь приготовился, и медленно раздвинул ноги в стороны, приподнимая ко мне таз. Я щедро плеснула на промежность его любимый крем. Черная орхидея. Взяла доктора за живое и заставила принять позу до конца.
— Да-да-да! — кричал он шепотом, когда я добавляла пальцы по одному, толкаясь в известное отверстие. Член его жадно искал и мучился, как и все остальное. Это непростая работка — успеть везде, но я умею ее делать. Третий в такой комбинации точно не лишний, проходили. Но для Егора — это невозможный вариант, так открыться еще перед кем-нибудь он не способен. Мне хотелось как-то отблагодарить его за искренность. Показать, что не сука я бездушная, что ли? Зря я в это влезла. Такая нулевая близость — не лучший вариант прощания.
Мужчина застыл. Мышечный спазм зажал пальцы правой руки в кольцо. Горячая судорога по стволу в левой. Знакомый запах спермы в моих волосах. Я расслабила губы и нежно вытолкнула языком мошонку на свободу. Алес.
Потрясающе красиво ходили мышцы под блестящим потом тела, когда он рухнул на простыни.
— Привет, — улыбнулся смущенно Егор моему отражению в зеркале, входя в ванную комнату за моей спиной.
— Угу, — ответила я. Зубы чистила. Кивнула на круглые часы, послушно глядящие на нас обоих из зеркала.
— Время терпит, не переживай. Вот, — он положил осточертевший зеленый коробок передо мной на полку. Между тубой зубной пасты и стаканом со щетками. — Забирай. Это подарок в любом случае. Никакой другой женщине я его не отдам. Сам носить не собираюсь. Бери, это твое.
— Верни в магазин. Судя по надписи на коробке, фирма примет его назад без разговоров, — я попыталась все же отбодаться от кольца. Третье по счету. Не смешно.
— Нет, руку дай, — доктор за спиной давил непререкаемым упрямством и запахом орхидеи.
— Какую? — я выключила воду и вытерла лицо и руки полотенцем.
— Дай хоть какую-нибудь, — вздохнул он. Стоял справа, правую и получил.
Щелкнул латунью замок футляра. Квадратный желтый камень украсил мой бедный безымянный палец. Два мелких зеленых по бокам. Тиффани. Я собирала коллекцию не хуже, чем Аля в свое время. Егор наклонил голову и поцеловал мои пальцы.
— Я вернусь к Новому году. Может быть, ты приведешь свои дела в порядок, и мы поговорим снова? — сказал он как бы между прочим, заходя за стеклянную стену душевой.
— Какие дела? — спросила я. Тиффани неплохо смотрелось на руке. Искрилось ярко в белом галогене.
— Во-первых, — рассуждал Егор в своей манере из-под воды, — необходимо решать с опекунством над мальчиком. Следует передать его взрослому человеку. Во-вторых, ты не можешь вечно работать горничной и болтаться между небом и землей, без дома и без будущего. В-третьих, об этом самом будущем: я хотел бы услышать, чего ты хочешь от жизни.
Он вытирался большим полотенцем и не смотрел на меня.
— И, в-четвертых. Сегодня вечером в аэропорту будет Алекс с семьей. Мы летим одним рейсом. Я представлю тебя своей невестой. Это должно защитить тебя от него, пока меня не будет рядом. Скажи, синяки, что я видел у тебя весной — это его работа? — доктор поднял на меня удивительно грустные глаза.
Я кивнула.
— В голове не укладывается, — пробормотал тихо под нос. Смотрел на себя в зеркало. Брился, — я всегда считал, что неплохо разбираюсь в людях. Я знаю его столько лет! Никогда бы не подумал. Я и Андрею твоему не поверил…
— Андрей не мой! — тут же отозвалась я. И пожалела. Это слишком сколький и тонкий лед. Не следует вставать.
— Он же твой брат, — напомнил Егор.
— Все равно. Я с ним не общаюсь, — я передумала просвещать его в своих родственных поворотах.
— Как скажешь, золотце мое.
Он поцеловал меня в щеку и направился в гардеробную. Через пару минут оттуда прилетело мычание какого-то мотивчика. Сбагрив мне Тиффани и разложив все, что хотел, на раз-два-три-четыре, безупречный доктор очевидно повеселел.
— А если я соглашусь и выйду за тебя, то смогу оставить себе Кирюшу? — спросила я. Стояла на пороге, смотрела, как доктор собирает чемодан.
Прозвучало глупо, как про собачку. Словно мне пять лет, и я с прогулки притащила домой щенка. Или котенка. Стою в дверях и жду приговора строгого родителя: позволит, не позволит.
— Подумай своей красивой головой, Лола, причем здесь ты? Это ребенок Кристины. Он жил с ней до тебя, будет жить прекрасно после. Эти люди умеют устраиваться по жизни не хуже, чем мы с тобой. Все войдет в свою колею. К тому же, я люблю этот дом на побережье. Мы будем приезжать и летом жить здесь. Общайся тогда с мальчиком сколько угодно, — Егор подошел, погладил меня по голове. — Ты сама еще ребенок. Я хочу любить и заботится о тебе. Позволь мне, а?
Я спрятала лицо на его груди. Там, за тонким серым трикотажем майки билось сердце, вырываясь. Ко мне?
— Пора, — тихо сказал мужчина мне в висок.
— Я не хочу встречаться с Сашей, — так же тихо ответила я.
— Я понимаю, — не стал настаивать Егор, — тогда я вызову такси.
— Спасибо, — сказала я шепотом в гладкий подбородок.
— За что? — губами мне в шею. Нежно.
— Не знаю.
Тук-тук-тук. Ровно и спокойно звучало во мне.
— Что за история случилась у тебя с цыганом? — вдруг вспомнила я.
Мы стояли за воротами виллы возле красной машины Айка. Эсэмэска от известного перевозчика прилетела, а такси не спешило. Обманывало. Доктор сердито глядел на часы.
— Цыган? Какой цыган? — он изумленно посмотрел на меня. Вспомнил. — Боже, Лола, я совсем забыл. Я голову с тобой потерял! Весь день сегодня провалился в тартарары!
Егор бросил известный портфель на капот кабриолета. Притянул меня к себе. Поцеловал.
— Перестань и рассказывай! — я отодвинулась настолько, насколько позволили его руки.
— Как же я тебя оставлю? Три месяца! Ты забудешь меня совсем, — он снова полез губами мне в шею.
— Рассказывай! Мне интересно, — я смеялась и пыталась уворачиваться от его мягких горячих поцелуев.
— Как пацан, — признался доктор сам себе. Убрал лицо, но из рук не выпустил. Сказал сердито: — Я видел утром, насколько тебе интересно. Глаз своих зеленых не отрывала от старого шарлатана. Поманил бы ногтем, помчалась бы, сломя голову, четвертой женой в его гарем.
Егор заглядывал в мое лицо, искал реакцию на свои горькие слова. Как пацан. Это он верно подметил.
— Почему шарлатан? — я не стала впадать в мутный разговор про жен. — Он снял приступ у Кристины одной левой. Я видела собственными глазами.
— Это он может. Мигель — человек неординарный. Я давно его знаю.
— Почему он не вылечит Кристу? — задала я бродивший подспудно во мне вопрос.
— Потому, что, золотце мое, нельзя сделать то, что сделать невозможно. Никакой волшебник не в состоянии восстановить разрушенное. Нельзя отрастить отрубленную руку заново. Можно только научиться жить с одной рукой. Сердце — непарный орган. Где это чертово такси? — Егор снова посмотрел на часы.
— Ты не рассказал про себя! — возмутилась я.
Егор вздохнул и поморщился, как от кислого.
— Моей пациентке поставили сложный диагноз. Я не хотел оперировать, шансы: тридцать против семидесяти. Честно говоря, я не давал и десяти на удачный исход. Предложил терапию. Но дама попалась богатая. Они все искренне верят, что за деньги можно купить удачу у господа бога. Насели со всех сторон. Клиника, деньги, угрозы. Я разозлился и отказался наотрез. Пусть ее зарежет кто-нибудь другой. Мало что ли хирургов на планете? Лола, садись за руль. Я опоздаю на самолет.
Я кивнула, и мы понеслись. С гор выполз холодный сырой туман. Старенький движок кабриолета отважно гудел во влажной атмосфере нашей гонки. Забыл чихать и пугать провалами. Выдавал пять тонн оборотов, как молодой, резвый конь.
— Сделай милость, входи в повороты четче, — приказал уверенно доктор. Строчил претензию перевозчику с холодной яростью. Таскало его из стороны в сторону, в буквы на экране не попадал. Разговаривать в ледяном свисте открытой машины не получалось. Слова залетали обратно в рот.
Огни промокшего здания рассеивал туман. Аэропорт заплаканно отменял вылеты. Природа своеобычно плевала на расписание.
— Тридцать пять минут до посадки. Жди меня здесь. Подними верх машины и вытащи пальто из портпледа, — распорядился мужчина и побежал к стеклянным дверям, прикрывая голову портфелем. Дождь.
— Я вернусь двадцать пятого. В Рождество. Я позвоню. Вечно у тебя нет телефона! Я позвоню Кристине. Лола, я тебя прошу подумай над тем, что я сказал! Будь, хоть в кои веки, серьезной! Я люблю тебя! — говорил быстро Егор, вытаскивая вещи из багажника. Слава богу, его рейс не отменили.
Он прижал меня к себе. Прощаться. Я приняла все положенные поцелуи и постаралась ничего не пообещать. Удалось.
Машина задергалась на подъеме и заглохла. Я глупо посмотрела на стрелку бензобака. Ноль. Вот это я попала. Включила аварийку. Обняла себя за плечи и стала ждать неизвестно чего. Телефона снова нет со мной, как нет. Надо выйти под дождь и отдаться на благородство ночной трассы. Не хочу. Тепло быстро улетучивалось свозь щели старого верха. Приятный мужской голос пел про Елисейские поля в синей подсветке панели. Влажный воздух неумолимо пролезал под тонкое сукно пальто доктора.
Я пошарила в бардачке. О! дешовский пластиковый плащ ярко- желтого цвета. Я натянула его поверх пальто. Вышла на холод внезапно подкравшейся осени. Голосовать.
Разные и красивые машины неслись мимо. Этот короткий виток дороги не охранялся злым глазом камеры. Водители честно жали на газ. Брызгали равнодушно водой на мои аварийные огни. Надежда медленно, но верно обещала капец. Я прислонилась к холодному крылу моей машины и опустила онемевшую руку. Сунула ладони подмышки, грея.
Лето закончилось. Зима, как не уворачивайся, наступит даже здесь в субтропиках. Рассудочный Егор влез в меня, как слон в известный магазин. На душе было муторно. Под стать погоде. Я знала это чувство за собой. Жизнь прижимает меня собой к холодной стенке. Накроет скоро.
Черная тойота проскочила. Потом, слепя красным светом, сдала назад. Встала впереди на обочине и заурчала теплом дизеля.
— Что случилось? — шофер опустил стекло и выглянул под дождь.
— Бензин кончился, — крикнула я в шум дороги.
Хлопнула дверь слева от водителя. Мужчина направился ко мне.
— Каждый раз, когда я вас вижу, Лола, вы меня удивляете…