— Рассказывай, — велел Ванька, заводя машину.
И я рассказала, хотя от стыда хотелось провалиться сквозь землю. Как можно было так подставить друга? Он сильно рисковал, появившись в особняке, а я небрежно отнеслась к собранной информации. Вряд ли кто- то мог корить меня сильнее, чем я себя, но Ванька… Ванька меня отругал. Причем, впервые и без цензуры. Было очень неприятно, и когда спустя минут десять он попытался взять меня за руку, я вежливо, но однозначно отняла ладонь. Ну а где мне было прятать папку? Отдать ему обратно на хранение? Или арендовать тайную ячейку, на которую после моей насильственной смерти у следствия будет вся надежда? Тьфу пора завязывать с сериалами.
— Уверена, что Лона поехала к Петру? — попытался завязать разговор Ванька.
— А то! Она же обещала восстановить мировую справедливость. В прошлый раз это кончилось прилюдными разборками в ЗАГСе. На этот раз главный кандидат — дом терпимости. Лона не оригиналка. Ей милее шаблоны.
Я пыталась не говорить с Ванькой, но вопрос крутился в голове слишком навязчиво, а молчание терзало страхами.
— Она сказала, что ее привлекали все эти игры на грани жестокости. Думаешь, наркотики тоже были?
— Думаю, да, — не стал юлить Гордеев-младший. — Она слишком легко внушаема. А еще она трусиха. Дальше пары косячков Илона бы не пошла. Она же твоя сестра. Не о том волнуешься.
Я лишь горько хмыкнула. После этого разговор сошел на нет. Ваньке утешать меня было нечем.
— Это здесь, — предупредил Ванька, стоило машине приблизиться к высокому бетонному забору.
Было лето, темнело поздно, и я долго вглядывалась вдаль в надежде увидеть бьющуюся о створки ворот Лону. Очень надеялась, что ее попросту не пустят внутрь, но шансы были невелики. При ней была папка с фотографиями из особняка, и стоило ею тряхнуть, как сестру бы затолкали в дом для дальнейших разбирательств.
— Она внутри, — подтвердил опасения Ванька, а на развилке свернул в сторону леса. — Здесь мы встретимся с Зоей и все обговорим, — сообщил, к моему неудовольствию. — А теперь главное. Саф, тебе стоит остаться здесь и не идти внутрь.
— Я не нежный цветочек, — отбрила и отвернулась.
— Совершенно верно. Но ты не способна себя защитить, не умеешь адекватно реагировать на происходящее в особняке и слишком импульсивна, поскольку дело касается твоей сестры. Ты будешь мешать.
— Вот только я не стану слушать разумные аргументы. В этом доме моя сестра, по моей вине, и я пойду за ней.
— Саф, пожалуйста, — сделал Ваня еще попытку. — Ни к чему это пустое геройство.
— Пустое геройство? Ты сказал, что там коллеги Сергея! Они не могут сделать мне ничего, ведь я выпиваю с их женами. Если кто-то из них тронет меня пальцем, Новийский их закопает. Я полезна, Ваня.
Наши взгляды схлестнулись, и ни один не хотел уступать. Каждый был прав по-своему. Но я была пристрастна и не отступила. Будучи виновата перед Лоной, Ванькой и Сергеем сразу, я не смогла бы усидеть на месте. Не могла подставить людей еще больше, не рискуя собой. Так не делается!
— От меня ни на шаг, ослушаешься приказа — я тебе врежу. Без шуток.
— Ни на шаг, — повторила послушно. — Гав-гав, — добавила, не сдержавшись.
Ваньке это очень не понравилось, но подъехала Зоя, и стало не до моих колкостей. Увидев мегеру в платье и на каблуках, я испытала непередаваемый спектр эмоций, но план все объяснял. Зоя собиралась прикинуться опоздавшей проституткой, которой необходимо попасть внутрь. Нужно было подкупить охрану, вырубить, а затем провести нас в дом. Все. Не став ничего отвечать, я молча сунула ей пачку купюр. Она так же молча ее взяла. Мои проблемы — мои деньги.
Все прошло как по маслу. Привыкшие мужчины видеть в женщинах мясо охранники легко повелись на обман мегеры. Не прошло и двадцати минут, как мы втроем оказались на крылечке особняка. Ванька едва успел распихать по карманам оружие, всучить мне нож и рассказать, куда бить, чтобы не нанести серьезных увечий. Это, как сказал он. чтобы я не промедлила из страха нечаянно убить человека. К счастью, этот урок мне не пригодился.
Следуя в дом вслед за Зоей, я была уверена, что ко всему готова. Я была дурой. Визит в дом терпимости стал для меня серьезнейшим испытанием на прочность. Я вышла из него совершенно другим человеком. Еще более жестоким и категоричным, чем была раньше. Я жалею, что не доверила миссию по спасению сестры Ваньке и Зое и не стыжусь в этом признаваться.
Среди всех нас я явилась главным срывом прикрытия. Кроме меня во всем доме не нашлось ни одной девушки в брюках, и это было плохо. Даже Ванькины джинсы можно было как-то объяснить, но я не вписывалась.
— Если пристанут, скажи, что ты лесби, — посоветовала Зоя, правильно оценив обстановку.
Мы старались не задерживаться, но я успела увидеть, как один из мужчин ткнул в нас пальцем. Наверняка собирался звать охрану.
— Скорее, — подтолкнул Ванька меня в сторону лестницы.
Там я впервые споткнулась. Очевидно, кому-то не хватило комнаты, и один из мужчин нагнул девчонку прямо над перилами. Ее волосы и груди раскачивались в такт толчкам, а на лице было написано полное отсутствие в этой реальности. Думаю, свались она на первый этаж, даже не поняла бы, что произошло. Не позволяя мне увлечься занимательными картинками, Ванька грубо подхватил меня под локоть и потащил наверх с удвоенным усердием.
— Ты проверяешь комнаты слева, я — справа, — скомандовал Ванька напарнице, и они разделились. Памятуя о наказе не отходить от Гордеева, я следовала за ним по пятам.
— Откуда ты знаешь, что Лона здесь?
— Лона там, где Петр. Бизнес и наркотики внизу, бордель — наверху. Первые два пункта капитану неинтересны. — коротко ответил Ваня,
— Впечатляет, — признала.
Но он толкнул дверь, и все мысли вылетели из головы. То, что я там обнаружилось, мало напоминало фильм «С широко закрытыми глазами». Ванька пытался загородить спиной проем, но я все равно увидела, как потный и обрюзгший мужчина за пятьдесят трудился над двумя девушками. Эти были не совсем обдолбанные и не забывали стонать. Практически достоверно. По крайней мере, мне так показалось. Ванька захлопнул дверь и перешел к следующей. На этот раз я смотреть не стала.
А вот потом удача нам изменила.
— Задержите их! — раздался крик за нашими спинами.
Впрочем, окружающим не было дела. Люди оказались слишком заняты, чтобы обращать внимание на крики охраны. В общем, пока охранник протолкался к нам, Ванька успел проверить еще одну комнату. Преследователь, не будь дураком, попытался схватит меня, но Ванька не допустил. Он так ловко припечатал мужчину к перилам, что я едва успела убраться с дороги.
— Нам нужно забрать отсюда одну девушку, — зашипел он в лицо охраннику. — И мы уйдем. Попытаетесь помешать, и снимки из этого веселенького места разлетятся по всем газетам. Сечешь? — Мужчина не сопротивлялся, и Ванька счел это за содействие. — Блондинка, не из ваших. Зашла сюда с полчаса назад. Где?
Охранник выразительно кивнул на одну из дверей, куда мы еще не дошли. И тогда я позабыла обо всех обещаниях. Рванула туда первой под злой рык Ваньки, распахнула настежь дверь и, кажется, закричала. Ворвавшемуся следом Гордееву пришлось схватить меня и прижать к себе от греха подальше, а еще забрать нож, чтобы я не бросилась с ним на человека, избившего мою сестру.
Петр обернулся и застыл. Не в состоянии пошевелиться в руках Ваньки, сжавших меня тисками, я отупело осматривала комнату, пытаясь фокусироваться на деталях. Это было сложно, поскольку все плыло перед глазами. Жавшиеся друг к другу голые проститутки. Сброшенная рубашка у босых стоп Петра. Сбитые костяшки его пальцев. Бедняга так запыхался, трудясь, что его эталонный плоский живот дергался в такт вздохам. А потом я увидела ее. Папка лежала на кровати, а листы, части разорванные, рассыпались по одеялу. Сестра додумалась показать Петру данные. Интересно, этого оказалось достаточно, чтобы у него сорвало предохранитель? Или Лона подлила масла в огонь своей истерикой? Неважно, что ни сказала капитану сестра, он перешел черту, подтвердив самые страшные мои догадки.
— Ублюдок! — заорала я, срывая голос. — Ты все потеряешь, ты понимаешь?
Петр смотрел на меня бесстрастными глазами конченного психопата и ничего не отвечал, а потом… потом уголок его губ пополз вверх.
— Это вряд ли, — заметил он пугающе ровно.
И тогда я вспомнила, кто его отец. Я поняла, что попал не он, а мы. Петр мог творить что угодно, и его бы прикрыли сверху. Мне ли не знать, как все делается? Сергей, будучи низшим звеном политической цепочки, легко тащил наверх мою статейку о неизвестной женщине, а здесь… пара звонков, и Петр чист.
Если бы не присутствие Ваньки, я бы точно что-нибудь сделала. Бросилась на обидчика сестры с кулаками или плюнула в лицо. Я даже дернулась, пытаясь освободиться, но Гордеев не пустил. А Петр такому поведению лишь усмехнулся. Красиво усмехнулся. Он ведь жуткий и красивый. Он стоял перед нами без рубашки, со взмокшими от секса волосами и внушал ужас всем присутствующим.
— Не надо, — тихо проговорил мне на ухо Ванька. — Ты сделаешь только хуже. Доставим Илону в больницу, а там обсудим, как действовать. Главное, не ведись.
Я так хотела, чтобы он отпустил меня и сам бросился на Петра, сбил его с ног ударом, но эти слова разбили последнюю надежду. Я знала, что Ванька мог бы уложить капитана в два счета, ведь тот всего лишь пустышка. В нем ни силы, ни мужества, а бить он способен только беспомощных девчонок. Но Ванька, в отличие от меня, понимал: одно неверное движение, и нам из дома терпимости не выйти, а о выигрыше дела прости него и говорить нечего. А я хотела, чтобы он заплатил. Петр заслуживал большего, нежели пара синяков. Его шлюхастое имя обязаны были трубить на все газеты.
Я расслабилась в руках Ваньки, признавая его правоту, и он тут же выпустил меня.
Падая на колени рядом с сестрой, я боялась ее даже тронуть. По лицу и волосам Лоны текла кровь, скула заплыла, рот с одной стороны оказался разорван. Что там под одеждой, было не видно, и смотреть при Петре я не стала. Много чести.
— Лона! — позвала я полушепотом. Голос дрожал. — Ты можешь идти?
Она смотрела на меня с такой болью, будто и не человек вовсе. Сожаления ни на грош — лишь животный страх. Она не сказала мне ни слова.
— Помоги, — попросила я Ваньку.
Зоя добралась до нашей комнаты тоже, и теперь стояла в проеме, не позволяя любопытным совать носы. Ванька подошел и попытался тронуть Лону, но тут что-то пошло не так. Она дернулась и неожиданно резво поползла прочь. Забилась в угол. Я скользнула взглядом по полу к ногам Петра и отчетливо представила, как втыкаю нож его в ступню. Несколько раз. Хорошо, что Ванька успел меня обезоружить.
— Расчисти дорогу, — быстро сориентировалась Зоя. — Мы сами.
Из-за существенной разницы в росте, тащить Лону оказалось очень несподручно. Она пыталась перебирать ногами, но толку было мало. К тому моменту, когда мы покинули комнату, уже весь особняк знал, что произошло. Они глазели на избитую девушку, но ни один не предложил помощь. Ни мужчины, ни женщины. А выход загораживали охранники.
— Мужик, — обратился Ванька к охраннику. — У меня полно на вас компромата. Не выпустите, и уже утром информация появится во всех газетах. Мой отец и ее муж, — кивнул Гордеев на меня, — об этом позаботятся. Выпустите по-хорошему, и никто не узнает, как вы тут развлекаетесь. Мы не идиоты и не полезем в бутылку, если вы не заставите. Мы просто хотим доставить девушку в больницу.
— Кто-нибудь из здесь присутствующих готов подтвердить это? — спросил охранник у других людей.
— Я беру на себя ответственность, — услышала я знакомый голос. Обернулась и встретилась глазами с тем самым коллегой Сергея, о котором говорил мне Ванька. Мы общались семьями, и именно по этой причине я понимала, что при разводе стерва-жена обобрала бы этого парня до нитки. — Я их знаю, — закончил он хрипло, глядя исключительно на меня. С намеком.
В принципе, он не рисковал. Всем нам было плевать, какими способами собравшиеся себя гробят, пока не идут на улицу пичкать наркотиками детей. Только после этого охрана убралась с нашего прохода и, кивнув коллеге Сергея, я убралась из этого проклятого места.
— У вашей сестры разрыв селезенки, кроме того имеется несколько сломанных ребер, одно из них проткнуло легкое, но опасности для жизни нет, — рассказывал доктор, хотя я слушала вполуха. Меня просто терзало чувство дежавю.
— Мы поняли, — ответил Ванька вместо меня. Я не хотела, чтобы его выставили прочь и соврала врачам, что он нам брат. Это было спонтанно и шокировало Гордеева-младшего до глубины души, но к черту. Меня трясло от пережитого, мои знакомые принимали наркотики, прилюдно совокуплялись и избивали женщин. На мой вполне себе разноцветный мир вылили ведро чернил, превратив его в массу негатива. Хуже того, мне стало страшно выходить на улицу в одиночестве. Кроме парочки человек, одним из которых был Ванька, я не верила больше никому. А «брат» бы не уехал, мне нужен был «брат».
— Вы зафиксируете побои? Возьмете пробы из-под ногтей? Проверите, не было ли… проникновения… в разные части тела?
Наверное, мне стоило больше волноваться о здоровье Лоны, а не о возмездии, но я слишком злилась на нее, чтобы говорить о другом. Меня просто раздирало на части от ярости. Врач от моего вопроса опешил.
— Конечно, — выдавил он. — Это стандартный протокол. Мы уже вызвали полицию… И вам еще стоит подумать о пластической операции.
— Делайте, что нужно, — кивнул за нас обоих «брат».
— Мне от вас понадобятся документы девушки, потому что при себе ничего не было обнаружено. И стандартные больничные вещи, конечно…
— Девушку зовут Илона, — процедила я сквозь зубы. — Не вынуждайте меня писать еще одну статью о врачебной халатности.
Доктор окинул меня далеким от дружелюбия взглядом и удалился.
— Поехали, Лона проспит до утра, — потянул меня за руку Ванька. — Нужно много всего сделать.
Напоследок я посмотрела на опутанное проводами тело сестры и внезапно испытала желание не пожалеть ее, а добить. Меня дико взбесила ее безответственность. Что должно было замкнуть в голове настолько, чтобы в одиночку отправиться в притон? Это просто ни в какие ворота!
— Фотографии из особняка у нас останутся, — говорил мне Ванька, усаживаясь в машину. — Они — единственный залог нашей безопасности. Зоя сейчас их прячет в безопасном месте. Саф, после первого нападения напиши статью об одном из участников оргий.
— Что? — переспросила я. Мозг отказывался воспринимать информацию.
— Ты же понимаешь, что мы никогда полностью не выйдем из этого особняка. За нами будут следить, может, пытаться убрать. Первые месяцы все решат. Наш с Зоей офис перевернут вверх дном сегодня-завтра в поисках документов, могут попытаться напасть. Но не на тебя, ты — жена политика, это опасно. Как можно быстрее подготовь статью о ком-то из этих людей, найди слабенький компромат вроде отказа от помощи человеку вроде Мани и опубликуй везде, где удастся, как только произойдет нападение. Пусть Новийский пробьет ее в какое-то издание. Они должны знать, что мы не шутили. Нужно поставить охрану у палаты Илоны. Не выходи из дома одна. Вообще.
Я смотрела на него и хотела забиться в истерике. Значит, вот такой теперь будет моя жизнь? Полной страха? Не знаю, как так, но внешне я была полностью спокойна. Хотя до адекватности было далеко. Кажется, звонил Сергей, но я не взяла трубку. Да и что было сказать? Твой друг, наконец, избил мою сестру до полусмерти? Или в таких случаях по этикету положено добавлять «поздравляю»?
Мы направились не домой, а к Лоне. За документами. Глядя на связку ключей, я не сразу вспомнила, какой подходит для квартиры. Чуть не разревелась, усмотрев в этом особую символику. Может, вторгайся я в жизнь сестры чаще, ничего бы не случилось? Или не вторгайся вообще. Если бы не я, Лона бы не нашла папку и не поехала к Петру. Ее бы не избили, в опасности не оказалась бы толпа людей. Глаза защипало отчетливее.
Оглядывая свою, но чужую квартиру, я пыталась понять, где сестра могла хранить документы. Покопалась в ящиках стола, но там оказался идеальный порядок из конспектов. Интересно, с чего я взяла, что учеба отвлечет Лону от глупостей? Мозги у нее имелись и раньше, но еще ни разу не мешали главному — искать ублюдка для замужества.
На мгновение сознание заволокло алой дымкой ярости, а когда, очнулась, содержимое ящика было разбросано по всей комнате, а тот, на счастье соседей, валялся на диване. Эффект мне неожиданно понравился. В следующий момент участь первого ящика разделил и второй, и третий. Ни в одном из них документов не оказалось, и я с чувством пнула папку с распечатками семинаров. Ванька наблюдал за мной молча.
Далее я направилась к шкафу и, сбросила на пол все, что нашла на полке. Бинго! Вот и документы. Цель достигнута, но желание громить квартиру никуда не делось.
— Ты не думаешь, что Илона не будет счастлива вернуться в такой бардак? — осторожно поинтересовался Ванька, стоило мне протянуться к полке с одеждой. Его пальцы сомкнулись на моем запястье, мягко намекая остановиться.
— О, пока она валяется на реабилитации, я все успею убрать тысячу раз. Я ведь все делаю для того, чтобы Лоне не было больно или обидно. И наивно жду, что окружающие помогут мне в этих попытках. Будь то мама, ты, Сергей или даже этот ее мудак. Вот только даже матушка понимает, что без толку ограждать ребенка, которому уже двадцать пять. Это мой персональный заскок. Лона выбирает ублюдков, а я ее спасаю. У каждого в этой жизни своя роль!
— Тогда я, должно быть, твой белый конь, — пошутил Ванька, прочувствовав аналогию.
Однако вместо смеха пришли слезы, и я порывисто стерла их ладонью. Обещала себе, что на этот раз Лона от меня рыданий не дождется, а все туда же. Мне начинало казаться это дурной традицией. Как только она делает глупость, я подбегаю, хватаю ее в охапку и утаскиваю в бункер пережидать очередное ненастье. Только на этот раз без последствий не отгремит.
— Поехали со мной, — вдруг скомандовал Ванька. — Только… предупреди сначала мужа, что задержишься.
— Не могу, — выговорила едва слышно. — Не могу об этом говорить.
Понятливо кивнув, Ванька направится к выходу, так и не выпустив моей руки. Боялся, что вырвусь или это был знак поддержки?
Мне было не очень интересно, куда мы ехали. Главное, чтобы не домой и не в больницу. Дороги не помню — только удивление, которое меня настигло, когда машина остановилась около спортзала Сан Саныча.
— Идешь? — спросил Ванька, и я запоздало поняла, что он уже давно открыл дверь машины и выдающее на меня смотрит.
Что ж, приходилось признать: то, что случилось с Илоной выбило меня из колеи сильнее, чем я готова была признать.
— Саф?
Мотнув головой в попытке отогнать наваждение, я толкнула свою дверь и вышла на пустынную ночную улицу. Было в районе трех часов ночи, где-то в пяти кварталах отсюда меня ждал сын, но я не могла к нему вернуться сейчас. Вряд ли Лешка бы по достоинству оценил мамочкин психоз.
Как оказалось, дверь черного входа спортзала можно было без особого труда открыть с улицы. Об этом, конечно, знали только местные, но мне все равно не понравилась такая беспечность. А вдруг проникнет грабитель, затаится и ударит Сан Саныча исподтишка. Теперь мне везде мерещились монстры.
— Зачем мы пришли? — спросила я Ваньку, когда мы добрались до подсобки, чтобы взять фонарик.
Гордеев, кажется, говорил что-то о верхнем свете, который не стоит включать, дабы не привлекать лишнее внимание. Мне было все равно, я едва улавливала происходящее.
— Затем, что тебе это необходимо.
Он снял со стены боксерские перчатки и отдал мне. Я не взяла, лишь одарила друга мрачным взглядом.
— Мне все это не нравится.
— Замечательное доказательство твоего психического здоровья, — не поддался на провокацию Гордеев.
Я схватила перчатки и вгляделась в лицо парня. Если бы он только улыбнулся — не выжил бы. Но Ванька, видимо, знал. Он невозмутимо пощелкал кнопкой на фонарике, выбирая режим, и направился в самое большое из помещений. К боксерской груше из тех, которые вешают на потолочный крюк совместным усилиями.
— Слушай, — начал Ванька, укладывая фонарик на лавку. — Не знаю, что бы посоветовал психотерапевт, но у меня есть один метод, помогавший во времена разборок с отцом. Когда есть человек, которого нельзя избить или обматерить, стоит обратиться… к ней, — Ванька указал на грушу, и я ошарашенно на него вытаращилась. — Работает безотказно.
Я, разумеется, не двинулась с места. Так и осталась стоять молчаливой статуей имени себя.
— Просто бей и говори. Представь на ее месте Петра. Или даже Лону. Скажи все, что думаешь, чтобы в голове не крутилось.
Секунд двадцать я молчала, пытаясь представить себя прыгающей и орущей на грушу, но не удавалось. Не сошла же я с ума.
— Вань… — начала.
— Нет, не Вань. Ты пойдешь домой к мужу и ребенку, обязательно сорвешься на них, тебе станет еще хреновее, Саф. Я тебе отвечаю. Клянусь, что никому не скажу. Я — могила.
— Шел бы ты подальше, могила, — тяжело вздохнула. — Мне неловко за то, что ты уже видел.
— Перед своим Новийским извиняться будешь, а я в курсе, что люди живые и реагируют сообразно ситуации.
Звучало разумно, и я поддалась. Покрутила на пальце обручальное кольцо, не зная куда деть. Боялась повредить во время ударов. Заметив мою нерешительность, Ванька протянул руку, предлагая подержать. Очень не хотелось отдавать ему лучший из подарков Сергея, но сумку я оставила то ли в машине, то ли в подсобке, а карману без замка доверять ценности нельзя.
— Саф, не дури.
Я сняла кольцо и передала ему.
Теперь не проходит и дня, чтобы я не думала: а что было бы, если бы не сняла? Или если бы положила в карман, на подоконник, да куда угодно? Нет, я не суеверная, но совпадение пугающее. Пусть мой брак разрушили не чувства к Ивану Гордееву, но он держал в руках наше с Сергеем благополучие слишком много раз, чтобы это можно было назвать нормальным. Та страшная ночь стала лакмусом для наших взаимоотношений. А дальше… дальше и тестов не нужно. Шторм поднял всю грязь, которую таило в своих глубинах море наших душ.
Первый удар вышел слабым и нерешительным. Груша насмешливо дернулась, но и только.
— И кто так бьет? — фыркнул Ванька. — Или ты пытаешься утешить эту бедненькую грушу? Пожалуй, ласки ей перепадает мало, но позволь напомнить: Петр твою сестру кулаками не гладил.
Я понимала, что он нарочно пытался спровоцировать мой срыв, чтобы выпустить пар, но черт возьми! Это работало. Одно напоминание о Петре, Илоне и том, во что превратилась их встреча, вызывало желание крушить. Я стиснула зубы до скрипа, чтобы не велеть Ваньке заткнуться.
— Саф, если ты сдерживаешься из-за меня, то это чушь собачья. В отличие ото всех остальных. Пройдет несколько часов, и ты останешься наедине с врачами, которые будут рассказывать тебе, как именно нужно резать лицо твоей сестры, чтобы она не осталась страшилищем. Твоя мать не поможет, твой муж пойдет на работу, оставив тебя наедине с ребенком. Потому что потребуется сначала разбираться в ситуации, ведь он верит, что Лона во всем сама виновата…
Это был последний гвоздь в крышку гроба. Я стиснула зубы, замахнулась и ударила. Не сдерживаясь. Груша чуть отклонилась и вернулась в начальное положение.
— Все еще паршиво, — резюмировал Ванька. — Серьезного вреда такой удар не нанесет, но заставит бить в ответ. Сильно. Очень больно.
Он говорил ужасные вещи, но честные. Хуже всего было понимать, что ни у меня, ни у Лоны не было ни единого способа противостоять Петру. Разница полов в том, что мужчины могут убивать женщин, не прилагая особых усилий, но не наоборот. Я годами занималась йогой, тренированные мышцы были видны глазу, но от моих ударов груша едва качалась, а некоторые парни сшибали ее с крюка.
— Я не могу сильнее! — заорала я в отчаянии. — Я вообще ничего не могу!
— Это ужасный самообман, — припечатал Гордеев.
Как же мне захотелось направить на Ваньку. Но вместо этого я, зарычав впечатала кулак в грушу. Так же слабо и бестолково, как прежде. И снова. И снова. Думала, что буду злиться на Петра, но вместо этого я представляла на его месте сестру. И винила сестру за глупость. Никто не в ответе за нашу безопасность больше, чем мы сами, а она поставила свою одержимость мужчиной выше самосохранения. Мне было больно и противно от самой себя, ведь Лона уже лежала в постели избитая, но по щекам текли слезы, а остановиться было никак. Хорошо, что Ванька придумал это с грушей, иначе я могла бы наорать на уже пострадавшую сестру. Наверное, ей было хуже, но она пострадала далеко не одна! Эгоистично, но я не смогла избавится от мысли, что сестра рисковала не только собой и здоровьем, но еще моим браком. Отключив голову, она думала… не заставляйте меня говорить, чем она думала, ведь и без того очевидно. Я бы не поступила на месте Илоны так никогда!
Вместе с ударами в какой-то момент пришли слова. Да такие, что у самой горели от них щеки. Благо, Ванька это слушать не стал — ушел, оставив меня воевать с собой в одиночестве.
Выходя из зала уже под утро, я надеялась, что негодование осталось в его пределах, но стоило переступить порог квартиры и увидеть Сергея…
— Ты не брала трубку, — начал он холодно.
— Потому что не знаю, что как облечь в слова все, что чувствую. Давай по фактам. Моя сестра пришла в дом терпимости, о котором тебе прекрасно известно. Петр ее избил, сейчас она на операции в больнице. Я видела твоих друзей со спущенными штанами и исколотыми венами. Нас едва выпустили из этого места. Ваня сказал, что нас могут попытаться убить за то, что мы видели слишком важные задницы голыми. Я боюсь выходить из дома.
Сергей на секунду оскалился, явно сдерживая рвущиеся ругательства, но все же промолчал. Какая потрясающая выдержка! Мне вот понадобилось несколько часов наедине с грушей.
— Интересно, о чем ты сейчас думаешь? — спросила я, не сумев скрыть горечь. — О том, как тебя подставили твои же друзья?
— О том, как подставилась ты, — выговорил он, сдерживая ярость. — Твоя сестра всегда отличалась завидной дуростью, но зачем туда поехала ты?
— Хм, а мне стоило пересидеть эту ночь в тепле и комфорте, а еще лучше выспаться, чтобы как можно лучше выглядеть на похоронах сестры?
— На что ты намекаешь? — прищурился Новийский.
— На то, что твоя удобная позиция более невозможна.
— Уля, если ты попытаешься обвинить Петра, то пострадаешь. Мы все пострадаем — не только Илона. Ради Алексея, не делай этого.
Мощный аргумент! Если бы только я могла поверить, что его забота вызвана исключительно опасениями за безопасность сына. Увы, едва сказав это, Сергей двинулся библиотеку, где теперь было подобие кабинета. Он взял на работе отгул, днем поехал со мной к Илоне, но те несколько часов, что он провел за закрытыми дверями… что он делал? Кому звонил? О чем договаривался? Я ничего из этого не знала, поскольку посчитала ниже своего достоинства подслушивать под дверью. Да и так спешила в душ смыть с себя грязь этой ночи, что ни о чем больше не помышляла.
К тому моменту, когда мы приехали в больницу, Илона была все еще на операции. Я перепугалась, подумала, что дело в осложнениях, но меня успокоили: врачи посчитали разумным сделать пластику сразу, чтобы не давать еще один наркоз. Я ничего в этом не понимала, но насторожилась. И не зря.
Уже к утру все данные о насилии над Илоной Сафроновой были уничтожены. И последние из свидетельств — физические увечья — скрыты под следами операций. Причем совсем не тех, что на самом деле. Разрыв селезенки? О чем вы? Всего лишь сложный аппендицит. А куда же она делать и откуда трещина в ребре? Я вас умоляю, девушка росла в таких условиях, что ее могли избить еще в пеленках, а записи потерять трижды! И, конечно, пластическая операция — мое любимое! Ну не смешите, какой представительнице прекрасной половины человечества нравится свое лицо?
Ерунда, что Лона бьется в припадке каждый раз, когда приближается мужчина. Мелочи, что потеряла способность разговаривать. Так даже лучше! Какое избиение? О чем речь?
Пережив насилие со стороны любимого человека, Илона на долгие месяцы потеряла контакт с внешним миром, но кроме нас с мамой и Ванькой ей не посочувствовал никто. Если кому еще нужно доказательство уродства этой жизни, вот вам, пожалуйста. Забирайте! Неважно, кто ты и где ты. Ты всегда одинок, никому до тебя нет дела. Даже самым близким.
У меня было так мало ответов, а вопросы все множились. Кто уничтожил право на справедливость для Илоны? Что именно делал мой муж за закрытой дверью, пока я подставляла лицо струям воды? Как вышло, что после этого в его карьере произошел стремительный взлет? Но самый главный из вопросов звучал так: хватит ли моей любви на то, чтобы простить Сергею бездействие в ситуации угрозы жизни дорого мне человека?
По итогам трех лет бесплотных попыток склеить отношения из обломков, думаю, ответ на последний из своих вопросов я нашла.