Два дня спустя Новийский сообщил Гордееву, что любезно уступает ему право выкупа помещений под клиентский центр, раз уж они ему так приглянулись. Спустя полчаса мне позвонил разгневанный владелец и возмутился, что вот у него было два покупателя, а теперь ни одного. Я сердечно извинилась перед мужчиной и заверила, что попытаюсь переговорить с начальником. Еще через полчаса получила от Гордеева два номера риелторов, к которым обращался Новийский, и требование выяснить, что за недвижимостью он заинтересовался на этот раз.
Катерина ржала в голос, слушая, как я прикидываюсь осипшей, но авторитарной матушкой Сергея, возжелавшей выяснить, что именно решил приобрести ей в подарок сын. Один из риелторов сразу расчувствовался и раскололся, а вот второму пришлось пудрить мозги долго, но не безуспешно. По итогам дня мной могли гордиться все. Гордеев был уверен, что мы движемся в правильном направлении, Новийский спокойно доделывал свои дела. И только я одна напоминала выжатый лимон.
Вспомнив о том, что ко мне в гости на примерку свадебного наряда собрались мама с сестрой, я грязно выругалась. После дня сплошных переговоров обсуждать оборки и шпильки не было никакого желания, и я свернула в магазин, чтобы купить продукты на сложный салат. От мамы не так много способов отделаться, но готовка и уборка неприкосновенны, они бы точно освободили меня от осточертевшего зефирного платья.
Не так давно я поменяла старый шкаф из общежития на новенький, встроенный. Маме обновка понравилась настолько, что теперь почти все пространство внутри занимало белое подвенечное платье. Оно было пышным, с корсетным верхом (не сложишь, не сомнешь). А еще оно каждое утро мешало мне задвинуть двери- створки. Так и подмывало сказать маме, что раз уж у Поны простаивает собственная комната в общежитии, а у нее самой так и вовсе две из трех, то почему бы не оставить платье где угодно, только не в моей скромной однушке. Это было бы справедливо. И, конечно, злобно. С другой стороны, именно такой меня и считали. Жаль, что жалобы на мой скверный характер не мешали им хранить в в моей квартире барахло.
— Я думаю, нужно отдать его в ателье, пусть добавят кружев на декольте, — вдохновленно вещала мама из комнаты, пока я остервенело кромсала салатные листья. — Это скроет складочки.
— Складочки? — опешив, переспросила сестра, которая изобилием «складочек» никогда не отличалась. Я, не выдержав, хмыкнула.
— Да, Лона, складочки, подмышками. Они есть у всех девочек, у которых грудь нормального размера. Можно, конечно, обойтись хорошо подобранным бюстгальтером без бретелей, но с кружевами будет еще красивее.
Разумеется, кружев на платье было уже в несколько слоев…
— Мам! — крикнула я, решив, что сестру пора спасать. — Оставь ее складочки в покое!
И нарвалась, конечно, на неприятности.
— Уля, даже не видела. Хочешь, чтобы твое мнение учли — иди сюда и посмотри. Выглядит безобразно.
Лона после этого издала какой-то странный звук, смутно напоминающий жалобный всхлип, и я была вынуждена со вздохом отложить нож.
В комнате меня застала куда более забавная картинка, чем ожидалось. Мама прыгала вокруг Лоны, взбивая платье, а сестра при этом выглядела как несчастная невеста из фильма ужасов. Растрепанные волосы, грустная мина, скособочившаяся фата, шнуровка на платье на диагональ…
— Ее «складочки», мама, связаны с гем, что ты не умеешь затягивать корсет, — фыркнула я. — И не подумайте, что я жалею Романа, но на его месте я бы от такой невесты сбежала. Ты во что превратила свою младшую дочь?
— Ты думаешь, так просто собрать невесту в одиночку?! — тут же бросилась в наступление мама.
Очень кстати вспомнилась причина, по которой я остригла волосы. Пока я ходила в детский сад, мама каждое утро упражнялась на мне в плетении французских кос. Но как только она выходила за порог, воспитательница усаживала меня на табурет и распускала весь этот ужас. А еще велела врать, что переплели меня после тихого часа, потому что иначе велик был риск нарваться на скандал. Когда я пошла в школу, ритуал ежедневных издевательств над моими волосами продолжился, и в середине первого класса учительница оставила меня после урока для разговора. Она велела попросить маму меня постичь, потому что на нее, в отличие от ребенка, разумные доводы не действовали.
Когда подросла сестра, я взяла на себя ответственность за ее прическу. Мама, конечно, сопротивлялась (две косички — слишком просто для такой красивой девочки!), но тщетно. Стоило ей соорудить на голове у Поны очередное воронье гнездо, я брала в школу расческу и переплетала сестру перед уроками. Мои аккуратные и бесхитростные кося вряд ли могли испортить «красивую девочку» сильнее, чем торчащие то тут, то там петухи и забытые прядки волос по бокам. Годам к одиннадцати сестра научилась красиво заплетаться сама, а в память об этих баталиях осталась разве что психологическая травма.
— Надо было позвать Иришку! — проворчала я, отругав себя за непредусмотрительность. — Она по пятнадцать свадеб за год посещает, всяко лучше было бы.
— А знаешь все почему? — тут же ощетинилась мама. — Потому что ни одна из моих дочерей еще не вышла замуж! — не успокоилась мама.
— Мам, извини, но это ни при чем. Просто у тебя руки не из того места.
Судя по выражению лица, большего оскорбления маме я нанести не могла.
— У тебя же был такой хороший мальчик. Добрый, порядочный. Вот зачем ты с ним рассталась? — понеслась шарманка.
— Мам, он в армии, — напомнила я.
Разумеется, я не рассказывала ей о нашем разрыве. Я же не самоубийца. Для нее Ванька должен был оставаться в армии два года, потом прийти и «бросить» меня, пару месяцев поискать от поминания «всех мужиков — сволочей», а затем остаться в далеком прошлом.
— Так надо было ждать, а не фыркать. Подумаешь два года вместо одного! С твоим характером и в таком возрасте другого уже не найти, — «приласкали» меня, двадцатипятилетнюю старушку.
Я в шоке открыла рот и уставилась на Лону, которая крепко зажмурилась, молитвенно сложила руки и начала шептать, вроде бы «прости, прости, прости».
— А ты все это заслужила! — мстительно сообщила я сестре, с особым удовольствием разглядывая ее волосы, которые из-за обилия лака для волос торчали чуть ли не параллельно полу.
— О чем ты говоришь? — не догадалась о причинах сама, но вдумываться не стала, и со своих любимых рельсов не сошла: — Он и тебе помогал, и Илоне, и вообще сплошь положительный юноша. Разве что в армию зря отправился. А вдруг его пристрелят или глаз выбьют. Представляете, у моей коллеги их бухгалтерии сыну в армии выбили глаз.
— И он теперь ходит с повязкой, как пират? — воодушевилась я. — Или с протезом.
— Уля! — возмутилась мама и укоризненно на меня уставилась. — Кто же спрашивает такие вещи?!
— Уля, — вмешалась Понка, пока мы не сцепились снова. — Ты сегодня снова весь день занималась Новийским? — переход темы получился очень грамотным. Ничто, кроме упоминания другого мужчины не удержало бы внимания мамы.
— Это кто? — тут же оживилась мама.
— Один политик. Коллега нашего директора, — продолжила Лона, а мама скривилась.
— Ни к чему ей политик. Они все скользкие.
Я украдкой показала сестре большой палец. Но до прощения было ой как далеко!
— Он посадил в тюрьму собственную жену, представляешь? — продолжила Лона. — Она спуталась с каким-то жуликом, нарушила закон, и Новийсий сдал обоих властям.
— Какой некультурный человек! — возмутилась мама. — Мужчина должен защищать свою женщину, даже самую непутевую!
Я зажала рот, чтобы не рассмеяться в голос. Хотя, если не знать Сергея, со стороны его история выглядела далеко не ангельски.
— Вы обе должны потребовать у этого директора, чтобы он не принуждал вас общаться с таким человеком! — безапелляционно заявила она.
— Мам, да брось, — усмехнулась я, пока Лона аж тряслась от сдерживаемого смеха. — Он меня не обидит.
По каким-то космическим причинам я была на сто процентов уверена, что права. Мне и в голову не приходило, что Сергей способе причинить мне какой-то вред. Но, увы, мало кто разделял мои убеждения.
— Жену обидел, а тебя — нет? — фыркнула мама. — Не странно, что будучи такой наивной ты до сих пор ходишь в девицах!
— У меня там на плите убегает. Салат.
Сестра, не выдержав, прыснула, а я спешно ретировалась, пока мама не сообразила, что над ней издеваются.
К концу рабочей недели я малодушно достала из принтера листок свежей бумаги, собираясь писать заявление об увольнении. Один из риелторов Новийского пообещал обратиться в полицию с жалобой на телефонное хулиганство. И не на Гордеева, который явился устроителем этого импровизированного террора, а на меня — безвредную подчиненную, которой не было дела до того, кто и какую недвижимость собрался приобрести. И только я успокоила расшатанные нервы валерьянкой, как в приемную явился Новийский с бутылкой шампанского, чтобы отпраздновать «удачное приобретение». Решил порисоваться своим успехом перед Гордеевым. А вот о том, что меня после этого обязаны были четвертовать, он, очевидно не подумал.
Гордеев, к его стыду, так ни о чем и не догадался, и потому сделка по продаже будущего ресторана прошла без сучка, без задоринки. Полагаю, не последнюю роль сыграло в этом удивительное актерское мастерство Александра Крюкова, который пришел в ГорЭншуранс «угрожать» Николаю Давыдовичу иском по поводу сорванной покупки бара. Я видела эту сценку только в записи, но вопли мужчины о том, что он засудит Гордеева, звучали очень убедительно.
Николай Давыдович, однако, принял новость с пугающим спокойствием. Целый час я прислушивалась к непринужденному смеху за стенкой, поглядывая на таящий в себе огромные перспективы пустой лист бумаги. И успокаивала себя тем, что даже если все закончится плохо, меня никто не покалечит.
Но только минуло шесть часов вечера, и я выключила компьютер, намереваясь позорно сбежать, как Гордеев высунулся из кабинета и велел мне задержаться. Разочарованию не было предела. В кабинет меня никто не приглашал, но мне удалось заметить, что бутылкой шампанского не побрезговали, ибо стояла она под столом. Пустая.
— Что вы, Сергей Афанасьевич, — услышала я издевательское. — Раз уж моя помощница ухитрилась прошляпить сделку, пусть теперь доставит вас домой с комфортом!
В тот момент я поняла, что за «оплошность» свое еще получу и очень расстроилась. Да, в своей травле Новийского он был неправ, но терять его доверие не хотелось. Стало так неприятно, будто я его предала. А впереди еще маячили три выходных дня, за которые мне предстояло измаяться в ожидании кары начальственной. Ведь Николай Давыдович не из тех, кто прощает даже в мелочах, а я уже второй раз пустила коту под хвост дело всей его жизни…
Дожидаясь, пока мужчины наговорятся и прикончат выпивку, я лениво раскладывала на телефоне пасьянс, мысленно уговаривая себя успокоиться. И провела за этим занятием минут сорок пять. Но жаловаться было бы глупо, ведь, можно сказать, отделалась малой кровью. Когда они выходили в приемную, Гордеев уверял гостя, что с удовольствием бы отметил знаменательное событие, но, увы, у него уже есть планы. Вот если бы предупредили заранее… Новийский, не сдержавшись, хмыкнул. А начальник мрачно взглянул на меня и кивнул на Сергея. Мол, вези.
— Вы пристегнулись? — спросила я у внепланового пассажира. — А то по сравнению со мной вы за рулем настоящий профи.
— О, это действительно страшно! — иронично отозвался Сергей. — Пожалуй, я еще и помолюсь.
— Так куда едем? — спросила я, игнорируя шпильку и запуская на телефоне навигатор.
А сама все думала: уволят теперь или нет? И без того паршивое настроение скатилось в глубокий минус, и я пожалела, что не написала заявление, как подумывала. Напряжение быстро превратилось в головную боль, притупив и без того не безупречные реакции. В итоге, от нервов и усталости, я то забывала включать поворотники, то нечаянно включала дальний свет, то слишком резко тормозила.
— Думаете, он меня уволит? — не выдержав, спросила. Ну а что, Новийский и сам виноват.
— Нет, не уволит. Гордеев долго привыкает и тяжело отвыкает. А вы ему, помимо прочего, нравитесь. Но нервы потреплет. Или вы надеялись, что он простит вам мелкий саботаж?
Именно на это я и надеялась, но озвучить мысль постеснялась.
— Для вас эта машина слишком тяжелая, — сменил тему Новийский. — Массивная, не верткая, крупногабаритная. Конечно, она вас не слушается. Машину нужно подбирать под себя, а эта не ваша.
— Вы правы. Это Гордеев настоял, чтобы я ее водила. Она принадлежала Ване, а после ссоры с Николаем Давыдовичем, он отдал ключи и ушел.
— Удивительно, что при таком административном таланте Гордеев каждый раз намеревается посадить за руль неподходящего человека… — задумчиво проговорил Сергей, а я удивилась точности метафоры, но предпочла сменить тему.
— А какая машина подошла бы мне?
— Маленькая, красная… и на автомате, — без запинки ответил Новийский.
При упоминании автомата я попыталась обидеться, но губы так и заплясали, норовя сложиться в улыбку.
— Расскажите мне про Александра Крюкова. Это вы уговорили его устроить спектакль в фойе «ГорЭншуранс»?
— Вы это видели? Он очень переживал, что получилось недостоверно, — с энтузиазмом поинтересовался Сергей.
— Да по нему институт сценических искусств плачет! — воскликнула я и пустилась в рассказ.
К концу поездки настроение несколько улучшилось, и когда Новийский предложил подняться к нему за обещанными книгами, я не почувствовала особой неловкости.
Если до того дня я и могла заподозрить правдивость слов Гордеева о финансовых проблемах Сергея, то после — никогда. Его квартира была обита деревом чуть ли не от пола до потолка. Паркет, панели на стенах, двери, плинтуса, оконные рамы… Так и потянуло заглянуть в ванную комнату, чтобы убедиться, что хозяин и там себе не изменил. Интересно, наверное, вытаскивать из неожиданных мест занозы. От такой мысли пришлось спрятать улыбку.
— Проходите, — любезно предложил Сергей. — В зале на столе лежит проект ресторана, можете посмотреть, что именно вы спасли. А я пока принесу книги.
Не став притворяться, что мне не любопытно, я прошла в «зал» и растерялась. Стол был не один. Да и вообще, отсутствием мебели комната похвастать не могла. Диван, несколько кресел, журнальный столик стояли посередине комнаты напротив телевизора, на ковре, боком к электрическому камину, около окон стоял видавший виды рояль, у стены стоял большой стол с массивным подсвечником и корзиной фруктов, он явно презназначался для приема гостей. Должно быть, предполагалось в случае необходимости сдвинуть мягкую мебель к стене и поставить его в центр комнаты. У противоположной стены стоял, кажется, даже не стол, а секретер, и именно на нем располагался чертежный проект: лист формата А1 со схемой. Подняв голову, я убедилась, что обстановку завершает массивная хрустальная люстра и даже усмехнулась. Обстановка как в романтическом замке… Разве что портрета владельца не хватало.
— Вот, — услышала я голос Сергея, который вошел в комнату с тремя книгами в руках. — Разобрались?
— Простите, меня слишком заинтересовала ваша люстра. Она точно не упадет? — опасливо спросила я.
Новийский, кажется, удивился.
— Если упадет, проектировщики этого здания расплатятся не скоро, — сообщил он и вернулся к схеме: — Во-первых, мы перенесем вход…
И тогда я поняла, что этот зануда непременно попросит краткий пересказ прочитанного. Отделаться не удастся. И если две книги были по размеру небольшими, то третья пугала габаритами.
— Здорово.
— Спасибо, — ответил Новийский. — За помощь.
Осознав, что стою и смотрю на него слишком пристально, я смутилась и опустила взгляд на проект. Надо было уезжать, пока что-нибудь не случилось.
— Я…
— Не хотите это отметить? — бесцеремонно перебил меня Новийский. — У меня есть отличное вино.
— Я бы с радостью, но я за рулем, — напомнила.
— Я знаю, — ответил он.
В попытке понять, что происходит, я сморщила брови и недоуменно тряхнула головой. Ответом мне был тяжелый вздох. И выражение лица у Сергея стало таким, будто у него заболели разом все зубы.
— Ульяна, это вежливый способ спросить, не желаете ли вы остаться на ночь. И психологически легче.
Признаться, я не ожидала от себя такого спокойствия на его предложение. Подозревала, может, или хотела чего-то в этом духе. Но какая разница? Я не шарахнулась в сторону сбивать антикварную мебель, и это был несомненный успех.
— Я… — начала сбивчиво, не в состоянии ни принять решение, ни сформулировать мысли. — Это так… неуместно.
Пусть я и ссылалась на неуместность предложения, за категоричное «нет» его принять было невозможно. Но, в конце концов, где букеты, которые мне пророчила Иришка? Это бы хоть как-то подготовило меня к подобному! Или я должна была догадаться по книжкам или Эрмитажу? Он зажимал в своем кабинете блондинку, а значит относился к вопросам отношений без особого трепета, не то что я.
— Я не… — снова начала и замолчала. «Я к такому не готова». Почему-то у меня никак не получилось произнести эту фразу.
— У меня есть отличное калифорнийское мерло. Или вы предпочитаете белые вина? — спросил Новийский.
— Нет, красные, — ответила я и сама не поняла, что таким образом выразила согласие. Однако за руку меня ловить не стали. Джентльменский жест после перенапряжения последних дней, а еще на фоне затяжной апатии, в которой я оказалась после разрыва с Ванькой, стал последней каплей. И вдруг померещилось, что идея не так уж и плоха. — Красные, — повторила я увереннее.
— Замечательно. Я тоже за красные, — не выдал эмоций Новийский.
Следуя за Сергеем в кухню, я размышляла о том, что психология — очень интересная наука…
Кухня Новийского была совмещена со столовой, но кроме этого я не запомнила ничего. Была слишком поглощена внутренним конфликтом. Сначала я окрестила себя дурехой за то, что согласилась на близость, к которой была явно не готова, потом распереживапась из-за необходимости предпринимать какие-то действия. Но взглянула на абсолютно невозмутимого Сергея и осознала, что стоит мне сказать «нет», как он запросто послушается. Роль насильника ему шла примерно так же, как мне
— розовый бантик.
— Если вдруг вас смущает изобилие бутылок на полках, — начал Новийский вообще о другом. — Чтобы вы не подумали обо мне плохого, скажу еще худшее: у меня, видите ли, дурной характер и сложно угодить с подарком, — насмешливо добавил он. — Поэтому друзья предпочитают откупаться вином.
Я охотно согласилась на предложенную тему для разговора. Это было предпочтительнее обсуждения любимых поз Камасутры, которую я, к слову, ни разу не видела.
— Вы отвечаете им взаимностью?
— Нет, стараюсь быть более оригинальным, — усмехнулся он. — Иначе бы не жаловался.
— С подарками всегда сложно, — вздохнула я и, видимо, от нервов призналась: — Вот уже месяц не могу придумать, что подарить сестре на свадьбу.
— У вас есть сестра? — заинтересовался Сергей, и я уставилась на него с открытым ртом. Его вопрос поразил меня до глубины души.
— Вообще-то да, и вы, наверное, единственный, кто об этом не знает. Она работает в «ГорЭншуранс» курьером.
— Вы похожи? — с интересом спросил Новийский.
— Нет, — настороженно ответила я. — Но мне совсем не нравится ваш тон. Вы имеете в виду что-то не очень хорошее.
Вместо ответа он протянул мне бокал.
— Я уверен, что непохожи. Иначе Гордеев бы мне уже посоветовал ее в секретари. Он любит учить уму-разуму на собственном примере.
— То есть?
— То есть порой он на удивление бесцеремонен, — виртуозно выкрутился Сергей, так и не объяснив мне своих слов. — Если у вас с сестрой близкие отношения, подарите ей то, что можно открыть через десять лет счастливого замужества.
— Знаете, — фыркнула я. — Я бы предпочла, чтобы этого замужества не было вовсе. Ни счастливого, ни несчастного.
— Тогда — тем более, — улыбнулся Сергей. — Сестра расценит это как долгожданное одобрение, а избранник — как издевку. И все останутся в выигрыше.
Мысль была интересная, но очень уж Новийская. Моей прямолинейности совсем не подходила.
— Боюсь, что для меня это слишком оригинально, — пробормотала я, а Сегей поднял бокал.
— Что ж, за удачное завершение сделки, — произнес он тост.
Я последовала его примеру без энтузиазма:
— И за то, чтоб меня из-за нее не уволили, — закончила мрачно.
— Если Гордеев попытается, скажете, что в случае чего я обещал пристроить вас в БТИ. Глазом не моргнете, как передумает. У этого человека нездоровая нелюбовь к госструктурам, и он скорее отступится, чем отдаст родному государству то, что считает своей собственностью, — отшутился Новийский и сделал первый глоток.
Вино было приятным, никакого уксусного запаха или горького послевкусия, от которого тянет поморщиться. Но и закуски не прилагалось. Стоило вспомнить о том, что с обеда в моем животе не было ни крошки, как тонкий расчет оказался очевиден. Не сдержавшись, я мрачно посмотрела на Новийского, будто во всем был виноват лишь он один. Будто это не я согласилась на недвусмысленно высказанное предложение.
За разговорами и тостами я не заметила, когда именно закружилась голова. Только направившись в уборную в полной мере ощутила эффект от мерло. Брызнула в лицо водой, чтобы сбить со щек жар, но ничего не вышло. Вернулась на кухню, непослушными пальцами достала из сумки телефон и не без удивления обнаружила, что на часах уже одиннадцать. Это был последний шанс уехать, на такси, и малодушная часть меня почти взяла верх.
Чувствуя себя отчаянной, глупой и пьяной, я уже открыла рот, чтобы извиниться и попросить проводить меня до двери, но пропустила момент, когда Сергей обошел стойку, за которой мы прежде сидели друг против друга, и приблизился. Так и застыла, глядя на него со страхом в глазах.
— Можешь уйти, если хочешь, — сказал он.
И, будто опровергая собственные слова, медленно наклонился ко мне для поцелуя. Я очень старалась не вспоминать Ваньку, всеми силами. Собственно, и согласилась большей частью из желания о нем поскорее забыть. Предать его, разорвать последнюю ниточку, которой бы мысли связаны. После этой ночи он перестал бы быть единственным мужчиной, с которым я оказалась близка. Да, порыв недостойный, да, использование, но и Новийский… чем он-то был лучше? Можно подумать, он предложил мне остаться от большой и чистой любви. Ха!
Когда мы потом со смехом вспоминали первую ночь, он легко признавал, что это был расчет напополам с любопытством. Получится или нет? И если да, то что именно? В конце концов, в чем был риск? Я точно не походила на буйно помешанную девицу, которая преследует каждого мужчина, обратившего на нее свое внимание. Но уж точно никто не ожидал, что это закончится пятью годами брака.
Стоило закрыть глаза, как голова всерьез закружилась, и мне пришлось опереться о столешницу спиной. Теплое чужое тело оказалось совсем рядом, и непривычные ощущения совсем дезориентировали. Мой рот ласкали незнакомые, пахнувшие ягодами, чуть горьковатые от вина губы. И как-то нелепо само собой подумалось, что уж за поцелуи мне не должно быть стыдно. Если чему я научилась у Ваньки, так именно этому. Тьфу, снова о Ваньке.
Поцелуй получился долгим и медленным, заменителем романтики. Тягучие ласки длились ровно до тех пор, пока я, решившись, не взялась за ворот пиджака Сергея и не потянула его с плеч. Ничего криминального в этом жесте не было, кроме, разве что, побуждения к продолжению, чем не преминули воспользоваться. Новийский бесцеремонно расстегнул молнию на моей слишком узкой юбке-карандаш и, словно куклу усадил на барный стул. Спустя минуту обвивая ногами его талию (прошу заметить, с комфортом!), я все думала: и как успела докатиться до жизни такой? Пьяная и довольная собралась отдаться единственному мужчине, который сумел напугать мою маму. А если вспомнить дядюшку Фрейда, возможно, именно из-за ее неодобрения.
Как ни удивительно, распутничать у нас выходило со вкусом, коего я сначала никак не ожидала. Расстегивая рубашку, порвала колготки о ремень Сергея и даже не расстроилась, ибо в машине можно ехать и без оных. И когда он предложил выпить еще по полбокала вина на этот раз на брудершафт, я вдруг осознала, что юмор и отсутствие завышенных ожиданий сделали то, о чем я и подумать не могла. Звенящее нервное напряжение, которое пронизывало пространство каждый раз, стоило мне раньше оказаться наедине с парнем (с Ванькой), пропало без следа. Хуже того, я настолько ослабила контроль, что вино еще сильнее ударило в голову.
Я и не думала сопротивляться, когда Сергей, наконец, отвел меня в спальню. Не боялась, не сомневалась. От льющейся в открытую форточку прохлады кожа покрылась мурашками. Хотела попросить закрыть окно, но не успела, так как Сергей потянул меня к кровати, по пути избавляя нас обоих от остатков одежды. И стало отчего-то не холодно. На миг, когда Сергей прижался ко мне, даже не пытаясь скрывать желание, я растерялась от неожиданности. Но потом поняла, что было бы глупо рассчитывать на то, что взрослый мужчина будет щадить мои все еще стыдливые чувства. И я не стала прятаться или закрываться, позволила себе не только отдавать. Я разрешила себе хотеть и не чувствовать за это вины.
Той ночью я узнала, что принимать взрослые решения иногда приятно.