И в машине, и в парке я чувствовала себя третьей лишней. Эти двое болтали, будто были знакомы вечность. Мой ребёнок не застенчивый от слова совсем. Как заговорила в полтора года, так и не умолкает. Но с посторонними тетями и тем более дядями она не общается. Откуда тогда такое доверие к гаду? Что он сделал такого, чего я не заметила? Кажется, не давал ребёнку никакого сладкого подобрина. Наверное, мы с дедом надоели Любе до чертиков. Или орешки у гада оказались заколдованными, потому что скормил он их не белочкам, за которыми они так и не угнались, а ребёнку.
В парк Люба входила за ручку со мной, а на входе взяла за руку Вербова и не отпускала от себя. Или он — ее до конца прогулки. Я лишь белым пятном маячила на горизонте, думая свою невеселую думу. И Степановой не напишешь — шухерись. Никто ж не знает, что я с Вербовым. Вернее, что Вербов с моей дочкой. А я — с его курткой. На детской площадке он сунул ее мне в руки и ускакал.
Я и не знала, что девчонки те же мальчишки, только в юбке… На зиму в штанах. Они умудрились все лазалки в округе пройти. Конечно, дед Любу не поднимает — грыжа. Мне не особо-то и дотянуться. А ребёнку, оказывается, надоело пресмыкаться по качелькам, ей летать охота… Да что это я, к собственному ребёнку ревную? Или собственного ребёнка к несобственному папе?
И не успела я это подумать, как проходившая мимо старушка выдала:
— Всем бы таких пап…
Да, всем… Пап! Кому-то вершки, а кому-то начальники… Гады!
— Мы устали и хотим есть, — вырос передо мной синеглазый гаденыш.
— Чем я могу помочь? — да, я спросила глупость, только чтобы он перестал на меня пялиться.
— У нас есть суп…
Люба! Но в этот раз я не закричала. ГАВ тявкнул раньше:
— Ну это у вас… А у нас тут будут… Ты ешь блины?
— Мамины… — Люба так и сидела у него на руках и зачем-то, как маленькая, оттягивала ворот свитера. Но я снова не успела сделать ей замечания.
— Мамины будем есть потом. Тогда пельмени? Или борщ? Что ты больше хочешь?
И тут Люба уставилась на меня, но и сейчас мне не дали шанса заговорить.
— Маме мы купим горячего чая. Она как сосулька.
А я действительно замерзла: за городом явно была минусовая температура.
— С коньяком.
Надо было открыть рот, но я по-прежнему молчала.
— Согласна?
Интересно, кого он спросил. Любу?! Поэтому она кивнула. Красная и довольная. Я тоже стояла красная. От ненависти к белочкам.
— Пойдем за пельменями?
Он наконец-то спустил чужого ребёнка с рук, но руки ее не выпустил. Вернее, Люба сама потянулась к нему. Мне он подставил локоть. Хорошо не двинул им за «гада» во второй раз. Пришлось взять его под руку и чинно выхаживать рядом. Асфальт без налёта льда. Ребёнок может скакать дикой обезьяной, держась за сильную руку. Бедный Вербов… А вот и не жаль его нисколечко! Забегаловку, к его счастью, мы нашли через две улицы. Народу не было, но было тепло.
— Я, наверное, не буду коньяк, — впервые за этот день твёрдо сказала я.
И посмотрела на официантку. А Вербов смотрел на меня:
— Не будешь или наверное? Девушка, принесите пятьдесят грамм, а там мы уж сами решим.
Что решим? Господи, да что же ты, Люба, так хорошо себя ведёшь — мне даже повоспитывать тебя не за что. Только…
— Люба, ты руки не мыла. Пойдём? — и тут меня Вербов опередил.
Ему явно нравится с бабами по туалетам ходить… Но вскочить и побежать самой — дать только лишний повод для подтрунивания. Обойдётся! Люба ребёнок. Почему бы девочке с папой не пойти руки б не помыть? Ведь только руки ж…
Звякнул телефон. Сообщение ВК.
— У нас большие проблемы. Выручай.
Я подскочила. Хорошо, я в джинсах — можно не от бедра, а бегом.
— Хотел помочь. Прости…
Я кивнула и закрыла перед его носом дверь туалета. Ничего. «Прости» должна говорить я. Даже взяла телефон, чтобы сказать, но тот неожиданно зазвонил. Да что б…
— Мама, телефон!
— Я слышу… Это опрос. Я не буду отвечать.
Отвечать я не буду. Это Кирилл. Он не испортит мне день ещё больше. ГАВ в его помощи не нуждается. Сам меня прекрасно облает! Но Каменцев тут же перезвонил. И я снова проигнорировала вызов, выключив на телефоне звук. Набрала текст Вербову:
— Извини. Ты все не так понял.
И сунула телефон в задний карман джинсов, чтобы помочь Любе. Телефон завибрировал, но я вытащила его лишь за столиком.
— Что я не так понял? — вопрос от ГАВа, который держит в руках телефон и смотрит мне в глаза.
— Про нас с Лией, — печатаю на виртуальной клаве очень реальное признание, которое может стоить моей подруге работы.
— Я думал, про звонок, на который ты не хочешь при мне отвечать, — получаю тут же в печатном виде ответ.
— Это соцопрос, — не поднимаю глаз от экрана.
— Очень настырный соцопрос, — читаю с него.
Теперь мы смотрим друг другу в глаза. Два идиота с телефонами.
— Это у меня вырвалось в запале. Я расстроилась из-за потери работы. Лия просто меня поддержала.
— В том, что я гад? И хочу тебя уволить? Это ты — гадина, не хочешь на меня работать.
Вместо ответа — долгий взгляд. Но замечаю, что он снова что-то пишет, а у меня снова звонит телефон, пусть и молча, но звонок не хочу скидывать. Пусть Каменцев думает, что я забыла телефон или сплю днём. С ребёнком. Его ребёнком!
— Люба уснёт. Поговорим. Я все для этого делаю, — снова присылает мне ГАВ.
— Для чего? — шлю в ответ.
— Чтобы она уснула. Хватит включать дурочку. Кто тебе названивает?
— Любин отец.
— Зачем?
— С Новым годом поздравить.
Снова глаза в глаза и я, не глядя, кидаю телефон в сумку. Достал! Гад!
Аппетита нет. Мне даже пельмени встали бы сейчас поперёк горла. Рыба уж точно — и хрена лысого я ее заказала?! Смотрю на коньяк. ГАВ тоже на него смотрит — да чтоб тебе провалиться: хватаю рюмку и выпиваю залпом. Как вчера вечером в кухне. Сейчас я тоже пью одна. С гадом за одним столом. Он поворачивает голову к моему ребёнку и спрашивает:
— У тебя мама пьёт?
Нет, он это не спросил. Он спросил, вкусно ли Любе. Ей все вкусно! У неё свидание с Гришей! Это у меня сверхурочные! Отработка перед уходом по собственному желанию!