— Не спит?
— Не спит…
Так общались наши с Вербовым взгляды: то я оборачивалась к автокреслу, то он смотрел в зеркало заднего вида, и оба мы видели огромные синие глаза без налета сна, но все еще надеялись усыпить ребенка ездой на тарантасе по колдобинам. С чего вдруг Любовь Кирилловна почувствовала себя взрослой и отказалась от дневного сна? С одной стороны, это играло мне на руку — Вербов говорил исключительно с Любой и не мог касаться животрепещущих личного плана. С другой стороны, недосказанность в отношениях с почти что бывшим работодателем меня не на шутку пугала. Или пугали его взгляды, от которых в по-летнему теплом салоне я дрожала по-зимнему.
— Что случилось? — спросила я с еще большей опаской, когда Мерседес неожиданно свернул с проспекта на небольшую улочку. Я даже не поняла, что именно меня напугало: ну в крайнем случае всегда можно забрать ребенка и поехать домой.
— Ничего, — ГАВ, похоже, не понял вопроса. И в мой воспаленный мозг закралось небольшое сомнение в собственной вменяемости, а что если Вербов сказал, куда мы едем, а я списала все на болтовню с ребенком и пропустила мимо ушей. — Раз никто не спит… — И так странно глянул на меня. Ну да, я-то пару раз зевнула. Меня реально разморило в бане, которую он устроил в машине, и в до противного удобном кресле. — Пойдем за тортиком втроем.
О, да… Он же пообещал Любе торт, когда та проснется. Может, ей очень захотелось помочь Грише в выборе лакомства, вот она и решила не спать. Грише, без дяди… Когда я пару раз сделала ребенку замечание по поводу недопустимой фамильярности, Вербов заявил, что не желает быть «дядей» — интересно кем он тогда желает быть для Любы? С разницей в двадцать пять лет! Гриша… Со стороны это смотрелось ужасно. Я даже поймала пару косых взглядов, пока мы втроем толкались около яркой витрины. Я же учила дочку говорить в общественном месте тихо — но все правила полетели к черту, стоило появиться господину Вербову-Морозу. Он меня реально вымораживал своей распущенностью — будто, кроме них с Любой, в магазине нет вообще людей.
— Если мы еще и маму будем спрашивать, что она хочет, мы до вечера отсюда не уйдем! — выдал вдруг ГАВ раздраженно.
А меня спрашивали? Я снова выпала из реальности? Из его с Любой реальности, в которой я чувствовала себя третьей лишней. Его терапия проходила на ура, меня же он вгонит в депрессию по самое горло. По колено меня уже вогнал Кирилл. По колено в свое дерьмо…
— Лиза, вот! — Вербов ткнул меня в грудь ключами. — Иди в машину и позвони ему.
Я перехватила злой взгляд. Дело не в пирожном, а в телефоне, на котором я, не глядя, набирала Кириллу ответ. Как догадался? По твоей роже — да, он так мне и ответит, если спрошу. Но я лучше просто оттолкну руку с ключами — опять же взглядом.
— Это не срочно…
Нет, это было срочно. В итоге Каменцев прислал эсэмэску, что хочет сегодня со мной встретиться. Даже не сказал, зачем. Типа, догадаюсь. И я догадалась. Гад Намбер Ван — двадцать восьмое декабря, ну что за скотина…
— Тогда можешь сделать это не тогда, когда мы выбираем торт?
Так и хотелось ответить — ну так это вы же выбираете. Я-то тут при чем?!
— Я просто должна написать, что не дома и скоро дома не буду, — и добавила под тяжелым долгим взглядом: — Мы собирались встретиться по одному не очень приятному вопросу.
Вербов продолжил буравить меня взглядом, точно проверял на детекторе лжи. Ну, ёлы-палы! Какая ему разница, что делаю я? Он просил ребенка на выходные — получил! Радуйся! И оставь в покое меня! И я спрятала глаза в телефон и дописала: Я загородом с Любой. Будем очень поздно. Сегодня точно не получится.
Хотелось написать — будем завтра, чтобы не вздумал препираться вечером. И вообще я не хочу видеть его дома — не надо усаживать нас с дедом за стол переговоров. На кухне стол не круглый — я отобью себе об углы все коленки желанием дать кому-то между ног. Ну заодно и локти — между глаз съездить Каменцеву тоже не мешает.
— Этот неприятный разговор может подождать до понедельника?
Вербов, может хватит? Сейчас ты забукаешь нас и на завтра? Не наигрался с чужим ребенком?
— Именно это я и пытаюсь выяснить, — огрызнулась я.
Тогда Вербов протянул руку, вырвал у меня телефон и сунул себе в карман. Я только чудом не ахнула.
— Потом объясню, — буркнул он и отвернулся к прилавку.
Ну вот же гад… Намбер Ту или проще сказать — Премиум Класса!
— Я не хочу при ребенке, — шепнул мне Вербов, чуть ли не ткнувшись носом в ухо, когда придержал нам дверь на выходе из магазина.
— Я тоже не хочу…
Как хорошо, что Кирилл в разговоре так и остался неким товарищем по имени «Он». Люба знала имя, хотя не знала папы как такового. Только в этом году, после смерти матери, Кирилл выказал желание прийти на день рождения дочери, и то, как выяснилось вскоре, чтобы поставить меня перед фактом о разделении жилплощади. На удивление Люба совершенно им не заинтересовалась, хотя могла б чисто из детского любопытства проявить интерес к новому дяде. Наверное, Кирилл не знает, где у девочек находится заветная кнопка доверия… А Вербов не знает ничего про женскую кнопку, раз от него куда-то увезли его Илону. Странный у него развод, но я ничего не хочу про него знать…
— Люба, здесь до дома пять минут. Обещаешь не заснуть? — сказал Вербов, справившись с ремнями автокресла, и подытожил не вопрос, а требование коробкой с тортом, которую водрузил ребенку на колени.
— Она перевернет! — встряла я, хотя мне дело не было до того, довезем мы торт или нет.
— Не переверну! — опередила теперь его Люба.
— Конечно, не перевернешь, — подытожил Вербов хлопком двери. — Люба большая, — продолжил он уже из-за руля. — Ей можно и нужно доверять.
Я отвернулась к окну — не надо мне тут псевдофилософий разводить. У вас обоюдное доверие прорисовалось, потому что ты умеешь вести переговоры, приятель. Только интересно, кто будет платить неустойку. Я?
Они довезли все в целости и сохранности. Я не особо представляла себе квартиру, в которой должен жить Вербов, и все же малость удивилась обычному старому панельному дому — такие, кажется, здесь называют кораблями — с узкими прямоугольными окнами. Вербов вытащил массивную связку ключей и долго искал нужный — ключница мужского рода. Мы покорно стояли рядом. Люба с абсолютно серьезным лицом держала торт на вытянутой руке, будто желала вручить его первому, кто выйдет из двери парадной. Но никто не вышел, а вошли мы.
— Третий этаж. Пешком? На лифте? — поинтересовался Вербов.
Без ребенка я бы пошла пешком, но тут вызвала лифт. Дверь у квартиры тоже обыкновенная. И за ней… Вторая дверь оказалась открытой. Вербов на секунду замер, потом толкнул ее и перешагнул порог первым, забыв придержать дверь, но я ее поймала.
— Гриш, ты, что ли? — услышала я женский голос. — Хоть бы позвонил, что приедешь…
Об мою ногу что-то ударилось — кошка, черная… Я машинально схватила ее обеими руками, чтобы не убежала на лестничную площадку, и чуть не получила дверью по лбу.
— Я не один… — услышала я тихий голос Гриши и потом громкий: — Лиза, захлопни дверь и проходите!
Кошка вывернулась и чуть не угодила в торт — на коробку, но я чудом умудрилась вовремя присесть и так и осталась подле Любы на корточках. И не сразу поднялась, когда в коридоре появился Вербов с женщиной лет… Возраст я никогда не научусь определять. Но хотя бы отсутствие родства не ставилось под сомнение.
— Это моя соседка, Софья Васильевна, — успел сказать он, пока я вставала. — Это Лиза, мы вместе работаем…
Не сказал — сотрудница, странно… Но на меня не смотрели. Смотрели на Любу, и растерянно-удивленное лицо женщины меня напрягло.
— Гриша, неужели ты решился…
Он тут же обернулся к нам:
— Лиза, оставайся в обуви. И дочь не разувай.
Он сделал ударение на слово «дочь» — зачем? Что происходит? Тетка пошла пятнами.
— Ты должен был позвонить, — снова упрекнула она Вербова. — Я бы хоть прибрала тут. И проветрила. Нельзя же вот так…
Она снова во все глаза смотрела на мою дочь. Люба стояла с тортиком и почти не дышала.
— Я не знал, приеду или нет. И мы всего на пять минут. Кошек поглядим и уйдём.
Они о чём? — я ничего не понимала.