Горькие пухлые губы. Сминаю их, обезумевший, пытаюсь сломить защиту, пробраться под оболочку лживой стервы. Вжимаю в себя непокорное тело.
"Почему ты мне так нужна? Почему?" — локомотивом сносит сознание.
Стерва сопротивляется. Дрожит в моих руках, часто дышит, но все равно вырывается. А потом прокусывает мне губу.
Я отшатываюсь от нее, чувствую металлический привкус во рту и то, как тонкая струйка стекает по подбородку. Затуманенным взглядом ловлю ее напряженный силуэт. Жду вторую волну яростного гнева, но на удивление, она не наступает. Напротив, я отвлекаюсь на физическую боль, и гнев сходит на нет. Меня отпускает и я впервые могу сосредоточиться не на бушующем водовороте из чувств внутри, а на словах.
— Ненавижу тебя! — шипит девчонка и показательно стирает следы моих поцелуев тыльной стороной ладони.
Я ухмыляюсь, ведь в этом движении так много от Леи. Броня дала течь, и эти сверкающие гневом глаза выдают ее с потрохами. Эмоциональные движения, лишенные выверенного напускного хладнокровия, показывают ту строптивую девчонку, что я помню. Настоящую.
— Я догадался, — хмыкаю, не в силах сдержать себя. — Когда ты узнала о пари?
Трогаю губу, на пальцах остается кровавое пятно.
— В тот день, когда меня уволили, — презрительно выплевывает она. — Просветили "добрые" люди.
— Поэтому в своей писульке ты приплела меня? Решила утащить с собой на дно в отместку?
Я спокоен. Даже удивительно, как просто мне сейчас говорить о том, что так долго терзало. О том, как ошибся в человеке, как вернулось сторицей то, как поступил с ней.
— Мы ходим по кругу! — вновь взрывается она. — Я же уже говорила, что мне принесли полисы, сказали от тебя, а потом, чтобы я внесла их задним числом, и что для них это нормально. Свою писульку, как ты выразился, я писала в кабинете Камиллы Георгиевны под ее чутким руководством, все еще уверенная, что ты приедешь и во всем разберешься! О том, кто я для тебя на самом деле, я узнала только на следующий день.
Она проводит ладонями по лицу, словно старается взять себя в руки, снова надеть невидимую маску "Алиса", но поздно, я уже вижу, как две девушки из прошлого и настоящего соединяются в одну. Сливаются их жесты, взгляд, голос, и внешности уже не обмануть.
— Интересно.
— Интересно? Это все, что ты можешь сказать? Не "извини", не "я этого не хотел"? Боже, да хотя бы попробуй оправдаться, я жажду услышать, что ты можешь сказать!
Лея злится, пышет ненавистью и злобой, но мне нечем подкормить огнедышащего дракона.
— Интересно то, что в моей версии, ты пыталась подставить меня. Поставила мое факсимиле на договорах, ввела в систему под моим агентским номером, а когда все открылось, пыталась выставить сообщником.
— Да я даже слова тогда такого не знала "факсимиле"! И повторяю тебе: на полисах не было никакой подписи!
— Да-да, да-да, — задумчиво говорю я и тянусь к очередной сигарете.
Черт, пачка пуста. А мыслительный процесс запустился и его уже не остановить. Стучу пачкой по ладони, обдумывая дальнейшие действия.
— Пошли, — кидаю девчонке и направляюсь к припаркованному автомобилю.
— Ещё чего! — фыркает Лея-Алиса. — На этом все, Александр Германович, — напыщенно произносит она, снимает с плеч косуху и тянет ее мне. — Надеюсь, больше никогда с вами не встретиться. И счастливо вам собрать свою жизнь по осколкам.
Я рефлекторно берусь за куртку, и стерва круто разворачивается на пятках, чтобы скрыться от меня. Резко перехватываю ее запястье и тяну на себя.
— Ну, уж нет, дорогая, сначала мы все выясним, — рычу ей в лицо.
Раздражение опять завладевает нутром, приходя на смену рассудку. Поднимается волной, сжигает самообладание. Подумать только, вздумала меня кинуть! Вот так просто, закинула бомбу и линять?
— Да к чему вообще все это теперь! — шипит она. — Мы квиты. Игра, наконец-то, окончена.
— Ты ошибаешься, слишком много неизвестных, она не может быть завершена.
— Мне плевать, — вырывает руку и идёт к подъезду.
Я успеваю перегородить ей путь прежде, чем она скроется.
— Постой, просто… я хочу просто поговорить. Неужели ты не видишь, что нас обоих кто-то поимел?
Нестерпимо хочется закурить. Нервы — как электрические провода на морозе: трещат и вибрируют. Запускаю руку в волосы и громко выдыхаю. Картинка, которая начала складываться, просто выносит мозг.
Лея смотрит на меня несколько секунд, прежде чем повторить мой тяжелый вздох.
— То есть ты придерживаешься версии, что не имеешь отношение к тем договорам.
— Только если и ты придерживаешься своей.
— Допустим, — морщится она свой маленький носик, отчего сердце снова пропускает удар. — И что это значит?
— Что есть третье лицо, а мы с тобой не так уж умны.
— Говори за себя, — вновь фыркает она.
А я расплываюсь в дурацкой улыбке. Непроизвольно. Просто она такая сейчас… все струны души напряглись и затянули долгий протяжный стон. Лея смотрит на меня, как на дебила. Наверное, это психоз, и она это поняла.
— Надо поговорить, — говорю мягче.
Она снова вздыхает. Отводит глаза, закусывает губу. Да, так, как это делала всегда, как же я мог не понять?
— Не сейчас. Мой сын…
— Когда? — прерываю ее, не хочу слышать о ее семье, сыне, муже или любовнике. Просто не готов.
— Я уложу его в десять.
— Я приеду.
— Боже, не верю, что соглашаюсь.
— Ты знаешь, что не можешь иначе, — говорю тихо, вкрадчиво. — Ты не будешь спокойна, пока все не выяснишь.
— Откуда тебе это знать? Ты поверил, что я… Получается, совсем меня не знал.
Она всматривается в мои глаза, наверное, ищет там опровержение своих слов, хочет, чтобы я оправдался, но мне нечем ее обрадовать. Все так: не знал и поверил. Чувствовал, но позволил фактам закрыть глаза. Больше не позволю.
— Я приеду в десять, — повторяю я.
Она кивает и скрывается за тяжелой металлической дверью.
Я стою под подъездом ещё миллион минут, задрав голову и всматриваясь в окна многоэтажки. И клянусь, в одном из них я вижу лицо Санта Клауса. Значит, третий этаж. Это будет запасным планом, если Лея решит меня обмануть.