- Ладно. – Вдруг сказал Бетховен. – Мы пойдем, установим аппаратуру.
- Эээ, а разве мы уже не… - начал Кот, но ребята утянули его из комнатки.
Оставили нас одних, впервые за несколько дней. Я аккуратно приподнял лицо моего мышонка и накрыл его губы. Он тут же откликнулся на мою безмолвную просьбу.
Раскрыл свои сладкие губки и робко высунул язычок навстречу моему языку. Застонал, когда они столкнулись, и немного развернулся, обнял меня за шею.
Я раздвинул ноги и прижал его плотней к себе. Поцелуй был тягучим и сладким. Ноэль в моих руках не проявлял инициативы, он просто отдавался. Но сейчас это было важно для меня. Почувствовать себя еще нужным, целым.
Пусть будет, что будет.
Конечно, я не перестал бояться, и мне до сих пор кажется, что все пойдет не так, но этот мальчик в моих руках - самый дорогой и долгожданный. Любимый.
Он давал мне понять, что все продолжится, несмотря на то, что я больше не смогу взять микрофон в руки.
- Я буду с тобой, не бойся. – Прошептал он, смотря мне прямо в глаза своими шоколадными озерами с золотыми искорками. И одуряющий аромат лимона заполнял все мое существо.
Я обнял его.
- Я все равно боюсь. Ты только никому не говори об этом.
Он тихо рассмеялся.
- Никому не скажу.
До концерта оставалось полчаса. Мои парни уже изнервничались. Майлз крутил палочки и уже одну пару куда-то закинул от стресса. Марс мучил струны гитары, нервно перебирая их, и достал окончательно Кота.
Шел стоял, прислонившись к стене, и прижимал к себе флейту. Я, так же как он, подпирал стену, прикрыл глаза.
Мне все казалось, что сейчас, выйдя на сцену, я не успею произнести даже приветствия, как голос пропадет. Что моя карьера закончилась - я смирился, но я должен отыграть концерт.
- Мираж, выпей вот это. – Заботливо и уже не скрывая подал мне стакан Бет. Я улыбнулся и, не открывая глаз, взял стакан.
- Думаешь, это спасет меня?
- Не спасет. – Рассмеялся он. – Но поможет продержаться.
- Сколько?
- Мираж, я же не доктор…
- Тааак, я готов! – услышал я ор Ворона.
Он влетел в коридорчик, который вел к лестнице на сцену и застыл.
- Как всегда энергичен. – Прокомментировал до боли знакомый голос Дана.
- Что вы тут создали пробку! Звезда сцены идет! – заржал Ворон.
- Птах, замолкни. – Это у нас Дива.
- Эй, Лофарго, это у тебя что, красные тени?
- Нет, это у тебя зеленые круги под глазами!
- Началось. – Печально пробормотал Лис.
- Я, вообще-то, приглашал только Лофа и Терри, вы-то тут что делаете? – Наконец открывая глаза, спросил я.
Все застыли и обернулись к Даниэлю.
- Я не мог отпустить Марио без присмотра. – Ответил вместо Стоуна Ланс.
- А я просто не мог пропустить такое зрелище. – Совершенно спокойно ответил Дан.
Я вздохнул.
- Ворон, бери своих ребят, ваш выход через три минуты. – Птах подхватил застывшего немца и оттащил от Шела, потянул к лестнице, все остальные члены его группы пошли следом.
Мы услышали первые аккорды и ор фанатов.
- Все же странная у него манера держаться на сцене. – Прокомментировал Лоф.
- Это у него не манера, это у него стиль такой. – Ответил Лофу Кот. Они на пару смотрели, как Птах прыгает по сцене.
- Не понимаю, столько лишних движений, он же устанет за две песни.
- А ему больше и не надо. – Прервал я их разговор. Опрокинул в себя жидкость из стакана, который до сих пор крутил в руках. – Так, значит, у нас программа максимум… четыре песни, потом Лоф и Терри, потом флейта. Потом еще раз четыре песни, флейта. Предпоследняя должна быть только флейта и мой голос.
На меня смотрели все. Во взглядах было одно и то же.
- Мираж, может все же фон? – спокойно предложил Стоун.
- Нет. – Так же ровно ответил я.
После микстуры горло слегка смягчилось, и я пока не чувствовал раздирающего кашля.
Шел прижал флейту сильней к себе и вдруг развернулся, встал на носочки, поцеловал меня в губы.
- На удачу. – С улыбкой сказал он.
- Я не буду тебя целовать, Мираж, но я тоже желаю тебе удачи. – Подал голос Марио. Я улыбнулся.
- Аааааа тепеееерь позвольте откланяться и уступить эту великолепную сцену «L'iris noir»! – проорал Птах.
- Пора. – Как приговор, как дверь, которую я больше не смогу открыть, как последний вздох перед казнью, как многомиллионные лица, ожидающие моего падения, как яд по крови. Как боль.