В начале моей карьеры мне казалось, что это предел всех мечтаний – быть на сцене, дарить свой голос, получать овации и смотреть, как другие восходят на вершину музыкального олимпа и падают с него.
Позже, когда образ Миража стал неотъемлемой частью меня, я уже не наслаждался чужими победами и неудачами, я писал музыку только для себя, я творил и параллельно с этим лепил свою группу.
Еще позже - мне стало казаться, что это крах. Голос был для меня всем, я выражал эмоции при помощи тембра, я сводил с ума лишь взглядом. И когда я лишился этого, я думал, умру, как личность. Но оказалось, что под этой личностью всё еще скрывается тот парень, который плакал на качелях в саду, в день смерти единственного друга. Моя личность под маской была другой, но я не замечал, пока в мое личное пространство не вплелась мелодия флейты.
Пока он не озарил темноту своим светом. Пафосно, но по-другому невозможно, ведь именно так и есть.
Я улыбнулся проносящимся мимо афишам. Лоф и его группа были на пике популярности, Ворон со своими немцами тоже, а я нашел новый путь, новую дорогу, по которой собираюсь идти и вести за собой моих парней.
Машина остановилась у ворот, журналисты были здесь второй день - по факту мы открылись неделю назад, но нам с Итоном нужна была шумиха, и Ханна не подвела и сейчас.
Здесь были представители всех ведущих журналов и газет, я ухмыльнулся, а Итон оскалился. Мы шли к этому долго, но это того стоило, и сейчас мы покажем, чего мы добились.
Я уже хотел выйти из машины, но дядя остановил меня, поправил галстук и, смотря пристально в глаза, проговорил:
- Ты знаешь, что это только начало, ты знаешь, что мы всегда будем с тобой, и я хочу, чтобы ты знал - ты для меня самый дорогой человек, член моей семьи. – Исправился он, получив по голове от все еще сидящего на его коленях Кота. – И я хочу, чтобы сейчас ты блистал, как в своем далеком прошлом.
- Все будет прекрасно, я обещаю.
Он отпустил меня, и я вышел из машины.
Вышел и вспомнил мое далекое прошлое, мою славу и те моменты, когда эти камеры были мне привычны.
Вспышки, вспышки, вспышки…
- Мсье Максвелл, как Вам пришла идея…
- Мсье Максвелл, как Вы планируете…
- Мсье Максвелл, что думает по этому поводу Ваш отец и как относится…
- Мсье Максвелл, почему Вы решили бросить карьеру…
- Мсье Максвелл, Вы не собираетесь возвращаться на звездный олимп…
- Мсье Максвелл, какие у Вас планы на будущее…
- Неужели Вы совершенно не скучаете по сцене…
И еще цепочка бесконечных вопросов. Я поднял руку, как в своем прошлом, успокаивая их лихорадку сенсации, и чуть властно, но тихо, проговорил:
- Господа, Вы приглашены на открытие приюта для сирот, а не на светский прием и не на личное интервью. Так что прошу в гостиную нашего общего творения под названием «Черный ирис».
Они расступились, и я приглашающе указал рукой на вход в главное здание.
Мы решили не сильно отходить от маминого вкуса и сделали холл в теплых бежевых тонах, отсюда на второй этаж вела деревянная лестница с ковровым покрытием темно-кофейного цвета, на стенах пока не было картин, Марс сказал, что можно будет устроить тут галерею детских рисунков. Мы его поддержали.
Мы, всей толпой, включая присоединившихся к нам детей и ребят, прошли в специально сделанную для таких случаев гостиную. Она была выполнена в морской тематике, но так, чтобы не раздражало глаза. Любимое место Рея и Митчела.
Журналисты расселись по голубым в полоску диванам и креслам и уставились на меня.
А я смотрел на детей. Их сейчас было всего с десяток, но зато именно отвоеванных у системы. Они смотрели настороженно и держались ближе к Бетховену и Рею. Я улыбнулся самой маленькой девочке, ее звали Роза, ее я просто вырвал из рук ополоумевшей воспитательницы. Девочка робко слезла с дивана и меленькими шажками подошла ко мне, я присел на корточки, и она обняла меня за шею.
Вспышки, вспышки, вспышки…
Я сел в свободное кресло и устроил Розу на руках, она лишь прижалась ко мне.
- Итак, господа, отвечая на вопросы, я намерен получить от Вас помощь. Она будет заключаться в подробной и качественной рекламе. Мы - не приют и не детдом, мы - дом для детей-сирот. Именно Дом, с большой буквы. Не благотворительная организация, занимающаяся вроде бы проблемами детей-сирот, а именно помогающая им вступить во взрослую жизнь с багажом знаний и с профессией, мы будем учить, развивать, заниматься дикцией и даже этикетом.
При этих словах Итон не смог сдержать смешок, я тоже улыбнулся шире.
– В программу обучения также будет входить музыкальное образование, хореография, сольфеджио, и тех детей, кто проявит рвение в этой, и не только, области, мы будем направлять в специальные учебные заведения, с которыми подписали контракты.
- Мистер Максвелл, это все очень хорошо, и перспектива молодых дарований, описанная Вами, прекрасна. Но нам всем хотелось бы узнать нечто другое… - начала молодая рыженькая, но уже с акульей хваткой, журналистка, как только я замолчал.
- Я понимаю Ваше рвение, но я еще раз повторюсь: мы собрались здесь по другому поводу.
- Узнаю Миража! – хохотнул мужчина на диванчике слева, я тоже ухмыльнулся. – Но, я так понимаю, хоть мы давно знакомы, Вы, мсье Максвелл, совершенно другой человек… а это интересно всем нам. Вы занялись благородным и прекрасным делом, но утолите наше любопытство, расскажите о себе хоть немного.
В этот миг дверь гостиной открылась, и в нее вошел Шел с подносом.
- Простите, задержался на кухне. – Немного смущенно, но смотря только на меня и Розу. – О, у меня уже конкуренты, а только на минутку отвлекся.
Мои ребята не выдержали и засмеялись. Журналистская братия тоже, но каждый из них не забывал щелкать, как Ноэль подошел к столику рядом с ними, поставил поднос с канапе, и устроился рядом с нами с малышкой, прямо на полу, на пушистом ковре цвета лазури. Маленькая Роза погладила его по голове, и я немного позавидовал ее детской непосредственности, но тоже украдкой запустил руку в его шелковистые волосы. Он запрокинул голову и улыбнулся нам.
За неделю мы тут все познакомились. Конечно, было трудно, и первые несколько дней ребята были очень насторожены и на контакт шли неохотно. Первый, как ни странно, пробился Кот.
Роза не отходила от меня почти сутки, она не разговаривает, но у нее потрясающие карие глаза, почти с такими же золотистыми искорками, как у Шела. Итон даже пошутил вчера, что мы похожи на семью, а я воспринял это как-то до боли тепло.
Они все моя семья, но есть люди, которым отведено самое укромное место в моем сердце.
Журналисты задавали вопросы наперебой, я старался держать их в рамках, и моя профессиональная выдержка спасала в период самых нелепых вопросов, на которые даже Кот не мог ответить.
Когда мы проводили экскурсию по территории ранчо, на их лицах было написано только одно «Ничего себе, сколько же вбухано», но я невозмутимо игнорировал финансовый вопрос. А вот идущие рядом будущие спонсоры весьма интересовались им, на что я лишь загадочно улыбался. Наши финансы были в полном порядке, и даже вложения моего отца здесь были не причем. Я просто продал то, что было мне не нужно, самолет, например, и еще один журнал, осталась только Ханна, но и там, в основном, управляла она, это меня устраивало. И доходы были, так что волнение спонсоров я не разделял, мы сможем содержать все в первозданном виде. Да собственно, мы это сделаем и все.
Они уезжали довольные, с очередной сенсацией, с багажом интриг и наконец-то заполучившими интервью в приватной обстановке. Я рассказал им о Ноэле, рассказал им о потере голоса, я рассказал почти все, утаивая те моменты, которые считал личными.
Я был действительно откровенен, и они приняли меня таким, с немного несвойственным мне поведением, новым, но все таким же целеустремленным и значимым.
Я не потерял ничего, только приобрел счастье - и в душе теперь все ее кусочки и нет надрыва, и только песня флейты, мелодия завершения и нового начала.
Я поднялся в комнату Розы, девочка сидела на мягком большом подоконнике и смотрела, как ребята в вечерней заре играют в футбол.
- Спать не пора, Роза? – тихо спросил я.
Она не ответила, а я невольно вспомнил себя больше семи месяцев назад. Девочка покачала головой.