Толстуха, однако, внимать увещеваниям не хотела, подскочила к барону, посчитав его (и правильно) основным источником своего дискомфорта:
— Вы в своём уме?!! Явились посреди ночи!!! Приём в дневные часы!!! — бульдожьи щёки колыхались, она ещё что-то орала, но я ткнула в неё пальцем и начала свою коррекцию. Голос у ней стремительно охрип. — Что вы в меня пальцами тычете?.. — уже совершенно сипло выкрикнула она. Тут до неё что-то дошло, она схватилась за горло, и просипела едва слышно: — Это что?.. Это вы?..
Я аккуратно откинулась в хлипком пластиковом кресле:
— Это я. Никто не смеет орать на моего мужа. Ещё одно слово — и я отключу вам голос насовсем. А будете махать руками — и руки тоже. Так что лучше не раздражайте меня. Сядьте и слушайте.
На этой странной ноте за столом установилась тишина.
Зеленовато-голубой свет от двух маленьких лун заливал внутренний двор, но на столе лежала большая чернильная тень от тента, и все сидящие оказались в этой тени. А хотелось бы видеть лица. Барон сделал круговое движение перчаткой:
— Свет есть у кого? Дайте.
Свет, в основном как побочный эффект у мастеров-мелочёвщиков (гравёры, резчики, рунники и прочие), был у многих. У всех по-разному. Кто материализовал в виде свечей, кто — фонариков. Кто-то прошёл вдоль столов и положил в каждую солонку светящийся жёлтым шарик, размером со снежок. Стало хорошо. Хозяева вытаращились ещё больше.
Стук пальцев латной перчатки по фанерной столешнице в ночной тишине вышел резким.
— Итак. Для тех, кто меня не узнал. Я — барон земель Белого Во́рона, Владимир. Время моё дорого, поэтому — уж извините — говорить будем тогда, когда удобно мне. Прежде всего, обращаюсь к вам, мужики. Старший группы кто?.. — поднялась рука. — Отлично. Представьтесь.
— Капитан запаса, Дейнечук Дмитрий Сергеевич.
— Кто ваш… работодатель, так скажем? Или вы по собственной инициативе? Добровольная народная дружина?
— Ну, нет, как бы. То есть — мы добровольно, конечно, без принуждения. Но — за зарплату.
— Вольнонаёмные?
— Точно, так.
— И каковы же ваши функции?
Капитан приосанился:
— Поддержание порядка на вверенной мне территории.
— Та-а-ак, а вот это уже интересно. С этого места попрошу поподробнее: каким образом вы собираетесь поддерживать порядок? — барон вопросительно склонил голову вбок.
— Состав группы предполагает патрулирование зоны непосредственно перед входом в портал, посменно, по четыре человека.
— Как сегодня?
— Ну… — старший посмотрел на несколько сконфуженных дежурных, сидящих тут же за столом, — да.
— То есть, если напротив вас на улице начнут грабить или насиловать — вас это уже не касается?
— Э-э-э… Ну, почему же…
Охранники завозились. Владимир Олегович выразительно поднял брови:
— Нормальный вопрос. Подумайте. Насколько и за кого вы готовы впрягаться? Если к вам прибегут с жалобой на грабёж — вы пойдёте разбираться? И главное: как? А к вам обязательно придут. Толпами побегут. Что вы будете делать? Чтобы не мучить вас, предложу вам к рассмотрению вот такую простую ситуацию, — барон, практически не меняя интонации скомандовал: — К бою!
Двадцать клинков с тихим шелестом покинули ножны. Сидящие за столом замерли.
— Это был просто пример, — не меняя позы, любезно пояснил барон, — однако не все встретившиеся люди будут столь же мирными, как мы. Мечи в ножны!
Охранники осторожно выдохнули.
— Ну, знаете, Владимир…
— Знаю. Мы тут за четыре года уже всякого навидались. Забудьте про то, что вы здесь охрана. В таком виде как сейчас вы можете только желать людям хорошего дня и предлагать выбросить за собой мусор в контейнер. Очень приветливо. Иначе пошинкуют вас. Да хоть те же цыгане.
— Вчера подходили несколько, вроде вежливые.
— В прошлом году эти вежливые разорили целую кучу усадеб. Ко мне с десяток семей перебежало. Ещё больше приходили требовать, чтоб я наказал цыган, вернул награбленное, пошёл и навёл порядок — в таком духе.
— Навели?
— Нет. Все эти приходящие отказались идти под мою руку, хотели самостоятельности. А я отвечаю только за своих людей. Поймите, мужики — это важно: здесь нет государств, кроме тех, которые мы сами делаем. Для своих — я господин, я защита. К другим я не лезу. А ко мне они лезть боятся.
— А если всё-таки?..
— Для тех, кто останется в живых — рабство и общественно-полезные работы. Срок зависит от тяжести преступлений.
— Как это — рабство? — переспросил женский голос. — Прямо рабство? Настоящее?
— Настоящее.
— А… А разве это законно?
О, боги…
Вова тяжело посмотрел на спросившую:
— На моей земле я — закон. Я — единственный судья. Моё баронство. Мой порядок.
Говорил он негромко, но слова ложились, как свинцовые кирпичи.
Сидящие за столом люди несколько растерялись. Владимир Олегович обвёл их взглядом:
— Вы, когда сюда собирались, разве не поинтересовались: где, как вы будете жить?
— Ну… Нам обещали дома, землю…
— Защищать вас будет кто? В этом вашем доме? Вот вас, к примеру, женщина? Придут ночью, вас изнасилуют или убьют, дом ограбят. Сожгут. Или присвоят. И вас, например, присвоят. Будете рабыней. В бывшем своём доме хозяина и его гостей обслуживать. Во всех смыслах.
Второй женский голос спросил недоверчиво: