— Говорю тебе: со мной никого не бойся! Пошли!
Они перешли ручей по верхушкам валунов, и он чинно предложил даме лучшее место:
— Вот тут садись: сухо будет и тепло. И ручей видно. Да не косись, не вернутся они! На́ вот…
— Что это? — в подставленную ладошку легли тоненькие веточки.
— Земляника. Пока шли — увидел.
— Темно же?
— Я в темноте вижу. Почти как днём.
Ягоды были спелые, сладкие… Она и не заметила, как начала рассказывать. Про свою жизнь — сперва долгую и счастливую, а потом вдовую и горькую. Про детей. Про мужа. Снова плакала и, стесняясь, сморкалась в мокрый уже платок. Потом рассказывал он. Они, наверное, так и просидели бы до утра, но Кадарчан вдруг поднял вверх палец:
— Чш-ш! Слушай!
— Я ничего… Что это?
Сквозь журчание ручья пробивался назойливый писк, нет, тоненько-пронзительных голосков было несколько и становилось всё больше.
— Тебя потеряли! — Кадарчан решительно встал. — Точно тебе говорю! Пошли, а то разбегутся по всему лесу, до утра собирать будем.
Вот зачем, оказывается, нужен был небольшой колокол, подвешенный на сосне у столовой. Сигналы «задание выполнено» и «общий сбор на базе» пришлось подавать несколько раз, пока забравшиеся дальше всех в лес не вернулись в лагерь. Лидия Григорьевна (собственно, и поднявшая панику, не обнаружив в шалаше напарницу) обнимала Олесю, словно спасённую из пожара. Долегон (старший командир или командир командиров — как вам нравится) попенял Кадарчану: мол, мог бы и предупредить — и объявил экстренный отбой. Через пять минут лагерь погрузился в тишину, сквозь которую всё ещё пробивались азарт поиска и жажда приключений. Настя послушала это дело ещё минут пять и громко объявила:
— Кто не будет спать по-хорошему, уснут целительным сном! Я предупредила!
Олеся закрыла поплотнее глаза, старательно изображая, что спит, а сама думала, что рука у него как у Серёжки — небольшая и крепкая. И собеседником он вправду оказался интересным.
Она проснулась, едва начало светать. Часа в четыре, наверное. Закуталась в спальник и села на пороге шалаша. В половине пятого пришёл он. Притащил на плече козу. Дикую, конечно. Косулю. Но уж косулю Олеся узнать могла.
— Когда спал-то?
Кадарчан остановился перед ней и протянул букетик розовых лесных саранок:
— Мужчина должен кормить свою женщину.
— Ну уж тогда отнеси на кухню, пожалуйста. А то такое богатство мы точно не допрём…
— Хорошо, — он поправил свою ношу и пошёл в сторону столовой.
А ведь не сказать, что с напрягом тащит, хоть и худощавый сам… Олеся поймала себя на том, что улыбается, уткнувшись лицом в саранки. Фу, блин, наверное, на носу следы от пыльцы остались! Она забралась в шалаш, окуклилась в спальник и уснула с мыслью, что такой мужик может легко и на руках носить. Надо бы ему намекнуть…
ПАРА ДНЕЙ НАЗАД. ВЕДЬМАКИ, ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Новая Земля, Малахит, Серый Камень, 28.02 (июня).0005
Кельда
Как я и предполагала, ведьмаки не заставили себя ждать. Как будто сигнальный маячок у них был встроен. Прошло дня три с момента появления «бледной монстры», как трое словно скопированных из «Третьего ведьмака» персонажей (в сильно клёпаных кожаных доспехах и с двумя мечами за спинами: одним обычным и одним специальным, противомонстрячьим) нарисовались у выпасов Малахита, аккурат в том месте, где и случилось злостное нападение зверюги на перспективных тонкорунных овечек. Дождя в эти дни не было, и кое-где по берегу ещё можно было рассмотреть следы почившего чудовища.
Парни ходили вдоль речушки, приглядываясь к воде, пока наблюдавший (из тенька в кустах) за их эволюциями Никола не поинтересовался из своего укрытия:
— А чевой-то смотрим, добры молодцы? Дело пытаем али от дела лытаем? — все трое живо обернулись на голос, и вот тут Никола понял, что явились те самые перцы, которых велел караулить господин барон: глаза у всех троих были жёлтые, с вертикальными по-кошачьи зрачками, а волосы белые. Седые.
Никола споро выбрался из кустов и постарался принять безобидный вид, чтобы не спугнуть добычу (что при его габаритах было несколько затруднительно).
Ведьмаки, переглянувшись, тем не менее, завели светскую беседу на тему: а не пошаливают ли по округе монстры, и не нужна ли посёлку защита за умеренную цену?
На счёт монстров говорить было легко — была же монстра. И пошалила, гадина такая, неслабо — не абы кого, а именно что двух племенных маток сожрала. Это воспоминание так всколыхнуло Николины чувства, что он даже выдавил скупую мужскую слезу. А вот чтобы за защиту платить — это мы люди маленькие. Тут старшие решать должны. Староста, например.
— Господин барон! Господин барон!!! — посыльные мальчишки с Малахита нетерпеливо подпрыгивали у подножия надвратных башен, на которых вовсю кипела работа.
— Чего вам? — из бойницы высунулась чья-то вихрастая голова.
— Господина барона позови! Срочно!
— Куда торописся-то? Паром отходит?
— Ведьмаки пришли!
Голова исчезла, и спустя короткое время Владимир, барон Белый Ворон, вышел из нижних дверей, отирая со лба пот.
— Ну?
Пацаны затараторили наперебой:
— Ведьмаки пришли!.. Трое!.. Никола их к старосте завёл, сейчас сюда придут, как и говорено было!..
— А точно ведьмаки?
— Точно! Они сами так сказались, и на вид, как на картинке: глаза кошачьи, волос белый, два меча!
Барон хмыкнул.
— Вот что, пацаны. Бегите до кузни, скажите Никите с Андрингом — пускай бросают всё и рысью ко мне, доспех помогут вздеть, — барон обернулся и сказал кому-то за дверью: — За кельдой пошли кого-нибудь, надо чтоб она их посмотрела.
Эскель, Ламберт и Койон* не чувствовали ареал расселения монстров так, как мог это делать старший мастер. Но спорить не стали. Тем более, что мастер до сих пор ни разу не ошибался.
*кто первый пришёл —
тот блатное имя из книжки
себе и взял, вот так вот!
Реку (точнее, мелкую речушку) они нашли довольно быстро, на третий день. Место выхода монстра искали чуть дольше, однако вскоре обнаружили и его. Повезло, что дни стояли сухие да ещё что мо́нстрина была тупая и выползала на берег не в удобном месте, покато спускающемся к водопою, а прямо по крутому откосу из крошечного омутка, где она, видать, отсиживалась, нажравшись. Будь тварь чутка сообразительнее и искала удобной дороги — затоптали бы её следы, как пить дать — весь пологий берег был истыкан копытцами овец, пасущихся тут же неподалёку.