— А я верю в любовь с первого взгляда, — сказала Дарья.
Я все ей рассказала. Не смогла утаить. Все равно с кем-то нужно было поделиться.
— Да, верю, — повторила она. — И не смотри не меня так.
— Как? — Я пожала плечами.
— Недоверчиво. Подозрительно. Осуждающе.
— Ну, уж точно не последнее, — запротестовала я. — Хотя, честно сказать, ты меня удивила. Не думала, что ты так сентиментальна.
— При чем тут сентиментальность? — вскинулась Дарья. — Разве верить в любовь с первого взгляда — это пошло?
— Я не говорила «пошло»…
— Ага, не говорила, — кивнула Дарья, — но видела бы ты свое лицо. На нем шестнадцатым кеглем было начертано: ну и пошлятина!
Конечно, не так резко, подумала я, но в целом довольно точно. Сопли, слезы и закатывания глаз — вот что ассоциируется у меня с любовью с первого взгляда. Никак не похоже на Дашку.
— Ты считаешь меня прагматиком, — продолжала она, — и в чем-то ты права…
В чем-то? Я усмехнулась.
— Вижу, вижу, — вздохнула Дарья. — Ладно, я прагматик. Согласна. Это разве плохо?
— Я и не сказала, что плохо. Твое дело. Просто когда ты начинаешь вилять вправо или влево, это нелогично. А я за логику.
— Верить в любовь с первого взгляда — это не значит вилять, — заметила Дарья, обведя задумчивым взглядом зал кофейни, в которой мы сидели. — Это просто свидетельство того, что я все же человек, а не машина. Масса людей верит в любовь с первого взгляда, разных людей, заметь. И прагматиков, и циников, и законченных эгоистов, вот только вслух они боятся в этом признаться…
— Тогда откуда тебе известно, что они верят? — перебила я ее. — Они ж боятся признаться.
— У них на лицах все написано, — поморщилась Дарья, — неужели ты не замечаешь?
— Нет, не замечаю.
— Потому что сама не веришь, — решила подруга. — Завидное упорство.
— Тому есть причины, — пробормотала я, побалтывая соломинкой в стакане с соком.
— Да знаю. — Дарья откинулась на спинку стула. — Иринкин папаша… Отбил всякое желание верить в светлое и доброе.
Отбил. Это точно.
— И все-таки, — после некоторой паузы произнесла Дарья, — она вертится.
— Что? — я удивленно уставилась на нее.
— В смысле существует, — пояснила она. — Любовь с первого взгляда. И что бы ты ни говорила по этому поводу, ты в меньшинстве.
Неужели это действительно так? Неужели большая часть человечества верит в эту лабуду? Я ехала домой и размышляла об этом. Смотрела на лица сидящих в маршрутке — не похоже, чтобы эти люди страдали недугом под названием «романтизм». Джинсы, футболки, наушники в ушах, мобильники в руках. Дарья перегибает. Но как ее проверить? Ведь не ринешься к прохожим на улице с вопросом: «А что ты там думаешь насчет любви, ха-ха, с первого вздоха?» Впрочем, если взять в руки микрофон, то, глядишь, сойдешь за журналиста, а журналистам любят отвечать на всякие, пусть даже самые дурацкие вопросы. Вот только нет у меня уверенности, что все говорят при этом действительно то, что думают. Почему-то всегда кажется, что человек, оказавшись перед камерой или микрофоном, начинает изображать из себя невесть что. И нести невесть что. Лишь бы произвести впечатление. Да и духу у меня не хватит прикинуться журналисткой. Так, помечтала, пока было нечем заняться по дороге домой.
— А ты веришь в любовь с первого взгляда? — спросила я у Иринки, не успев даже захлопнуть за собой дверь.
— Мусик, ты чё? — изумилась дочь.
— Что за «чё»? — возмутилась я.
— Сори, — спохватилась Иринка. — Забыла.
Я борюсь за чистоту русского языка. Не за стерильную, конечно, — при нынешнем телевидении и радио это невозможно по определению, — но хоть за какое-то подобие чистоты. Иринка, надо отдать ей должное, старается, но иногда теряет бдительность и срывается на «чё» или «ихних».
— Так веришь или нет? — повторила я, проходя в комнату.
Бренда, виляя задом, подлетела ко мне.
— Привет, привет. — Я нагнулась и погладила ее по бархатистой морде.
— Тебе зачем это? — осведомилась дочь.
— У нас с тетей Дашей теоретический спор, — пояснила я. — Нам требуется мнение подрастающего поколения.
— А-а-а, — протянула Иринка, — понятно. Верю.
— Правда?
— Ну да.
— А девчонки?
— То есть?
— Твои подружки, — я плюхнулась в кресло и взяла в руки пульт телевизора, — они что думают по этому поводу?
— Девчонки? — Иринка на секунду задумалась. — Ну-у… — она присела на подлокотник кресла, рядом со мной, — мне кажется… да, они тоже.
— Верят? — уточнила я.
— Ага, — кивнула дочь.
— Что за «ага»? — Я легонько шлепнула ее по коленке.
— Сама так всегда говоришь, — надулась Иринка.
— Разве? — усмехнулась я.
— Да. — Она сползла с подлокотника и встала передо мной. — Я, кстати, хотела предложить тебе одно дело.
— Какое?
— Не только ты меня поправляешь, когда я леплю что ни попадя, но и я тебя. Как тебе это?
Демократично, подумала я. И логично, если учесть то, как складывались взаимоотношения в нашем семействе. Но педагогично ли? Этого я не знала. Однако не сомневалась, что если бы задалась целью прояснить этот вопрос, то по макушку увязла бы в противоречивых советах. Брр. Я поежилась. Только не это.
— О’кей, — решила я. — Годится.
— Классно! — воскликнула Иринка, пару раз подпрыгнула, выражая свой восторг, и убежала в свою комнату.
«Классно» — это в рамках культурного языка или нет? Я задумалась. Культура же имеет тенденцию изменяться. Раньше без «соблаговолите» и «премного» и шагу ступить было нельзя, а сегодня — где они, ау?! Ладно, за «классно» рубить головы не будем.
— А между прочим, — прокричала из своей комнаты Иринка, — если хочешь узнать чужое мнение, то залезь в Интернет и поинтересуйся там насчет любви с первого взгляда.
А вот это мысль! Я вскочила. Бренда, уже примостившаяся в соседнем кресле, повела очами, мол, куда-то идем?
— Отдыхай, — бросила я ей. — Для тебя ничего интересного.
Ну и ладно, читалось на сонной Брендиной морде, не очень-то и хотелось.
Мировое сообщество высказывалось по поводу любви с первого взгляда или раза (тут народ несколько путался в терминах) многословно и противоречиво. Одни утверждали, что никуда от этого не деться, потому что всему причиной феромоны, власти над которыми мы не имеем, а значит, любовь с первого взгляда разрешения спрашивать у тебя не будет — проскользнет в дверь, ты и не заметишь как. Другие наотрез отказывались верить в ее существование, демонстрируя при этом твердокаменный эмпиризм — мол, я ее не видел, следовательно, в природе такого явления не существует. Третьи феномена как такового в целом не отрицали, однако грустно изливались на тему о том, что все это чревато… разочарование… плохо заканчивается и т. д. и т. п. Это обо мне, успела подумать я, как вдруг на одном из форумов выскочило сообщение: «It doesn’t exist and people need to stop asking the same stupid question over and over»[7]. Я расхохоталась. Кого-то все это крепко достало. Впрочем, он (или она?) был в одиночестве — большинство пиплов, бродящих по безбрежным пространствам Всемирной паутины, безоговорочно верили в любовь с первого взгляда. Правда, делая оговорку. «Смотря что считать любовью, — писал некто под ником FGD-23. — Симпатию? Желание? Взаимопонимание? Взаимопринятие? Или все вместе?»
Вот то-то и оно, мелькнула мысль. О чем, собственно, мы беседуем? О «хочу», торкнувшем тебя при виде какого-то объекта? Или о чем-то большем? И что имел в виду крутой мистер Дэвид Кертис? Скорее всего, тривиальное «хочу». Мужик, в конце концов. Причем такой, на котором крупными буквами написано, что он нарасхват, а значит, времени на «нечто большее» у него просто-напросто нет. Времени, а кто знает, может, и желания тоже. Так что надо выкинуть его шальную фразочку из головы и вернуться в свою прежнюю жизнь. Вот только казалось мне почему-то, что с фразочкой этой выйдет как с той пресловутой белой обезьяной, о которой велено не думать, и как только велено, нет никаких сил избавиться от мыслей о ней.
Телефонный звонок раздался так неожиданно, что я вздрогнула.
— Возьмешь? — крикнула Иринка.
— Возьму, — ответила я и на всякий случай поинтересовалась: — Ты дома?
— Если мальчишки, то нет, — сказала дочь.
Понятно. Временное осложнение отношений. Проходили, знаем. Два дня игнорирует телефон, потом опять звонкам зеленый свет, через месяц все повторяется. Смешные, право.
Телефон продолжал надрываться. Кого это несет в одиннадцать вечера? Я протянула руку, ухватила трубку и поднесла ее к уху.
— Алло, — пробормотала я.
— Привет! — ответила трубка жизнерадостным женским голосом.
— Привет, — осторожно отозвалась я.
Голос был мне незнаком.
— Знаешь, где я сейчас нахожусь? — игриво спросила трубка.
— Нет, — честно призналась я.
— Здесь! — восторженно сообщила трубка. — Представляешь?!
— Нет, не представляю, — опять-таки не покривила я душой.
— В кои-то веки выбралась в Питер… — продолжала радоваться дама в трубке, по ее голосу было слышно, что она предлагает мне радоваться вместе с ней.
Я прислушалась к себе. Радости как не было, так и нет. В голове бился один только вопрос: «Кто это, черт возьми?»
— А ты кто? — тут же озвучила его я.
— А? — растерялась дама. — Что?
Когда вас на полной скорости тормозят всякими там «ты кто?» в момент, когда вы вне себя от счастья, иной реакции как «а?» и «что?» вы и не сможете родить.
— Ты кто? — повторила я.
— Ну, как же… — часто задышала на другом конце провода дама, — я же Люся…
Люся?
— Не знаю никого по имени Люся, — решительно сообщила я.
— Кошкина… — прошептала дама.
О боже!
Я выпрямилась. Кошкина. Люсинда. Явление из прошлой жизни.
— О! — только и смогла вымолвить я.
— Вспомнила? — уже несколько более уверенным голосом вопросила дама.
— Вспомнила, — с вздохом подтвердила я.
Белобрысый хвостик на затылке, круглые, вечно удивленные глаза, уши, сквозь которые просвечивало солнце… Мы учились вместе в институте. Маленькая, крепкая и юркая, Кошкина была одной из тех бесцветных особ, которых всегда полным-полно на любом женском факультете. Незаметные зубрилки, ценность которых только в том, что у них всегда можно раздобыть конспекты любых лекций просто потому, что они на них ходят. Незаметность Кошкиной для меня усугублялась еще и тем, что жила она в общежитии, поскольку приехала в Питер из далекого Хабаровска. У них там, в общаге, была своя компания. У нас — питерских — своя.
После окончания института Кошкина вернулась в свой Хабаровск. Я осталась в Питере. И в общем-то жила прекрасно все эти четырнадцать лет, не вспоминая о Люсинде. А вот она, как выяснилось, не забыла меня. Не понятно, с чего бы это? Спустя пару секунд я уже знала ответ.
— Когда дали отпуск, сразу подумала: поеду в Питер, — трещала Кошкина, — а когда приеду в Питер, сразу позвоню тебе.
— А! — Мне больше нечего было сказать.
— Я сейчас приеду? — внезапно прозвучало из трубки.
— Сейчас? — Я ошеломленно взглянула на часы. — Так поздно? Давай, может быть, завтра? — Хотя я не представляла себе, зачем мне и завтра нужна будет Кошкина, но ведь человек приехал из Хабаровска, человеку хочется меня видеть, не могу же я отказать ей в малом.
— Так мне же негде ночевать, — весело сообщила Кошкина.
Уппс!
Я растерянно обвела взглядом комнату. Нет, у нас, конечно, было полно места, но как-то я не была готова к таким переменам в нашей жизни.
— Ага? — не унималась Кошкина. — Значит, я еду.
— А… — Я продолжала пребывать в ошеломлении.
— Адрес знаю, — хохотнула она. — Жди! — И из трубки понеслись гудки.
Она знает адрес. Откуда?! Мы живем в этой квартире всего восемь лет. Откуда Кошкиной, обитающей практически на краю земли, известен мой адрес? И сколько она собирается пробыть на моей территории?
— Кто это? — спросила Иринка, появляясь в дверях своей комнаты.
— Гости, — замороженно сообщила я.
— Гости? — переспросила Иринка. — Ты пригласила гостей в полночь?
— Они сами пригласились, — буркнула я и пересказала ей мой разговор с Люсиндой.
— Ну и ладно, — пожала плечами дочь, — поживет несколько дней, подумаешь! — и опять нырнула к себе.
Счастливый возраст! Когда кажется, что чем теснее в окружающем тебя пространстве от разных людей, тем прикольнее. Я же чувствовала себя препаршиво.
В 23.22 домофон издал пронзительный гудок. Я сняла трубку.
— Это я! — пропела сильным контральто Кошкина.
Я молча нажала на кнопку и открыла ей входную дверь. Спустя пару минут услышала шуршание дверей лифта, затем шаги и звук, как будто тащат что-то волоком по полу. «Вещи», — сообразила я. Вот только мне показалось, что звуков было больше, чем может издать один человек. Я распахнула дверь.
— Ку-ку! — Кошкина помахала мне рукой.
Я перевела взгляд вниз и позади кошкинских затрапезных сандалет увидела еще чьи-то ноги.
— Ммм… — промычала я и заглянула Кошкиной за спину.
Два пацана тинейджеровского вида переминались с ноги на ногу. Пацаны были белобрысы, и уши у обоих торчали почти перпендикулярно голове, точь-в-точь как в стародавние времена у их мамаши. В том, что Кошкина доводится мамашей этим двум мальчишкам, не было никаких сомнений.
— Знакомься, — предложила Кошкина, — Гришаня и Николаша.
Бренда, просочившаяся на лестничную клетку, осторожно обнюхивала ноги пришельцев. Я стояла столбом, мозги отказывались переваривать поступающую извне информацию.
— Ой, — воскликнула возникшая за моей спиной Иринка, — мама, а они одинаковые!
— Близнецы, — хохотнула Кошкина.
Черт возьми, крутилось в голове, черт возьми!
— Эй, парни, — Кошкина повернулась к пацанам, — вещички затаскивайте.
Этого не существует, и людям уже нужно прекратить задавать один и тот же глупый вопрос снова и снова (англ.).