– Нет, – ответил мне грубый голос мужчины. Он со всей силы толкнул меня, и я ударилась животом об перила лестницы, ведущий на первый этаж. Мне стало страшно. Панический страх за ребенка вцепился в мою глотку, и я кричала:
– Не трогайте меня, прошу вас, не трогайте.
– Ты подпишешь вот эту бумагу, и мы, быть может, уйдем, – кривлял меня второй из них.
– Я подпишу, – уже спокойней заговорила я. Они сунули мне какой-то документ и ручку. Мой пальцы не слушались меня, но я усилием воли вывела свое имя и фамилию, подставляя вторую дрожащую ладонь, для удобства.
– Вот, – протянула я им бумагу. В надежде, что это все, что от меня требовалось, я стала себя успокаивать. Сейчас они уйдут, и все будет нормально. Я задохнулась, когда тот же человек, что тащил меня за волосы, схватил меня за шею. Он с легкостью приволок меня к самому краю лестницы и отпустил меня. Я спиною ощутила полет, а после с грохотом я съехала по лестнице. Они бежали следом и гогот раздавался из-под масок. Моя спина разрывалась от боли, но я заставляла себя оставаться в сознании. Хлопнула входная дверь и я пыталась встать. Когда я пошевелилась острая боль пронзила живот, будто сотни ножей вставили. Дело плохо, потому как мой ребенок брыкался не успокаиваясь. Я не могла встать на ноги. Шок поглощал мое сознание и закричала от ужаса. По ногам сочилась кровь. Я должна встать. Я должна встать. Я встала, тяжело опираясь на лестничные перила. Новый всплеск боли, и я снова падаю на колени. Мне не хватает воздуха, я, глубже вдыхая, не оставляла попытки заново подняться. Я почти ползком добралась до кухни, где находился городской телефон. Я набрала номер скорой помощи. Я ждала их бесконечно долго, прижимая полотенце между ног. Оно все пропиталось моей кровью. Я задыхалась от ужаса, когда наконец оказалась в машине скорой.
– Что произошло? – спрашивают они. А я хочу сказать им, что задыхаюсь. Я ЗАДЫХАЮСЬ. Помогите же моему ребенку. Помогите же ему. Я издаю лишь хрип. Жалкий, протяжный хрип. А они вновь что-то спрашивают у меня. Я сделала последний рывок и прохрипела:
– Ребенок. В меня суют иглы. А я пытаюсь сказать, что не могу дышать. Я не могу дышать. Мое горло сдавило. Я пытаюсь вдохнуть, но не могу. Темно вокруг и я уже не чувствую боли. Темнота поглощает меня. Она поглощает.
Темнота поглотила Инну.
Она ушла
.
Глава 5
Десять лет… Прошло десять, сранных лет, а я, глядя на фото моей пташки рыдал, словно пятилетний пацан. Ранним утром первого января, мне позвонили из службы охраны, которую я нанял для Инны. Они должны были хранить её. Они что-то говорили о больнице и операции. Я, тогда ничего не понимая, сразу же, первым рейсом вылетел в отчий дом. Я не понимал ничего, но успокаивал себя, что ничего страшного не произошло. Я убил Инну. Я узнал это из уст тети Глаши, которая, проклиная меня, рыдала в коридоре городской больнице. Я ничего не понимая, кричал:
– Где Инна? Куда вы дели её, чёрт побери всех вас?! – орал я на медицинский персонал, который окружил меня.
– Кем вы приходитесь пациентке? – спрашивали они.
– Брат. Я её брат. Врач проводил меня в палату. То была детская палата. Тогда я впервые увидел своего сына. Тётя Глаша, сказала мне потом, что Инна называла его Ваней.
– Мы едва спасли ребёнка, – сказал врач. Я был в отчаяние, схватив его за грудки, я продолжал кричать:
– Что все это значит? И где моя Инна?
– Ваша сестра умерла в скорой помощи, обильная кровопотеря… Я помню, как что-то раздирало меня изнутри. Я не верил врачу, но он продолжал:
– Кто-то столкнул вашу сестру с лестницы. Это подтверждают гематомы на спине, и два сломанных ребра. По первичному осмотру, причина смерти – отек лёгких.
– Как? – шептал я.
– До судебно- медицинской экспертизы, точная версия происшествия неизвестна. Мы предполагаем, что осколок ребра пробило легкое.... Он говорил мне, что её убили. У неё остался ребёнок. Слёзы бежали по моему лицу, но я не осознавал.
– Ребёнок здоров, но пробудет в больнице ещё неделю под наблюдением.
– Где она? – голос мой дрожал. Я был полон ненависти. И жаждой убивать. Доктор подозвал санитара, и тот отвёл меня в морг. Они отвернулись белую простыню, а я, свалившись на колени рыдал как ребёнок. Я желал ей лучшей жизни… Я хотел, чтобы, она жила без меня. Я думал, что это неправильно, брать в жены сестру. Но глядя на её исхудавшее, холодное тело… Я проклял день, когда оставил её. Я проклинал себя, и до сих пор проклинаю. Моя пташка, моя любимая пташка лежала неподвижно, а я ничего не мог поделать со своим горем. Стоя перед ней на коленях, я просил прощения, надеясь, на то, что она простит меня. Я ведь знал, что моя пташка, самый светлый человек в мире, и она обязательно меня простит. Когда я оставил её, я возомнил что, то были худшие месяцы моей жизни, но ошибался… Как жестоко я ошибался. Два раза, два чертовых раза я покупал билет домой, но впоследствии сдавал обратно. Я хотел для неё лучшей жизни… Не помню, как я оказался в палате. Меня чем-то накачали, и боль моя временно притупилась. Она ждала ребёнка. Моего ребёнка, а я как чертов трус, избегал даже звонков. Я хотел вычеркнуть себя из её жизни. Своим поступком, я сделал с точностью, да наоборот. Я помню, как впервые взял на руки своего сына, он был так похож на неё. И спустя столько лет, он остаётся вылитой копией своей матери. Меня это радует, мой сын, живое напоминание об ангеле, которого я потерял. Наступит день, и я расскажу ему правду. Он должен знать о том, как, я поступил с его мамой и моей сестрой. После больницы я лежал в её комнате, в её постели и вдыхал её запах, представляя, что она жива и просто куда-то вышла. Под подушкой Инны, я нашёл своё фото… Как горько мне было тогда, я хотел пойти вслед за сестрой, Туда, где мы возможно могли бы быть вместе. Теперь уже – только Там. Я помню, как чуть не выбил жизнь из охранника, который следил за домом, той ночью. Меня едва успели оттащить… Я был опустошен. Она забрала мою душу с собой, и оставалась лишь оболочка… Тогда я жаждал мести. Инну заставили подписать бумаге о полной передаче имущества третьему лицо, которого словно и не существовало. Как выяснилось позже, за всем этим стоял адвокат нашего отца. Почуяв лёгкую добычу, эти твари выжидали своего часа и выждали его. Я хотел убить их всех, но их взяли под стражу, и у меня были связаны руки. Эти твари будут сидеть, почти всю свою жизнь… Уж об этом я позаботился. С высоты прожитых лет, я понимаю, что Инна расплатилась за грехи нашего отца. Она расплатилась кровью и своей жизнью. Я хотел совершить непоправимое, но сейчас, глядя на сына, я понимаю, что мог втянуть его в кровавую реку мести и горя. Моя пташка. Как – то раз она сказала, что останется непосредственной, навсегда. Для меня она осталась такой. Молодой, красивой, полной света, любви и непосредственности. Я не уберег её, и гореть мне в аду. Каждое фото и запись Инны, которые я собрал со всего дома, где она жила, я храню как самую ценную, и дорогою мне вещь. Открытка с флешкой, которую Инна оставила для меня в свою последнюю ночь, всегда со мной. Где бы я ни был. Сейчас она лежит в нагрудном кармане моего пиджака. Мы кремировали тело Инны. Глядя как её тело поместили в печь, моя душа сгорала вместе с нею. Я не мог положить её в сырую землю. Я не мог оставить её там. Её прах я развеял на "краю земли"… Я обещал ей, что мы ещё вернёмся туда. Но не так. Я не хотел так. Но и поступить по-другому не мог. Возможно, что довольно скоро мой прах развеет наш сын, на том же месте. И мы наконец воссоединимся с Инной. Я хочу верить, что она ждёт меня там. Я верю в это. Оформив опеку, я забрал сына и навсегда улетел, забывая свой отчий дом. Я жестоко запил тогда. Несколько месяцев пребывая в пьяном угаре, я оставлял Ваню на нянек, которые очень быстро сменяли друг друга. Мне было все равно… Но однажды взглянув в глаза уже повзрослевшему малышу, я понял, что должен ему. Я должен ему мать, которую отобрал и нормальную жизнь. Инна осудила бы меня за такое пренебрежение нашим ребёнком. Я перестал поддаваться забвению и жалеть себя. Я работал до изнеможения и все свободное время посвящал сыну. Так и потекла моя жизнь, полная забот, грязных пеленок, молочных каш и прочей суеты. Когда Ване стукнуло почти три года, он, взглянув на меня своими огромными голубыми глазами, спросил меня:
– Папа, – сказал сын, – а где моя мама?
Я отвез его на "край земли". Мы стояли на том же месте, где я когда-то был счастлив со своей пташкой.
– Там, – указал я рукой вперёд, – за горизонтом, живёт твоя мама, малыш.
Ветер трепал его темные кудряшки, а он внимательно смотрел на фото Инны, а потом опять на просторы бескрайнего моря.
– А она видит нас сейчас?
– Да, Ванечка, она видит нас. Он приветственно помахал рукой и прокричал:
– Привет, мама. С тех пор, мы каждый год ездим туда. Где все десять лет, которые я прожил без неё? Мне тридцать семь, и я все время думаю о том, какой бы была сейчас моя Инна? Но наблюдая за жизнью нашего сына мне становится немного легче. Я никогда бы не подумал, что такая тяга к музыке передаётся по наследству. Инна была бы в восторге от талантов, которыми она наградила нашего сына. Даже Пушок, предпочитая общество Вани, подпевал ему грустным мяуканьем, когда тот садился за пианино. Я горжусь нашим сыном… Я горд, от того, что мы с Инной создали человека, который стал продолжением нас самих, и, в частности, её. Сейчас, что-то странное происходит в моей жизни, и я удивляюсь тому, как порой складываются судьбы людей. Вовремя, что я работал, заглушая свою боль, мне удалось сколотить довольно большое состояние. Все то мишура моей жизни, но я думал о Ване и о его удобстве. Месяц назад, мне позвонила работник службы опеке. Она попросила подъехать в один из приютов Лондона, чтобы поговорить со мною. Я, не понимая в чем дело, все же согласился. Речь пошла о моей, так называемой, дочери. Я сказать честно, подумал, что меня разыгрывают, или же с кем-то спутали. Когда эта мадам назвала имя моего бывшего секретаря, меня обдало холодом. Эта особа работала у меня большего года назад, я уволил её за многочисленные прогулы, без уважительной причины. Эта странная девушка назвала меня отцом своего ребёнка. Это абсурд полнейший, ведь я, даже рядом с нею редко стоял, но директор приюта продолжала: – …отдала ребёнка, и указала, что у неё не хватает средств на воспитание… – говорила женщина, а я почему- то молча её слушал. – …обозначила, вас, как возможного опекуна…– теперь мне все стало понятно. Эта девушка решила переложить на меня свой груз ответственности. Но, почему я? Дама настояла пройти с ней, и я пошёл. Меня завели в другой кабинет, где няня ждала нас, с малышкой на руках. Пятимесячная, белокурая девочка хныкала, не выпуская большой палец изо рта. Она изучающе взглянула на меня своим зелеными глазами, и мне стало жаль ребёнка. Брошенная девочка, которая крутила головой в поисках мамы, растрогала меня.
– Ещё есть претенденты на опекунство? – спросил я.
– Все отказались, – ответили мне. Я подумал, как можно отказаться от такого прелестного ребёнка? Я не знаю, что двигало мной тогда, но я оформил опекунство. Я думал о судьбе Инны… Она же была в детском доме, пока мой отец, случайно не набрел не неё.
– Как можно отказаться от собственного ребёнка? – спросил я, у заведующей приюта.
– Мие повезло, – ответили мне, – вы, добрый человек. Ваню я упорно готовил к приезду сводной сёстры. Он протестовал и говорил, что желает иметь брата. Я сказал:
– Увы дружок, выдают только девочек. Он думал несколько дней, а потом подошёл ко мне и сказал:
– Ладно, пусть будет девчонка. Сегодня я забираю Мию из приюта, и возможно, я до сих пор пытаюсь загладить свою вину перед Инной, таким способом. Мы с малышкой подъехали к дому и навстречу нам вышел Ваня.
– Прошу любить и жаловать, Мия Макбет, – сказал я, и понёс девочку в дом. Ваня плелся сзади, громко шаркая ногами. А Мия крутила головой, спокойно рассматривая все вокруг. Она что- то громко восклицала на своем языке, подергивая ручонками вверх и вниз. Новая няня, которую я нанял для своей подопечной взяла у меня малышку, но та протестующие завизжала, и я снова посадил её к себе на руки. Я повернулся к Ване:
– Что скажешь? Мой сын подошёл ближе и Мия улыбнулась ему, выставляя на показ два нижних зубика. Ваня протянул к ней руку, и девочка, ловко ухватив его за палец, сунула тот в рот. Ваня, улыбаясь, сказал:
– А она ничего, только слюнявая вся.